Воспеваю белую бегонию

Тяжелая, захлопнутая дверь.

Холодная трава, вечерний луч погас.

У лестницы дворца зеленым мхом

Бока покрыты в ряд стоящих ваз.

Что есть нефрит? Чистейшая душа.

Нет ничего прозрачнее нефрита.

А снег — что это?²⁶⁴Это феи лик,

У ней, растаяв, вся душа открыта.

А сердца аромат? Пылинка в пустоте.

А гордость, красота? Им сила не дана…

…Уж в третьей страже ночь. Причудливая тень.

Бегония цветет, и светит ей луна…

Не надо говорить, что может вознестись

Святая в скромном белом одеянье, —

О том она поет, как луч вечерний гас

И как потухло дня последнее сиянье.

Стихи Таньчунь всем очень понравились, и Ли Вань стала читать написанное Баочай.

Как будто за закрытыми дверями

Сокровища хранишь и аромат.

Возьму кувшин, чтобы наполнить вазу

Живительною влагой до краев.

Тень осени я со ступеней смою, —

Тебя румяна, пудра не прельстят.

Твоя душа как из росинок слита,

Ты — холодность, ты — белизна снегов…

Ты — бледность. Но таинственная бледность,

Что не бывает у других цветов.

Да, ты грустна, но грусть твоя такая,

Которая не затемнит нефрит.

Пусть Чистоту наш Белый император²⁶⁵

Приемлет в дар как лучший из даров!

…Прелестна и печальна ты, как солнце,

Что на закате грустный свет струит.

— Ведь и вправду Царевна Душистых трав! — воскликнула Ли Вань и взяла стихотворение Баоюя.

Окрасила ласково двери

Осенняя бледность и свежесть,

Встряхнулась седьмая из веток²⁶⁶,

И вазу наполнила снежность.

Тай-чжэнь из бассейна выходит…

А ты — ее тень ледяная.

Душа твоя, словно у Си-цзы,

Трепещет, нефритом сияя.

Нет, ветер под утро не сдунул

Печали столикой и тяжкой,

Следы твоих слез безутешных

Дождь, видно, умножил вчерашний,

И я, опершись на перила,

Предчувствием смутным объятый,

И звуки валька различаю

И флейту в минуты заката…

— Лучше всех сочинила Таньчунь! — заявил Баоюй, когда Ли Вань кончила читать. Однако Ли Вань отдала предпочтение Баочай.

— Стихи сестры Баочай самые выразительные, — сказала она и стала торопить Дайюй.

— Разве все уже окончили? — спросила Дайюй.

— Все.

Дайюй взяла кисть, единым духом написала стихотворение и бросила на стол. Ли Вань принялась читать:

Сянцзянский полог²⁶⁷не задернут,

Проход в двери полуоткрыт,

Разбитый лед — земле убранство,

А вазу красит лишь нефрит.

Едва Ли Вань закончила, как Баоюй не выдержал и стал громко выражать свое восхищение:

— И как только она сумела так придумать!

Ли Вань продолжала:

Возьму тайком бутончик груши, —

Бегонии в ней белой — треть,

Зато в душе у дикой сливы

Возможно всю ее узреть!²⁶⁸

— Сколько глубокого чувства в этих строках! — закричали все. — Замечательно!

Святыми лунных дебрей, видно,

Рукав твой белый был расшит,

Ты — дева грустная в покоях,

Что, вся в слезах, одна скорбит…

Нежна, застенчива… Кому же

Хотя бы слово скажешь вслух?

Ты к западным ветрам склонилась²⁶⁹.

Уж скоро ночь. Закат потух.

— Это стихотворение самое лучшее! — в один голос заявили все.

— Если говорить об утонченности и оригинальности, не возражаю, — сказала Ли Вань, — что же касается глубины мысли, оно несомненно уступает стихотворению Царевны Душистых трав.

— Суждение вполне справедливое, — согласилась Таньчунь. — Фее реки Сяосян присуждается второе место.

— Самое неудачное — это стихотворение Княжича, Наслаждающегося пурпуром, — заявила Ли Вань. — Вы согласны?

— Ты совершенно права, — подтвердил Баоюй. — Стихи мои никуда не годятся. А вот стихи Царевны Душистых трав и Феи реки Сяосян следовало бы еще раз обсудить.

— Не вмешивайся, будет так, как я решила, — оборвала его Ли Вань, — а если еще кто-нибудь об этом заведет разговор, оштрафуем.

Баоюю ничего не оставалось, как замолчать.

— Собираться будем второго и шестнадцатого числа каждого месяца, — продолжала Ли Вань. — Задавать темы и рифмы позвольте мне. Можно устраивать и дополнительные собрания, хоть каждый день, если на кого-нибудь вдруг снизойдет вдохновение, я возражать не стану. Но второго и шестнадцатого все должны непременно являться.

— А название какое будет у общества? — спохватившись, спросил Баоюй.

— Слишком простое — неоригинально, — заметила Таньчунь, — слишком вычурное тоже нехорошо. Лучше всего назвать его «Бегония». Ведь именно о ней наши первые стихи! Быть может, название несколько примитивно, зато соответствует действительности.

Никто не стал возражать. Поболтав еще немного, они выпили вина, полакомились фруктами и разошлись кто домой, кто к матушке Цзя и госпоже Ван. Но об этом мы рассказывать не будем.

А сейчас вернемся к Сижэнь. Она никак не могла догадаться, что за письмо получил Баоюй и куда ушел вместе с Цуймо. Вдобавок появились женщины с двумя горшками бегонии. Сижэнь еще больше изумилась, стала расспрашивать, откуда цветы, и ей рассказали.

Сижэнь велела оставить цветы, попросила подождать в передней, а сама пошла во внутренние покои. Там она отвесила шесть цяней серебра, взяла три сотни медных монет и, когда вернулась, вручила все женщинам, наказав:

— Серебро отдайте слугам, которые принесли цветы, а медные монеты возьмите себе на вино.

Те встали и, улыбаясь, поблагодарили Сижэнь, но деньги взяли лишь после настоятельных уговоров.

— Дежурят ли у ворот вместе с вами мальчишки? — спросила Сижэнь.

— Дежурят, их четверо, — ответила одна из женщин. — Это на случай, если кто-нибудь из них понадобится господам. Может быть, у вас будут какие-нибудь приказания, барышня? Скажите, мы передадим слугам.

— У меня? Приказания? — улыбнулась Сижэнь. — Тут второй господин Баоюй хотел послать подарки барышне Ши Сянъюнь. Так что вы пришли кстати. Передайте слугам, чтобы наняли коляску, и возвращайтесь за деньгами. Только сюда слуг не присылайте — незачем.

— Слушаемся! — почтительно ответили женщины и удалились.

Сижэнь вернулась в комнату и хотела сложить на блюдо подарки для Сянъюнь, но каково же было ее удивление, когда она увидела, что блюдо исчезло.

— Вы не знаете, куда подевалось агатовое блюдо? — спросила Сижэнь у служанок, занятых вышиваньем.

Служанки изумленно переглянулись.

— Кажется, на нем отнесли плоды личжи третьей барышне Таньчунь, — промолвила наконец после длительного молчания Цинвэнь, — не знаю только, где оно сейчас.

— Разве мало в доме всевозможных блюд, — недовольным тоном заметила Сижэнь, — зачем было брать именно это?!

— Я тоже так говорила, — сказала Цинвэнь, — но уж очень красиво выглядели на этом блюде сложенные горкой личжи. Третьей барышне, видимо, так понравилось, что она вместе с фруктами оставила у себя и блюдо. Поэтому нечего беспокоиться! Кстати, две вазы, которые взяли недавно, тоже еще не принесли! Они стояли вон там, наверху.

— Ах, — воскликнула Цювэнь. — С этими вазами связана весьма забавная история. Наш господин, уж если вздумает выказать родителям уважение, непременно перестарается. Однажды, когда распустились цветы корицы, он сломал две ветки и хотел поставить в вазу, но тут вдруг подумал, что недостоин первым наслаждаться цветами, которые распускаются в саду, налил воды в обе вазы, в каждую поставил по ветке, одну вазу велел взять мне, вторую взял сам, сказав при этом, что цветы надо отнести матушке Цзя и госпоже. Я даже не представляла, что благодаря чувству сыновней почтительности, которое вдруг появилось у нашего господина, мне так повезет! Старая госпожа обрадовалась цветам и говорит своим служанкам: «Вот как Баоюй почитает меня, вспомнил, что я люблю цветы! А меня упрекают в том, что я его балую!» Вы же знаете, старая госпожа не очень-то меня жалует, но в тот раз растрогалась, велела дать мне денег, сказала, что жалеет меня, потому что я такая хилая и несчастная! В общем, привалило мне счастье! Деньги — что, главное, я удостоилась такой чести!.. Когда мы пришли к госпоже, вторая госпожа Фэнцзе и наложница Чжао рылись у нее в сундуке с платьями. Госпожа решила раздать служанкам все, что носила в молодости. Едва мы вошли, все залюбовались цветами. А вторая госпожа Фэнцзе принялась восхвалять почтительность Баоюя, его ум и находчивость — наговорила и что есть, и чего нет. Просто ей хотелось польстить госпоже и посрамить ее завистниц. Госпожа осталась очень довольна и подарила мне два почти новых платья. Но не в этом дело, платья мы получаем каждый год, гораздо важнее, что я удостоилась милости госпожи.

— Тьфу! — плюнула с досады Цинвэнь. — Глупая! Ничего ты не смыслишь! Все лучшее отдали другим, а тебе сунули обноски! Есть чем гордиться!

— Пусть обноски! — вспыхнула Цювэнь. — Но мне подарила их госпожа!

— На твоем месте я ни за что не взяла бы это старье! — решительно заявила Цинвэнь. — Пусть бы нас всех собрали, чтобы раздать платья, тогда дело другое — что достанется, то достанется, по крайней мере справедливо. А брать остатки, после того как все лучшее раздарили, я не стала бы, пусть даже пришлось бы нагрубить госпоже!

— А разве еще кому-нибудь из наших дали платья? — поинтересовалась Цювэнь. — Я болела и на несколько дней ездила домой, поэтому ничего не слышала. Расскажи мне, сестра!

— Ну, расскажу я тебе, так ты что, платье вернешь госпоже?! — спросила Цинвэнь.

— Глупости! — воскликнула Цювэнь. — Мне просто интересно. А подаренные платья — это милость госпожи, пусть даже их сшили бы из тряпья, годного лишь на подстилку собакам!

— Здорово сказано! — засмеялись служанки. — Ведь платье-то как раз и дали нашей собачонке.

— Ах вы болтушки! — смущенно рассмеялась Сижэнь, — Вам бы только надо мной потешаться! Дождетесь, пересчитаю вам зубы! Попомните мое слово! Плохо кончите!

— Значит, это ты, сестра, получила подарок? — смеясь, воскликнула Цинвэнь. — А я и не знала! Ты уж извини!

— Нечего ухмыляться! — погрозила ей пальцем Сижэнь. — Давайте решим, кто пойдет за блюдом!

— И вазы надо бы заодно прихватить, — вставила Шэюэ. — Не беда, если они у старой госпожи. А если у госпожи, лучше забрать. Ее служанки нас терпеть не могут и назло нам могут вазы разбить! Госпожа на их проделки смотрит сквозь пальцы!

— Давайте я схожу, — предложила Цинвэнь, откладывая вышиванье.

— Ты отправляйся за блюдом, а за вазами я пойду, — возразила Цювэнь.

— Дайте мне хоть разок сходить! — насмешливо воскликнула Цинвэнь. — Такой случай представляется редко! Тем более что вы уже получили подарки!

— Цювэнь платье досталось случайно, — возразила Шэюэ, не уловившая в словах Цинвэнь иронии. — Неужели ты думаешь, они до сих пор разбирают одежду?

— Понятия не имею, но может статься, госпожа заметит мою старательность и выделит мне тоже два ляна серебра в месяц! Нечего со мной хитрить, я все знаю, — рассмеялась она.

С этими словами Цинвэнь выбежала из комнаты. Цювэнь вышла следом и отправилась к Таньчунь за блюдом.

Сижэнь тем временем собрала подарки для Сянъюнь, позвала няню Сун и сказала:

— Пойди хорошенько умойся и причешись, да надень выходное платье. Потом вернешься сюда, возьмешь подарки и поедешь к барышне Ши Сянъюнь.

— Лучше сразу давайте подарки и скажите, что нужно передать на словах, — промолвила старуха. — Зачем без толку ходить взад-вперед?

Сижэнь принесла две небольшие, обтянутые шелком коробки, в одну положила водяные каштаны и плоды эвриолы, в другую поставила блюдо с каштанами, засахаренными с корицей, и сказала:

— Это фрукты нового урожая из нашего сада. Второй господин посылает их барышне Ши Сянъюнь. Барышня говорила, что ей очень нравится это агатовое блюдо — она может оставить его себе. В свертке работа, которую барышня просила для нее сделать, пусть не взыщет, если вышло грубо. Скажи барышне, что второй господин Баоюй велел справиться о ее здоровье, а от нас передай привет.

— Вы, барышня, спросили бы у второго господина, не желает ли он еще что-нибудь передать барышне Сянъюнь, — попросила няня Сун, — а то ведь он потом скажет, что я забыла.

Сижэнь кивнула и обратилась к Цювэнь:

— Он все еще там, у третьей барышни?!

— Да, у нее, — ответила Цювэнь. — Они что-то там обсуждают, хотят создать какое-то поэтическое общество и сочинять стихи. Думаю, никаких поручений у второго господина не будет, так что можно ехать.

Няня Сун собрала вещи и отправилась переодеваться.

— Выйдешь через задние ворота сада, — напутствовала ее Сижэнь, — там тебя будет ждать мальчик-слуга с коляской.

О том, как няня Сун ездила к Ши Сянъюнь, рассказывать нет надобности.

Вскоре возвратился Баоюй. Он полюбовался бегонией, а затем рассказал Сижэнь о поэтическом обществе. Сижэнь в свою очередь ему сообщила, что послала няню Сун с подарками к Ши Сянъюнь.

— И как это мы о ней забыли! — всплеснул руками Баоюй. — То-то я чувствую, кого-то не хватает. Как хорошо, что ты напомнила, — надо пригласить Сянъюнь. Без нее в нашем обществе будет неинтересно.

— Ничего не получится! — заметила Сижэнь. — Ведь барышня Сянъюнь не может распоряжаться собой, не то что вы все. Ты пригласишь, а ее не отпустят из дома, она только расстроится.

— Попробуем, — стоял на своем Баоюй. — Я попрошу бабушку за ней послать.

В это время возвратилась няня Сун. Она передала Баоюю «благодарность за внимание», Сижэнь — «благодарность за труды» и сказала:

— Барышня справлялась, что делает второй господин, я ей ответила, что они с барышнями устроили какое-то общество и сочиняют стихи. Барышня Ши Сянъюнь очень огорчилась, что ее не позвали.

Баоюй тотчас же отправился к матушке Цзя и попросил послать за Сянъюнь.

— Сейчас уже поздно, — заметила матушка Цзя, — а утром непременно пошлю.

Баоюй опечаленный возвратился к себе.

На следующее утро он снова пошел к матушке Цзя, поторопить ее. Сянъюнь приехала лишь после полудня, тогда Баоюй наконец успокоился и подробно рассказал ей обо всем, что произошло после ее отъезда. Он хотел прочесть ей стихи, но Ли Вань запротестовала:

— Не надо читать, назови только рифмы. Сянъюнь опоздала, и ее следует оштрафовать — пусть напишет стихи. Сочинит хорошие, примем ее в общество, плохие — еще оштрафуем: пусть тогда устраивает для нас угощение.

— Это я должна оштрафовать вас за то, что забыли меня пригласить! — улыбнулась Сянъюнь. — Ладно, давайте рифмы! Талантами я не отличаюсь, но постараться могу. Я готова подметать для вас пол и воскуривать благовония, только примите меня в свое общество.

Слова Сянъюнь всем понравились, и они принялись укорять друг друга:

— И как это мы забыли ее пригласить!

Тут на Сянъюнь нашло вдохновение, единым духом она сочинила два стихотворения и переписала начисто, взяв первую попавшуюся под руку кисть.

— Вот вам мои стихи на заданные рифмы, — улыбнулась она. — Хорошо ли, плохо ли, не знаю, но приказание ваше я выполнила.

— Мы написали четыре стихотворения и думали, что тема исчерпана, — признались девушки, принимая листок со стихами. — А ты придумала сразу два! Неужели у тебя появились новые оригинальные мысли? Скорее всего ты повторила нас.

И они стали читать стихи.