Раздел первый

Идеология судебной реформы

Глава I. Политический режим и суд

Из истории правосудия

Человечество на всех этапах своего развития не могло обойтись без суда — учреждения по разрешению споров между людьми и понуждению их к отказу от таких форм поведения, которые представляли угрозу общим интересам. Уже изначально, с момента зарождения, значение функции правосудия было чрезвычайно велико: ее отправление поддерживало престиж нарождавшихся социальных норм — традиций, обычаев, морали, права, вносило элемент упорядоченности в стихийно складывающиеся общественные отношения, утверждало справедливость, правопорядок. Рассудить спорящих, осудить нарушения, покарать преступника — таково назначение этой социальной функции и отсюда ее наименование — судебная функция. Сферу судопроизводства, особенно уголовного, Ш. Монтескье считал «важнее для человечества всего прочего в мире» ¹.

Если в этом суждении и есть доля преувеличения, то она незначительна. Суд — это, в конечном счете, наиболее надежная защита человека от преступных посягательств на его собственность, здоровье, честь; от всевластия государственно-бюрократического аппарата и его изощренного в вымогательствах чиновничества. Конечно, такая оценка относится не ко всякому суду и судьям, а лишь к тем из них, кто осознает высокую миссию служения гражданскому обществу, народу, человеку, а не пристраивается к судебному ведомству в поисках личных выгод и привилегий.

А. Ф. Кони, выдающийся русский общественный деятель, труды которого с благодарностью и благоговением штудирует не одно поколение отечественных правоведов, писал: «…судья призван прилагать все силы ума и совести, знания и опыта, чтобы постигнуть житейскую и юридическую правду дела. Облекая эту правду в определенные формы, он должен способствовать в каждом отдельном случае восстановлению поколебленного правопорядка» ². Характеризуя правила судопроизводства, Кони отдавал приоритет не им, а судье, их применяющему, утверждая: «чем глубже касаются они личности и участи человека, чем более важным интересам общественной жизни они служат, тем серьезнее представляется вопрос —в чьи руки отдается приложение этих правил и при каких условиях»³. К этим двум вопросам можно бы добавить еще один, из них вытекающий и являющийся важнейшим для раскрытия нашей темы: что призван защищать суд, какие задачи перед ним стоят, заинтересован ли он в установлении истины?

С точки зрения здравого смысла судебное познание имеет целью установление подлинных отношений участников конфликта (гражданско-правового спора, преступления, проступка), их адекватную юридическую оценку и формулирование обязывающего вывода, связанного, как правило, с понуждением сторон к совершению определенных действий или возложению на виновного бремени ответственности за общественно опасное деяние.

Но для истории человечества закономерностью является скорее отступление от здравого смысла. Кипение политических страстей, борьба групповых и индивидуальных интересов, усугубляемая аморальностью и невежеством, делают линию поступательного движения цивилизации зигзагообразной, с крутыми изломами, разрывами, движением вспять. Периоды расцвета культуры сменяются варварством, активная социальная деятельность — застоем, созидательный труд — разрушением. Благоговейное отношение к социальным нормам — обычаям, морали, праву — сменяется воинствующим отрицанием их ценности, нигилизмом, повергающим общество в хаос войны всех против всех.

Правосудие, призванное вносить упорядоченность в общественные отношения, карать зло и активно поддерживать добрые нравы, далеко не всегда лучшим образом выполняло это свое предназначение, — оно подвержено тем же болезням, что и общество в целом, и развивалось по общим с ним законам.

Гелиэя— судебное учреждение Афин периода расцвета греческой демократии (V–IV в. до н.э.) — казалось бы, наилучшим образом была приспособлена для поисков справедливости и защиты граждан. Это был суд присяжных, осуществлявший надзор за изданием законов Народным собранием, за правильностью избрания должностных лиц, являлся высшей судебной инстанцией по рассмотрению злоупотреблений должностных лиц республики. Но важнейшей функцией Гелиэи было отправление правосудия по уголовным делам. Судьи (гелиасты) избирались по жребию архонтом из числа свободных граждан и приводились к присяге, торжественно обещая судить согласно законам и постановлениям афинского народа, а также согласно своей совести, с одинаковым чувством благосклонности выслушивать истца и ответчика: «Если я сдержу свое слово, да будет мне благо, если я нарушу его, да погибну со всем моим родом»⁴.

Многочисленность состава суда (от 200 до 2 000 гелиастов), широкое применение метода жеребьевки при формировании его отделений для рассмотрения каждого дела, что исключало предварительный сговор судей и воздействие на них заинтересованных лиц, тайное голосование при вынесении приговора создавали благоприятные условия для отправления правосудия в строгом соответствии с содержанием присяги. Но Гелиэя не пережила Афинскую республику. Как утверждают историки, ее упадок был связан с обострением антагонизма между свободными и рабами, с одной стороны, и падением нравов — с другой.

Сначала тлен поразил обвинителей, каковым мог быть любой гражданин, возбуждавший дело в суде. Они стали извлекать доход, шантажируя намеченную жертву, превращаясь в своеобразный класс ябедников-сикофантов. Затем и гелиасты научились брать взятки, оправдывая виновных. Нет необходимости говорить о том, что Гелиэя являлась судом для свободных граждан. Рабы могли быть лишь источником доказательств и допрашивались с непременным применением пыток.

Но и полноправный гражданин Афин мог поплатиться жизнью, независимо от реальной вины, если его деяния содержали угрозу существующим порядкам. Вспомним судьбу философа Сократа (470–399 гг. до н.э.), приговоренного к смерти по частному обвинению некоего Мелита из пригорода Пифоса: «Сократ виновен в том, — доносил он, — что не признает богов республики и желает заменить их игрой своего воображения. Он виновен в развращении молодых людей» ⁵.

Исследователи, разъясняя политические взгляды Сократа, отмечают, что он подвергал суровой критике недостатки современной ему афинской демократии, убеждая своих слушателей в том, что власть в государстве должна принадлежать «лучшим», т. е. нравственным, справедливым и опытным в управлении гражданам ⁶.

Не в этом ли причина столь сурового приговора и не напоминает ли нам трагедия Сократа судьбу отечественных «врагов народа», пропущенных через гулаговский «архипелаг»?

Если рассматривать человеческую историю как цепь экспериментов, связанных с поиском оптимального государственного устройства и такого его «вещественного атрибута», как суд, то едва ли удается избежать пессимистических оценок: идеал не был достигнут.

Историки права выделяют типы суда и уголовного судопроизводства соответственно социально-экономическим формациям — рабовладельческий, феодальный, буржуазный, социалистический ⁷. Этим подчеркивалась мысль о том, какому классу служит суд, на защиту каких ценностей он ориентирован, какие интересы накладывают отпечаток на цели судебного познания. При этом не столь существенна сама процессуальная форма, которая может быть обвинительной (состязательной), как в древних Афинах и Риме, а затем во многих буржуазных государствах, или розыскной (инквизиционной), как в большинстве средневековых феодальных государств, или смешанной, соединяющей черты розыска и состязательности, свойственной европейским государствам, включая СССР и Россию.

Мы не исключаем, что периодизация истории и характеристика типов процесса с позиций принципов «нового мышления» может не совпасть с той периодизацией, которая свойственна теоретикам «классового подхода». Но политическая ангажированность суда — явление несомненное: его можно проследить от суда над Иисусом Христосом, до суда над инакомыслящими в США и в СССР.

Согласно библейской легенде Иисус предстал перед судом правителя Иудеи Понтия Пилата по обвинению в том, что он развращает народ и даже покушается на власть Рима, объявляя себя царем иудейским. Не установив вины Иисуса, Пилат отправил его к Ироду — правителю Галилеи, откуда, как ему стало известно, Иисус был родом, но Ирод, посмеявшись над Иисусом, вернул его Пилату.

«Пилат же, созвав первосвященников и начальников и народ, сказал им: Вы привели ко мне человека сего, как развращающего народ; и вот я при вас исследовал и не нашел Человека Сего виновным ни в чем том, в чем Вы обвиняете Его; и Ирод тоже: ибо я посылал Его к нему и ничего не найдено в Нем достойного смерти. И так, наказав Его, отпущу.

Но весь народ стал кричать: смерть Ему ⁸.

Пилат, видя, что ничего не помогает, но смятение увеличивается, взял воды и умыл руки перед народом и сказал: не виновен я в крови Праведника Сего; смотрите вы» ⁹.

Надо думать и судья Катюши Масловой (Л. Н. Толстой, «Воскресение») тоже успокоил свою совесть тем, что на каторгу подсудимую обрек не он, а вердикт присяжных, допустивших ошибку в формулировке.

Судья Пилат поступил вопреки своему убеждению из нежелания конфликта с первосвященниками и боясь проявить нелояльность к Риму. Первосвященники, добиваясь казни Иисуса, стремились избавиться от конкурента. А «начальники» и «народ», надо думать, оказались под влиянием синдрома толпы. Ситуация банальная для истории рода человеческого, поучительна же она тем, что стремление к истине охотно уступает давлению других интересов.

Вспомним приемы и плоды деятельности средневековой инквизиции, особенно свирепой в Испании. По утверждению Монтескье люди горели на ее кострах, как солома. Во имя чего? Видимой целью была борьба с ересью за чистоту религиозных догматов. Подлинная цель — укрепление престола и алтаря.

Знаменитый памятник Киевской Руси раннего феодализма «Русская Правда» (XI век) представлял собой княжеский судебник и очень четко разделял людей по сословиям. Это не только выражалось в дифференцированном подходе к оценке жизни потерпевшего в зависимости от его принадлежности к той или иной социальной группе, но и сказывалось на результатах доказывания: спор сторон перед князем (судьями) обеспечивал победу тому, кто мог заручиться свидетелями (видоками и послухами).

Правым считался и победитель в поединке истца и ответчика. В делах же, затрагивавших интересы власти, использовались и более активные формы судопроизводства в виде розыска ¹⁰.

Из средневекового пыточного процесса в европейских государствах родилась система формальных доказательств. Произвол судей дополнился произволом законодателя, в баллах априори устанавливающего ценность отдельных видов доказательств. Появились дополнительные легальные способы обеспечения интересов слоев общества, составляющих политическую опору государства: показания состоятельных и духовных лиц признавались более ценными, им отдавался приоритет ¹¹.

В крупнейшем памятнике права позднего средневековья — Германском уголовно-судебном уложении «Каролина», оказавшем значительное влияние на развитие уголовно-процессуального и уголовного права государств Европы и России, вводится понятие улик преступления, достаточных для допроса подозреваемого под пыткой. Таковыми признаются показания «двух добрых свидетелей» (показания одного «доброго свидетеля» — «полудоказательство») ¹². Здесь формальный подход к определению достаточности улик очевиден. Он далее конкретизируется применительно к отдельным видам преступлений. Но и для произвольных усмотрений судей, оценивающих доказательства, простор не ограничен: они решают, кого признать «добрым свидетелем», а чьи показания отвергнуть.

Победа буржуазно-капиталистических общественных отношений привела к перевороту в судоустройстве и судопроизводстве. Господствующее положение в судебном доказывании приобрело правило свободной оценки доказательств, причем чаще всего — неконтролируемой оценки, ибо вердикт присяжных о виновности (или невиновности) не требовал мотивировки и обоснования.

Наибольшая тенденциозность суда проявлялась и проявляется при рассмотрении дел, имеющих ту или иную политическую окраску. В СССР это особенно ярко проявилось в годы сталинских репрессий под предлогом борьбы с «врагами народа», а позже — с так называемыми антисоветчиками, инакомыслящими, диссидентами. Та же практика характерна и для правосудия в странах классической буржуазной демократии. Известны нашумевшие в свое время процессы в США против деятелей компартии и иных «неблагонадежных».

«Федеральная система специального подбора присяжных из лиц, враждебных обвиняемым, и атмосфера всеобщего запугивания сделали почти невозможным справедливый суд для тех, кого обвиняют в «непопулярных» политических взглядах» ¹³.

Специалистам известны результаты многолетних исследований миланского профессора Р. Тревеса условий отправления правосудия в Италии. Вот его вывод: «Итальянское судопроизводство всегда обнаруживало свою принадлежность к классу капиталистов, если оно имеет дело с рабочими и сталкивается с социалистическими доктринами» ¹⁴.

Не надо думать, что все это в прошлом. Известный американский писатель Норман Мейлер уже в наши дни, сетуя по поводу утраты Америкой ее прежних ценностей (американского образа жизни, стабильного семейного уклада и пр.), завершает свои горькие размышления примечательными словами: «уже нет коммунистов, которых нам надо ненавидеть. Но ненависть-то осталась». Примечателен и заголовок его интервью газете «Фигаро»: «Идеология виновна в постигших человечество катастрофах» ¹⁵.

Следовало бы уточнить — речь должна идти не об идеологии вообще, как совокупности идей и представлений, а об идеологии социально-политической. Именно эта идеология накладывает наиболее прочные оковы на «правосознание» судьи, именно она создает реальные предпосылки для внешнего контроля его поступков и решений со стороны как «общественного мнения», так и властных структур государства.

Наш очень беглый экскурс в историю правосудия свидетельствует по меньшей мере о том, что было бы несправедливо и опрометчиво утверждать, будто связь таких явлений, как задачи правосудия, цели судебного познания и особенности устанавливаемой судом истины с политическим режимом явление исключительное, характеризующее только социалистический правопорядок, рожденное лишь фарисейской партийной идеологией. Довлеющее влияние интересов господствующего класса (социального слоя, правящей элиты) на политику, экономику, право и правосудие — неоспоримый, надо думать, постулат марксистско-ленинской теории о государстве. Разумеется, до тех пор, пока государство не обретет явные черты общенародного. (Если это в принципе возможно. Пока же мы наблюдаем процесс бурного расслоения нашего общества, ранее относительно однородного).

Ниже мы перейдем к характеристике советского периода в развитии правосудия, который дал потрясающие примеры произвола, прежде всего по политическим мотивам. Но не только. Большевистская идеология и пролетарское правосознание, далекое от профессионализма, сделали суд орудием подавления, равно опасным как для «чужих», так и для «своих»: кто теперь решится утверждать, что суд советского «общенародного» государства защищал интересы народа?

Господствующая ныне идея социального примирения толкает нас на снисхождение к судьям, которые действовали под прессом тоталитарного режима, осуществляли правосудие «с петлей на шее». К тому же, кажется, призывал нас и А. Ф. Кони. «К судье, — писал он, следует предъявлять высокие требования не только в смысле знания и умения, но и в смысле характера, но требовать от него героизма невозможно. Отсюда необходимость оградить его от условий, дающих основание к развитию в нем малодушия и вынужденной угодливости»¹⁶.

А. Ф. Кони умер в 1927 году. Как знать, переживи апокалипсис тридцатых годов, сохранил бы он столь толерантный тон по отношению к служителям правосудия, топившим в крови своих соотечественников.