Положение восьмое
Историю человеческого рода в целом можно рассматривать как осуществление тайного плана природы – привести внутреннее, а также нужное для этой цели внешне совершенное государственное устройство в то единственное состояние, при котором могли бы полностью развиться все задатки [вложенные природой], в человечество. Это положение вытекает из предыдущего. Здесь видно: философия также могла бы иметь свой хилиазм6, хотя и такой, проведению которого может содействовать, пусть даже лишь весьма отдаленно, сама ее идея, хилиазм, следовательно, отнюдь не фантастический. Речь идет только о том, открывает ли опыт что-нибудь относительно [пути] исполнения подобного замысла природы. Я скажу: совсем немногое, так как этот круговорот требует, по-видимому, столь длительного времени для своего завершения, что на основании [той] малой части, которую человечество прошло в данном направлении, можно составить лишь весьма ненадежное представление о его пути и об отношении частей к целому, точно так же, как, исходя из всех произведенных до сих пор небесных наблюдений, нельзя определить движение, совершаемое нашим Солнцем вместе с целым сонмом своих спутников в великой системе неподвижных звезд, хотя, отправляясь от общего основания систематического устройства вселенной и немногих, уже сделанных наблюдений, можно с достаточной степенью достоверности заключить о действительности такого круговорота. Между тем человеческая природа такова, что не позволяет оставаться равнодушным даже к отдаленнейшей в будущем эпохе существования нашего рода, если только ее можно с уверенностью ожидать. В нашем случае этого равнодушия тем более не может быть – и прежде всего потому, что мы могли бы, кажется, с помощью нашего собственного разумного устроения ускорить наступление такого, столь радостного для наших потомков момента. Вот почему для нас самих весьма важны даже слабые следы приближения этого [события]. В настоящее время государства находятся в таких неестественных отношениях друг с другом, что ни одно не может отстать во внутренней культуре, не потеряв в силе и влиянии по сравнению с другими. Таким образом, если не прогресс, то все же сохранение этой цели самой природы достаточно обеспечивается честолюбивыми замыслами государств. Далее, теперь нельзя в сколько-нибудь значительной степени посягнуть на гражданскую свободу, не нанеся вреда всем отраслям хозяйства, прежде всего торговле, а тем самым не ослабляя сил государства во внешних отношениях с другими [государствами]. Эта свобода постепенно развивается. Когда гражданину препятствуют строить свое благополучие любым, им самим выбранным способом, совместимым со свободой других, то сдерживают жизнеспособность всего производства и тем самым опять-таки силы целого. Вот почему все более устраняется ограничение, налагаемое на личность в ее делах и поступках, в то время как [сфера] всеобщей свободы вероисповедания расширяется и постепенно, несмотря на все вкрадывающиеся заблуждения и иллюзии, возникает просвещение как великое благо, которое человеческий род должен извлечь даже из корыстолюбивых намерений повелителей, желающих усиления своей власти, если только они понимают собственную выгоду. Но это просвещение, а вместе с ним также определенное сердечное участие, от которого просвещенный человек, склонный к добру, до конца им постигаемому, не может отказаться, должны со временем доходить до монархов и приобретать влияние даже на их принципы правления. Хотя сейчас, например, правители [всего] мира не находят средств на содержание общедоступных воспитательных учреждений, да и вообще на все, что касается самого лучшего для мира, поскольку все заранее учитывается в расчете на будущую войну, они тем не менее усматривают свою выгоду в том, чтобы по меньшей мере не препятствовать собственным, хотя и медленным усилиям своего народа в этом деле; наконец, и сама война постепенно становится не только искусственным и по своему исходу для обеих сторон сомнительным, но также – по своим мучительным последствиям, которые государство ощущает от все более растущего бремени долгов (этого нового изобретения), погашения которых не предвидится, – очень рискованным предприятием. Причем воздействие, которое потрясение каждого государства в нашей, благодаря промышленности столь тесно спаянной части света, оказывает на другие государства, так заметно, что эти государства под давлением грозящей им самим опасности, хотя и без законного основания, предлагают себя в качестве третейских судей и таким образом издалека готовятся к будущему великому государственному объединению, примера для которого мы не находим [нигде] в прошлом. Несмотря на то, что в настоящее время имеется еще только весьма грубый набросок подобного государственного объединения, все же у всех его членов начинает пробуждаться чувство, что каждому удобно сохранение целого; и это вселяет надежду на то, что после нескольких преобразовательных революций наступит когда-нибудь, наконец, такое состояние, которое природа наметила в качестве своего высшего замысла, а именно – всеобщее всемирно-гражданское состояние как лоно, в котором разовьются все первоначальные задатки человеческого рода.