2. Особенности мотивации преступного поведения

1. Мотивации преступного поведения в целом и ее отдельным элементам (стадиям) свойственны общие признаки человеческого поведения. Наряду с ними потребности, мотивы, цели и другие элементы мотивации преступного поведения по своему социальному содержанию, условиям формирования, а иногда и динамической характеристике имеют специфические черты или характерные особенности, общая совокупность которых дает возможность как-то отличать мотивацию общественно опасных деяний от мотивации социально полезной деятельности и на этой основе выявить внутренние закономерности формирования криминальных мотиваций. Исходя из этой посылки, попытаемся последовательно рассмотреть внутренний стержень мотивации преступного поведения как системы по ее элементам или этапам (стадиям) (горизонтальный срез). Данный анализ следовало бы начать с рассмотрения исходного взаимодействия внутренних (мотивационной сферы субъекта) и внешних (социальных причин деяния) условий мотивации преступного поведения. Однако учитывая, что эти вопросы в силу большой значимости подлежат специальному рассмотрению в последующих параграфах данной главы, анализ мотивации как системы целесообразно начать с актуализации мотива, ее центрального элемента. Вот как эту стадию описывает немецкий психолог X. Хек-хаузен: "Поведение человека в определенный момент

41

времени мотивируется не любыми или всеми возможными его мотивами, а тем из самых высоких мотивов в иерархии (т.е. из самых сильных), который при данных условиях ближе всех связан с перспективой достижения соответствующего целевого состояния или, наоборот, достижение которого поставлено под сомнение. Такой мотив активируется, становится действенным... В данном случае мы сталкиваемся с проблемой актуализации мотива, т.е. с проблемой выделения ситуационнных условий, приводящих к такой актуализации" [339, с. 34].

Наличие доминирующего мотива не препятствует актуализации сопутствующих мотивов. В силу этого субъективный вектор преступного поведения нередко бывает полимотивированным. Подросток, совершая грабеж, желает не только добыть денег на спиртное, но и самоутвердиться в кругу своих сверстников. Военнослужащий, самовольно оставляя воинскую часть, стремится увидеть родившегося без него сына, встретиться с женой и одновременно проверить ее верность. Насильник, удовлетворяя свои сексуальные потребности, полагает, что этим вынудит девушку выйти за него замуж. Организованные преступники, совершая корыстные деяния, стремятся к власти над своим окружением. Такие примеры можно было бы приводить и дальше. Выборочное (не претендующее на репрезентативность) сопоставление результатов опроса осужденных с объективными обстоятельствами дела показывает, что примерно каждое третье-четвертое деяние полимотивировано. Однако это не находит какого-либо отражения в следственно-судебной практике. Следователь и суд в лучшем случае озабочены лишь выяснением мотива как квалифицирующего признака, да и то, как уже об этом говорилось, нередко принимают мотивировку преступника за реальное побуждение.

42

»

Полимотивация в основе своей предполагает непротиворечивый ряд исходных побуждений (потребностей) и целей преступного поведения. Эта непротиворечивость, как правило, сочетается с доминированием ведущего мотива и основной цели, которые в процессе совершения преступных действий могут трансформироваться во второстепенные детерминанты. Словосочетание "в основе своей", отнесенное к непротиворечивости нескольких мотивов преступного поведения, употреблено не ради связки. Дело в том, что при полимотивации мотивы не только сочетаются, но и не согласуются между ссбий и даже противоречат друг другу. В этом случае говорят об амбивалентности, диалогичности мотивов [237, с. 37-41], и это имеет важное значение для углубленного изучения мотивации преступного поведения, где "борьба мотивов" нередко приобретает исключительную остроту. Не случайно авторы, обосновывающие эту идею, опираются на описание мотивации криминального поведения героев Ф.М. Достоевского.

Полимотивация встречается как при совершении одного преступления с множеством целей, входящих в состав преступления или выпадающих из него, так и при совершении нескольких преступлений, в их идеальной или реальной совокупности. При эксцессе исполнителя наблюдается либо расширение сферы первоначально сформулированных групповых устремлений, либо ситуативное возникновение новых побуждений. Все сказанное не исключает совершение целого ряда однородных и разнородных преступных посягательств, объединенных целостным видовым мотивом.

Мотив (мотивы) присущ любому преступному поведению. Эта позиция разделяется многими советскими юристами [85, с. 9; 99, с. 188; 140, с. 101; 318, с. 70-71; 337, ^с- 4], хотя она и не является единственной [40, с. 263; 186,

43

с. 291]. Каждое общественно опасное и противоправное действие или бездействие, совершенное с прямым или косвенным умыслом, по самонадеянности или небрежности, является волевым и сознательным. Всякое волевое и сознательное действие (бездействие) мотивировано и целенаправлено, т.е. совершается по определенному мотиву и для достижения конкретных целей. В зависимости от форм вины можно говорить лишь о различиях степени "охвата" наступивших последствий желанием виновного. Например, выстрел из пистолета может внести в окружающую среду целый ряд изменений (последствий): причинение смерти или телесных повреждений уничтожение или повреждение имущества, дезорганизацию в общественный порядок, испуг присутствующих и т.д. При широком социальном подходе к последствиям преступления для субъекта можно отнести уголовное наказание, возможную утрату жизненных перспектив, семьи, оставление детей без должного воспитания и т.д. Одни из последствий указаны в уголовном законе (прямо или косвенно), а другие - нет. Среди последствий, указанных в законе, одни для субъекта могут быть желательными, другие - хотя и нежелательными, но допустимыми, третьи - нежелательными, четвертые - не только нежелательными, но и непредвиденными. Поэтому даже при прямом умысле, когда желание виновного "включает" в себя все предусмотренные законом последствия, мотив не является всеобъемлющим. Из него выпадает значительная часть реально наступивших, но нежелательных и даже непредвиденных последствий. То же самое и еще в большей мере мы наблюдаем при косвенном умысле, самонадеянности или небрежности, где в числе допустимых, нежелательных или непредвиденных последствий имеются последствия, запрещенные уголовным законом. Таким образом,

44

умышленные и неосторожные деяния различаются не наличием или отсутствием мотива, как побуждения к действию, а его разной направленностью по отношению" к преступным последствиям или разной степенью "охвата" преступных последствий желанием (мотивом) виновного. При прямом умысле мотивом выстрела, повлекшего смерть человека, может быть желание мести, при косвенном - желание избежать задержания, при самонадеянности - желание попугать окружающих, а при небрежности - желание опробовать новый боек. Причем некоторые мотивы, свойственные преступлениям, совершенным с прямым умыслом, не могут быть мотивами преступлений, совершенных с косвенным умыслом. Справедливо замечает C.B. Бородин, что умышленное убийство из корыстных побуждений не может быть совершено с косвенным умыслом [69, с. 28]. Учитывая, что в неосторожных преступлениях наступившие последствия даже косвенно не охватываются желанием виновного, следует различать мотивы умышленных преступлений и мотивы противоправного поведения, объективно приведшего к общественно опасным последствиям в неосторожных преступлениях. И те и другие мотивы могут быть названы мотивами преступного поведения.

Мотив, как и потребность, не всегда осознается субъектом в качестве побудителя к действию. В связи с этим вызывает сомнение высказывание В.И. Ковалева, считающего очевидным вопрос об осознанности человеком причин, потребностей и мотивов своих действий [146, с. 40]. Многочисленные опросы осужденных показывают, что около половины из них легко приводят мотивировку своих действий⁵, но далеко не всегда (осознанно или

Между мотивом как побуждением к преступлению, которое Далеко не всегда осознается преступником, и мотивировкой как

45

неосознанно) излагают истинные побуждения к ним [87, с. 17; 125, с. 64]. В интересной работе Ю.М. Антоняна и Е.Г. Самовичева о психологических механизмах насильственного преступного поведения (они изучили по специальной методике 300 убийц) указывается, что "преступник в отношениях с людьми до и во время совершения преступных действий бессознательно вое-, производит или пытается воспроизвести те отношения, которые имели место в его жизни и сформировали его личность" [49, с. 47-48]. Может быть, сходу и трудно согласиться с этим тезисом, однако анализ фактического материала, приводимого авторами, убеждает в том, что большинство убийц, отдавая отчет в своих действиях, не сознавали действительных мотивов и причин своих преступлений. При этом, конечно, надо иметь в виду, что мотивация убийств занимает особое место в психологии преступного поведения.

Согласно одному из теоретических положений 3. Фрейда, противоположность сознательного и бессознательного не распространяется на влечение, поскольку объектом сознания может быть не само влечение, а представление субъекта о нем, отражающееся в сознании [192, с. 22]. Представление о побуждении выражается через мотивировку, цель планируемого действия или предмет влечения. Поэтому представление о мотиве лишь косвенно отражает глубинные побуждения и влечения субъекта.

осознанным объяснением имеется существенная разница. Поэтому трудно согласиться с одним из авторов Курса советской криминологии, утверждавшим, что "мотив, понимаемый как субъективная причина поступка, может сформироваться после действия, если действие было аффективным или рефлекторным, или, если у лица не было времени на осмысление ситуации и его действием руководила общая ценностная ориентация" [188, с. 356].

46

Это положение получает некоторое подтверждение при сопоставлении необходимости и свободы воли в человеческом поведении. Необходимость, пишет А.Н. Косенко, это проявление детерминации поведения бытием человека, а свобода воли - проявление регуляции поведения психическим отражением этого бытия. Детерминирующее поведение бытия проявляется в мотиве, а регулирующее поведение сознания — в цели. Она-то более полно и осознается субъектом [158, с. 18-24].

Однако независимо от степени их осознания или •словесного формулирования субъектом своих побуждений преступное поведение всегда мотивированно и это можно установить, поскольку мотивы открываются сознанию только объективно, путем анализа деятельности, ее динамики. Такой подход вытекает из известного ленинского положения. "По каким признакам судить нам о реальных "помыслах и чувствах" реальных личностей? - спрашивал В.И. Ленин и отвечал: - Понятно, что такой признак может быть лишь один: действия этих личностей... социальные факты" [21, с. 423-424].

Установление мотива в уголовном судопроизводстве как раз и должно строиться на всестороннем и объективном исследовании всех доказательств и анализе преступного поведения в целом. Более того, на предварительном следствии и в суде должны исследоваться не только исходные побуждения, но и цель, выбор путей их достижения, предвидение субъектом возможных последствий и другие элементы криминальной мотивации. Поэтому вывод о содержании мотивации преступления, сделанный органами правосудия, может быть достаточно надежным. Не случайно в психологической литературе подчеркивается, что материалы уголовного судопроизводства привлекают ученых своей документальностью, скрупу-

47

лезностью и достоверностью, а поэтому они имеют большое преимущество перед другими источниками информации о внутреннем мире человека [78, с. 26].

Выражая "личностный смысл", мотив преступного поведения является субъективным отражением объективных причин преступления и непосредственной субъективной причиной преступного поведения.

Мотив - побуждение внутреннее, субъективное, идеальное; в конечном итоге он детерминирован внеш ней средой, т.е. социально обусловлен; его функцию в виде актуального желания выполняют потребности и связанные с ними интересы, чувства и другие детерминан ты; в нем отражено единство интеллектуальных, эмоцио нальных и волевых свойств личности, взаимодействую щих с социальной средой. Указанные признаки являются общими. Имея значение для понимания природы мотива и мотивации в целом, они не позволяют отличить мотив преступного поведения от мотивов правомерной деятель ности. Для решения этой задачи необходимо попытаться выделить специфические признаки побуждения антиоб щественных посягательств. _ч

Такими особенностями мотивов преступного поведения, на мой взгляд, являются: а) их относительная антисоциальность, проявляющаяся в узколичностных побуждениях, противопоставленных в конкретной ситуации более высоким общественным интересам; б) преобладание материальных и витальных (естественных) побуждений над духовными; в) доминирование побуждений типа влечений, а не долга; г) господство побуждений с ближайшими целями, а не с жизненно важными перспективами; д) низкий уровень побуждений в иерархической системе социальных ценностей, официально принятых в обществе.

48

Рассмотрим перечисленные особенности более подробно.

В юридической литературе нет единства мнений о социальной сущности мотивов преступного поведения. Одни считают все мотивы преступлений общественно опасными [186, с. 289], другие, кроме общественно опасных, выделяют мотивы общественно нейтральные и общественно полезные [101, с. 61-62], третьи находят, что мотивы преступного поведения в большинстве своем являются общественно нейтральными [166, с. 134].

П.С. Дагель, занимавший твердую позицию в том, что преступления могут совершаться по положительным мотивам, считал, что авторы, отрицающие социально положительные мотивы преступлений, смешивают понятия мотива и мотивации [241, с. 208]. Действительно, как это было показано выше, объемы этих понятий неодинаковые. Мотив, хотя и является одним из основных элементов мотивации, но последняя не сводится к нему. Однако отрицание положительных мотивов преступлений представляется обусловленным не понятийной путаницей.

Реальное побуждение к антиобщественному посягательству практически не существует вне мотивации и вне преступления. Его можно вырвать из преступного поведения лишь условно, но нельзя оценить вне преступления, причем оценить, как это предлагал П.С. Дагель, раз и навсегда, зачислив то или иное побуждение в группу социально положительных, нейтральных или отрицательных мотивов [241, с. 212].

В жизни по одному и тому же потенциальному побуждению (потребности) могут быть совершены преступление

благородный поступок. Приведем примеры, построен ные на классификации П.С. Дагеля. Возьмем явно нега тивный мотив - месть. В принципе она действительно *• Зак. 1723 49

тяготеет к антисоциальным побуждениям. Но ее социальная сущность несколько изменится, если месть представляет собой соразмерное возмездие за причиненное зло. Для этого даже придумали устойчивое словосочетание "справедливое возмездие". Вспомним роман А. Дюма-отца "Граф Монте-Кристо". Последствия возмездия главного героя, конечно, жестоки. Но в контексте їой ситуации, в которой он действует, они представляются справедливыми. А смертная казнь, примененная к преступнику по приговору суда? По сути своей она является чистой местью. Существование смертной казни свидетельствует о беспомощности общества в социализации и ресоциализации отдельных лиц. Однако многие виднейшие ученые прошлого и настоящего считают ее вынужденной, необходимой, допустимой и даже справедливой, если она применяется к убийце [304].

Другой пример. Военнослужащий срочной службы, желая помочь матери, проявить заботу о ней, совершает самовольное оставление части, а офицер по тому же мотиву не поехал в дом отдыха. Оба мотива внешне одинаковые и, по предложенной П.С. Дагелем классификации, положительные - сыновний долг. Но в одном случае он побудил к преступлению, в другом - к благородному поступку. Третий пример. Желание поступить в институт скорее всего относится к нейтральным мотивам. Оно может толкнуть человека к титанической работе над собой, к даче взятки или подделке документов.

Социальная оценка мотива, очевидно, будет зависеть не от того, каков он по своему абстрактному содержанию, а от того, в систему каких общественных отношений включен и каким общественным отношениям противопоставлен. В первом случае последнего примера желание поступить в институт противопоставлено личному отдыху (положительный мотив), а во втором - государствен-

50

_Н0му порядку зачисления в вуз (отрицательный мотив). Социальная оценка не может быть абстрактной, а мотив, Формируясь на основе той или иной потенциальной потребности, явление актуальное, конкретное, включенное в определенный поведенческий акт. В результате при более глубоком анализе обнаруживается, что эти внешне одинаковые мотивы существенно отличаются друг от пруга не только по характеру включенности в систему конкретных общественных отношений (что, на наш взгляд, является главным), но и по своему внутреннему содержанию, оцениваемому через общую мотивацию деятельности или общую ориентацию личности, рассматриваемые опять-таки в системе общественных отношений, хотя и более общих. В первом случае, например, желание поступить в институт может быть "подмотивом" более общего мотива - жажды знаний, а во втором -"подмотивом" других общих мотивов: "престижно выглядеть среди сверстников", "не работать на заводе".

Вопрос о социальной оценке мотива преступного поведения, может быть, и не заслуживал бы такого внимания, если бы он не имел большого практического значения. Воспитательно-профилактическая работа, по нашему глубокому убеждению, должна главным образом ориентироваться не столько на формирование абстрактной системы "положительных" мотивов, сколько на выработку у воспитуемых умения правильно соотносить свои личные желания с общественными интересами, умения лравильно определять свою линию поведения в системе человеческих общественных отношений.

Таким образом, в абстракции, т.е. вне связи с конкретными общественными отношениями, мотив не удается оценить с точки зрения общественной полезности или вредности. Существование таких мотивов, как корысть, жадность и др., содержание которых явно негативное, не

51

опровергает данного утверждения, поскольку в этих терминах отражаются не только исходные побуждения (потребность в материальных предметах и т.д.), но и отношение субъекта к действительности. Вне связи с конкретными общественными отношениями мотивы, как и потребности, социально нейтральны. Но в отличие от потребности мотив конкретен. Его можно вырвать из поведения лишь условно. Побуждение к антиобщественному посягательству практически не существует вне преступления, а следовательно, не может быть правильно понято и оценено вне его. Как, впрочем, не может быть правильно оценено преступное действие вне мотива.

Попытки оценить мотивы вне связи с деятельностью представ ляются малопродуктивными.

Английский историк С. Паркинсон в своей книге "Законы Паркинсона", расшифровывая библейское описание полимотивации Адама и Евы, вкусивших запретный плод, пишет, что нарушить запрет их побудило стремление к еде, красоте, знанию, сексу и озорству⁶. Те же устремления, по его мнению, могли толкнуть их на любые другие действия, не исключая убийства.

Находясь на той же позиции, известный американский криминолог Э. Сатерленд, автор теории дифференциальной связи, под воздействием логики своих исследований вошел в противоречие со своей позицией. В п. 9 своей теории он считал, что хотя преступное поведение и является выражением общих потребностей и ценностей субъекта, оно не может быть объяснено ими, так как

⁶"И увидела жена, что дерево хорошо для пищи, и что оно приятно для глаз и вожделенно, потому что дает знание; и взяла плодов его, и ела; и дала также мужу своему, и он ел. И открылись глаза у них, обоих, и узнали они, что наги..." [62, Бытие, гл. 3, 6,7]. 52

непреступное поведение выражает те же самые потребности и ценности. Тогда как в п. 4 он утверждает, что научение преступному поведению включает усвоение приемов совершения преступления и специфическую направленность мотивов, устремлений, установок; а в п. 5 поясняет, что специфическая направленность мотивов и устремлений формируется на основе оценки правовых норм как благоприятных или как неблагоприятных [333, с. 108].

Но что такое специфическая направленность мотива преступного поведения? Это прежде всего его включенность в конкретные (в данном случае криминальные) общественные отношения. Поэтому отличие мотива преступного поведения от мотивов правомерной деятельности конкретно. Оно, как правило, заключено не в характере мотивов как таковых, а в соотношении их с другими элементами преступного поведения (целью, средствами ее достижения, наступившими последствиями), в соотношении с теми социальными ценностями, которыми пренебрег субъект, исполняя свое желание. "В самом человеческом желании, - писал А.С. Макаренко, - нет жадности. Если человек пришел из дымного города в сосновый лес и дышит в нем счастливой полной грудью, никто никогда не будет обвинять его в том, что он слишком жадно потребляет кислород. Жадность начинается там, где потребность одного человека сталкивается с потребностью другого, где радость или удовлетворение нужно отнять у соседа силой, хитростью или воровством" [220, с. 334]. В этом случае главным моментом, определяющим социальную оценку мотива, является не вид побуждений, а то, в какую систему действительных отношений с реальным миром включено его Удовлетворение, т.е. в каком соотношении находится мотив личности с общественными интересами.

53

Таким образом, антисоциальная сущность мотивов приведших к преступлению, не абсолютна, а относительна. Она проявляется в конкретных условиях места и времени и заключается в узколичностном характере побуждений, удовлетворение которых правонарушитель сознательно противопоставляет другим, более значимым социальным ценностям и общественным интересам. В этом заключено первое и основное отличие мотивов преступного поведения от мотивов правомерной деятельности.

Перестройка выдвинула личность человека, ее права и интересы на первый план. Она ломает догматическую установку о беспрекословном подчинении интересов личности интересам государства, ставит под сомнение традиционное противопоставление общественного интереса личному, коллективного начала индивидуальному. Новое толкование соотношения "общественное-личное" обсуждается учеными разных наук и здесь не обходится без увлечений. Некоторые, например, считают, что тезис о приоритете общественных интересов над личными по общему правилу применяться не должен. Если сочетание общественных и личных интересов не может быть достигнуто, приоритет нужно отдать интересам человека. Возникает вопрос: о приоритете каких личных интересов идет речь? Всех? Любых? Или только тех, которые находятся под защитой правового государства? Авторы обычно не уточняют. А это существенно.

Несомненно, в соответствии с принципом "все разрешено, что не запрещено" объем прав и законных интересов личности заметно расширяется. Однако зона запрещенного всегда остается. Поэтому личные интересы никогда не будут тождественны по своему объему законным правам и интересам личности. Следовательно, признание приоритета любых личных (воплощенных в

54

?Т

деятельности) интересов перед общественными - это косвенное признание анархии и вседозволенности, симптомы которых наглядно проявляются. Зона запрещенного представляет собой приоритет общественного над личностным и она определяется не формальными, а сущностными основаниями. Такие ограничения имеются _во всех человеческих общностях от семьи до государст-_ва, которые были бы неосуществимы без соподчинения интересов. Вряд ли кто усомнится в том, что академик д.Д. Сахаров недооценивал права и интересы личности. Однако в ст. 3 своего проекта Конституции СССР он четко сформулировал идею приоритета "глобальных целей выживания человечества перед любыми региональными, государственными, национальными, классовыми, партийными, групповыми и личными интересами".

Иерархия соотношения личных и общественных интересов может быть прослежена в криминологических целях на преступлении, совершенном в городах Орджоникидзе (ныне Владикавказ) и Минеральные Воды 1 декабря 1988 г. Четверо вооруженных бандитов во главе с трижды судимым Якшиянцем в качестве заложников захватили 30 школьников с учительницей, разлили в салоне автобуса бензин и, угрожая поджечь автобус с детьми, потребовали предоставить им самолет с целью вылета за границу. Жизни и здоровью детей преступники цинично противопоставили свои личные эгоистические и корыстные интересы. Для кризисного штаба интересы детей были высшей социальной ценностью. "Ни один волос не должен упасть с их головы" - так сформулировал задачу один из руководителей операции. Ради их спасения преступникам предоставили все, что они просили: два миллиона рублей в иностранной валюте, бронежилеты, наркотики, рацию, самолет. В целях освобождения оставшихся детей подполковник КГБ Шереметьев,

55

рискуя своей жизнью, добровольно отдал себя заложником в руки террористов. Так же поступили восемь человек экипажа ИЛ-76Т во главе с командиром корабля А. Божковым, которые "облаченные" в наручники (таково было требование террористов) доставили их в Израиль. Их действия мотивировались не личными интересами самосохранения, а интересами детей, интересами общества. Только после освобождения детей для кризисного штаба стали актуальными общественные интересы другого уровня - возвращение самолета, ценностей, выдача, задержание и арест преступников. Диалектически конкретное понимание иерархии интересов и предпочтений на протяжении операции всеми, кто был в нее втянут, помогло ее успешному завершению.

Возвращаясь к уголовному праву и криминологии, следует сказать, что именно на основе иерархии социальных ценностей строится порицание личных интересов преступника, воплощенных в мотивации криминального поведения. Более того, противоречия между личными интересами преступников, которыми они руководствуются при совершении преступлений, и нравственно-правовыми ценностями общества носили и носят частноантаго-нистический характер. Между ними не может быть не только гармонизации, но и компромиссов.

Таким образом, следует различать личные интересы и интересы личности, охраняемые законом. Приоритетными являются только последние. Поэтому, когда говорится об интересах преступника, лежащих в основе мотивации преступного поведения и противопоставленных интересам общества, государственных и общественных образований, а также законным интересам других граждан, то относительная антисоциальность этих личных интересов остается непоколебимой. Подобная противопо-

56

_тавленность свойственна всем мотивам преступного поведения.

Духовные потребности и интересы обычно не без оснований именуются, по сравнению с материальными и витальными, более высокими и общественно значимыми лобуждениями. Исходя из этого, в криминологии иерархия мотивов по соотношению общественного и личного иногда идентифицируется с иерархией мотивов по соотношению природы образующих их потребностей (витальных, материальных и духовных), где духовные детерминанты как бы становятся синонимичны общественным мотивам. М.М. Бабаев, исследовавший вопрос о духовной культуре и преступности, приводит многочисленные данные о заметных различиях в удельном весе духовных потребностей и их структуре у осужденных по сравнению с показателями контрольной группы. Преступники, например, в два раза меньше желают повышать свое образование в часы досуга, в два раза больше предпочитают истратить свободные деньги на выпивку, в пять раз больше предпочитают смотреть по телевизору хоккей или футбол, а не концерт или спектакль и т.д. [84, с. 66-67]. Эмпирически установив, что правонарушители меньше читают, меньше ходят в театр, меньше тянутся к прекрасному, можно сделать вывод, что приобщение к духовным интересам изменит их социальную ориентацию. И этот вывод в определенной мере будет правильным. Еще Демокрит писал: "Причина ошибки незнание лучшего" [232, с. 156]. Отсутствие глубоких духовных потребностей подменяется ситуативными примитивными влечениями и квазипотребностями. Более того, недостаток духовной информации восполняется на уровне обыденного сознания слухами, предположениями и домыслами, которые могут иметь криминогенный характер. Но было бы большим упрощением сводить причины

57

преступного поведения к ограниченности преступника Более того, из сказанного не вытекает, что духовные потребности не могут иметь антиобщественной направленности. Эстетствующий эгоист — вполне реальный социальный тип. В то же время сугубо интимная потребность может иметь в конкретной ситуации высокую общественную значимость. Изучение мотивации преступного поведения показывает, что материальные и витальные потребности статистически больше тяготеют к личностному, а духовные - к общественному. Но это не может служить основанием для идентификации двух разных сторон, двух разных измерений мотивации преступного поведения.

Мотивация преступного поведения (как правило) прагматична. Она направлена в основном на удовлетворение базовых потребностей. Поэтому доля мотивов преступного поведения, в основе которых лежат витальные и материальные детерминанты, достаточно велика и составляет около 80%. В остальных случаях мотивация преступлений, хотя и бывает связанной с духовными потребностями, но они проявлялись в виде интересов развлечения, ложного самоутверждения, обладания предметами культуры и т.д. и по своему содержанию не могут быть отнесены к высоким духовным человеческим побуждениям. Герострат из честолюбия, чтобы обессмертить свое имя, сжег в 356 г. до н.э. великолепный храм Артемиды Эфесской, который считался в древнем мире одним из "семи чудес света". Суд приговорил Герострата к смертной казни. Дабы не прославлять его, имя его было запрещено произносить. Преступление Герострата мотивировано духовной потребностью. Но геростратова слава - позорная слава. Доминирование витальных и материальных потребностей в структуре детерминантов пре-

58

_ступной мотивации является второй отличительной особенностью мотивов преступного поведения.

В советской психологической литературе говорится о двух формах побуждений: о побуждениях типа влечения (тенденциях влечения) или непосредственно реализуемых потребностях личности с положительной модальностью переживания и о побуждениях типа объективно заданной необходимости (долг, обязанность, приказ, обстоятельства и т.д.) с отрицательной эмоциональной модальностью [284, с. 509; 320, с. 137-141]. Мотивация современного человека, несомненно, обусловлена не только внутренними влечениями, которые обладают оольшой побуждающей силой и меньше подвержены критическому пересмотру, но и объективной необходимостью, которая хотя и не всегда согласуется с его личностными устремлениями, тем не менее постоянно управляет его поведением. Психологи подчеркивают, что эти две тенденции в личности не противопоставлены одна другой. С.Л. Рубинштейн предостерегал, что противопоставление влечения и долга есть "раскалывание человеческого бытия надвое" [282, с. 371]. Влечение и необходимость не только и не столько разные виды побуждений, замечает В.Г. Асеев, сколько два противоречивых, но диалектически взаимосвязанных момента мотивации, которые в зависимости от конкретных внутренних и внешних условий могут выступать и слитно, и самостоятельно [56, с. 104-115].

Исследование преступного поведения в таком плане показывает, что в структуре мотивов преступлений доминируют тенденции влечения с положительной модальностью переживания. Это не значит, что конфликта между должным и желаемым, между "надо" и "хочу" У преступников не существует, но моральный мотив

59

долга в процессе мотивации обычно нейтрализуется имеющими социально-психологическую природу стереотипами мышления: "не я один, все так поступают" "сделаю только один раз", "ситуация требует", "нет другого выхода", "почему я, а не другой", "он сам виноват", "я не знал, что это преступно" и т.д. В связи с этим мотивацией влечения обусловливается абсолютное большинство (до 3/4) преступлений. А там, где мотивация преступного поведения в большей мере была связана с долженствованием, понимание долга было ограниченным, искаженным и поверхностным (неправильно понятые интересы службы, обязанности перед подельниками, давление мнения криминальной группы и т.д.). Одна из форм такого долженствования - это стремление субъекта идентифицироваться с мнением референтной группы, своей "компании". В этом случае мотивация преступного поведения обусловливается ожиданиями "друзей", групповыми нормами. И хотя, как пишет Ю.Д. Блувш-теин, многие из этих норм никогда не были четко сформулированы и человеку подчас очень трудно изложить их содержание, он, как правило, избирает ту линию поведения, которая отвечает ожиданиям группы [68, с. 27]. Преобладание побуждений типа влечений с положительной для правонарушителя эмоциональной модальностью является третьей особенностью мотивов преступного поведения.

Некоторые из этих влечений служат "фактической базой" для биокриминологов, пытающихся объяснить преступления инстинктоидньши и другими биологическими потенциями человека [см.: 112; 272; 332, с. 604]. Давно известно, что инстинктоидные влечения не могут сами по себе обеспечить полноценное целенаправленное поведение. "Голод, - писал И.М. Сеченов, - способен поднять животное на ноги, способен придать поискам

60

более или менее страстный характер, но в нем нет никаких элементов, чтобы направить движение в ту или иную сторону или видоизменять его сообразно требованиям местности и случайных встреч" [297, с. 562]. Для этого нужен соответствующий опыт, приобретенный в процессе предшествующей жизнедеятельности. Поэтому прямое связывание биологических влечений с преступным поведением означает полное игнорирование содержательно-смысловой стороны мотивации (выбора цели, средств и способов ее достижения, прогнозирования возможных последствий, принятия решения и т.п.), где любое влечение вменяемого человека на уровне сознания соотносится с действительностью, с реальными возможностями его удовлетворения, что и является решающим моментом в утверждении исходного побуждения.

Показательна в этом отношении пролонгированная привычная биосоциальная полимотивация цепи однородных и опасных преступлений Михасевича, осужденного в 1988 г. Верховным судом СССР за убийство 33 женщин. Все преступления были им совершены в Витебской области в течение 1971-1985 гг. Михасевич вырос в деревне, служил в армии, его возвращения ждала девушка, но он на ней не женился, так как боялся позора из-за своей половой слабости. Половая неполноценность и неудачный опыт первого коитуса сформировали у него ненависть к женщинам с одновременным желанием чувствовать себя настоящим мужчиной. Такую иллюзорную свободу он попытался получить, насилуя женщин, когда они были лишены возможности оказывать сопротивление и осознавать его неполноценность. Для этого он Душил жертву, после чего не всегда успевал совершить половой акт, так как за счет сформировавшегося меха-щзма замещения удовлетворение наступало в процессе

61

аЯИ_^ц- '

^ЩШр*»^%щ^

насильственного удушения жертвы. После совершенного Михасевич обирал ее и закапывал. Актуализация криминальной мотивации происходила у него при виде жертвы привычно и мгновенно. На первый взгляд мотивация была неодолимой. Однако она ни разу не парализовала его осторожность. В целях безопасности Михасевич никогда не нападал на знакомых женщин - боялся дать повод для подозрений. А когда почувствовал возможность разоблачения, в целях направления следствия по ложному пути написал в газету анонимное письмо о том, что все жертвы - это месть мужчин своим изменницам. А поскольку анонимка не помогла, он поехал в Витебск и там совершил еще одно убийство, оставив на месте преступления записку с подписью "патриоты Витебска". Ко времени разоблачения он был женат, имел двух детей, считался квалифицированным и добросовестным работником, не совершал никаких других порочащих его поступков. Более того, когда в мужской компании кто-то нехорошо говорил о женщинах, мог сделать замечание. А если заходил разговор на сексуальную тему, смущался.

Мотивация преступного поведения Михасевича возникла на основе биологических влечений и половой неполноценности, но она на уровне его сознания формировалась в соответствии с его опытом и реальной действительностью. Последние факторы были решающими. Отрицать это - значит отрицать сознание человека, его социальный опыт, личность в целом, как совокупность общественных отношений. "Голод есть голод, - пишет К. Маркс, - однако голод, который утоляется вареным мясом, поедаемым с помощью ножа и вилки, это иной голод, чем тот, при котором проглатывается сырое мясо с помощью рук, ногтей и зубов" [5, с. 718].

Признавая, что биологические влечения выполняют функцию мотивов преступного поведения, следует иметь

62

виду» ^что доминирующее положение этих влечении в уктуре потребностей правонарушителей определяет-не биологическими, а социальными причинами и правонарушитель, принимая решение действовать вопреки закону в целях удовлетворения своих влечений, выступает не как биологическая особь, а как социальное существо. А то, что из огромной гаммы человеческих побуждений правонарушители нередко выбирают влечение животного характера, свидетельствует не о внутренне спонтанном и автономном развертывании биологических детерминантов в преступное поведение напрямую, а о явно недостаточном уровне социализации данных субъектов, об ущербности их воспитания, об искаженном и ограниченном бытии.

Как природа не любит пустоты, так и человек не может жить в "мотивационном вакууме" (В.Г. Асеев) и пребывать вне деятельности. Если лучшая и значительная часть человеческих побуждений и правомерных путей их удовлетворения ему неведомы и недоступны (объективно или субъективно), он делает то, что знает, к чему его подготовила жизнь, что ему ближе и доступнее. По данным одного исследования, соотношение субъективных и объективных помех содержательному проведению досуга у законопослушных граждан составило 1:4, а у осужденных 1:1,5, т.е. осужденные в 2,7 раза чаще указывали на то, что им не мешали объективные причины в организации своего свободного времени должным образом, но "они просто не знали, как это делать, и главное - не испытывали в этом потребности" [293]. В этих условиях примитивные влечения могут оказаться доминирующими и определяющими, ибо "все примитивные чувствования, - писал К.Д. Ушинский, - ...сами по себе ни дурны, ни хороши, а делаются дурными только тогда, когда одно из них преобладает над остальными и усили-

63

вается так, что под неотразимым его влиянием начинает формироваться и душевный мир человека..." [331, с. 601].

Мотивы человеческого поведения различаются по временному параметру. Одни мотивы ориентированы на сиюминутные интересы, другие на дальнюю перспективу, что в немалой степени определяет значимость поведенческих актов. Социальную и психологическую характеристики "короткой" и "далекой" мотивации мы находим в работах А.С. Макаренко, С.Л. Рубинштейна и других авторов. В последние годы интересные выводы по этому вопросу сделаны психологом В.Г. Асеевым. Полученные им результаты помогают криминологам глубже разобраться в особенностях криминальной мотивации. Установлено, что чем ближе временная зона мотивов, тем она уже, тем меньше событий она вмещает в себя, а следовательно, и мотивация, и поведение в целом являются менее значимыми. В данном случае речь идет о содержательной характеристике значимости, которая главным образом включает в себя перспективные возможности достижений. Наряду с ней есть динамическая характеристика значимости, которая отражает высокую актуальность текущих событий, необходимость и неотложность сиюминутных побуждений. По общему правилу, чем отдаленнее мотивация, тем выше содержательная и ниже динамическая значимость поведения, и наоборот, чем короче мотивация, тем выше динамическая и ниже содержательная значимость [57, с. 28-37]. В этом случае может действовать и другая закономерность, названная в психологии "градиентом цели": чем ближе желанный предмет, тем больше стремится приблизиться к нему индивид. Узник, просидевший десять лет в заключении, бежит оттуда за десять дней до освобождения [55, с. 11].

Мотивы преступного поведения, как правило, имеют близкую временную перспективу. Они устойчиво коррв"

64

лируют с высоким для субъекта уровнем динамической характеристики и с низким значением содержательной характеристики, которая отражает социальную суть личности преступника. Доминирование побуждений "тактического характера", рассчитанных на жизнь сегодняшнего дня, на ближайшую ситуацию, на непосредственное и скорое удовлетворение возникшей потребности, - четвертая особенность мотивов преступного поведения. Только небольшая часть хищений в крупных или особо крупных размерах и ряд других предумышленных деяний, общая доля которых по выборочным дан-н;Ім колеблется в пределах 5-10%, внешне выходит за пределы ближайшей ситуации. Однако и эту мотивацию не назовешь "далекой" или "дальнего прицела", поскольку она не ориентирована на действительную позитивную перспективу личности, так как преступники объективно исключают себя из продуктивных общественных отношений. У них нет (если даже преступление осталось нераскрытым) позитивного будущего, по крайней мере в пределах срока давности.

Убедительной иллюстрацией к сказанному могут служить многочисленные уголовные дела о взяточничестве, корыстных злоупотреблениях и хищениях социалистического имущества в особо крупных размерах, расследованные в Москве, Краснодарском крае, Ростовской области, Узбекской ССР и других регионах. Вряд ли можно назвать мотивацию именитых преступников, которые рассчитывали обеспечить безбедную жизнь многих поколений своих потомков, далекой и перспективной. Эти черты свойственны лишь высоконравственной или по крайней мере правомерной мотивации. Жизнь подтверждает порочность доминирования социально короткой мотивации вообще и в преступном поведении особенно.

5. Зак. 1723 65

Публичная критическая оценка нашего прошлого с позиций общечеловеческих нравственно-правовых принципов низвергает с пьедестала почета многих "деятелей" от политики, науки, культуры, чьи устремления с точки зрения этих принципов были "тактическими", и расставляет на эти пьедесталы тех, кто не только имел право прямо смотреть в глаза своим современникам, но и заглядывал в своих делах в будущее. Это понимание, давно известное человечеству, дается нашему народу дорогой ценой. На фоне этого понимания ныне контрастирует и короткая мотивация типа "живем один раз", "я хочу жить сегодня, а не завтра", "хочу всего и сейчас". В силу исторических причин она понятна. Однако ее доминирование в структуре людских устремлений некоторых социальных групп не только не продуктивно и не перспективно, но и криминогенно. Ф.М. Достоевский давно сказал, что "реализм, ограничивающийся кончиком своего носа, опаснее самой безумной фантастичности, потому что слеп" [108, с. 155].

Последней интегрированной характеристикой мотивов преступного поведения является их низкий уровень, который они занимают в иерархии социальных ценностей человеческого общества.

Рассмотренные особенности (отклонения) мотивов преступного поведения можно назвать основными. В процессе "наслоения" других элементов мотивации они вместе с мотивом опредмечиваются, конкретизируются и углубляются. Кроме основных особенностей, мотивам преступного поведения свойственны и частные отклонения, статистически тяготеющие к отдельным видам мотивации. Специфические признаки мотивов преступного поведения не абсолютны, а относительны, поскольку они, хотя и в меньшей мере, но свойственны и мотивам социально полезной деятельности. В преступном же 66

поведении эти особенности доминируют. Они обнаруживают себя лишь при глубоком рассмотрении криминальной мотивации, в процессе которого одни из этих особенностей проявляются в контексте поведения, включенно-_Г0 в систему конкретных общественных отношений, другие - на статистическом уровне анализа.

2Мелеобразование, включающее в себя формирование целей, выбор их и определение отношения к выбранной цели [275, с. 184], является составной частью процесса мотивации. Формирование и выбор целей конкретного поведения - это мыслительный процесс по извлечению к-' из жизни, опыта, памяти, знаний и воображения субъекта в соответствии с требованиями актуального побуждения и наличной ситуации. В качестве непосредственной детерминанты выбора цели рассматривается уровень притязаний. При завышенном уровне притязаний выбираются трудные цели и при заниженном -легкие. И это предопределяет выбор путей их достижения. Тенденция к максимализации успеха, к успеху любой ценой характерна для незрелого целеобразования [63, с. 24-25].

Противоречия жизни обусловливают столкновение нескольких желаний, часто несовместимых друг с другом. Сопоставляя их в процессе перебора и примерки целей, субъект может видеть их разный уровень с точки зрения личной и общественной значимости, а соотнося с другими элементами мотивации, он имеет возможность дать им как моральную, так и правовую оценку. В борьбе мотивов и в конкуренции целей, можно сказать, уже предопределяется судьба преступного поведения. Если в результате ее возникает мотив-цель, то генезис преступного поведения продолжится, а если в связи с возмож-Іьіми побочными и нежелательными последствиями, моральными или правовыми санкциями возникает цель-

67

антимотив, то это приведет к отсрочке, сублимации мотива или полному отказу от его удовлетворения. Процесс мотивации в данном случае не выйдет за пределы субъективных переживаний.

Каждый человек, имея заданный общественными условиями жизни, в том числе и уголовным законом, диапазон возможностей удовлетворения одного и того же желания, выбирает цель, которая соответствует его мотивационному состоянию и конкретной жизненной ситуации. От выбора цели часто зависят и пути ее достижения: правомерные или противоправные.

Цель, будучи как и мотив идеальной, является отражением действительности. Представляя собой, с одной стороны, конкретную задачу субъекта, с другой - мысленный образ или субъективную модель результатов его будущих действий, она определяет дальнейшее развитие мотивационного процесса. Естественно, цель, как желаемый, ожидаемый, предполагаемый или прогнозируемый результат преступного поведения, по своему антисоциальному содержанию однопорядкова с мотивом, ибо смысл цели определяется мотивом. Еще Н.С. Таганцев писал, что "мотив и цель - это два коррелятивных понятия" [317, с. 594]. Однако в понятии "цель" более отчетливо представлена внешняя, предметная компонента, а в понятии "мотив" - личностная, отображающая замыкание цели на субъекте [76, с. 37]. Например, мотив корысти может конкретизироваться в такой цели, как завладение наручными часами гражданина П., а мотив мести начальнику - в наказании его вышестоящим руководителем за срыв конкретного задания. Мотив преступного поведения, соотносясь с целью, конкретизируется и опредмечивается. Вместе с тем уточняются и, можно сказать, обнажаются все его особенности.

Относительная антисоциальность мотива преступного

68

ведения постепенно конкретизируется в цели либо Іямо и непосредственно (корысть - завладение наручными часами гражданина П.), либо опосредуясь через способы ее достижения (месть начальнику - вывод из строя измерительной аппаратуры - срыв поставленной задачи - наказание начальника вышестоящим руководителем). Таким образом, на стадии целеобразования антисоциальная сущность мотивации, как правило, становится более явной для субъекта и осознанной. Кроме того, в ней начинает обрисовываться и ее противоправная направленность. В целях преступного поведения и путях их достижения довольно точно отражается объективная сторона возможных преступлений, признаки которых обычно описываются в диспозиции статей уголовного закона. Во многих статьях УК РСФСР I960 г., например, непосредственно говорится о целях преступления, а в некоторых и о мотивах. Причем там, где названа цель, в диспозиции, как правило, обрисовываются пути или способы ее достижения (ст. 66, 67, 68, 69, 70, 74, 77,92,124,146,154, 208, 210, 224, 228, 247, 265 и др.), а там, где указывается мотив, в диспозиции даны последствия деяния, которые субъекту представляются в виде цели (ст. 102, п. "а", "б", "в", "к", ст. 125,139 и др.). Когда же в статьях перечисляются способы и мотивы совершения преступления (ст. 125, 170, 195, 260, 265 и др.), последние употребляются вместо цели. О смешении этих понятий указывалось в литературе и ранее [77, с. 13; 88, с. 17].

В обыденном сознании существует мнение о том, что якобы можно совершить преступление и даже убийство из благородных целей. В этом случае данные цели выносятся далеко за пределы непосредственных действий, называемых преступными. В апреле 1989 г. в периодической печати обсуждался судебный процесс в ФРГ об Умерщвлении хяжелых раковых больных в целях прек-

69

ращения их страданий. Любое насильственное лишение жизни, пускай мученической, есть акт антиобщественный. Человеческая жизнь издревле считалась непревзойденной ценностью, на которую не вправе покушаться даже ее собственный носитель. Многие древние и современные религии не одобряют самоубийства [44, с. 9-1 о]. Насильственное лишение жизни, конечно, случай особый. Но из благородных целей нельзя совершить и других умышленных антиобщественных деяний с общественно опасными последствиями.

Мотивы материального и витального характера связы ваются в целеполагании с предметами быта, комфорта, престижными ценностями, разгульным образом жизни, реализацией биологических потенций, эмоциональной и физической разрядкой, снятием внутренней напряжен ности и т.д. Эти цели в большинстве своем внутренние, т.е. продуцированные самим субъектом на основе его актуальных влечений. Наряду с этим значительное число преступлений совершается для достижения внешних коммуникативных целей. Это присуще главным образом групповым преступлениям. Более половины лиц, совер шивших преступления в группе, прямо или косвенно руководствуются целями, заданными организаторами, и другими соучастниками. Внешнее целеобразование наб людается и в "одиночных" преступлениях, когда по черпнутая из общения со знакомыми, из кино, книг и других источников информации цель в неизменном или "усовершенствованном" виде воспринимается субъек том. Правоохранительные органы нередко регистрируют преступления (особенно среди несовершеннолетних и молодежи), аналогичные тем, которые только что пока зывались в кинотеатрах или по телевизору. Готовые, ° "опм _п положительных или отрица-

—- я

70

При восприятии внешней цели процесс мотивации идет от нее к мотиву. Интериоризация (перевод внешнего _во внутреннее) социально порицаемой цели возможна лишь тогда, когда цель "найдет" свой мотив в мотива-ционной сфере личности. Цель, резко противоречащую структуре ценностей индивидуума, как показывают эксперименты, невозможно внушить даже "в естественном сне и глубоких стадиях гипноза, где сознательный контроль определенно отсутствует" [275, с. 128].

Восприятие внешней цели преступного поведения в большинстве своем лишь актуализирует давно сформированные детерминанты. Поэтому следование внешней цели не имеет жесткой связи с побуждениями типа необходимости. Чаще всего это лишь одна из форм мотивации преступлений по типу влечений, где поводом к ее актуализации служит встреча с готовой целью. В преступном поведении цель может задаваться субъекту извне в виде криминогенных обстоятельств (неохраняемое имущество, слабый контроль за учетом материальных ценностей, незаконные действия начальника и т.д.). В этом случае существенное влияние на криминальное целеобразова-ние оказывают субъективные оценки легкого достижения поставленной цели.

"Тактический" характер мотивов преступного поведения реализуется в близких и непосредственных целях. Они характерны для противоправного поведения. Близких не столько во времени, пространстве или способе их достижения, сколько по жизненной перспективе, объективной значимости для субъекта. Будучи в большинстве своем ситуативными, они чаще всего привязаны к сегод-шшнему дню правонарушителя, конкретным обстоя-їльствам, его психологическому состоянию. Они не

эажают отдаленного будущего субъекта, перспектив жизни, а часто и социальную значимость его прошло-

71

го: доброе имя, успехи, достижения, заслуги. Между временной перспективой цели и социальным содержанием поведения существует причинная связь.

Некоторые ситуативные мотивы эмоционального 1 происхождения (хулиганские побуждения, чувства недовольства, мести, растерянности, боязни, страха и др.), связываясь с ближайшими целями, характеризуют субъекта как раба объективной ситуации и психических состояний. Преступное поведение в данных случаях часто приобретает рефлексирующий характер. Мотива-ционный процесс сжимается до предела. Некоторые элементы мотивации включены в него лишь номинально. Интеллектуальный выбор цели опережается, а иногда и подменяется эмоциональным, в котором значительная роль принадлежит стереотипам поведения и так называемым аффективным следам, оставшимся от прошлых аналогичных ситуаций. Судьбу выбора цели в данном случае решают установки, привычки, стереотипы, навыки поведения, через которые и опосредуется сознание

субъекта.

Некоторые мотивы вообще не связываются с рационально-предметными целями, а сливаются с действиями, переносятся на процесс их совершения. В психологической литературе эта мотивация именуется процессуальной, что в данном случае не имеет связи с уголовным процессом. Процессуальные цели, свойственные и социально полезной деятельности (игре, спорту и т.д.), своеобразно преломляются в сознании преступника: получение удовлетворения в драке, в избиениях слабых, издевательстве над беззащитными, садизме, демонстрации своего "я" (грубой силы, физического превосходства над другими), а также в совершении рискованных социально порицаемых действий. К ним можно отнести такие цели, как "проехать на автомашине с ветерком",

72

«продемонстрировать свою ловкость", "смогу или не смогу" (Р- Раскольников) и др. В повести "Записки из подполья" Ф.М. Достоевский пишет: "...Человек -существо легкомысленное и неблаговидное и, может быть, подобно шахматному игроку, любит только один процесс достижения цели, а не самую цель" [107, с. 160]. Ошибкой было бы распространять это утверждение на человека вообще. Но оно довольно точно характеризует целеобразование некоторых видов преступного поведения.

Низкий уровень мотивов преступного поведения в иерархической пирамиде человеческих ценностей более четко и предметно отражается в целях. Здесь наблюдаются лишь количественные несовпадения: каждый мотив соотносится с огромным множеством целей. Например, корыстное побуждение в преступном поведении может быть связано с любым материальным предметом, любой платной услугой, любым оплачиваемым развлечением. Основной отличительной чертой этих целей является личное потребление, где владение, накопление, развлечение и удовольствие оттесняют на задний план задачи духовно-практического освоения мира. Потребительство ("себе", "для себя", "ради себя", "во имя себя") свойственно целеполаганию и других видов мотивации преступного поведения. Содержание этих целей предельно точно сформулировал немецкий философ А. Шопенгауэр: "Иные люди были бы в состоянии убить своего ближнего просто для того, чтобы его жиром смазать себе сапоги" [350, с. 252].

3. Пути, средства и способы совершения преступлений изучаются в криминологии для выработки эффективных мер профилактики. Пути хищений, орудия убийств,

особы уклонений от военной службы и т.д. имеют криминологическую значимость тогда, когда их

73

использование преступником было обусловлено пробелами и просчетами в деятельности должностных лиц и отдельных граждан, когда социально терпимые цели либо вообще не достижимы законными путями, либо средства и способы их достижения регулируются противоречиво, неопределенно, неэффективно (аномия). Данный фактор стал очевидным особенно в последние годы. В этих случаях рассматриваемые элементы косвенно выступают в роли обстоятельств, способствующих совершению преступлений.

Исследование мотивации преступного поведения требует изучения этих обстоятельств со стороны преступника, в плане его объективных возможностей и субъективных способностей в выборе правомерного или противоправного пути достижения желаемой цели, а затем и соответствующих способов, средств, приемов, методов своих будущих действий.

В конкретном преступном поведении последовательность выбора может идти не от цели к путям и способам ее достижения, а наоборот, мотивация конкретного деяния начинается с момента обнаружения субъектом подходящего для него пути, способа или средства. Однако непременными условиями как "прямого", так и "обратного" мотивационного процесса являются: наличие потенциальной потребности, которая может быть удовлетворена в сложившейся ситуации, и внутренняя, иногда до этого момента не вполне осознанная готовность субъекта к противоправному поведению.

Поскольку мотив до связи с другими элементами мотивации социально нейтрален, а определяемая им цель не всегда жестко связывает его реализацию с антиобщественными действиями, то последующий выбор путей, средств и способов достижения цели во всех оставшихся случаях подводит субъекта к альтернативе противоправ-

74

ного и правомерного. На стадии выбора путей, средств и способов в тесной связи с исходными побуждениями и поставленной целью у него, кроме исключительных событий полного социально правового невежества (вроде случая с чеховским злоумышленником), не остается сомнений в общественной опасности и противоправности замышляемых действий. Он окончательно определяется в противоправном разрешении наличной ситуации.

Выборочное изучение осужденных показало, что если оставить содержание мотивации совершенных осужденными преступлений без изменения, то некоторые побуждения и большинство связанных с ними целей (кроме явно противоречащих общечеловеческим общественным отношениям) могли быть реализованы правомерными путями при добросовестной работе, социальной активности субъектов и организации их жизни, деятельности, обеспечения досуга и т.д. А те из побуждений, которые не реализовывались в сложившейся ситуации без совершения преступления, по мнению самих правонарушителей, в большинстве своем могли быть заторможены, отложены до возможного их удовлетворения правомерным путем или сублимированы, т.е. переключены на другие социально полезные виды деятельности.

Следовательно, с одной стороны, выбор преступного пути был не единственным в удовлетворении возникшей потребности, а сама она, как правило, не жизненно необходима, с другой стороны, отказ от преступного разрешения ситуации был бы, как свидетельствует раскаяние значительного числа правонарушителей, бесспорно правильным и жизненно важным.

Почему же некоторые граждане, желая, например, приобрести ценную вещь, идут не по пути повышения :воей квалификации, интенсификации своего труда, эко-іомии денежных средств, а выбирают путь хищения

75

чужого имущества; или, намереваясь самоутвердиться в кругу своих друзей, не стремятся к повышению уровня своих знаний, умений, навыков, а пытаются показать себя через дерзкие хулиганские действия, преступления против личности и другие неблаговидные поступки. Ответы на эти вопросы непросты. Анализ только одного выбора путей при условном абстрагировании от других элементов мотивации связан с изучением объективных (настоящих и будущих) возможностей правонарушителя, сложившейся для него ситуации, его знаний, квалификации, опыта, социальной роли, интеллектуальных и физических способностей, волевых и нравственных качеств, психологического состояния. Изучение этого позволяет выявить некоторые относительно устойчивые особенности выбора путей, производимого правонарушителями.

Между мотивами, целями и путями преступного поведения нет жестких однозначных связей. В то же время выбор путей, способов и средств производится только на основе оценки их эффективности для достижения поставленной цели и удовлетворения актуального желания. Поэтому на статистическом уровне анализа становится очевидным, что цели преступного поведения связываются с вполне адекватными путями, способами, средствами, которые, будучи разнообразными по форме, всегда одинаковы, а точнее аналогичны по социальной сущности - безнравственные, неправомерные. В этике считается, что нравственно и целесообразно лишь то средство, которое необходимо и достаточно для положительно нравственной цели [60, с. 172]. Принцип единства целей и средств (путей) их достижения, характерный для нравственных и социально полезных поступков, в негативном перевернутом плане действителен и для преступного

76

поведения. Поэтому сущность цепи "мотив-цель-путь" преступном поведении всегда антисоциальна. Симптоматичны в этом отношении признания Василия Овечкина, руководителя джаз-группы "Семь Симеонов", который вместе с матерью, братьями и сестрами (11 человек) 8 марта 1988 г. совершил угон самолета с тягчайшими последствиями. Как сообщалось в газетах, он в дружеском кругу говорил, что "стать настоящим артистом можно только в том случае, если хватит духу переступить через труп матери". На аэродроме перед Выборгом, когда провал затеи с угоном самолета стал очевидным, мать именно к нему обратилась с просьбой застрелить ее, и он сделал это.

Преступный путь выбирается правонарушителем только тогда, когда он в рамках усвоенной системы ценностей представляется ему более коротким, экономным, скорым и выгодным по сравнению с правомерными путями достижения тех же целей. С точки зрения преступника, "это наилучшая ставка", основанная на выводах из прошлых взаимоотношений со средой. Возможную уголовную ответственность абсолютное большинство правонарушителей намеревается избежать. Этому способствует ряд причин. Субъективными источниками данных заблуждений, по мысли А.Р. Ратинова, являются: надежда на счастливый случай, успешность прошлых действий субъекта, групповое влияние, стремление к риску (как свойство личности), признание риска неизбежным "фактором жизни" [278, с. 113].

Преступные пути удовлетворения своих желаний обычно выбираются там, где есть условия, способствую-we совершению преступлений, где есть отступления от действующих норм права и нравственности, где наблюдается безнаказанность. Этот вывод подтверждается

77

многими конкретными криминологическими исследованиями.

Выбор тех или иных путей, приемов и методов достижения поставленных целей осуществляется правонарушителями по признаку большей доступности, с учетом их объективных возможностей и субъективных данных.

О субъектах, выбирающих социально порицаемые пути, в большинстве своем можно образно сказать: "Они многого желают, но мало могут". Первая часть выражения "многого желают" означает не богатство общественно значимых целей, а их безграничное личное потребление, противопоставленное более высоким социальным ценностям и не соотнесенное с личным трудовым вкладом. Во второй части "мало могут" есть два аспекта: объективный и субъективный. Первый - это реально существующие ограничения (иногда полное отсутствие) объективных возможностей удовлетворения актуальных потребностей правомерным путем. Подобные ограничения бывают абсолютными, когда стремления субъектов несовместимы с господствующими общественными отношениями ("хочу жить за счет труда других"), и относительными, когда цель субъекта не может быть достигнута правомерным путем в каких-то конкретных условиях места и времени. Субъективные ограничения выбора путей преступного поведения естественно связаны с личностью правонарушителя, его знаниями, опытом, навыками, способностями и даже природными задатками, которые, как может показаться субъекту, не позволяют достичь желаемых целей правомерным путем. Объективная свобода выбора субъектом того или иного поведения, если она не помножена на субъективную способность выбирать, может обернуться прямо противоположным. Свободный выбор правомерных путей связан с познанием объективных условий жизни, конкретного

78

вида деятельности, необходимых норм права, практики _их применения и т.д. Ограниченность, общее и правовое невежество, неумение, легкомысленный расчет на безнаказанность - постоянные союзники выбора неправомерных путей поведения.

Иногда складываются парадоксальные ситуации, когда любой наличный путь влечет нежелательные для субъекта последствия, например выполнить производственный план путем незаконных операций или сорвать его выполнение, выполнить незаконный приказ начальника или отказаться от его исполнения и т.д. Такая альтернатива, именуемая в этике нравственным конфликтом, возможна в случаях расхождения планов или приказов с реальными условиями жизни и деятельности; привлечения к ответственности руководителей за невыполнение плана при отсутствии для этого объективных возможностей; неправомерными приказами времен застоя; пробелами в праве и противоречивостью действующих норм и т.д. Возьмем хотя бы случай незаконного приказа. С одной стороны, например, в армейских условиях есть уставное положение "приказ начальника - закон для подчиненного" и уголовная ответственность за неповиновение, с другой - уголовная ответственность за преступление, совершенное по приказу начальника. Правом этот вопрос четко не отрегулирован.

В состоянии такого конфликта находятся многие лица, освободившиеся из мест лишения свободы. Удел их -положение бомжа. Из-за отсутствия жилья, прописки или отказа предприятий, которые, находясь на хозрасчете, не хотят связываться с ненадежными, ранее судимыми, им трудно устроиться на работу. Проживать без самостоятельных средств к существованию уголовно наказуемо 9 УК РСФСР), а иметь свой заработок в этих усло-мях можно лишь путем совершения преступлений. Вот

79

как, например, пишет в "Правду" один из ранее судимых: "До осуждения жил в Москве... Отбыл срок пять лет. Прописываться в Москве даже не пробовал, понимая, что бесполезно. Просил оформить прописку у сестры... Она живет в Московской области. Но мне отказали - жилплощадь не позволила... Направление дали в Воскресенск (за сто первый километр. - В.Л.). Приехал, стал устраиваться на работу... Повез документы в паспортный стол. Там предложили ждать. Вот я и жду уже третий месяц. На работу, пока прописки нет, не берут. Деньги кончились... Что же мне, побираться по электричкам или идти воровать? Я еще молодой, нет тридцати, но после этих мытарств жить не хочется. Понимаю, что сам должен отвечать за свои поступки, сам поставил себя вне закона. Но не всю же жизнь отбывать наказание! Помогите, хочу вернуться к людям". Однако не у всех хватит нравственных сил сражаться за себя. Актуальные потребности, личностные дефекты, криминальный опыт, привычка к зоне и дезаптация к нормальной жизни ведут их в ситуации безысходного нравственно-правового конфликта к вполне определенному выбору. Суть его проста: пусть недолго буду на свободе, но в достатке.

По данным МВД и Госкомстата СССР удельный вес лиц, повторно совершивших преступления в 1988 г., составил 23,5%. Из них 56 522 человека (18,7% среди повторно совершивших преступления и 35,6% среди ранее содержавшихся в ИТУ) совершили новое преступление в течение года после освобождения. В 1990 г. среди выявленных правонарушителей доля лиц, ранее совершавших преступления, составила 21,6%. В их числе 7802 (2,6%) являлись особо опасными рецидивистами.

Таким образом, встречающееся мнение, что мораль-

80

ный конфликт можно ликвидировать лишь способностью человека делать правильный выбор, не совсем точно, ибо оно переносит проблему исключительно в область сознания, тогда как в действительности необходимы изменения и в объективных условиях.

4. Вероятностное прогнозирование преступных действий и последствий, условно вынесенное нами в виде самостоятельного этапа, в реальном поведении является неотъемлемым моментом каждого элемента мотивации. "Под вероятностным прогнозированием понимается пяедвосхищение будущего, основанного на вероятностной "труктуре прошлого опыта и информации и наличной ситуации" [76, с. 3]. И если, как утверждают специалисты, опережающее отражение действительности является фундаментальным свойством человека и в его деятельности практически нет ситуаций, в которых предвосхищение будущего не играло бы существенной роли, то уголовно наказуемые деяния вменяемых субъектов, сознательно ставящих на карту не только общественные, но и свои личные интересы, тем более не могут протекать вне прогностических операций. Другое дело, что предположения правонарушителей могут иметь какие-то особенности или отклонения, но факт их существования очевиден. Уже на начальной стадии возникновения потребностей и других детерминантов наличествует прогностический момент в виде возможности их реализации в будущем. Актуализация потребности, формирование конкретного мотива, целеобразование, выбор путей, способов и средств, как показал предыдущий анализ, осуществляются на платформе прошлого и настоящего, го в направлении прогностических связей с будущим, в виде моделей потребного будущего.

Мотивация преступника может включать в себя прог-озирование: 1) собственных действий; 2) применения

⁶- Зак. 1723 ai

возможных способов, средств, орудий, годных для достижения цели или сокрытия следов преступления; 3) поведения других лиц, как способствующих (соучастников и др.), так и могущих противостоять ему (потерпевших, р_а. ботников милиции и др.); 4) развития события в природе и социальной жизни, обусловливающих и тормозящих совершение преступления; 5) наступления желательных и нежелательных (прямых и побочных, ближайших и отдаленных) результатов деяния; 6) привлечения к уголовной ответственности и наступления других последствий негативной оценки обществом преступного посягательства. Причем первым аспектам правонарушители обычно уделяют достаточное внимание, а к каждому последующему их интерес постепенно ослабевает. Как правило, меньше всего анализируются последние из названных аспектов, имеющие наибольшую криминологическую значимость.

Основываясь на психолого-правовых исследованиях, к аналогичным выводам пришли А.Р. Ратинов и Г.Х. Ефремова. Они пишут, что расчет на безнаказанность, неверие в реальность нежелательных последствий преступного поведения входит в мотивацию большинства преступлений. При их совершении преступники полагают, что им удастся избежать наказания, возможность наступления нежелательных последствий не принималась в расчет [279, с. 142].

Прогноз безнаказанности строится не только на субъективных заблуждениях, но и на объективных фактах. В 1988 г. за счет низкой раскрываемости, освобождения от уголовной ответственности по нереабилитирующим основаниям и другим причинам был осужден один преступник из трех вероятных. В том же году в органы внутренних дел и прокуратуры поступило 3 907 564 заявления и сообщения о преступлениях. По ним было возбуждено 1 278 141 уголовное дело, или 32,7%. Можно предполо-

82

_{ь чт}о часть постановлений об отказе в возбуждении

оловных дел была обоснованной, но вряд ли это от-осится ко всем оставшимся 2 629 423 заявлениям и сооб-_пециям. На действия местных органов милиции в том же

_У поступило 2 млн жалоб, половина из которых, свидетельствовавшая об укрытии преступлений, подтвердилась. В 1989 г. положение с раскрываемостью еще более ухудшилось. В 1988 г. было раскрыто 73,9% зарегистрированных преступлений, а в 1989 г. - только 59,3%. Если же выйти за пределы учета к экспертным оценкам латентной преступности, то они дают основания умножить уровень толь.хо опасных видов преступлений в 2-4 раза, а по некоторым видам - в 20-50 раз [218, с. 88-90].

Нередко безнаказанность была вопиющей. В 1988 г. в Московском областном суде было рассмотрено дело Крекшина. Отбывая уголовное наказание в Курске, он сбежал оттуда и скрывался в Москве, в той же самой квартире, где проживал до осуждения. Для органов милиции установить его местонахождение не представляло особого труда, однако этого не было сделано. За 15 месяцев нахождения в бегах Крекшин совершил 90 квартирных краж, причинив гражданам ущерб на сумму свыше 200 тыс. руб. О всех кражах потерпевшие своевременно заявляли в милицию, но Крекшин продолжал преступную деятельность и был арестован лишь после того, как убил двух женщин.

Механизм прогнозирования в преступном поведении такой же, как и в правомерной деятельности. Отличия заключаются: а) в искаженном содержании социальной информации, на которую опирается правонарушитель; 5) в недостаточном представлении (или игнорировании) преступником значительной части цепи причинно-следственных связей планируемого преступления с возможными и особенно удаленными последствиями своих

83

т

действий; в) в ущербности прогностических выводов-г) в нежелании, а нередко и неумении субъекта преступления прогнозировать свою социальную активность адекватно социалистическим общественным отноше- j ниям, общественному порядку, а также своим жизненно важным интересам.

Вся информация, на которую опирается правонарушитель, представленная в виде прошлого опыта и наличной ситуации, опосредуется через мотив, цель и возможности выбора приемлемых путей ее достижения. Специфические отклонения в данных элементах, свойственные преступному поведению, существенно искажают информацию о реальной действительности. Через узкую щель эгоистического интереса "высвечивается" лишь то, что согласуется с доминирующей мотивацией » правонарушителя, что оправдывает его или приближает к искомой цели. "Мелочная, деревянная, пошлая, эгоистическая душа интереса, - писал К. Маркс, - видит перед собой только то, в чем она чувствует себя уязвленной..." [1, с. 132]. Это объясняется апперцепцией (зависимостью восприятия от опыта, знаний, доминирующей мотивации) и другими психологическими механизмами. Прогнозная информация еще больше искажается в экстремальных условиях, в конфликтной ситуации, при дефиците времени, в стрессовом состоянии, в алкогольном и наркотическом опьянении.

Недостаточные представления преступников о причин- ' но-следственных связях своих действий и возможных, особенно отдаленных последствиях (уголовного наказания, переживания родителей, распада семьи, воспитания детей в неполной семье и т.д.), которые они осознают после осуждения, могут быть результатом отсутствия у них необходимых знаний об этом, искажений в прогнозной информации и, видимо, влияния определенных

84

личностных качеств. В литературе приводятся данные, «то "субъективные возможности прогнозирования в первую очередь обусловлены способностью к установлению причинно-следственных связей" [281, с. ИЗ]. Этот вывод был получен при лабораторном исследовании школьников от 9 до 18 лет. Есть ли основания перенести его на преступников, ответить может лишь экспериментальное исследование. Но тот факт, что многие причинно-следственные связи преступного поведения у некоторых групп преступников выпадают из поля их зрения в процессе совершения уголовного наказуемых деяний, очевиден.

Искажения прогностической информации с необходимостью ведут к ошибочным выводам о будущем, а следовательно, и к действиям, не адекватным реальным условиям жизни. Ущербность прогностических выводов правонарушителей общеизвестна. Она отмечается у различных субъектов, вставших на путь преступлений.

В стране раскрывается 50-70% зарегистрированных преступлений, но многие из привлеченных к уголовной ответственности не прогнозировали такого исхода. На предварительном следствии и в суде они вынуждены оценивать свое деяние как ошибку в целях, в средствах их достижения, в прогнозе безнаказанности и т.д. Даже если преступление остается латентным, ущербность прогностических выводов субъекта не устраняется полностью, ибо преступник не может исключить возможности разоблачения.

Вспоминается уголовное дело Писаревского. Работавший в военной торговле, он похитил несколько тысяч Рублей и скрылся. В процессе розыска выяснилось, что он был судим за пособничество немцам. Это заставило искать его более активно. Писаревский умело скрывался, неоднократно менял фамилию, место жительства и рабо-

85

ты. Он чувствовал и даже знал, что розыск идет по его следам. Находясь в одном из районных городов Украй-ны, он вдруг заметил, что за ним неотступно следует милиционер. Писаревский забежал в один из подъездов дома, милиционер тоже вошел в него. Испуганный Писаревский вбежал на второй этаж и прыгнул из окна сломав себе ногу. А милиционер тем временем вошел в нужную ему квартиру. Эта случайность окончательно поколебала Писаревского, ион, находясь в больнице, написал заявление в милицию о явке с повинной. На допросе он рассказал, что в течение четырехлетнего нахождения в бегах он дошел до изнеможения. В последнее время ему часто снилось задержание. Конечно, это не закономерность, но и не исключение. Кроме того, ущербность прогностических выводов просматривается не только с позиций конкретного правонарушителя, но и с позиций его семьи, социальной группы, общества.

С мотивацией преступного поведения жестко связано прямое или косвенное нежелание правонарушителей прогнозировать свое будущее в пределах дозволенного, поскольку намерение совершить преступление и желание видеть свое будущее в рамках закона несовместимы в одном поведении. И если борьба мотивов заканчивается победой исходного побуждения, то субъект вынужден проектировать свое будущее поведение вне связи с требованиями законов. В ряде случаев такое нежелание дополняется еще и неумением соизмерять свои стремления с реальной действительностью и наличными средствами, прогнозировать удовлетворение своих потребностей через гармоническое сочетание личного и общественного, настоящего и отдаленного будущего.

Вопрос этот сложен и мало изучен в криминологическом плане. Он связан с необходимостью глубокого исследования интеллектуальных потенций правонару

телей _{и их} прогностических способностей. Психологи установили, например, что в зависимости от уровня ин-ллектуальной активности человека изменяются его прогностические способности и диапазон этих изменений существен [76, с. 237-240]. Среди правонарушителей таких исследований не проводилось. Проведенное мной выборочное изучение, построенное на сопоставлении фактических данных о преступном поведении осужденных и их показаний о нем на предварительном следствии и суде, дает достаточно оснований для гипотетического вывода: подавляющее большинство (5-7 из 10) правона-рушйтелей обладают низкими способностями вероятностного прогнозирования своего поведения и его последствий. Эта особенность их личности усугубляется ограниченностью кругозора, отсутствием необходимых знаний социальной жизни, действующего законодательства, деятельности правоохранительных органов. Опираясь на высказывание Г.В. Плеханова "знать - это предвидеть" [269, с. 340], можно сказать: без соответствующих знаний не может быть в данном случае и адекватного предвидения. В этих ситуациях, например, один слух о существующей безнаказанности может оказаться достаточным для того, чтобы на нее рассчитывать, не говоря уже о действительных и хорошо известных субъекту фактах попустительства.

5. Принятие решения, представляя собой "готовность лица совершить преступление" или "модель его будущего поведения" [114, с. 1], в которой опережаются события, является переходным кульминационным этапом (элементом), на котором в основном завершается формирование мотивации преступного поведения и начинается * реализация. Принятие решения о преступном поведе-ии как мысленный образ состава будущего преступле-^[ия имеет криминологический и уголовно-правовой аспекты.

87

Принятие решения о преступном поведении - _акт сознательного волеизъявления, результат аналитической работы мозга, осуществляющего примерку "жизненного опыта к данной ситуации" [54, с. 21]. Но степень включенности сознания в этот процесс в зависимости от привычности поведения может быть разной. Активная работа сознания при привычных уголовно-наказуемых действиях падает не на момент перед их совершением, а на начальный период образования автоматизмов. Принятие решения в этих случаях протекает за малые доли секунды, но любое рассогласование с привычными образами незамедлительно "требует участия всего мозга" [272 с. 15].

Динамика принятия решения определяется также особенностями индивида: соотношением процессов возбуждения и торможения, ориентировочной и исполнительной фаз его деятельности. Ориентировочная фаза доминирует над исполнительной у лиц осторожных, обратное соотношение наблюдается у людей с импульсивным характером решений, сбалансированность фаз коррелирует при уравновешенных процессах торможения и возбуждения [257, с. 55-56]. В связи с этим, видимо, нельзя говорить о принятии решения как только об интеллектуальном процессе. Изучение показывает, что многие решения на совершение тяжких преступлений принимались на эмоциональном, а не на логическом уровне. Сначала субъект под воздействием актуальной ситуации действует и лишь потом пытается понять и объяснить совершенное, а некоторые не делают и этого. Важную для криминологов мысль высказал Б.Ф. Ломов. Он пишет, что "все модели принятия решения относятся только к уму... По существу рассматриваются решения, принимаемые "рациональным человеком". Между тем в реальной жизни человек нередко принимает решения не

88

на основе взвешивания вероятностей возможных событий, определения величины риска и полезности, а под влиянием эмоциональных состояний, импульсивно" [204,

58]. И это подтверждается экспериментально [189]. Эти суждения и исследования психологов помогают правильно понять механизм принятия решения различными правонарушителями при разных видах мотивации в тех или иных конкретных ситуациях.

Криминологическая значимость этого этапа мотивации преступного поведения велика. Она заключена в кардинальном вопросе: "Быть или не быть?", который в той или иной мере решается каждым правонарушителем. Но, несмотря на это, "принятие решения" остается всего лишь необходимым звеном в цепи мотивационного процесса, а точнее, его интеллектуальной стороной, ибо основы решения на базе прогностических примерок начинают закладываться с первичных этапов мотивации. Поэтому его абсолютизация может привести к индетер-минации. Занимая важное место в механизме преступного поведения, "решение не является началом, это результат очень тонкой и обширной работы, проделанной мозгом" [272, с. 8]. Поэтому при самостоятельном исследовании проблем принятия решения в любой сфере знаний оно не должно выступать, по меткому выражению П.К. Анохина, "гипнотизирующим фактором". Его изучение с необходимостью предполагает обращение к тому, что определяет его по существу и по форме. А определяющими факторами будут все предшествующие элементы мотивации. Принятие решения, достраивая мотивацию, является ее необходимым и закономерным следст-

ием. Уточняя и утверждая исходное побуждение, выбор іели, пути ее достижения, результаты прогнозирования,

ю интегрирует в себе все элементы мотивации, свойст-

^а личности и социальную ситуацию (рис. 4.).

89

	личностьі			(ОПЫТ,	память ^
і	1	1	1	1
	г і	г t	г—	-nil!
— *• MOI	"ив — »• цель —	v выбор _^ путей	прогноз	приня" решен	•ие _^Уоудуивад\ ^м ^ч Действия J
			1	_т •
.	\ t	t	t	^	^адия )

СРЕДА

___ — прямые связи —— — обратные связи

Рис. 4

Анализ этого процесса показал, что если субъект, сознавая невозможность удовлетворения своей потребности правомерным путем, не препятствовал ее актуализации, включился в разработку цели, путей, способов и средств ее достижения с соответствующим прогнозом в будущее, то без коренного пересмотра социального содержания всего проделанного решение практически сводилось лишь к его констатации. На 0,9 оно предопределялось уже в стадии "предрешения". Экспрессивно описывает этот процесс Ф.М. Достоевский: "И будто ты решился? Ты еще не решился. Ты всю ночь будешь сидеть и решать: идти или нет? Но ты все-таки пойдешь и знаешь, что пойдешь, сам знаешь, что как бы ты не решался, а решение уж не от тебя зависит. Пойдешь потому, что не смеешь не пойти. Почему не смеешь - это уж сам угадай, вот тебе загадка" [109, с. 185].

В решении о преступном поведении констатируются следующие особенности: а) осознанное частноантаго-

90

истическое противопоставление (вызов) субъекта бшеству; б) завершение лицом выбора альтернатив и

кончание в основе своей его внутренних колебаний;

І совершение субъектом грубой интеллектуальной

шибки, которая в дальнейшем трансформируется в социальный факт.

Личностное желание субъекта, опосредуясь в принятом решении через необходимые элементы мотивации, прямо, а иногда и открыто противопоставляется общественным интересам, а сам субъект сознательно вступает в частноантагонистическое противоречие с требованиями общества. Согласование личного и общественного на данном этапе мотивации возможно лишь в целях маскировки преступного деяния. В то же время степень противопоставления общественным интересам бывает разной, поскольку принятое решение может быть импульсивным, рискованным, уравновешенным, осторожным и инертным. Каждое из них в зависимости от характера преступления может иметь то или иное криминологическое значение.

Принятие решения о преступном поведении, как правило, кладет конец внутренним сомнениям и колебаниям лица, в основе своей завершает выбор альтернатив поведения, обусловленного исходным побуждением. Предпочтя преступный путь, субъект еще больше утрачивает адекватность отражения реальной действительности, поскольку даже на уровне нейрофизиологических механизмов, по К.В. Судакову, "происходит отметание всей информации, мешающей удовлетворению... потребности"

314, с. 201]. Поэтому права О.Л. Дубовик, считающая, что принятое решение "прекращает (или значительно уменьшает), по крайней мере временно, действие положительных, сдерживающих факторов; затрудняет получение до-

полнительной положительной информации, искажает ее..." [114, с. 5]. Этому способствуют множественные психологические механизмы, представляющие собой разновидности самообмана и искажения криминальной мотивации в целях защиты собственного "я" и принятого решения.

Содержание решения о преступном поведении как по характеру, так и по перспективе интегрирует в себе все отклонения предшествующих элементов криминальной мотивации (низкий уровень побуждений, "недалекость" цели, социально порицаемые пути ее достижения, ущербность прогностических выводов и т.д.). Эти исходные параметры предопределяют его ошибочность. Суть ошибки заключена в погрешностях опережающего отражения правонарушителем своего возможного будущего. А поскольку принятие решения - акт мыслительный, то и ошибка на этом этапе является интеллектуальной. Исполненное решение проверяется жизнью. Но даже при самом благоприятном для правонарушителя исходе, когда преступление осталось нераскрытым, объективно исключаются позитивные перспективы его жизни и деятельности на неопределенное (по крайней мере, в пределах срока давности) будущее. Интеллектуальная ошибка решения в данном случае представляется абсолютной как с позиций общества, так и с позиций самого правонарушителя, если он даже в этом и не признается. К сожалению, как свидетельствуют выборочные данные, большинство правонарушителей осознают это тогда, когда интеллектуальная ошибка становится социальным фактом: около 1/4 (главным образом неосторожные) - в момент совершения преступления, другие (более 3/5) - на предварительном следствии и в суде, остальные - в процессе отбывания наказания, а некоторые из них и спустя много пет после отбытия наказания. Аналогичные данные получены

92

а И. Марлевым. Абсолютное большинство из 450 опрошенных им осужденных лишь в процессе предварительного следствия и суда поняли, что совершили "большую ошибку, за которую придется расплачиваться": 216 осознали вину, 237 решили больше не совершать преступлений, у 171 появилось желание искупить вину, а 192 испытали стыд и чувство позора [228, с. 11-14]. Закономерность здесь такова: чем глубже социальные причины преступного поведения и чем устойчивее внутренние условия субъективных заблуждений, тем дальше отодвига-егя осознание правонарушителем своей интеллектуальной ошибки.

А.Р. Ратинов и Г.Х. Ефремова установили, что более половины изученных подсудимых (55- 60%) признали себя виновными в тактических целях, так как психологический анализ их показаний противоречил сути признания. Фактическое раскаяние, полное и глубокое самоосуждение, угрызения совести - крайне редкое явление для всех категорий преступников. Подавляющее большинство прибегает к различным способам самооправдания, стремясь приуменьшить свою вину, утаить часть неблаговидных поступков, представить себя в более выгодном свете, изобразить себя жертвой неблагоприятного стечения обстоятельств, исполнителем чужой воли или лицом, действия которого вызваны несправедливыми поступками других людей. Это особенно характерно для той части показаний, где речь идет о причинах и мотивах преступлений, о возникновении и формировании умысла, предвидении результатов своих действий [279, с. 208-209].

6. Совершение преступных действий контролируется

субъектом. Контроль этот, как замечает В.Н. Кудрявцев,

экий и активный. Он представляет собой сложнейшую

тему обратных связей "от каждого акта его поведе-

93

ния, включая физические действия, их последствия, изменения текущей обстановки" [166, с. 148].

В самоконтроль входят контролирующая и эталонная составляющие. В роли контролирующей составляющей выступают фактические результаты действия или бездействия субъекта, вся совокупность наступивших и реально возможных последствий, степень удовлетворения актуального желания. Роль эталонной составляющей выполняет содержание доминирующей мотивации, потребности, мотива, цели, субъективные представления субъекта о средствах их достижения и о возможных последствиях. Специфические особенности и отклонения, свойственные этим элементам мотивации преступлений, существенным образом влияют на внутренний контроль преступника.

Если при самоконтроле правомерных действий в содержание эталонной составляющей в той или иной мере включены принятые в обществе нормы поведения (правовые, этические, эстетические), то при преступном поведении в них нет нужды. Разве только для камуфляжа. В правомерном поведении самоконтроль сочетается с социальным контролем общества, а в преступном поведении внутренний контроль субъекта противостоит ему.

Контроль преступного поведения осуществляется в плане непрерывного оценивания фактических результатов с удовлетворением исходного желания, достижением поставленной цели, совпадением действительных последствий с прогнозируемыми. Возникшие расхождения способствуют дальнейшему уточнению и конкретизации исходного побуждения и всех остальных элементов мотивации. Столкнувшись с непредвиденными обстоятельствами, правонарушитель вынужден заново прорабатывать весь мотивационный цикл со всеми вытекающими отсюда последствиями. Выбор альтернатив (преступное -

94

павомерное) продолжается. Встреча с препятствием, ко-•орое не входило в предмет решения субъекта, может за-_Ончиться добровольным отказом от доведения преступления до конца либо принятием нового решения о пре-' полений возникших помех. При совершении преступлений по предварительному сговору подобные случаи нередко приводят к эксцессу исполнителя.

Как показало изучение, для абсолютного большинства правонарушителей совершение преступления - ситуация стрессовая, экстремальная. Исключение составляют лишь некоторые продолжаемые и длящиеся преступления, а также преступления, обусловленные небрежностью, и единичные деяния, совершенные в состоянии "холодного рассудка". Указанная экстремальность - результат столкновения конкретной ситуации (необычность, сложность, критичность, аварийность обстановки; противодействие потерпевших, других лиц, иные помехи; дефицит времени; угроза быть пойманным, разоблаченным, наказанным) и доминирующей мотивации, санкционированной в решении лица добиться желаемой цели преступным путем. Расхождение конкретной ситуации с исходным побуждением и прогностическими выводами с необходимостью порождает отрицательные эмоциональные переживания. Экспериментальные исследования П.В. Симонова свидетельствуют о прямой динамической зависимости отрицательных эмоций от величины (силы) потребности и дефицита информации, а также от фактора времени и индивидуальных особенностей субъекта [300, с. 24-100]. Совершению преступных действий в большинстве своем сопутствуют аффект, гнев, страх, тревога и волне-ие, т.е. физиологическая и психическая напряженность 'и состояние стресса. Будучи скоротечной или длитель-°и, психическая напряженность может проявляться в замедлении интеллектуальных операций, снижении вни-

95

мания, ухудшении способности выполнить привычные действия - тормозная форма; в увеличении количества ошибочных действий, суетливости, забывании инстру_к. ции - импульсивная форма; в сильном возбуждении двигательных дискоординациях, нарастании ошибок -.' генерализованная форма [227; 251, с. 13]. Л.А. Китаев-Смык, фундаментально исследовавший психологические механизмы стресса, также приходит к выводу, что в состоянии стресса "неправильно оценивается текущая ситуация, ошибочно используются следы памяти, неверными оказываются прогноз развития ситуации и планирования деятельности, снижается контроль за собственными действиями" [144, с. 58]. Снижает самоконтроль как чрезмерная и высокоэмоциональная мотивация наблюдаемая чаще всего при совершении насильственных (агрессивных) посягательств, так и ее отсутствие при некоторых формах неосторожных деяний (например, при вытормаживании мотивации управления автомашиной во время движения). По принципу обратной связи сниженный самоконтроль способствует достраиванию криминальной мотивации. Все это не смягчает ответственности виновного (за исключением случаев аффективного состояния, вызванного неправильными действиями потерпевшего), а лишь помогает уяснить генезис мотивации на одном из решающих этапов преступного поведения, особенности личности некоторых преступников и возможные пути предупреждения и пресечения антиобщественных посягательств.

7. Анализ наступивших последствий, раскаяние в совершенном, мотивировка (объяснение причин и мотивов совершенного) или выработка защитного мотива являются логическим завершением преступного поведения. Эти элементы свойственны и правомерному поведению человека, но в данном случае они имеют определенное свое-

96

бразие. Их социальное содержание закономерно вытека-

из предыдущих элементов мотивации, с одной сторо-

фактически наступивших и возможных нежелатель-

' последствий, с другой. В мотивировке или защитном

мотиве субъект неосознанно может более или менее вер-

§но или искаженно отражать исходные побуждения, а может умышленно подтасовать их, рассчитывая избежать ответственности, смягчить свою участь, затушевать или облагородить низменный характер своих целей.

Способы внутреннего и внешнего самооправдания относятся к элементам мотивации, механизма преступного поведения и личности виновного. Это: облагораживание побуждений преступления; умаление своих способностей по предвидению последствий деяния и контролю своих действий; истолкование криминальной ситуации в свою пользу; представление ее как роковое стечение обстоятельств; ощущение себя жертвой принуждения или обмана со стороны других лиц; убеждение в формальности нарушенных запретов; обесценение жертвы преступления и предмета преступного посягательства; утверждение своей исключительности, позволяющей ему пренебрегать правом; умаление своей роли в совершении преступления [279, с. 230-231]. Именно за счет этого происходит внутреннее высвобождение субъекта от нормативных ограничений до совершения преступления и от угрызений совести, осознания справедливости привлечения его к уголовной ответственности после его совершения.

Анализ наступивших последствий, раскаяние в совершенном или выработка защитного мотива характеризуют отивацию преступного поведения в ретроспективном Іане, поскольку именно на этих этапах начинается кри-ское соотнесение планируемого и достигнутого, же-з и действительного. Для многих правонарушите-^и Уже здесь становятся очевидными порочность моти-

⁷- ³"к. 1723 97

вации и ошибочность выбранного пути. Известный гносеологический принцип "практика - критерий истины" действует и в данном случае. Содержание анализа и социальной оценки происшедшего, а также характер выбора вставших перед правонарушителем альтернатив дальнейшего поведения (раскаяние или сокрытие) существенно дополняют характеристику личности виновного, его интеллектуальную, мотивационную и нравственную сферы

Таким образом, мотивация преступного поведения представляя собой сложную динамическую многоэлементную и многоуровневую систему, специфична по своему социальному содержанию. Сущность специфики заключена в наличии множества особенностей (отклонений), которые практически (в таком объеме и взаимосвязи) отсутствуют в мотивации правомерной деятельности. Анализ горизонтального среза мотивации преступного поведения показал, что эти особенности распределены по всем элементам: в мотиве, цели, выборе средств, прогнозировании, принятии решения и т.д. Вся совокупность рассматриваемых особенностей генетически взаимосвязана. Основные особенности формируются или предопределяются на начальных стадиях процесса мотивации. На последующих этапах они лишь конкретизируются и уточняются, но опять-таки в соответствии с трансформацией актуального исходного побуждения.

По своим побуждениям, целям, средствам их достижения, прогнозу возможных последствий и фактически наступивших реалий криминальная мотивация деструктивна не только для конкретных общественных отношений, которые субъект фактически разрушает, но и для собственной судьбы, которая ставится вне закона, вне общественно одобряемых перспектив. Даже при самом благополучном исходе для преступника после совершенного деяния, когда оно остается невыявленным или нераскры-

98

_jMj определенное время над субъектом висит дамоклов ^_еч правосудия и всю жизнь, а нередко и после смерти, возможность нравственного разоблачения. История человечества и наша отечественная дает множество таких свидетельств. Как часто все последующее заслуженное признание разрушается от соприкосновения с отдаленным прошлым антиобщественным поведением. Для истории порой даже неважно, было оно в то время криминализировано или нет. Я уже не говорю о нравственном бремени, которое несет в себе реально виновный всю свою жизнь.

Выявляя такие факты, нельзя впадать в идеализацию. Чувство глубокого раскаяния не перед судом и народом, а перед самим собой свойственно немногим преступникам. Большинство из них никогда не задумывались и не задумываются о нравственной стороне своих деяний, тут же забывают о совершенном, а если и вспоминают, то с удовольствием. Но с возрастом некоторые из очерствевших душой рецидивистов начинают осознавать, что смотреть открыто в глаза людям намного ценнее сиюминутного удовлетворения желаний преступным путем. Это состояние убедительно показано в кинофильме Василия Шукшина "Калина красная". Об этом свидетельствуют и психологические исследования преступников.