_Мы жили тогда на планете другой (Антология поэзии русского зарубежья. 1920-1990) - 1

ИГОРЬ СЕВЕРЯНИН

ПО ГРИБЫ — ПО я г о д ы

Мы шли от ягоды к ягоде И от гриба к грибу На дальнюю мельницу,

Вприветливую избу.

Влесу бежала извивная Порожистая река. Дрожала в руке узывная Талантливая рука.

Ичувства чуть поздноватые

Вгруди чертили свой знак:

Ищеки продолговатые Твои алели, как мак.

Ивыпуклости бронзотелые Чуть бились под блузкой твоей.

Икосы твои параллельные Спадали вблизи ушей.

Иочи твои изумрудные Вонзали в мои свою сталь, Скрывая за ней запрудную Безудержную печаль.

Даря поцелуи короткие, — Как молния их лезвиё! — Бросала ты строки четкие Свои — о себе, про свое...

В них было так много лирики,

Была она так резка...

232	И. Северянин

Смотрел, как тают пузырики В ключе на опушке леска.

Смотрел, как играет с мушкою, Выпрыгивая на мель, Быв в то же время игрушкою

Сама для меня — форель...

Мы ели чернику черную, Фиолевый гоноболь, Срывали траву узорную И сладкую знали боль...

Погода стояла дивная, Чуть перились облака, А рядом, как ты, узывная,

Стремглавио неслась река.

1920

УЗОР ПО КАНВЕ

По отвесному берегу моря маленькой Эстии, Вдоль рябины, нагроздившей горьковатый коралл, Где поющие девушки нежно взор заневестили, Чья душа целомудренней, чем берёзья кора,

По аллее, раскинутой над черной смородиной, Чем подгорье окустено вплоть до самой воды, Мы проходим дорогою, что не раз нами пройдена,

Ивсё ищем висячие кружевные сады...

Ивсё строим воздушные невозможные замки

Иза синими птицами неустанно бежим,

Между тем как поблизости — ласточки те же самые, Что и прошлый раз реяли, пеночки и стрижи.

Нет, на птицу на синюю не похожа ты, ласточка, На палаццо надземное не похожа изба.

Дай рябины мне кисточку, ненаглядная Эсточка, Ту, что ветер проказливо и шутя колебал...

И. Северянин

233

Если в жизни нет девушек, кто глаза заневестили, А бабища развратная без лица и без глаз, Пусть возникнет огромное в этой маленькой Эсгии: Ведь у нас гениальная чудотворка — игла!

т з

ЧТО Ш ЕП ЧЕТ ПАРК...

Окаждом новом свежем пне,

Оветви, сломанной бесцельно, Тоскую я душой смертельно. И так трагично-больно мне. Редеет парк, редеет глушь, Редеют ёловые кущи...

Он был когда-то леса гуще, И в зеркалах осенних луж Он отражался исполином...

Но вот пришли на двух ногах Животные — и по долинам Топор разнес свой гулкий взмах. Я слышу, как, внимая гуду Убийственного топора, Парк шепчет: «Вскоре я не буду...

Но я ведь жил — была пора...»

т з

КЛАССИЧЕСКИЕ РОЗЫ

Как хороши, как свежи были розы В моем саду! Как взор прельщали мой! Как я молил весенние морозы Не трогать их холодною рукой!

1843 г. М ятлев

Вте времена, когда роились грезы

Всердцах людей, прозрачны и ясны,

Как хороши, как свежи были розы Моей любви, и славы, и весны!

234	И. Северянин

Прошли лета, и всюду льются слезы...

Нет ни страны, ни тех, кто жил в стране...

К ак хороши, как свежи ныне розы

Воспоминаний о минувшем дне!

Но дни идут — уже стихают грозы. Вернуться в дом Россия ищет троп...

К ак хороши, как свежи будут розы, Моей страной мне брошенные в гроб!

1925

СТИХИ М ОСКВЕ

Мой взор мечтанья оросили:

Вновь — там, за башнями Кремля, — Неподражаемой России Незаменимая земля.

В ней и убогое богато, Полны значенья пустячки: Княгиня старая с Арбата Читает Фета сквозь очки...

А вот к уютной церковушке Подъехав в щегольском «купэ», Кокотка оделяет кружки, Своя в тоскующей толпе...

И ты, вечерняя прогулка На тройке вдоль Москва-реки! Гранитного ли переулка Радушные особняки...

И там, в одном из них, где стайка Мечтаний замедляет лёт, Московским солнышком хозяйка Растапливает «невский лед»...

И. Северянин

235

Мечты! вы — странницы босые, Идущие через поля, — Неповергаемой России Неизменимая земля!

1925

СЕРЕБРЯНАЯ СОНАТА

Ястою у окна в серебреющее повечерье

Исмотрю из него на использованные поля, Где солома от убранной ржи ощетинила перья

Инасторожилась заморозками пустая земля.

Ничего! — ни от вас, лепестки белых яблонек детства,

Ни от вас, кружевные гондолы утонченных чувств...

Я растратил свой дар — мне врученное Богом наследство, —

Обнищал, приутих и душою расхищенной пуст...

Ивесь вечер — без слов, без надежд, без мечты, без желаний, Машинально смотря, как выходит из моря луна

Иблуждает мой друг по октябрьской мерзлой поляне, Тщетно силясь в тоске мне помочь, — я стою у окна.

1925

ТАМ У ВАС НА ЗЕМ ЛЕ...

На планете Земле, — для ее населенья обширной, Но такой небольшой созерцающим Землю извне, — Где нет места душе благородной, глубокой и мирной, Не нашедшей услады в разврате, наживе, войне;

На планете Земле, помешавшейся от самомненья И считающей все остальные планеты ничем,

Потому что на ней'— этом призрачном перле творенья — Если верить легенде, был создан когда-то Эдем;

Где был распят Христос, жизнь отдавший за атом вселенной, Где любовь, налетая, скорбит на отвесной скале В ужасе пред людьми — там, на вашей планете презренной, Каково быть поэтом на вашей жестокой Земле?!

1926

236	И. Северянин

ВЗАБЫ ТЬИ

Вбелой лодке с синими бортами

Взабытьи чарующих озер

Явесь день наедине с мечтами, Неуловленной строфой пронзен.

Поплавок, готовый кануть в воду, Надо мной часами ворожит.

Ах, чего бы только я не отдал, Чтобы так текла и дальше жизнь!

Чтобы загорались вновь и гасли Краски неба, строфы в голове...

Говоря по совести, я счастлив,

Как изверившийся человек.

Япостиг тщету за эти годы.

Что осталось, знать желаешь ты? Поплавок, готовый кануть в воду, И стихи — в бездонность пустоты...

Ничего здесь никому не нужно, Потому что ничего и нет В жизни, перед смертью безоружной,

Протекающей как бы во сне...

1926

ВСЕ ОНИ ГОВОРЯТ ОБ ОДНОМ

С. В. Рахманинову

Соловьи монастырского сада, К ак и все на земле соловьи, Говорят, что одна есть отрада

Ичто эта отрада — в любви...

Ицветы монастырского луга

С лаской, свойственной только цветам, Говорят, что одна есть заслуга: Прикоснуться к любимым устам...

И. Северянин

237

Монастырского леса озера, Переполненные голубым, Говорят, нет лазурнее взора, Как у тех, кто влюблен и любим

1927

ТАЙМЕНЬ

Ночью выплыла из Байкала И, поближе держась к кайме

Нижних скал (не меня ль искала?), Ангарою пошла таймень.

КЛедовитому океану

Внеприснившиеся края Увлекла (это все по плану!) Малахитовая струя.

Перерезала путь фаланге Лодок с рыбой, плывущих в порт, Посетила в пути Архангельск И в Норвежский зашла фиорд.

Только — долго ли там, коротко ль, — Много странного пережив, Утомленная рыба кротко Финский выискала залив.

Ив ту речку, где я весною Постоянно, она вплыла,

Иту удочку, что со мною Неизменно, она нашла...

Там я выудил в предвесенний Бодрый, солнечный, тихий день В силу высших предназначений М не ниспосланную таймень.

1927

238	И. Северянин

ОРХИДЕЯ

Изменить бы! Кому? Ах, не все ли равно! Предыдущему. Каждому. Ясно.

С кем? И это не важно. На свете одно Изменяющееся прекрасно.

Одному отдаваясь, мечтать о другом — Неиспробованном, невкушенном, Незнакомом вчера, кто сегодня знаком И прикинется завтра влюбленным...

Изменить — и во что бы ни стало, да так, Чтоб почувствовать эту измену!

В этом скверного нет. Это только пустяк. Точно новое платье надену.

И при этом возлюбленных так обмануть, Ревность так усыпить в них умело, Чтобы косо они не посмели взглянуть, — Я же прямо в глаза бы посмела!

Наглость, холод и ложь — в этом сущность моя. На страданья ответом мой хохот.

Якрасива, скользка и подла, как змея,

Ибездушно суха, как эпоха.

1928

О ЗЕРО КОНЗО

На озере Конзо, большом и красивом, Я в лодке вплываю в расплавленный зной. За полем вдали монастырь над обрывом, И с берега солнечной пахнет сосной.

Безлюдье вокруг. Все объято покоем. Болото и поле. Леса и вода.

Стрекозы лазурным проносятся строем. И ночи — как миги, и дни — как года.

И. Северянин

239

К столбам подплываю, что вбиты издревле В песчаное, гравием крытое дно. Привязываюсь и мечтательно внемлю Тому, что удильщику только дано:

Громадные окуни в столбики лбами Стучат, любопытные, лодку тряся, И шейку от рака хватают губами: Вот всосан кусочек, а вот уж и вся.

Прозрачна вода. Я отчетливо вижу, Как, шейку всосав, окунь хочет уйти.

Но быстрой подсечкой, склоняясь все ниже, Его останавливаю на пути.

И взвертится окунь большими кругами, Под лодку бросаясь, весь — пыл и борьба, Победу поч)гсствовавшими руками Я к борту его, и он штиль всколебал...

Он — в лодке. Он бьется. Глаза в изумленьи. Рот судорожно раскрывается: он Все ищет воды. В золотом отдаленьи

Укором церковный тревожится звон...

Исолнце садится. И веет прохлада.

Иплещется рыбой вечерней вода.

Илипы зовут монастырского сада,

Где ночи — как миги, и дни — как года...

1928

ТИ Ш Ь ДВОЯКАЯ

Высокая стоит луна. Высокие стоят морозы. Далекие скрипят обозы.

И кажется, что нам слышна Архангельская тишина.

Она слышна, — она видна:

В ней всхлипы клюквенной трясины,

240	И. Северянин

Вней хрусты снежной парусины,

Вней тихих крыльев белизна — Архангельская тишина...

1929

НАРОДНЫЙ СУД

Я чувствую, близится судное время: Бездушье мы духом своим победим,

Ив сердце России под странами всеми Народом народ будет грозно судим.

Испросят избранники — русские люди, —

Увсех обвиняемых русских людей,

За что умертвили они в самосуде Цвет яркой культуры отчизны своей.

Зачем православные Бога забыли,

Зачем шли на брата, рубя и разя...

Искажут они: мы обмануты были, Мы верили в то, во что верить нельзя...

Исудьи умолкнут в печали любовной, Проверив себя в неизбежный черед,

Испросят: «Но кто же зачинщик виновный?»

Ибудет ответ: «Виноват весь народ.

Он думал о счастье отчизны родимой, Он шел на жестокость во имя любви»...

И судьи воскликнут: «Народ подсудимый! Ты нам неподсуден. Мы братья твои!

Мы — часть твоя, падь твоя, кровь твоя, грешный, Наивный, стремящийся вечно вперед, Взыскующий Бога в Европе кромешной, Счастливый в несчастьи, великий народ!»

31 декабря 1929