От законности социалистической — к законности правового государства

Рассмотрение проблем законности в связи с деятельностью правоохранительных органов, в частности органов уголовной юстиции, требует уточнения ряда понятий.

Так, мы видим существенное различие таких явлений, как общее состояние законности в стране и состояние законности в деятельности правоохранительных органов. Если состояние законности в стране в целом в рассматриваемый период характеризуется глубоким кризисом, то подобная оценка применительно к сфере правоохраны и, в частности, деятельности уголовной юстиции, нуждается в оговорках и уточнениях: требуются разные подходы к показателям и критериям оценки.

О законности в стране принято судить по состоянию правопорядка, уровню преступности, степени легальности экономических отношений, общей защищенности гражданского общества и личности, установкам общественного правового сознания, нравственному климату и т. п. Состояние же законности в правоохранительной системе характеризуется прежде всего законностью, обоснованностью и справедливостью решений суда, органов предварительного расследования и прокурорского надзора, соблюдением процессуальной формы правоприменительной деятельности.

Есть тесная связь и взаимная зависимость этих двух явлений, но отождествление их неправомерно, ибо появляется опасность необоснованного возложения ответственности на правоохранительные органы за те социальные явления и процессы, на которые их воздействие может быть лишь косвенным и ограниченным.

Это необходимо четко представлять при разработке очередных программ борьбы с преступностью и юридических актов о защите прав человека.

Нуждаются в разведении такие понятия, как «социалистическая законность» и оказавшийся в ее негативной тени употребляемый ныне «принцип законности».

Требование социалистической законности было характерно для советской правовой системы, ориентированной не на защиту личности, а на укрепление определенного государственного строя, опирающегося на коллективистскую экономику, централизованное плановое ведение хозяйства, необходимость жесткой дисциплины труда, лишенного экономических стимулов.

Этими требованиями определялись и приоритеты защиты советской правоохранительной системы.

Предмет защиты принципа законности в его современном понимании существенно изменился с изменением правовой идеологии и законодательства в ходе судебно-правовых реформ. Ориентир на построение правового государства в центр защиты ставит личность, ее права и законные интересы, не противоречащие интересам гражданского сообщества (не государства, как прежде). Эта очевидная тенденция уже нашла отражение в изменениях процессуального и материального права. Она четко прослеживается и в обсуждаемых ныне проектах УПК РФ.

Главные пороки социалистической законности — ее дегуманизация, и игнорирование личности, избирательность, нарушение требования всеобщности, выводящее из-под действия Закона целые социальные группы, должны быть преодолены в соответствии с идеологией правового государства. И тогда законность станет реальной гарантией подлинного правосудия и прав человека.

В ходе реформ меняется профессиональное правосознание и психология работников правоохранительных органов. Пусть постепенно, но вырабатывается привычка рассматривать требование неукоснительного соблюдения закона как гарантию прав личности и как гарантию правосудия. Законность, в соответствии с процессуальным законодательством — один из главных критериев правосудного приговора и решения по гражданскому спору.

Однако в последнее время и в теории и в законопроектной практике все явственнее просматриваются попытки дискредитировать принцип законности.

Делается это не только путем перенесения на него пороков «социалистической законности», но и путем противопоставления Закона праву. При этом право понимается не как совокупность фиксированных норм, определяющих правила поведения, а как некое интуитивное представление об идеальном правовом поле, формируемом под воздействием международных правовых актов, судебных прецедентов и — в последнюю очередь — национального законодательства. Последнее можно игнорировать если оно, по мнению правоприменителя, не вписывается в складывающееся представление. Распространению этой, отнюдь не новой идеи, немало способствовала формула ст. I Российской Декларации прав и свобод человека и гражданина (22 ноября 1991 г.) о преимущественномперед законами РСФСР действии «общепризнанных международных норм, относящихся к «правам человека».,

Авторы проекта УПК ГПУ при Президенте РФ пошли дальше, записав в статье о законности уголовного судопроизводства: «Дознаватель, следователь, прокурор, суд, установив при рассмотрении дела несоответствие акта государственного или иного органа общепризнанным принципам и нормам международного права, международному договору РФ…, принимает решение в соответствии с правовыми положениями, имеющими наибольшую юридическую силу». Речь здесь ведется уже не о правах человека, а о любой правовой норме.

Странная и безусловно нежизненная рекомендация для следователя, дознавателя и судьи по вопросам, в которых Министерство иностранных дел часто не в состоянии ориентироваться !

И еще один шаг сделан в том же проекте в направлении размывания принципа законности; закон предлагается применять не в строгом соответствии с его содержанием, а «в соответствии с собственным правопониманием».

Правопонимание — новый термин для УПК. Его разъяснение можно встретить в некоторых эйфорических статьях о суде присяжных, характерных для 1993 года: «суд профессионалов не может не следовать закону, присяжные могут, ибо их решение — отражение народного правосознания. Присяжные раздвигают горизонты милосердия до пределов, недоступных профессиональному судье…» ⁶⁵.

Автор, естественно, умалчивает, что «народное правосознание» в суде присяжных нередко оборачивается групповыми пристрастиями, а неограниченное милосердие к подсудимому чревато дополнительными издевательствами над жертвой преступления.

Субъективное правопонимание правоприменителя — опасный инструмент, особенно в руках небрежных, недобросовестных или некомпетентных судей, дознавателей, следователей.

Характеризуя современное понимание принципа законности, мы, наряду с изменением предмета защиты, отмечаем официальный отход от абсолютизации закона. Правоприменитель обрел свободу в оценке законодательных норм с позиции их конституционности. Устранена закрытость отечественной правовой системы от зарубежных систем права. Это выражается в признании составной частьюотечественной правовой системы «общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров Российской Федерации» (ст. 15, ч. 4 Конституции РФ).

На вопрос, не означает ли это подрыв самой идеи единой для всех обязательной законности, трудно ответить однозначно. С одной стороны, обозначился вход России в единое правовое поле цивилизованных государств. С другой — явно наметился отказ от национальной самобытности, а в некоторых случаях — и суверенитета, о чем нетрудно судить, анализируя условия вхождения России в Совет Европы.

Требуют уточнения также понятия правоохранительной системы и системы уголовной юстиции. Вопрос, казалось бы, тривиальный. Однако ответы на него обретают все новые оттенки в связи с изменяющимися представлениями о роли суда.

В советский период отношение к суду по уголовным делам вполне укладывалось в оценку его как ординарной части уголовной юстиции, выполняющей функцию борьбы с преступностью наряду с органами предварительного расследования и прокуратуры. Критики суда видели в этом, иногда не без оснований, причину его предвзятости и обвинительного уклона. Однако попытки оторвать суд от системы уголовной юстиции приводят к крайностям, которые едва ли можно оправдать и с позиции отечественных традиций судопроизводства и с позиций здравого смысла.

Так, в отдельных проектах УПК РФ делаются попытки под предлогом расширения правового значения состязательности полностью освободить суд от обязанностей по участию в доказывании и установлении истины. Суд, разумеется, не должен рассматриваться как орган, ответственный за состояние борьбы с преступностью. Но и нельзя превращать его в равнодушного наблюдателя состязания сторон. Бесконтрольные состязания не всегда прокладывают дорогу к истине. А суду не должны быть безразличными ни состояние общественной нравственности, ни результаты преодоления преступности. Законный и справедливый приговор суда должен венчать труд органов расследования по разоблачению преступника и пресечению преступления. Воспитательно-профилактическое значение правосудного приговора не должно ставиться под сомнение. Независимость же суда, его самостоятельное место в ряду органов уголовной юстиции призваны повышать престиж и роль приговора.

Отсвет этих споров наложил свой отпечаток и на представление о месте суда в правоохранительной системе.

Гражданский процессуальный кодекс советского времени, пока еще действующий и ныне, на первое место в числе задач судопроизводства ставил охрану общественного строя, социалистической системы хозяйства и социалистической собственности (ст. 2 ГПК РСФСР). Ныне мы делаем акцент на судебную защиту прав и свобод каждого, что нашло отражение в ст. 46 действующей Конституции РФ. Но устраняет ли это правозащитную роль суда? Напротив. Если суд не защищает право и правду, то что же он защищает? И как в этой связи относиться к содержащемуся в Послании Президента Федеральному собранию РФ от 16 февраля 1995 г. утверждению, что суд к правоохранительным органам не относится. Печально, если составители Послания станут определять правовую политику Президента. Опасность такая есть, и мы это наблюдаем на законотворческой практике ГПУ при Президенте Российской Федерации.

В своих исследованиях мы исходим из непреложного постулата, что активная, отвечающая духу и букве закона деятельность правоохранительных органов, включая суд, способна оказывать существенное влияние не только на обеспечение прав личности, но и на состояние правового климата в обществе, формировать уважительное отношение к праву, укреплять режим законности, так необходимый для успеха экономических реформ и демократических преобразований в стране.