Курцио Малапарте - Капут

Курцио Малапарте

CURZIO MALAPARTE

KAPUTT

Oscar Mondadori

КУРЦИО

МАЛАПАРТЕ

КАПУТ

/роман

Ад Маргинем Пресс

УДК 821.131.1 ББК 84(4Ита)6 М18

Издательство благодарит Екатерину Уляшину, без поддержки которой данное издание было бы невозможно

Перевод с итальянского Геннадия Федорова под редакцией Ксении Жолудевой

М18 Малапарте, Курцио Капут: роман. — М.: Ад Маргинем Пресс, 2015. — 440 с. — 18+

Курцио Малапарте (Malaparte — антоним Bonaparte, букв. «злая доля») — псевдоним итальянского писателя и журналиста Курта Эриха Зукерта (1989–1957), «неудобного» классика итальянской литературы прошлого века. В 1941 году, впав в немилость к Муссолини и чудом избежав ареста, Малапарте отправился в качестве корреспондента «Corriere della Sera» на Восточный фронт. Его наблюдения и свидетельства очевидца стали основой гигантской фрески, изображающей охваченную войной Европу — от Сталинграда до побережья хорватской Далмации. Роман «Капут», ее первая и наиболее известная часть, был издан в 1944 году, когда война еще продолжалась, вторая часть, «Шкура» (1949), вышла вскоре после ее завершения.

©Eredi Curzio Malaparte, 2015

©Федоров Г., перевод, 2015

©ООО «Ад Маргинем Пресс», 2015

ISBN 978-5-91103-219-7

Оглавление

Часть первая

		Лошади
	I	Le côté de Guermantes  /9
	II	Лошадиная родина  /32
	III	Лошади во льду  /47
	Часть вторая
		Крысы
	IV	«God Shave the King!»  /58
	V	Запретные города  /81
		Крысы в городе Яссы  /97
	VI
	VII	Польский крикет  /135
	Часть третья
		Собаки
	VIII	Зимняя ночь  /170
	IX	Красные собаки  /198

X	Летние ночи  /212
XI	Взбесившееся ружье  /226

Часть четвертая

	Птицы
XII	Стеклянный глаз  /239
XIII	Корзинка устриц  /256
XIV	Of their sweet deaths  /266
XV	Девушки города Сороки  /289

Часть пятая Северные олени

XVI Голые мужчины  /302 XVII Зигфрид и лосось  /328

Часть шестая Мухи

XVIII Гольф с гандикапом  /346 XIX Кровь  /390

Автобиографические материалы  /409

Капут (от еврейского слова Koppâroth — «жертва» или от французского Capot — «поражение, проигрыш») — погибель, конец.

Энциклопедический словарь Мейера, 1860

7

Рукопись романа «Капут» имеет свою историю, и мне кажется, что эта история будет здесь уместнее любого предисловия.

Роман я начал писать в украинском селе Песчанка, в крестьянском доме Романа Сучени летом 1941 года, в самом начале вой­ны Германии с Россией. По утрам я садился в огороде под акацией и принимался за работу,

вто время как хозяин прямо на земле возле хлева точил косу или крошил свеклу и траву на корм своим свиньям.

Крестьянская хата под соломенной крышей, сделанная из глины с добавлением соломенной сечки, замешанной на коровьем помете, представляла собой небольшое чистенькое строение, в котором не было ничего ценного, кроме радиоприемника, граммофона и скромной библиотеки с полным собранием сочинений Пушкина и Гоголя. Это был дом потомственного крестьянина, «мужика», которого три пятилетки и коллективное хозяйствование освободили от нищеты и бесправного и убогого прозябания. Сын Романа Сучени, коммунист, до войны­ работал механиком в колхозе имени Ворошилова, вместе с отступающей советской армией он покинул село на своем тракторе; в этом же колхозе работала и его жена, достойная молчаливая женщина. Завершив дела в поле и огороде, она садилась под деревом с «Евгением Онегиным» Пушкина, изданным в Харькове к столетию смерти великого поэта. (Эта женщина напомнила мне двух старших дочерей Бенедетто Кроче, Элену и Альду, читавших греческие тексты Геродота в своем загородном пьемонтском доме в Меане, расположившись под увешанной плодами яблоней.) Я снова принялся за роман в 1942-м в Польше, потом продолжил работу уже на Смоленском фронте. А закончил книгу, за исключением последней главы, в Финляндии, где пробыл два года. Перед возвращением

вИталию я разделил рукопись на три части. Одну вверил послу Испании

вХельсинки графу Августину де Фокса́, отозванному в Мадрид Министерством иностранных дел; вторую — секретарю румынского посольства

вХельсинки князю Дину Кантемиру, направленному в Лиссабон на новое место службы; и третью — атташе по печати румынского посольства Титу Михайлеску, возвращавшемуся в Бухарест. После долгой одиссеи все три части рукописи благополучно достигли Италии.

В июле 1943-го я находился в Финляндии. Узнав об аресте Муссолини, я первым же авиарейсом вернулся в Италию и в ожидании высадки союзников поселился на Капри, где в сентябре 1943-го написал последнюю главу романа «Капут».

8

«Капут» — жестокая книга. Ее жестокость обусловлена выходящим за рамки обыденного опытом, извлеченным мной из событий, произошедших в Европе за годы войны­. Однако среди всех протагонистов книги война — не более чем второстепенный персонаж. Можно было бы сказать, что она важна только как побудительное обстоятельство, если бы неизбежные обстоятельства не относились к разряду фатальных. Тогда война в романе играет роль фатума. Я бы сказал, что она выступает в романе протагонистом-созерцателем, как созерцателем бывает пейзаж. Война — беспристрастный пейзаж этой книги.

Аглавным персонажем выступает Капут, этот веселящийся и кровожадный монстр. Пожалуй, ни одно другое слово не может лучше этого жестокого таинственного германского слова передать смысл того, чем стали все мы и, наверное, вся Европа — сплошными руинами. И да уяснят себе все, что мне больше по душе Европа теперешняя, вся в руинах, чем вчерашняя или двадцати-тридцатилетней давности. Я предпочитаю, чтобы все подверглось переделке, а не оставалось неизменным по долгу наследования. Будем надеяться, что новые времена будут действительно новыми и нескупыми на уважение и свободу по отношению к писателям, поскольку итальянская литература нуждается в уважении не меньше, чем в свободе. Я сказал «будем надеяться» вовсе не потому, что не верю в свободу и в ее благотворность (да будет мне позволено напомнить, что я принадлежу к числу людей, которые оплатили свою свободу годами заключения и ссылки, чем и внесли свой вклад в дело свободы), а потому, что знаю (и это известно широкой публике), насколько непросто сохранить свое достоинство простому человеку и насколько небезопасно положение писателя как в Италии, так и в большей части Европы.

Апосему будем надеяться, что новое время будет исполненным свободы и уважения для всех, и для писателей тоже. Потому что только свобода и любовь к культуре спасут Италию и Европу от жестокостей, о которых говорит Монтескьё в своей работе «О духе законов» (Книга XXIII, глава XXIII): «Ainsi, dans le temps des fables, après les inondations et les déluges, il sortit de la terre des hommes armés, qui s’exterminèrent»1.

1 Так, в баснословные времена, после наводнений и потопов, из земли вышли вооруженные люди, истребившие друг друга (фр.). Перевод А. Г. Горнфельда и М. М. Ковалевского, пересмотренный А. И. Рубининым. (Здесь и далее в написании слов латиницей сохранена орфография автора.) Здесь и далее — примеч. перев.

9

Часть первая. Лошади

I

Le côté De Guermantes1

Принц Евгений Шведский остановился посреди комнаты. —  Послушайте, — сказал он.

Через дубовую рощу Оук Хилла и сосны парка Вальдемарсудде, через пролив, протянувшийся до самого Ниброплана к сердцу Стокгольма, ветер доносил печальную любовную жалобу. Это был не меланхоличный призыв гудков возвращавшихся в порт пароходов и не туманный крик чаек, а голос горестный и страдающий, как женский стон.

—  Лошади из луна-парка «Тиволи» возле Скансена, — сказал принц Евгений, понизив голос.

Мы подошли к огромным окнам, смотревшим в парк, уперлись лбами

вслегка запотевшее от поднявшегося с моря голубого тумана стекло. По сбегающей с холма тропинке в сопровождении девочки в желтом спускались три хромые белые лошади; вот они прошли калитку и оказались на маленьком пляже, сплошь усеянном куттерами, каноэ и рыбацкими лодками, выкрашенными в розовый и зеленый цвет.

Был ясный сентябрьский день, хрупкий почти по-весеннему, хотя осень уже прикоснулась красным к старым деревьям Оук Хилла. По проливу,

вкоторый выдавался мыс вместе со стоявшим на нем Вальдемарсудде, резиденцией принца Евгения, брата короля Швеции Густава V, проходили большие серые пароходы с огромными шведскими флагами, нарисованными по бортам: желтым крестом на голубом поле. Хрипло кричали чайки, их крик был похож на плач ребенка. Внизу, вдоль причалов Ниброплана и Страндвегена покачивались на воде белые пароходы с милыми названиями городов и островов, куда они курсировали челночными рейсами. За арсеналом поднималось голубое облако дыма, пролетавшие изредка чайки разрезали его на светлые полосы. Ветер приносил звуки оркестриков

свиллы «Белльмансро», из отеля «Хассельбакен», крики моряков, солдат, женщин и детей, толпой окруживших акробатов, фокусников и бродячих музыкантов, выступавших весь день перед воротами Скансена.

1 «У Германтов» — название 3-го тома романа М. Пруста «В поисках утраченного времени».

10

Из-под испещренных тонкими зеленоватыми венами век принц Евгений следил за лошадьми внимательным и ласковым взглядом. Его профиль, четко очерченный на фоне усталого света заката (слегка припухлые, чувственные губы и светлые усы, придающие лицу наивность почти младенческую, орлиный нос, высокий лоб, обрамленный светлыми, вьющимися волосами, взъерошенными, как у едва проснувшегося ребенка), представлял взгляду точный рисунок медали с профилем потомка династии Бернадотов. Из шведской королевской семьи он больше всех похож на наполеоновского маршала, и его чистый, резковато, почти жестко очерченный профиль единственный контрастировал с мягкостью его взгляда, изысканной элегантностью его манеры вести разговор, улыбаться, поводить красивыми белыми бернадотовскими руками с бледными, хрупкими пальцами. (Несколькими днями раньше в одном из магазинов Стокгольма я видел вышивки, сделанные королем Швеции Густавом V долгими зимними вечерами в королевском дворце, спроектированном Тессином, или белыми летними ночами в окружении семейства и приближенных в замке Дроттнингхольм, — даровито выполненные вышивки аккуратного рисунка и иглы, напоминающие старинные работы венецианцев, фламандцев или французов.) Принц Евгений не вышивает, он живописец. Своей манерой одеваться он вызывает в памяти свободные, непринужденные нравы Монмартра пятидесятилетней давности, когда принц Евгений и Монмартр были еще молоды. На нем был тяжелый, старомодного кроя пиджак из харрис-твида табачного цвета с высокой застежкой. На бледно-голубой в белую, несколько блеклую полоску рубашке выделялся темно-голубой плетенный косичкой галстук.

— Каждый день в это время они спускаются к морю, — сказал негромко принц.

В розовом и голубом свете заката три белые лошади в сопровождении девочки в желтом были зрелищем грустным и прекрасным. Войдя по колено в воду, лошади стали крутить головами, рассыпая гриву по длинным, выгнутым дугой шеям и издавая довольное ржание.

Вот и закат. Уже много месяцев я не видел, как заходит солнце. После длинного северного лета, после нескончаемого, непрерывного летнего дня без рассвета и заката, небесный свет наконец стал терять силы над лесами, морями, крышами домов, и что-то похожее на тень (может, только отблеск тени или тень тени) стало сгущаться на востоке. Потихоньку