татами завладевает идеализм, но он или переходит в дуализм, или вступа­ ет в противоречие с философией действительности. Какой же характер имеет теперь научная психология? Она реалистична, в противоположность метафизичности идеализма и материализма. Мы должны признать, что основание всего нашего знания суть факты сознания. Внешний опыт есть только особая область внутреннего опыта, говорит Вундт (Grundzüge der physiologischen Psychologie), и хотя мы необходимо должны предположить объективное бытие, мы убеждаемся, что форма, в которой это бытие ста­ новится доступным нашему познанию, существенно обусловливается фак­ тами сознания. Ощущение есть субъективная форма, в которой мы реаги­ руем на внешние впечатления; пространство и время зависят от субъек­ тивных законов синтеза представлений; понятия причинности и субстанции, без которых мы не можем обойтись при объяснении себе мира, имеют психологическое начало. Но эти понятия никогда не могли бы возникнуть в нас, если бы не побуждал нас к тому объективный мир. Признанием реальности внешнего мира характеризуется реализм. Когда он, согласно результатам критики познания, признает первенство внутреннего опыта, он становится идеалистическим реализмом (Idealrealismus).

VIII

Итак, мы представили существеннейшие черты прежней и современной психологии в главнейших ее представителях. Нам остается теперь несколь­ ко дополнить относительно тех общих вопросов, которых мы мало касались в предыдущем изложении.

Научная психология приводит нас к следующим общим положениям: 1) Душа каждого одушевленного живого существа, будучи продуктом не­ прерывного развития, имеет свою индивидуальную историю развития. В самом деле, яйцо, т. е. исходная точка развития индивидуального существа, у всех животных, родящихся из яйца, одинакова, и в ней нет и следа пси­ хической жизни. От этой простой клетки до животного в полном его раз­ витии, достигающего в высших млекопитающих и в человеке чрезвычайно сложной и высокой психической организации, лежит непрерывный ряд различных степеней развития. 2) Психическая деятельность, как показы­ вают факты физиологические и психопатологические, связана с известны­ ми телесными органами и без них не может быть представлена. Отнятие мозжечка лишает животное координации движений; разрушение четверных возвышений не только ослепляет человека, но лишает его зрительных представлений из прошлого. Разрушение одного из полосатых тел произ­ водит полный паралич противоположной половины тела. Повреждение задней части 3 й лобной извилины левой стороны обусловливает потерю способности речи на словах и на письме, оставляя собственно умственные

77

способности нетронутыми. Значительное повреждение коркового вещества передней части лобных долей мозга делает человека идиотом.

Если мы не хотим становиться вразрез с положительной наукой, то мы не можем смотреть на психическую жизнь иначе как на часть общей жиз­ ни и, следовательно, должны признать психическую деятельность свой­ ственной в большей или меньшей степени всем живущим существам жи­ вотного царства. В низших животных организмах психические функции еще мало дифференцировались от общих жизненных отправлений; напр., у монер, у одноклеточных организмов мы не видим еще нервной системы, но видно, что одна и та же ткань отправляет функции питания, выделения, воспроизведения, чувствительности и сократительности или движения. Что касается до растительных организмов, то мы не находим достаточных ос­ нований согласиться с теми естествоиспытателями (Фехнер, Гэккель, Luys, Виньоли) и философами (Шопенгауэр, Гартман) которые приписывают «душу» растениям. Конечно, между растительным и животным царствами нельзя провести резкой границы; их соединяет мир протистов или про­ стейших животных; конечно, и растения, точно так же, как и животные, состоят из клеток, имеющих индивидуальную жизнь; но приписывать ра­ стениям чувствительность и даже сознание, по нашему мнению, слишком мало оснований. Правда, растения тянутся к свету, многие как будто чув­ ствуют его присутствие или отсутствие, некоторые, как, напр., мимозы, по-видимому, способны реагировать на раздражения; но эти факты могут быть объяснены и без гипотезы растительной души. Конечно, natura non facit saltum и можно найти посредствующие звенья не только между расте­ ниями и животными, но и вообще между миром органическим и миром неорганическим. Но из этого еще не следует, чтобы мы должны были от­ кинуть всякие рубрики и стереть все границы, которые, хотя большей частью и произвольны, однако необходимы нам при различении предметов. От этого не пострадает общий монистический характер нашего мировоз­ зрения; нет никакой крайности путем натяжек сводить все к одному зна­ менателю, потому что, при всем единстве в целом, природа все-таки мно­ гообразна. Мир неорганический подчинен законам физическим и химиче­ ским; того, что мы привыкли называть жизнью, мы в нем не находим, если не имеем в виду метафор. Мир органический имеет характеристическим атрибутом жизнь и кроме физических и химических законов подлежит законам биологическим, не имеющим действия в мире неорганическом. Сущность жизни нам, конечно, неизвестна, но мы должны признать, что существуют различные степени ее. Сложное органическое соединение, будет ли оно добыто из мира органического или сложено из составных частей в лаборатории, какое-нибудь белковое вещество, если мы не видим в нем жизненности, есть тело анорганное. Но такое же в сущности белко­ вое вещество, если оно представляет жизненность, как не так давно откры­

78

тый Bathybius (Томсон, Карпентер и Бессельс), относится нами к живым существам. Этот Bathybius есть наипростейшее живое существо. Он лежит на дне морей в виде совершенно бесформенной (аморфной) массы белко­ вого вещества и не представляет еще никаких следов индивидуализации. Тоже недавно открытые (Гэккелем, Гекслеем, Ценховским) монеры пред­ ставляют уже сравнительно высшую ступень жизни. Монеры также встре­ чаются в глубине морей в виде маленьких кусочков однородной слизи; это — тот же Bathybius, только индивидуализовавшийся. Они не дошли еще до той ступени морфологического развития, которую представляет животная клетка. Тем не менее, они живут, питаются, втягивая внутрь себя питательные вещества, инфузорий и т. п., растворяют их или переваривают, растут, плодятся через деление, наконец, вследствие сократительности, изменяют свою форму и передвигаются. Спрашивается, имеет ли жизнь этих существ ту сторону, которую можно бы назвать психической, хотя бы

всамом простейшем виде. При раздражении ее однородного тела монера сокращается; по-видимому, она также способна чувствовать световые раз­ дражения. Итак, мы должны признать за монерой способность чувствова­ ния и движения, хотя у нее нет и следа нервной системы. Гэккель (Psychologie cellulaire, trad. de l'allemand. 1880) признает за монерами даже волю, и,

визвестном смысле, можно согласиться с этим автором, если иметь в виду то инстинктивное начало воли, о котором говорит Бэн. Само собой разу­ меется, тут весьма мало сходства с той сознательной или осмысленной волей, которую мы видим у человека и у высших млекопитающих. Итак, мы видим простейшие психические отправления у самых простых существ, какие только можно представить себе, именно у монер.

Ступенью выше монер те живые существа, которые представляются

ввиде одной клетки, как напр. амёбы, где мы уже видим дифференциро­ ванные части — протоплазму и ядро с ядрышком. Амёбы водятся повсюду

вводе, как в пресной, так и в морской; их тело не имеет постоянной фор­ мы, потому что они со всех сторон то выпускают, то вбирают в себя от­ ростки, служащие им органами произвольного перемещения и в то же время щупальцами, т. е. органами чувствования. Подобных одноклеточных организмов очень много, и некоторые из них живут паразитически в орга­ низмах высших животных. Нет сомнения, что эти существа имеют не толь­ ко жизненные, но и психические отправления; они, очевидно, чувствуют, потому что реагируют на раздражения, и кроме того, они перемещаются по произволу. Но, может быть, представится вопрос: имеют ли эти про­ стейшие организмы вместе с чувствованием и сознание? Определенно ответить на этот вопрос трудно; можно только сказать, что одни авторы чересчур расширяют область сознания, причисляя и растения к сознающим существам (Фехнер, Гартман), другие слишком ограничивают ее, отказывая

всознании низшим животным. Факт сознания известен нам только по соб­

79

ственному внутреннему опыту. Что сознание присуще другим людям

ивысшим млекопитающим — мы заключаем, главным образом, по анало­ гии. Сознание вообще тесно связано с чувствованием, потому что, говоря философским языком, бессознательное ощущение собственно не есть ощу­ щение, а только физическая причина ощущения. Когда говорят об ощуще­ ниях, как о психологических актах, всегда имеют в виду сознательные ощущения. Не желая впадать в дуализм, мы не можем иначе думать, как так: то, что мы с субъективной точки зрения называем сознанием, объек­ тивно есть не что иное, как молекулярный процесс в нервных клетках (см. выше о Льюисе). Следовательно, чувствование и сознание с этой точ­ ки зрения одно и то же. Несомненно также, что существуют различные степени сознания. Наша узловая нервная ткань, нормально дающая созна­ ние ясное и отчетливое, под влиянием некоторых веществ может дать только смутное и неопределенное сознание. Различные степени ясности

исмутности сознания знакомы нам по состояниям, переходным от мерт­ вого или бесчувственного сна до полного бодрствования. Нервные клетки низших животных, несомненно, также имеют функцией чувствование

исознание; только нормальное сознание низших организмов, конечно, неизмеримо ниже по ясности и сложности, чем наше сознание, и анало­ гично разве со сном, со смутными, несложными и неопределенными гре­ зами. Мы не имеем права отказать в некоторой степени такого сознания даже тем животным, которые лишены нервной системы, если только при­ знаем за этими животными способность чувствования. Способность чув­ ствовать внешние раздражения и отличать их от изменений, происходящих внутри существа животного, — разве это не будет значить то же, что со­ знание? Мы высказали выше, что на известной ступени органического развития от общих жизненных отправлений дифференцировалась функция чувствования. Мы можем представить, что вместе с функцией чувствования дается и зародыш сознания, но можем также думать, что функция сознания дифференцируется от более общей функции чувствования впоследствии. В самом деле, мы знаем, что у человека и высших млекопитающих функция чувствования принадлежит серой узловой ткани нервных центров, но зна­ ем также, что у человека сознание связано только с высшими мозговыми центрами, помещающимися в сером корковом веществе полушарий боль­ шого мозга, тогда как функция низших чувствительных центров — четы­ рехолмия и зрительных бугров, а также центров спинного мозга — бессо­ знательна. А между тем чувствительные нервные клетки во всех названных центрах, по-видимому, одинаковы. Но надо иметь в виду, что высшие

инизшие животные — дело разное. В низших животных одна и та же не­ дифференцированная ткань способна к отправлениям и чисто органиче­ ским, и психическим. В высших животных дифференцирование достигает высокой степени. Здесь не только обособились различные ткани, соответ­

80

ственно различным отправлениям, но и сама нервная ткань дифференци­ ровалась на нервные волокна и нервные клетки, функция нервных клеток дифференцировалась на функцию чувствования (малые клетки) и функцию движения (большие узловые клетки), на функции сознательные и бессо­ знательные. Конечно, с какого бы места непрерывного ряда постепенно усложняющихся животных организмов мы ни начинали говорить о созна­ нии — в сущности все равно. Едва ли кто-нибудь из естествоиспытателей решится отрицать сознание у животных, имеющих нервную систему и ор­ ганы чувств.

В существах, стоящих выше, чем амёба и грегарина, мы видим диффе­ ренцировавшимися несколько родов клеток, разделяющих между собой жизненную работу. Простые многоклеточные организмы, не имея еще сложной нервной системы, состоят из двух слоев клеток, наружного — слоя нервно-психических функций, и внутреннего — слоя растительной жизни. Всякое высшее животное, в том числе и человек, должно пройти через эти стадии развития; в начале развития, будучи яйцом, оно является однокле­ точным организмом, из которого происходит организм многоклеточный (gastrula), состоящий из двух слоев клеток или двух зародышевых лист­ ков — наружного, из которого развиваются нервно-мышечная система и органы чувств, и внутреннего, из которого происходят органы раститель­ ной жизни. Клетки наружного слоя пресноводного полипа, называемого гидрой, имеют способность чувствительности и сократительности. Эти так называемые нервно-мышечные клетки составляют начало нервной системы в животном царстве.

Понять механизм нервно-психической деятельности всего легче на про­ стейшем примере, какой представляет нам Turbellaria, один из экземпляров низших червей. Рассматривая под микроскопом плоское, листообразное тело этого червя, мы заметим внутри его единственный нервный узел, мозг в самой простой форме — в виде небольшой шарообразной массы, от ко­ торой лучеобразно расходятся к периферии нервные нити. Одни из них — чувствительные нервы — оканчиваются в наружном слое или в коже жи­ вотного, другие — двигательные нервы — в мышечном слое, лежащем под первым. Нервный узел состоит из массы нервных клеток, соединяющихся многочисленными отростками частью друг с другом, частью с волокнами чувствительных и двигательных нервов. У многих простых червей един­ ственным органом чувства служит кожа. У других, как у турбелларий, существуют зачаточные органы зрения и слуха, соединяющиеся чувстви­ тельными нервами с центральным нервным узлом или с мозгом. Механизм такого нервного аппарата крайне прост, так как здесь мы имеем элемен­ тарный случай рефлекторного или, вернее сказать, нервно-психического устройства; мы говорим «нервно-психического», потому что нервные клет­ ки центрального узла здесь несомненно имеют функцией чувствительность

81

и, известной долей, сознание. Чувствительные клетки в коже турбелларии, подобно сторожевым постам, бдят на внешней границе и, как только на них подействует внешнее раздражение, немедленно телеграфируют об этом обстоятельстве по чувствительным нервам своему центральному начальству, т. е. мозгу. Правительство рассматриваемого нами клеточного государства, получивши с границы депешу, являющуюся здесь в виде ощущения, устраи­ вает государственный совет из большего или меньшего числа своих непре­ менных членов — узловых клеток, и результатом этого совещания являет­ ся акт воли, который телеграфируется по двигательным нервам к исполни­ тельной власти, мышечным клеткам, в форме приказа произвести то или другое движение.

В животных, стоящих более высоко, чем турбеллария, нервные узлы, от которых расходятся чувствительные и двигательные нервы, располага­ ются в виде ряда или цепи, иногда, как у насекомых, в виде двух парал­ лельных рядов. Центральная нервная система позвоночных животных

ичеловека представляет ряд слившихся между собой нервных узлов или, точнее — нервных центров, причем центры, лежащие ниже, более или менее подчинены центрам, лежащим выше (или более впереди). Ход раз­ вития нервной системы, в общем, у всех позвоночных одинаков. Сначала появляется зачаточный спинной мозг в виде шнурка, от которого расхо­ дятся нервы. Самое низшее из позвоночных животных, Amphioxus, всю жизнь обходится одним только спинным мозгом, не имея головного. У всех других позвоночных передний конец спинного мозга, по мере развития, утолщается и распадается на 5 первичных пузырьков, сообщающихся меж­ ду собой, из которых впоследствии развиваются различные части головно­ го мозга, именно — передний мозг (полушария большого мозга), межуточ­ ный (зрительные бугры), средний мозг (четырехолмие или lobi optici), задний (мозжечок) и придаточный (продолговатый мозг). У низших позво­ ночных мозговые полости, сравнительно с массой мозга, больше, чем у высших животных; вообще мозг низших позвоночных напоминает эм­ бриональный мозг высших животных. У рыб и земноводных передний мозг не достигает большой величины; у амфибий сравнительно сильно развит средний мозг; у птиц преимущественно развиваются большой мозг и моз­ жечок и прикрывают остальные части сверху; у млекопитающих все более

иболее преобладает развитие мозговых полушарий, которые у приматов почти совершенно закрывают остальные части мозга; наконец, полушария человека отличаются от мозга высших обезьян только большим богатством мозговыми извилинами, т. е. большим развитием серого коркового вещества полушарий, представляющего орган высших психических отправлений — сознательного чувствования, произвольного действия и мышления.

Итак, нервная система человека состоит из следующих главных частей: 1) спинного мозга, представляющего ряд расположенных друг над другом

82

нервных центров, соединенных между собой с помощью отростков клеток

инервных волокон и принимающих в свои клетки волокна чувствительных

идвигательных нервов, 2) продолговатого мозга с Варолиевым мостом

ивыходящими из них нервами, 3) мозжечка, 4) межуточного и среднего мозга, представляющихся в виде нервных узлов на основании большого мозга — зрительных бугров, полосатых тел и четверных возвышений, 5) полушарий большого мозга с их периферическим серым веществом. Совершенно самостоятельную систему составляет симпатический нерв, не играющий непосредственной роли в душевной жизни.

Как ни сложен нервный аппарат человека анатомически, механизм его, в сущности, очень прост. Функциональный мозговой элемент состоит из нервного центра с его чувствительными и двигательными клетками

ис нервными волокнами, центростремительными и центробежными. Раздражение чувствительного нерва вызывает молекулярное движение возбуждения в нерве, которое, доходя до нервного центра, обусловливает специфическое возбуждение чувствительных клеток его, передающееся по соединительным волокнам двигательным клеткам и отсюда вызывающее, путем двигательного нерва, мышечное сокращение и движение. Все спин­ номозговые акты, как бы ни были они сложны, сводятся к такому просто­ му рефлексу, который вовсе не связан с сознанием, потому что у человека

ивысших животных дифференцирование привело к отделению тех нервных клеток, которые имеют способность сознания. Известно, что только дея­ тельность этих высших клеток, лежащих в коре полушарий большого моз­ га, соединена с сознанием; точно такие же клетки в мозговых узлах (напр. в зрительных буграх), несмотря на то, что они чувствительны, лишены сознания. Мы знаем, то, что субъективно есть факт сознания, объективно есть не что иное, как молекулярное движение в нервной клетке; чувство­ вание, хотя бы бессознательное, есть также молекулярный процесс. Сущность сознания нам, конечно, неизвестна; но есть основание думать, что молеку­ лярное движение, лежащее в основании бессознательного акта чувствова­ ния (напр. возбуждения клеток зрительного бугра), и молекулярное дви­ жение, обусловливающее сознательное ощущение (возбуждение чувствую­ щих центров мозговой коры), различаются главным образом только по степени (конечно, тут могут иметь значение особенности клеток мозго­ вой коры, хотя эти особенности микроскопом неуловимы), но не по сущ­ ности и даже не по форме, потому что от разницы в форме этого движения, вероятно, зависят специфические различия чувствительных актов, напр. различие светового и осязательного центрального возбуждения. Что такой, по-видимому, совершенно особый фактор, как сознание, обусловливается только степенью молекулярного движения, кажется странным только с пер­ вого взгляда; аналогий этому можно указать много. Будем, напр., медленно

ипостепенно нагревать кусочек свинца. Теплота есть тоже род молекуляр­

83

ного движения. По мере нагревания свинца молекулярное движение в нем усиливается, но сначала мы, кроме увеличения теплоты, ничего особенно­ го не заметим. Наконец, наступает такой момент, когда твердое прежде тело вдруг становится жидким, т. е. расплавляется. Таким образом, усиление молекулярного движения причинило совершенно особое явление — изме­ нение формы тела.

Спинномозговые рефлексы лучше всего изучаются на обезглавленных животных, потому что головные центры оказывают изменяющее, обыкно­ венно подавляющее влияние на рефлексы спинного мозга. Эти явления приходилось видеть и на обезглавленных людях. Так, когда Робэн, возбу­ дивши гальваническим током спинной мозг гильотинированного преступ­ ника, раздражал скальпелем правую сторону груди его, то труп поднимал правую руку и прикладывал ее к груди, как бы защищаясь от раздражения. Подобного рода движения требуют сокращения большого числа различных мышц (сгибателей, разгибателей, приводящих и отводящих, поворачиваю­ щих внутрь, поворачивающих кнаружи), и мышцы должны быть приведе­ ны в действие в определенном порядке, каждая в свое время и в известной степени; и все это способен делать обезглавленный труп. Движения такого рода, как бы сложны они ни были, суть движения автоматические; они совершаются в силу того, что, под влиянием опыта и упражнения, отдель­ ные движения ассоциируются друг с другом в определенном порядке, так что довольно одного чувственного впечатления, чтобы вызвать весь ряд движений с механической правильностью. Новорожденный ребенок умеет сосать, хотя для этого нужно правильно действовать более чем 30 парами мышц. Когда раз акушер Бойе принужден был при родах разломать череп ребенка и опорожнить его от мозга, то после этой операции ребенок мог еще не только кричать, но и сосать палец, вложенный ему в рот… Известно, что мы должны учиться ходить, танцевать, играть на музыкальных инстру­ ментах. Учение при всех усилиях воли идет тяжело и медленно, но когда оно кончено, когда установились нужные ассоциации и сложились двига­ тельные механизмы, последние действуют от одного легкого усилия воли с машинообразной правильностью. Хороший музыкант мог бы играть во сне или в припадке сомнамбулизма, и подобные примеры бывали. Развитие таких двигательных механизмов возможно благодаря той основной способ­ ности нервной ткани, что возбуждение, прошедшее известными путями (а мы знаем, что пути эти в нервных центрах многообразно ветвятся), при повторении легче идет теми же самыми путями. Это в сущности та же самая способность, которая в сфере чувствования называется памятью — основная способность нервной ткани, без которой была бы невозможна никакая психическая жизнь. Получившийся из чувственных впечатлений образ, исчезая из сознания, оставляет после себя как бы след (конечно, состоящий в известном физико-химическом изменении молекулярного

84

существа клетки), по которому он может снова возникнуть. Раз совершив­ шийся рефлекс оставляет след, по которому он легче совершается впредь той же дорогой. И эта способность совершенствуется под влиянием упраж­ нения, и память развивается, как и всякая другая способность.

Кроме приобретенных сложных автоматических актов, играющих столь важную роль в обыденной жизни (об этом см. в этюде «Нервно-психический контагий и душевные эпидемии), бывают акты прирожденные, унаследо­ ванные от родителей; ими объясняются многие явления инстинктивного действования животных.

Чувствительно-двигательные механизмы мозга связаны между собой

иодни из них подчинены другим. Совокупность их можно сравнить с бю­ рократическою иерархией, так что нервные центры спинного и головного мозга представляют как бы взаимно подчиненные административные вла­ сти. По поводу каждого события местная власть, назовем ее хоть исправ­ ником, получает донесения и отдает предписания; получивши донесение (возбуждение чувствительных клеток спинномозгового центра), исправник часто сам делает соответственное распоряжение (переход возбуждения на двигательные клетки того же центра), но иногда он сообщает по теле­ графным нитям, соединяющим нервные центры в вертикальном направле­ нии, губернатору, резидирующему в продолговатом мозге, под властью которого, кроме 31 пары спинных нервов, состоят еще 10 последних пар головных нервов, и ждет приказа от его превосходительства. Губернские присутственные места, по крайней мере, часть их, действуют непрерывно

инеусыпно. Возбуждаясь постоянным притоком крови, центральные клет­ ки этого отдела работают без перерыва, днем и ночью, подобно рабочим большой фабрики, и постоянно поддерживают функции дыхания и серд­ цебиения. Другие центры этого отдела имеют функцией сложные рефлексы; беспорядочная деятельность этого правления может обусловить судороги во всех мышцах тела. Части на основании большого мозга — мозговые ножки, зрительные бугры и полосатые тела — образуют следующую ин­ станцию или министерства (зрительное, обонятельное, осязательное, ми­ нистерство внутренностное или вегетативной жизни). Чувствительные департаменты министерств помещаются в зрительных буграх, двигатель­ ные — в полосатых телах. Заведуя, частью, деятельностью низших центров

иимея, кроме того, специальную сферу действия, т. е. нервы зрительные

иобонятельные, министерства могут функционировать, не обращаясь к высшей инстанции — сенату, но деятельность их бессознательна. Зрительное впечатление, вызвав возбуждение в соответствующем центре зрительного бугра, может, не переходя в полушария, т. е. в кассационный департамент правительствующего сената, прямо идти по нервным волокнам в исполнительный департамент — полосатые тела, и разрешаться в бессо­ знательном движении. К сфере деятельности этой инстанции принадлежит

85

множество автоматических чувствительно-двигательных актов, частью совершающихся в болезненных состояниях (сомнамбулизм), частью имею­ щих место в обыденной жизни, напр. акт писания. Последняя инстанция — правительствующий сенат, или корковое вещество больших полушарий мозга, орган мысли, сознательного чувствования и воли. Нервные центры этой инстанции соединяются с центрами у основания мозга посредством системы лучеобразных или проекционных волокон, называемой лучистым венцом. Многочисленные клетки этой инстанции (в человеческом мозге Бэн и Мейнерт насчитывают их до миллиарда) связываются между собой посредством отростков, а также системой волокон, называемых координа­ ционными волокнами (Мейнерт).

До 1870 года полагали, что клетки мозговой коры суть места исключи­ тельно умственной деятельности, и потому считали, что корковое вещество полушарий невозбудимо внешними раздражителями. С этим, по-видимому, вполне согласовался тот факт, что проекционные (Мейнерт) волокна лучи­ стого венца (пути сообщения между сенатом и министерствами), точно также как и сама мозговая кора, могут быть на значительном протяжении разрушены без видимых расстройств. Но экспериментальные исследования Фритча и Гитцига, впоследствии Феррьера, и патологические наблюдения Шарко и других показали, что в мозговой коре существуют различные, анатомически и физиологически отделенные области. Определенная часть мозговой коры имеет функцией произвольное движение и совершенно отделена от остальной, чувствительно-интеллектуальной области. Возни­ кающие в последней ощущение, представление или мысль, переходя в дви­ гательную область коры, состоящую из больших клеток, лежащих глубже, чем чувствительные клетки, становятся импульсом воли и обусловливают произвольные мышечные движения. Различные части этой двигательной области мозговой коры связаны с различными группами мышц и только их и могут возбуждать к действию. Если раздражать у собаки или у обезь­ яны известное место этой области, то произойдет всегда определенное движение на противоположной стороне тела. В настоящее время положение этих психомоторных центров, путем экспериментов на животных и анато­ мо-патологических исследований на человеке, определено довольно точно. Раздражение известных центров, напр. электрическим током, вызывает движение соответственных групп мышц, напр. верхних или нижних конеч­ ностей, языка, лица и пр. Уничтожение этих центров обусловливает пара­ лич на соответственном протяжении. Разрушение всей двигательной обла­ сти коры вполне лишает животное и человека всех произвольных движений, и притом сама идеация движений также уничтожается. Чем выше животное, тем более обособлены в мозговой коре его психомоторные центры; с другой стороны, чем выше животное, тем более его психомоторные центры тре­ буют развития. Собака родится с еще не определившимися центрами, они

86

развиваются и обособляются позже; у человека эти механизмы при рожде­ нии еще менее действительны и требуют развития еще в большей степени. Не описывая положения психомоторных центров в отдельности, во избе­ жание подробностей, утомительных для неспециалистов, мы скажем вооб­ ще, что двигательная область коры занимает парацентральную дольку, восходящие лобные и теменные извилины и, может быть, основания лобных извилин (Шарко и Питр, О локализациях в коре полушарий, пер. Спримона. 1878). В задней части третьей лобной извилины левой стороны лежит центр артикулированной речи. Уничтожение этого центра, не затрагивая соб­ ственно интеллектуальной сферы, лишает человека способности членораз­ дельной речи на словах и на письме (афазия и аграфия). Вся остальная часть коры полушарий прямого отношения к движениям не имеет и должна быть считаема чувствительно-интеллектуальной областью. Относительно локализаций в этой области мы пока еще знаем немного. Найдено, что центр зрения лежит в lobulus supramarginalis и в дугообразной извилине, в извилине височно-основной — центр слуха, в subiculum cornu Ammonis — центр обоняния, неподалеку от которого помещается центр вкуса (Ferrier, Fonctions du cerveau, trad. de l’anglais, 1878).

Есть основание думать, что собственно чувствительная сфера и сфера интеллектуальная тоже отделены в мозговой коре, хотя они остаются всетаки тесно связанными посредством волокон. Наблюдения над душевно­ больными показывают, что сфера психической чувствительности может быть глубоко поражена, тогда как интеллектуальные способности остают­ ся почти не тронутыми (Luys. Le cerveau et ses fonctions. 1878). Мы знаем, что чувствительные клетки мозговой коры, отличающиеся небольшой ве­ личиной, занимают преимущественно самую наружную часть мозговой коры; очень вероятно, что область деятельности чисто интеллектуальной лежит более вглубь, занимая при этом передние части мозга, лобные доли, потому что различия поражения этой стороны мозга всего более сопрово­ ждаются умственным ослаблением.

Новейшие патологические наблюдения заставляют думать, что локали­ зирование в мозге не ограничивается этим, а представляет дальнейшие подробности. На основании наблюдений над больными афазиками Бродбент полагает, что комплекс симптомов, называемый афазией, весьма сложен

ичто различные случаи афазии дают нам возможность дальнейшего озна­ комления с мозговыми локализациями. Он принимает, что двигательный центр для мышц губ и языка, лежащий в третьей левой лобной извилине, связан с центром слуха и непосредственно подчинен высшему центру, ин­ теллектуальному, имеющему ближайшее отношение к способности речи

илежащему недалеко от первого. В этом центре, на основании наблюдений, можно отличать два отдела — центр для названий или имен и центр для предложений; первый связан с центрами зрительным, осязательным и слу­

87

ховым, последний с двигательным центром языка и губ. От этого в извест­ ных случаях афазии теряется способность составлять предложения, хотя память слов и способность произносить их остаются (Broadbent, Brain, а journal of neurology, N. IV, 1879).

Собственно умственная деятельность в значительной мере автоматична. Идеи зарождаются по своим законам ассоциации и идут своим течением, независимо от нашей воли. И в интеллектуальной сфере привычный ход возбуждения играет не меньше роли, чем в сфере чисто рефлекторной. Тем не менее, мы можем отчасти регулировать наши мысли путем сосредото­ чения внимания на известных предметах и мыслях. Патологические наблю­ дения показывают, что способность внимания локализирована в самых передних частях лобных долей. В этой части мозга теперь помещают аппа­ рат регуляции мыслей и орган внимания (Феррьер, l. с.). Некоторые авторы, именно врачи-алиенисты, помещают аппарат регуляции интеллектуальной деятельности в мозжечке, но большинство физиологов и врачей теперь приписывает мозжечку исключительно роль регулятора и координатора движений. Само собой, что описанные отделы мозга, имея каждый свою самостоятельную сферу деятельности, составляют механизм психической деятельности только в совокупности. Изложение опытов с отделением известных частей нервной системы завело бы нас слишком далеко. Сказанного довольно, чтобы иметь общее понятие об отправлениях мозга, и даже из этого ясно, что хотя мы еще далеки от знания мозга во всех его подробностях, все-таки исследованного довольно, чтобы видеть, что фи­ зиология идет верным путем. Учение об отправлении различных частей мозга, факт локализации известных функций, ставший известным только в последние годы, исследования Мейнерта и др. относительно проводящих путей между различными частями мозга — все это может служить опро­ вержением тем психологам-метафизикам, которые, не зная новейших ана­ томических и физиологических работ по части мозга, утверждают по ру­ тине, что физиология не дает никакого твердого основания для психологии.

Возбуждение нерва, дойдя до узловых клеток центра, освобождает мо­ лекулярное движение, чувствование, в количестве несравненно высшем против собственного движения. Здесь не простой переход возбуждения с нерва на клетку, но освобождение скрытой силы (конечно, взятой из со­ ответственного количества силы, доставляемой питательным материалом). Механически возбуждение нервной клетки может быть сравнено с взрывом пороховой мины, где нерв играет только роль запала. С физико-химической точки зрения центральный процесс есть разложение сложных составных частей мозга, преимущественно лейцитина, с развитием теплоты. С меха­ нической точки зрения процесс в нервных клетках есть молекулярное движение, которое Тэн (Géographie et mécanique cérébrales, Revue philosophique 1878, X) остроумно сравнивает с танцевальными фигурами, причем весьма

88

различные и весьма многочисленные мозговые частицы, описав известную линию с определенной скоростью, возвращаются снова на свое место, как танцоры в кадрили; только некоторые измученные танцоры сходят со сце­ ны, уступая место свежим силам, и танцевальные фигуры продолжаются по-прежнему. Мы можем, с помощью Тэна, представить себе некоторые подробности мозгового танца. Мы говорили, что всякое ощущение проис­ ходит из элементов, которые сами по себе уже не суть ощущения. Этим элементам ощущения соответствуют элементы молекулярного танца. Если в ощущении музыкального звука, продолжавшегося 1/10 секунды, заклю­ чается сотня одинаковых элементов ощущения, с продолжительностью каждого в 1/1000 секунды, причем каждый из этих элементов имеет maximum

иminimum с бесконечным множеством посредствующих степеней, то надо думать, что в чувствительной клетке, в продолжение сказанной 1/10 секун­ ды, мозговые частицы произвели сотню одинаковых маневров, продолжав­ шихся каждый 1/1000 секунды, причем каждый представлял maximum

иminimum с бесконечным множеством средних степеней. Одним словом, одновременные или последовательные части полного ощущения соответ­ ствуют одновременным или последовательным фигурам всего танца. При этом становится понятной разница ощущений в целом, их бесконечно сложный состав, их разделение по классам, по-видимому, несводимым друг на друга. Маленькая разница в химическом сложении или в строении клет­ ки достаточна, чтобы изменить расположение и пá танцоров, т. е. скорость их движения, форму его, продолжительность и сложность описываемых ими линий; вместо вальса, напр., получится менуэт. С этой точки зрения вполне также понятна память и воспроизведение представлений. Мы зна­ ем, что чувствительные узлы на основании мозга, посредством проекци­ онных волокон, соединяются с высшей инстанцией или мозговой корой. Если одна клетка такого узла дает десять волокон в мозговую кору и каж­ дое из этих волокон, разветвляясь, связывается с группой в 100 клеток, то одна клетка чувствительного узла имеет в мозговой коре 1000 репети­ торов, и переданное от нее движение может продолжаться в 1000 клеток, постепенно удаляясь и ослабевая. Когда в отдаленных клетках этой группы движение еще продолжается, ближайшие клетки уже успокоились и спо­ собны воспринимать новое движение; не вполне же затихшее движение, или движение, вполне затихшее, но оставившее после себя изменение мо­ лекулярного строения, или, как выражается Тэн, — постоянное клише, из отдаленных клеток может распространиться на всю группу снова, и то­ гда мы будем иметь воспроизведенное представление, возникшее из следа, оставленного прежним. Теперь понятно, для чего нужны миллиард клеток мозговой коры и несколько миллиардов волокон ее. Кроме проекционных волокон есть, как мы сказали, волокна ассоциационные, соединяющие клетки различных мест мозговой коры между собой, также как клетки

89

обоих полушарий. Благодаря этим волокнам могут связываться молекуляр­ ные возбуждения различных родов. Память, таким образом, заключается

втом, что представление состоит в движении, постепенно ослабевающем и переходящем в отдаленные клетки группы, где, затихая совершенно, оно оставляет клише, или изменение в строении, предрасполагающее новое движение идти по старому руслу. Оставаясь вдали от широкой дороги обычных представлений, это воспоминание может целые годы оставаться скрытым, для того чтобы явиться в активном и сознательном виде, если возродившееся движение, начавшееся с отдаленных клеток, постепенно распространяясь, перейдет на клетки первого плана. Серая кора мозга представляет 15–18 этажей. Ее можно сравнить, по примеру Тэна, с большой типографией с освещенными и шумными мастерскими и обширными, тихими и темными складами. Бесчисленное количество литер, обращаю­ щихся в мастерских и лежащих в складах, принадлежат к 35 буквам азбуки;

внашем мозговом алфавите может быть не более форм, не более 35 тан­ цевальных фигур, и только 5–6 типов клеток, нужных для исполнения этих фигур. В типографии работа двояка — с одной стороны, под влиянием внешних впечатлений постоянно набираются слова и отсылаются в склады, где переводятся на постоянные клише, и, с другой стороны, клише из скла­ дов приносятся в мастерские, где и переводятся на подвижные литеры и слова. Работа, производимая при свете сознания, состоит в комбиниро­ вании сложенных новых и переписанных с клише старых слов (Taine, Géo­ graphie et mécanique cérébrales).

Осамом сознании мы уже говорили. Но можно указать и на дальнейшее развитие этого фундаментального предмета. Хотя мы и сказали, что дея­ тельность высших мозговых центров — серой коры полушарий есть дея­ тельность сознательная, но существует основание думать, что бывают ис­ ключения. Акты, совершающиеся, несомненно, в мозговой коре, могут быть бессознательны. Возьмем кольцо на тонкой нити и будем держать рукой конец нити, стараясь не качать кольцо. Если мы будем внутренно хотеть, чтобы кольцо двигалось, то оно будет качаться и притом качаться по на­ значенному направлению, несмотря на то, что сознательно мы стараемся держать руку в совершенном покое. Это один из примеров мыследвигательного действия (Карпентер). Спрашивается, почему отдельный центральный акт может совершаться с сознанием и без него? На это старается дать ответ А. Герцен (La loi physique de la conscienсe. Revue philosophique 1879. IV). Работа нервной клетки неизбежно связана с разложением нервного веще­ ства, за которым должно следовать его возобновление; видоизменения во втором процессе соответствуют видоизменениям первого. С динамиче­ ской точки зрения, работа нервной клетки есть превращение скрытых сил

всилы деятельные, а пополнение потраченных скрытых сил видоизменя­ ется, смотря по видоизменению траты. Таким образом, жизнь нервной

90

клетки состоит в процессах дезинтеграции и следующей за ней реинтегра­ ции. Реинтегрированный нервный элемент никогда вполне не тождествен с тем, что он был прежде, иначе был бы непонятен факт умственного и ду­ шевного развития. Герцен утверждает, что сознание всегда сопровождает только дезинтеграцию нервных клеток, но никогда не интеграцию или реинтеграцию, и что степень сознания прямо пропорциональна степени дезинтеграции и обратно пропорциональна той легкости, с какой возбу­ ждение одного клеточного элемента сообщается другому элементу, чув­ ствительному или двигательному. Днем в нашем мозге сильно преобладает дезинтеграция над интеграцией, ночью — наоборот, и потому во время крепчайшего сна, когда нервные элементы пополняют израсходованные силы, нет места сознанию. Когда читает человек, очень привыкший к чте­ нию, ему вовсе нет надобности иметь всякую минуту сознание о той фра­ зе, которую он только что читает, а тем более о той, которую он только что прочел; это оттого, что последняя быстро переходит из дезинтегративной фазы в фазу реинтегративную. То же можно сказать о каждом слове, о каж­ дой букве читаемой страницы, а между тем эти слова, эти буквы должны быть восприняты; для мыслящего человека и привычного читателя, при чрезвычайно сложной дезинтеграции, сообщающейся с чрезвычайной бы­ стротой и легкостью от одних нервных клеток к другим, достаточно созна­ ния только фраз или даже только смысла их. Непрерывность сознания обусловливается тем, что в то время, когда одни нервные элементы пере­ ходят из дезинтегративной, сознательной фазы в фазу реинтегративную, бессознательную, они успели уже возбудить дезинтеграцию в других эле­ ментах и т. д. По этой теории, сознание есть субъективное выражение процесса нервной дезинтеграции. Несвязанность с сознанием деятельности низших центров объясняется частью тем, что в этих центрах процесс дез­ интеграции не достигает достаточной интенсивности, с другой стороны, тем, что при сравнительной простоте чисто рефлекторных механизмов нервные элементы быстро и легко возбуждают дезинтеграцию в других элементах, а сами сравнительно слишком скоро приходят в фазу реинтег­ рации.

Итак, чувствительность и сознание суть свойства центральных нервных клеток. Приписывать эти свойства всем клеткам, составляющим организм, как делает это Гэккель (Psychologie cellulaire), утверждающий, что «каждая клетка имеет душу», — мы находим слишком смелым. Конечно, всякая клетка имеет жизненность, а в понятии о жизненности всегда есть по край­ ней мере тень понятия о чувствительности. Но между клетками нервной и костной разница весьма велика. Одноклеточный организм, представляе­ мый низшим животным, конечно, имеет в известном смысле способность чувствования, но наделять этой способностью каждую кровяную, каждую эпителиальную клетку такого дифференцированного организма, как наш,

91

нам кажется лишним. Еще более лишне приписывать «душу» органическим частицам, составляющим клетки, или пластидулам (Haeckel, Perigenesis der Plastidulen) и даже атомам. Мы не много выиграем, если вместо атомных сил притяжения и отталкивания будем говорить о чувствах симпатии

иантипатии, общих всем атомам. Представлять всю материю одушевленной

ивсе атомы одаренными чувствованием и волей, как это делает Гэккель, в сущности — чистейший анимизм, откуда недалеко до представления об атомной душе как о части единой реальности — «мировой души», что уже будет крайним идеализмом. Клетка может ощущать, но элементы это­ го ощущения — движения частичек ее протоплазмы, сами не суть ощуще­ ния, подобно тому как кислород и водород сами по себе не вода, хотя

иобразуют воду при своем соединении.

Вообще наклонность одушевлять если не весь мир, то, по крайней мере, мир органический весьма заметна у современных ученых. Изложим в не­ скольких словах также теорию Виньоли (Vignoli, Über das Fundamentalgesetz der Intelligenz im Thierreiche, 1879). Жизнь на земле есть проявление одно­ го общего мирового или космического принципа. Основные свойства психической деятельности — ощущение, воля, ум — общи и животному

ирастительному царствам, только в растениях эти способности менее дифференцированы и развиты. Сущность души растений есть бессозна­ тельная восприимчивость. Ощущение же животного является собственно восприимчивостью восприимчивости. Психическая деятельность есть не что иное, как результат связи органического мира с вселенной — связи, выражающейся в целой системе движений. Психическая деятельность жи­ вотных заключает в себе в скрытом виде разум, точно так же как бессозна­ тельная душа растений заключает в себе функцию ощущения. Вообще эта теория в главных чертах мало отличается от развиваемой в настоящей статье, с той только разницей, что мы не считаем мир растений одушев­ ленным, не признаем, что можно говорить, кроме жизненной способности растений, об их психической способности.

Мы представили краткий обзор психологических воззрений, как преж­ них, так и современных. Если мы не говорили о всех представителях со­ временной психологической науки, то указали, по крайней мере, главнейших

инаиболее оригинальных, и в изложении в разных местах их мнений дали почти полную систему основных психологических понятий. Из этого очер­ ка видно, что время дуалистической психологии прошло и, вероятно, без­ возвратно. Современная наука имеет характер монистический, будут ли конечные выводы ее идеалистичны или реалистичны. Мы не имеем здесь в виду того метафизического идеализма, который выражается в более или менее курьезных системах философии, отыскивающих единый абсолют, из которого будто бы происходит все сущее; мы говорим только о том идеализме, к которому приводит критика познания и на принципах кото­

92

рого останавливаются многие, если не большинство из современных светил физиологической и психологической наук. Так, Рокитанский говорит, что именно атомистическая теория составляет опору идеализма. «Как материя вообще, так и составляющие ее атомы суть не что иное, как явление или представление, и как относительно материи, так и относительно атомов можно спросить, что они такое сами по себе, независимо от представления, что от вечности выражается ими» (Rokitansky, Der selbstständige Werth des Wissens, 1869). Мейнерт, больше чем кто-нибудь другой потрудившийся над изучением микроскопического строения мозга и хода проводящих путей в нем, замечает, что пространство и время не имеют никакой объ­ ективности. Время есть мысль, говорит он словами Вундта (Die Menschen und Thierseele), пространство есть также продукт ума (Zur Mechanik des Gehirnbaues, 1874). Ланге, один из немногих людей, совместивший в своем уме все отрасли знания, говорит, что чувствование и мышление могут быть сведены к физическому механизму, но наши представления о материи и ее движении будут только результатом нашей умственной организации; за на­ шим психическим механизмом, точно так же, как за всяким другим пред­ ставленным механизмом, скрывается неизвестная непостижимая вещь сама в себе (Lange, Geschichte des Materialismus, 1875). Мир доступен нам только через чувства, а чувства, как говорит Гельмгольц, не дают нам ни самых вещей, ни даже верных образов их, а только отношения этих вещей к нам. Гэккель, как мы видели, приписывает атомам душу и, таким образом, оду­ хотворяет всю природу. Спенсер говорит: «Мы можем мыслить о материи только в терминах духа, мы можем мыслить о духе только в терминах ма­ терии». В конце концов мы должны прийти к «непостижимому». «Оба фактора сознания — объективный и субъективный — неизвестны по при­ роде и познаваемы только в их феноменальных обнаружениях».

Но что такое в самом деле «вещь сама в себе» или абсолют? Это — не что иное, как продукт ума или, точнее, — чистая фикция. Естественно, что знание вещи, лишенной всякого отношения к чему-либо, немыслимо, иначе пришлось бы мыслить не в терминах мышления. Строго говоря, существование вещи, отвлеченной от всех отношений, вовсе не доказано, еще менее доказано, что эта вещь есть единая абсолютная реальность. И идеалисты допускают познаваемость чувствования по существу. Но в дан­ ных чувствования мы можем истолковать всю вселенную, потому что чувствование и есть источник всякого познания. Нашему понятию об аб­ страктном бытии, говорит Льюис (Problems of life and mind), соответству­ ет понятие о существовании, данном во всевозможных отношениях к чув­ ствованию, и для нас совершенно довольно познаваемости вещей в чув­ ствовании. «Если абсолютное есть сумма всех вещей, то нам, очевидно, познаваемо и оно как в конкретах, так и в отвлечениях от последних». «Всех возможностей реальности мы, конечно, не исчерпаем, но от этого

93

наше знание не менее достоверно и абсолютно. Истина не делается менее достоверной от того, что со временем будут найдены другие истины, за­ ключающие ее в себе как частность». По Вундту, идеалистический реализм, признавая вполне первенство внутреннего опыта и считая опыт внешний только областью последнего, предполагает объективное бытие, без кото­ рого никогда не могли бы возникнуть в нас представления и понятия. Душа есть внутреннее бытие той единицы, которая при внешнем рассмат­ ривании считается телом. «Всеобъемлющее бытие, — говорит Дюринг, самый последовательный из философов реалистов (Cursus der Philosophie, 1875), — едино, и в своей самодостаточности не имеет ничего ни над собой, ни подле себя». «Единство бытия параллельно единству сознания. Таким образом, возникает целостное понятие о мире, и вселенная становится объединением всего сущего в единство». Тем не менее, «космос сам по себе еще не предполагает бытия ощущающих существ». «Причины, благодаря которым зажигается светоч сознания, совершенно не выяснены, но они должны быть представляемы нами как часть мировой механики». «Мост материальности и механизма есть единственный критерий действительной причинности, и всякий другой посредствующий фактор будет произволь­ ной сказкой нерациональной фантастики». «Индивидуальный принцип внутренних возбуждений и явлений сознания, по своему существу, есть действие (Action), и потому нечто преходящее. Он составляет противопо­ ложность всякой субстанциальности, и нельзя сильнее промахнуться

ввоззрении на него, как, обманувшись постоянством его деятельности,

вдействительности только относительным и эфемерным, создавать из него не только вещь в самой себе, но даже реальность, аналогическую материи». «Ощущение­ есть событие, не только заключающее в себе новый мир, но в котором объективное бытие находит завершение своего значения. Ощущение есть нечто всеобщее и универсальное, по существу всегда оди­ наковое, развивающееся и долженствующее развиваться везде, где поле для этого приготовлено комбинацией других сил природы». «Ощущение есть космическое явление и по всей вселенной должно представлять одни и те же основные формы и одни и те же элементы, хотя в разных сочета­ ниях». «Оно заключает в себе истину, и элементы ощущения суть реаль­ ность; оно представляет во всяком случае действительные отношения». «Ощущение, будучи ощущением, в то же время есть выражение объектив­ ных и реальных отношений, в истинности которого ничего не меняется от того, что ближайшее и непосредственнейшее отношение ощущения имеет предметом индивидуальный организм и его состояния» (Дюринг). Таким образом, все ощущаемое существует точно так, как мы его ощуща­ ем (Льюис). Мы видели, что вся психическая деятельность может быть сведена на механизм, т. е. объяснена в том же роде, как мы объясняем весь мир. Конечно, Ланге прав, говоря, что механизм — не более как представ­

94