Положение девятое

Философская попытка разработать всеобщую всемирную историю согласно плану природы, направленному на совершенное гражданское объединение человеческого рода, должна рассматриваться как возможная и даже как содействующая этому замыслу природы. Правда, странным и, по видимости, нелепым намерением кажется попытка составить историю согласно идее о том, каким должен бы быть мировой ход вещей, если бы он осуществлялся сообразно определенным разумным целям; кажется, что в соответствии с таким замыслом мог бы появиться только роман. Но если все же допустить, что природа даже в игре человеческой свободы действует не без плана и конечного замысла, то эта идея тем не менее могла бы быть весьма плодотворной; и хотя мы теперь слишком близоруки для того, чтобы проникнуть взором в тайный механизм устройства природы, все же упомянутая идея могла бы послужить нам путеводной нитью, позволяющей представить беспорядочный агрегат человеческих действий, по меньшей мере, в целом как систему. Ибо если начать с греческой истории как такой, благодаря которой всякая другая, более древняя или современная ей, сохранилась для нас или, по крайней мере, может быть засвидетельствована^*, – если проследить влияние греков на образование и разложение государственного устройства римского народа, поглотившего греческое государство, и влияние римлян на варваров, которые в свою очередь разрушили римскую империю, и так далее вплоть до нашего времени, и к этому в качестве эпизодов присоединять государственную историю других народов, в той мере, в какой сведения о них постепенно доходили до нас через эти просвещенные нации, – то в нашей части света (которая, вероятно, станет законодательницей для всех других) будет открыт закономерный ход улучшения государственного устройства. Далее, если везде обращать внимание только на гражданское устройство, его законы и на отношения между государствами, поскольку все это, благодаря тому доброму, что содержалось в них, в течение длительного времени способствовало возвышению и прославлению народов (с их искусствами и науками) – и хотя вследствие заблуждений, присущих им, народы вновь приходили в упадок, но тем не менее так, что в остальном всегда сохранялся зародыш просвещения, который в ходе каждой революции развивался далее, подготавливая следующую, еще более высокую ступень совершенствования, – то таким образом, как я полагаю, будет найдена путеводная нить, способная послужить не только для объяснения чрезвычайно запутанной игры человеческих дел или искусства политических предсказаний будущих государственных изменений (польза, которую уже извлекли из человеческой истории, когда ее точно так же рассматривали как бессвязное действие произвольной свободы!), но и для открытия утешительной перспективы на будущее (надеяться на что, не предполагая плана природы, нет основания). Пусть и в отдаленном будущем, человеческий род в конечном счете все же достигнет такого состояния, в котором все зародыши, вложенные в него природой, смогут полностью развиться, и его предназначение здесь на земле может быть исполнено. Такое оправдание природы, или, лучше, провидения, – немаловажная побудительная причина для выбора особой точки зрения на мир. Ибо что толку прославлять великолепие и мудрость творения в лишенном разума царстве природы и рекомендовать их рассмотрению, если часть великой сцены, на которой проявляется высшая мудрость и которая содержит цель всего творения – история человеческого рода – должна оставаться постоянным возражением против этого? Ее зрелище заставляет нас с негодованием отводить взор, и поскольку мы отчаиваемся найти здесь совершенный разумный замысел, то не приводит ли это нас к мысли, что надеяться на него можно только в ином мире?

Предположение, что посредством этой идеи всемирной истории, имеющей некоторым образом путеводную нить a priori, я хотел устранить разработку чисто эмпирического составления истории в собственном смысле, было бы превратным толкованием моего намерения; это лишь мысль о том, что философский ум (который, впрочем, должен бы быть весьма сведущ в истории) мог бы еще попытаться сделать, исходя из другой точки зрения. Кроме того похвальная в обычных условиях обстоятельность, с которой составляют сейчас историю своего времени, все же должна естественным образом навести каждого на размышление о том, как наши отдаленные потомки через несколько веков начнут разбираться в грузе истории, который мы им оставим. Без сомнения, в истории древнейшего времени, свидетельства о которой могли бы давно стереться, они будут ценить только представляющее интерес для них, а именно то, чего достигли или чему нанесли ущерб народы и правительства во всемирно-гражданском плане. Если мы примем во внимание данное обстоятельство, а также нацелим на него честолюбивые замыслы глав государств и их подданных с тем, чтобы привести в действие единственное средство, только лишь и способное оставить о них славную память на будущие времена, то это, кроме прочего, может послужить некоторым побудительным мотивом для попыток создания такой философской истории.