ИПУР / 3 группа / Социальная антропология / Материалы - Иконникова - 2007 / Мейер (Кребер) о предм СА

Глава I

Проблема и метод

§ 1. Постановка проблемы

Эдвард Мейер, которого называют величайшим историком нашего времени, полагает, что задача антропологии — выявлять родовые, или общие, черты в человеческой истории. Подобно всем историкам, он признает, конечно, так называемые принцип целостности (continuity), или единства, истории и принцип ее уникальности. Иначе говоря, он принимает в качестве исходного предложение, что всякому историческому явлению предшествуют другие явления, а тем — другие; что в истории ничто не возникает из ничего; что всякое следствие поэтому само становится причиной или источником влияния; что в результате точное повторение исторических явлений невозможно; короче говоря, — что любое историческое событие индивидуально, или уникально, хотя и происходит во взаимосвязанном континууме. Но за этими событиями, по-видимому, лежат определенные формы их совершения, которые имеют более или менее повторяющийся, родовой характер; быть может, необходимый и всеобщий. Они уже выходят за пределы той сферы, которой занимается историк. Прежде их относили к компетенции так называемой философии истории — области исследования, примыкающей к собственно философии: социологизирующей по своей интенции, но более непосредственно, чем социология, работающей с историческими данными как таковыми. Тот факт, что Мейер посчитал исследование родовых, или повторяющихся, форм в истории задачей антропологии, а не «Geschichtsphilosophie»1*, имеет следующий смысл: антропология — не философская, а эмпирическая наука; она с большей готовностью относится учеными к сфере естественных наук; наконец, в сравнении с социологией она ориентируется не на решение практических задач по улучшению общества, а имеет преимущественно исследовательскую направленность.

С другой стороны, антропологи всегда были склонны выстраивать свою науку как историческую дисциплину. Во всяком случае, начиная примерно с 1890 г. большинство антропологов пря-

Глава I

мо признают, что исследуемые ими культурные явления могут быть действительно понятны только в историческом контексте.

Такие высказывания делаются в оправдание (если в нем есть нужда) того факта, что антрополог работает с чисто историческими данными. Оба подхода тесно связаны, но и, несомненно, различны; причем это фундаментально важное различие - именно потому, что оно имеет историческое основание.

Непосредственно доступные исторические данные - это, как правило, воспоминания о событиях и о поступках, совершенных людьми. На основе этого, а также сохранившихся памятников, произведений литературы и т. п. выводятся и реконструируются «установления и нравы» прошлого, его культуры. Затем такие реконструкции вновь используются в качестве вспомогательного средства при объяснении конкретных событий. Историк может останавливаться, чтобы описать культуру региона в тот или иной период; однако в целом такие статичные фрагменты обычно выступают как промежуточные эпизоды, интермедии. Как правило, дело историка — изложить некоторую последовательность событий в их взаимной связи и обусловленности; культура же играет роль контекста.

Антрополог находится в прямо противоположной ситуации. Он имеет дело с культурой как таковой, а история служит для нее контекстом. Как правило (хотя и не обязательно de facto2*), он изучает «примитивные» народы, не имеющие письменности, и поэтому относительно мало может узнать о конкретных событиях. В центре его исследований находятся факты и формы культуры. Практикуются ли у даяков стрельба из лука, охота за черепами, ткачество, матрилинейный счет родства, тотемизм? Кем были обитатели берегов Магдалены — лучниками, гончарами, ткачами, рыболовами? Таков тот род сведений, которые более или менее компетентно собирает антрополог при помощи специально разработанных методик. В каком месте, в каком году, каким человеком впервые изготавливалась керамическая посуда в том или другом племени — узнать это, как правило не в его силах; и даже имя вождя, при котором была одержана победа над соседним племенем, или дату сражения <удается установить>, если только произошедшее сохраняется в памяти живущих.

Правда, различия между историком и антропологом имеют внутреннюю градацию. Даже когда историк - биограф, он имплицитно вводит <в исследование> множество сведений о культуре; а тот антрополог, который пренебрег бы доступными ему историческими фактами, прослыл бы плохим специалистом. Существуют данные археологии - например археологии Древне-

Проблема и метод

го Египта, — на основании которых реконструируется история: I, события, даты, место действия. Есть историки, дискутируie по поводу «интерпретаций» или реконструкций социально- «шической модели типичного раннесредневекового города. И , антропологи, которые спорят, являются ли пирамиды, царс- [ власть и календарь в Центральной Америке заимствованиями

|з Азии или нет; какого рода система родства практиковалась |нрежде в Австралии — матрилинейная или патршшнейная, и су- |ществовал ли там тотемизм. И все же: использовать культуру в ка- ;честве инструмента восстановления или толкования цепи событий ; или использовать события для понимания культуры суть два раз- {"Ных способа осмысления вещей. События представляют собой частные факты; культура - обобщенную абстракцию. История всегда конкретна и вряд ли может быть до конца отделена от индивидов; антропология часто прорабатывает технические детали, но может успешно вести исследование, ничего не зная о конкретных лицах. Культуры, которые она описывает или анализирует, есть сумма или среднее арифметическое бесчисленного множества индивидуальных актов.

Отсюда понятно, почему Мейер возлагает на антропологию задачу исследовать общие, универсальные формы человеческой истории: потому что они суть формы культуры.

В этой книге я поставил своей целью изучить одну из тенденций (forms), которой следует культура. Эта тенденция проявляется в том, что обществам часто свойственно неравномерное развитие их культур до высочайшего уровня; прежде всего в отношении интеллектуальной и эстетической сторон, но также и в отношении многих материальных и практических аспектов. По общему мнению, культуры возникают, растут, достигают расцвета и приходят в упадок. Частью проблемы является вопрос о том, могут ли разные стороны культуры успешно развиваться одновременно или близко во времени и насколько в этом отношении культуры различаются между собой. Сам этот феномен часто отмечался и даже признавался как самоочевидный; но до сих пор, насколько мне известно, не предпринималось попыток исследовать его систематически, путем сопоставления всех доступных фактов; иначе говоря, он изучался не эмпирически, а лишь интуитивно или a priori3*.

Первый вопрос заключается в следующем: реальны ли такие вспышки повышенной культурной продуктивности, или они — всего лишь иллюзия, порождение нашей фантазии? Далее следует целый ряд более частных вопросов. Можно ли выделить определенную среднюю продолжительность такого периода уско-

11