_Мы жили тогда на планете другой (Антология поэзии русского зарубежья. 1920-1990) - 4

В. Перелешии

Ш

** *

За свечой — в тени — Засвечье, за шестком — в углу — Запечье, за спиной — ничком — Заплечье, за рекой — свистком — Заречье, Заболотье, Задубровье, Заозерье, Заостровье, Забайкалье, Заангарье, Забурунье, Заполярье, Заамурье, Заонежье, Заграничье, Зарубежье, Забездомье, Заизгнанье, Завеликоокеанье, Забразилье, Запланетье, За-двадцатое-столетье.

1972

БРАЗИЛИЯ

Дожди скуповатые становятся летними, а травни лохматые пахучими цветням^.

Звана запевалами — пичужками малыми, вся разноголосица

ворвется — не спросится.

Бразилия звонкая, свирель первозданная, жалейка ты тонкая, возня барабанная.

Дай Бог тебе здравия, страна моя Травия, на тысячелетия, земля моя Цветия!

1972

132	В. Перелешин

ЕМШАН

Сохранены для пришлеца чужого Все почести и место впереди, А свой, родной — смиренно подожди На паперти собора брусяного.

«Бразилия, Россия» — и готово Словесное плетение в груди: Звени, латынь, и раньше проходи Кириллицей придавленного слова!

Войдет она в распахнутую дверь, Но, крадучись, и летопись потерь Протиснется, печаль и ностальгия,

Ипахнущий младенчеством емшан,

Ив памяти подымется: «Россия, Бразилия» — и замолчит орган.

1972

ночь

Властители предмирного числа, Объездчики движения и меры, Мы добрались до Марса, до Венеры, До полюсов мороза и тепла.

Лишь позади звонят колокола За упокой преставившейся веры:

Ведь если нет ни жупела, ни серы, Ни райских нег — напрасны купола.

Но каждому такая ночь знакома, Где тонет он без голоса, без грома, Без молнии, без проблесков зарниц,

Когда кричит в беззвездной он пустыне, Пред пустотой упав зачем-то ниц, Бессильную молитву по-латыни.

1972

В. Перелешин

133

ПЕРЕЧИТЫВАЯ ПЛАТОНА

Равномерно-замедленно оскудевают воды, Равномерно-ускоренно вспыхивает огонь. Черепаха идет, и хватает ее на годы, И на первом шагу погибают всадник и конь.

Неужели Платон никогда не расслышал стона, Или музыку сфер сквозь него распознал Платон? Я хотел бы гармонию вычитать у Платона, Но мешает читать обреченных жалобный стон.

Золотая страница звенит высоко и чисто, Улыбается радуга — сквозь облака просвет. Но забыть не могу переспоренного софиста, Разгадавшего, что и на небе истины нет.

1972

** *

Ангара, снегопад, рекостав. Люди, сухо плечами пожав, говорили: — Безрадостный вид! Даже солнце его не живит.

Правда: зябнут осины в саду, да ворона чернеет на льду. От окна отошел я давно и плотнее завесил окно.

Если ж ветер кайму теребит занавески — изгоя знобит, и мелькают, и пляшут с утра рекостав, снегопад, Ангара.

1972

134	В. Перелешин

ПОЛУСТАНОК

Говорят: человек — не свинья, ко всему привыкает! От привычки меня и щетина не уберегла.

Ипорою как будто линялый платочек мелькает Боязливым намеком на цепи угла и тепла.

Япоужинаю, как обычно. Консервная банка Для загадочной снеди, она же и для кипятка.

Посижу, подремлю. Без оглядки уйду с полустанка

Ипо шпалам дойду до другого: была — не была?

1973

В РАЗЛУКЕ

И-е-сань-цю — одна ночь <в разлуке тянется, как> три осени. Китайская поговорка. В конце сонета перевертываю ее: «Три осени <пролетают, как> одна ночь.

И-е-сань-цю. Одна лишь ночь в разлуке — Три осени. Их длительность равна.

Так для чего затейница весна Подснежники мне всовывает в руки?

Не отпущу я сердца на поруки. Пусть мается и стонет дотемна: Сквозь лепестки мне изморозь видна. И гам дроздов не разгоняет скуки.

Но разве ночь — одна? Скажи честней, Что каждая — по девяносто дней.

Но встретимся — и боль переоценим:

Мы плакали — слагалось житие. Но вечностям положено осенним,

Как та же ночь, мелькать. Сань-цю-и-е.

1973

В. Перелешин

135

ЧЕРНОЕ ОКНО

Когда-нибудь повалятся в проломы Надежные булыжники стены. Термитами давно повреждены, Рассыплются лелеемые томы.

Анаши сны? Бесплотны, невесомы.

Аподвиги? AocMofренные сны.

На перегной пойти обречены И сами мы, и наши хромосомы.

Мир — колесо. И, сколько ни потей Для прибыли, для славы, для детей, Обломятся и та, и эта спица.

Снаружи ночь. Внутри возка темно, Спать хочется, но страшно, и не спится, И — черное по черному — окно.

1974

ДО ТРИДЦАТИ

До тридцати ты дожил худощавым, Без жировых скоплений, без брюшка, Без барственной боязни сквозняка,

Мальчишески здоровым — и нездравым.

Теперь же ты почти назначен «завом»: При орденах и ближе к сорока, Простудливость придет наверняка И с юношей рассорится курчавым.

Но вправду ли не видишь ты примет Моей зимы — моих последних лет?

Не слеп ли ты, что любишь безрассудно?

Я жив еще, но стар. А ты поверь, Что будет мне и мертвому нетрудно Любить тебя таким, как я теперь.

1974

136	В. Перелешии

ПРЕДСТАВЛЕНИЕ

Какая-то Бредия, сплетенье помех: была бы трагедия, да в публике смех.

А после — развязаны завязки хитро: пороки наказаны, кичится добро.

Красуются хижины, грязнятся дворцы: Ольгерды унижены, на смердах — венцы.

Чужие наследия — толпе лежебок: была бы комедия, да спущен курок.

1975

ПУТЬ

Котда взойду к заоблачной вершине, Светило дня опять увижу с гор: Мне запретил Рабиндранат Тагор

Прервать подъем на первой половине.

Вмирских делах звучит упрек пустыни,

Воседлости — кочевничий укор,

Вусталости — грядущий приговор,

Втелесности — попрание святыни.

Там, наверху, ни братьев, ни врагов, Ни женских рук, ни хрупких очагов, А сколько раз я жаловался Богу

В. Перелетим

137

На жизнь мою в бессолнечной стране, На плен земной: за душу-недотрогу Винил Его. А ночь была во мне.

1977

СНИЛАСЬ ВОДА

Нет под рукой ни Фрейда, ни Задеки, Но и без них я объясняю сны:

Вот и вчера к разливу Параны Несли меня раздувшиеся реки —

Со скал дневной рассудочной опеки Срывался плот игривый, с крутизны

Врасселины — и в похоти весны,

Имчал меня, безвольного навеки.

Над головой плескалось полотно, Напором брызг и чувств отягчено, А выспавшись, я вижу в полусини

Уборщика сквозь дремкое стекло (Со шваброю — и ноги в парусине) И узнаю и мачты, и весло.

1978

ОТЧАЯНИЕ

Вблизи холма я без толку живу, Но все же грудь — не тех покатых линий, И попусту гляжу на купол синий:

Мои глаза не впали в синеву.

Хочу запеть — и снегирей зову, Но не живут напевы над пустыней,

Люблю во сне — и.вновь чужой рабыней Оттолкнутый, я плачу наяву.

138	В. Перелешин

Мой Господи! Я сотворен особым, Гомункулом, левшой, инаколобым, Чей приговор от века предрешен.

Сумею ли, хотя бы на исходе, Найдя тебя в оправданной природе, Забыть о том, насколько я смешон?

1980

МОЛИТВА ЗА ПОЛЬШУ

Вопреки четырем разделам и разгульным праздникам зла

ты своим искромсанным телом раздробленье пережила.

Пятикратно из-под обломков воскресал несломленный дух, чтоб лечить руками потомков гнойники и раны разрух.

Пятый раз тебя не кромсали По частям: твоя и моя, а бездумно в расход списали,

откупились тобой друзья.

А теперь — на твои останки, уцелевшие от войны, пулеметы, пушки и танки вероломно наведены.

Боже наш! Разразиться грому не позволь! Своему рабу, Иоанну-Павлу Второму вверь несчастной земли судьбу!

Дай ей в дедовских жить пределах, да и нас избавь от стыда,

чтоб царей — ни красных, ни белых — ей не знать уже никогда!

1982

В. Перелешин

139

ВЕЛИКИЙ ИНКВИЗИТОР

Прошла пора, когда, сомлев от чада, Нетвердая кружилась голова: Очистили латинские слова Окрепший дух от обольщений ада.

Спасенные — худые овцы стада В рай приняты, где лучшая трава: Им чистоту сберег для торжества Я, кардинал Томас де Торквемада.

Сто тысяч душ прошло передо мной, Сто тысяч тел. По слабости земной, Лишь тысячу послал я на сожженье.

Но, если бы, проспавший пять веков, Я призван был продлить мое служенье, То снова бы сжигал еретиков.

1982

ЗА ПРЕДЕЛОМ

Сумели мы взлететь за облака, Приборами науки совершенной Измерили галактики вселенной, Где больше солнц, чем в Африке песка.

Вращенье их следя издалека, Постигли мы и блеск их переменный,

И ровный ход, и страшный взрыв мгновенный, И, наконец, дошли до тупика.

Ачто за ним? Когда в земной пещере В отчаяньи я доверяюсь вере, Запрятанной, рассудку вопреки,

Яжду с небес, не видимых отсюда, Не логики — корней моей тоски,

Амилости, и помощи, и чуда!

1986

140	В. Перелетин

НА СВОБОДЕ

Когда бы мир таскал меня силком, Не позволял ступать в огонь и в воду, Не клял бы я жестокую свободу, А жил слепым балованным щенком.

Но я хриплю, прохвачен сквозняком, И мой артрит в дождливую погоду Чувствительней, и лекарю в угоду По улицам я не хожу пешком.

Чем занялся, что думает Хозяин?

Но, может быть, земной бедлам случаен, И Бог-Вольтер глядит издалека,

Безмолвствуя, не шевельнет мизинцем, А пасмурный смотритель свысока Командует запуганным зверинцем?

1986

ДОЛЖНИКУ

Ты за семь лет мне столько задолжал, Что по мою не выплатишь кончину Того, что брал под гордую личину Художника (да, кисти ты держал...).

Убить меня? Но яд или кинжал Не выручат, и будет не по чину Купить взамен гнетущую кручину, Которой ты и не воображал.

Сам для себя давно предмет презренья, Я доведен почти до разоренья, Но богачом, увы, не стал и ты.

От старости угасну я, безвольный, Ты принесешь на кладбище цветы, —

К раскаянью ненужный путь окольный!

1987