3. Мотивационная сфера личности правонарушителя
1. Детерминистический подход к поведению человека позволил советским криминологам сделать кардинальный вывод о том, что преступное поведение обусловлено криминогенным влиянием социальной среды, в которой Объект жил, учился и работал. Эти влияния носят "нако-гельный" характер. Всякое последующее криминоген-влияние внешней среды действует на субъект специ-ески, преломляясь через внутренние условия, инте-
99
риоризировавшие в себе предшествующие воздействия внешней среды.
Приведу упрощенный и условный пример. Предположим, что два идентичных близнеца, выросшие до опреде-ленного возраста в идеально одинаковых условиях (чего конечно, в жизни не бывает), впервые вышли на улицу' Один побежал к одной группе детей, а другой - к дру! гой. Первый, увидя у одного из мальчиков красивую игрушку, пытался взять ее, за что тот ударил его. Второй радушно был принят сверстниками. Завтра, когда они выйдут гулять, первый будет соотносить свои желания с причиненной обидой, второй - с уроком дружелюбия. Получаемый изо дня в день опыт может, как пишет С.М. Иншаков, подавлять или ослаблять возникшие побуждения, изменять направления их реализации, усиливать [128, с. 149-150].
Особое значение в "накоплении" криминогенных воздействий имеет стадия раннего онтогенеза, детство и отрочество. Детский и подростковый опыт противоправного поведения у многих сохраняется на долгие годы, а у некоторых на всю жизнь. Сбросить с себя груз детства и отрочества всегда и всем бывает очень трудно. При самой благоприятной социализации личности в последующем негативный груз подростковой биографии, уйдя в подсознание, будет больно давить на человека в соответствующих поведенческих ситуациях. Об этом свидетельствует криминолого-психологический анализ мотивации тяжких преступлений.
Подростковый возраст совпадает с пределами уголовной ответственности несовершеннолетних (14-17 лет). Несмотря на ограниченную ответственность с 14 до 16 лет и гуманную следственно-судебную практику, несовершеннолетние по числу зарегистрированных деяний, рассчитанных на 100 тыс. всех подростков, идут следом за
100
мой криминогенной группой 18-25-летних. По этому показателю они почти вдвое превышают интенсив-ость преступности среди всего населения страны. Совер-ение преступности в подростковом возрасте является начальной школой преступного поведения большинства взрослых преступников. По выборочным данным, три четверти особо опасных рецидивистов и около половины остальных преступников совершили первое преступление в несовершеннолетнем возрасте.
"Оградим от тюрьмы подрастающее поколение и она умрет сама собой", - простодушно надеялись в 20-е годы. В этом наивном лозунге выражена глубокая мысль, которая пока остается нереализованной. Удельный вес подростковой преступности в структуре преступности молодежи (14-29 лет) постоянно растет, обгоняя по темпам прироста молодежную и общую преступность. В 1986 г. он составлял 21,0%, в 1987 г. - 22,6, а в 1988 г. - 26,1% в структуре зарегистрированной преступности.
Очень часто истоки взрослых отклонений, которые, казалось бы, явно расходятся со статусом, достигнутым человеком, с ожиданиями его ролевого поведения, прямо коррелируют с его детством и отрочеством. Обратимся к статье Ф. Бурлацкого о Брежневе (Лит. газ. 1988. 14 сент.). На замечание одного из своих приближенных о тяжелой жизни низкооплачиваемых людей последний ответил: "Вы не знаете жизни. Никто не живет на зарплату. Помню в молодости... мы подрабатывали разгрузкой вагонов. И как делали? А три мешка или ящика туда - один себе. Так все и живут в стране". Сопоставьте: на одной чаше весов - его самый высокий государственный и партийный пост, неисчислимые награды и, наконец, более чем релый возраст, а на другой - негативный подростковый >пыт. И последний перевесил. Причем не только в его мимолетней реплике.
101
Конечно, криминальный опыт детства и отрочества не фатален для дальнейшей биографии человека. Это не рок типа эдиповой судьбы (трагедия Софокла "Царь Эдип") от которой человеку никуда не деться. Но криминальные "следы" юности существенны для последующей жизни. Они прочно удерживаются в ядре личности, хотя и пре-терцевают существенные изменения под влиянием последующих социальных наслоений.
A.M. Яковлев в одной из своих работ [358, с. 94-109] подверг серьезной критике объяснение преступного поведения внутренними субъективными причинами (мотивацией, потребностями, установками, личностными свойствами субъектов), поскольку, по его мнению, они оценочны, субъективны и не поддаются объективному научному познанию и анализу. Исходя из детерминистического постулата о том, что причина поступка человека лежит вне его, он предлагает изучать объективные причины и их следствие - реальное поведение преступника. Он пишет: "...то, что является внешним по отношению к организму и воздействует на него извне, это и есть та наблюдаемая социальная реальность, изучив которую, мы можем объяснить причины поведения, а следовательно, будем в состоянии предсказывать и регулировать его" [358, с. 103-104].
Конечно, было бы хорошо, если бы такой бихевиористский подход давал возможность глубоко и полно изучить причинность преступного поведения. Однако это невозможно. Поэтому, согласиться с предлагаемым подходом трудно. Дело в том, что в таком социально значимом поведении, как преступное, на правонарушителя действует огромное множество причин, каждая из которых и их взаимодействующие совокупности имеют различные "потенции" не только объективно, но и потому, как воспринимает их субъект. Их "отбор" осуществляется не орга-
102
низмом, а личностью, которая сформировалась под влиянием предшествующих внешних воздействий. Можно ли выявить и изучить все внешние причины без изучения социального содержания взаимодействующего с ними субъекта? Видимо, нет. Более того, не изучая личность и ее мотивацию, практически невозможно решать ни уголовно-правовые (квалификация, индивидуализация наказания, ресоциализация), ни криминологические (индивидуальная и социальная профилактика) задачи. Поэтому я больше склоняюсь к ранним работам A.M. Яковлева, где бн обоснованно предлагал искать причины преступлений во взаимодействии личности со средой [360].
Социальную детерминацию преступного поведения нельзя рассматривать как единовременное, пусть комплексное воздействие, непосредственно связанное с ситуацией совершения преступления. Будучи растянутой во времени и пространстве онтогенеза личности, социальная среда определяет преступное поведение не непосредственно, а через взаимодействие с личностью преступника, в котором личность играет активную роль. Поэтому она закономерно В.Н. Кудрявцевым рассматривается как центральное звено в причинной связи преступного поведения [166, с. 10]. Выступая активно взаимодействующим элементом, обеспечивающим избирательное усвоение информации и выбор варианта поведения, она формируется общественными отношениями в процессе жизни и деятельности индивида и сущностью ее является "ее социальное качество".
Все эти суждения относятся как к личности преступника, так и к личности правопослушного гражданина. Поня-
е личности преступника специфично, оно значительно
; понятия личности человека. Криминологическое
ение не идентично уголовно-правовому. Оно не фор-
Ільно, а сущностно. Причем криминологию интересует
103
не содержание личности человека вообще, а лишь те ее свойства, которые: 1) в той или иной мере связаны с преступным поведением (обусловили или облегчили его совершение); 2) позволяют обнаружить сдвиги и деформации, отличающие личность преступника от личности граждан с правомерным поведением; 3) служат основой для криминологической классификации (типологии) преступников; 4) обеспечивают индивидуальное прогнозирование возможного преступного поведения; 5) более обоснованно помогают решить вопросы об освобождении от уголовной ответственности, индивидуализировать уголовные наказания и наметить пути перевоспитания
правонарушителя.
Разработка понятия личности в плане указанных задач связана с двумя трудностями. Первая из них обусловлена "временными пределами" личности преступника, вторая - содержанием тех личностных криминальных свойств и особенностей, которые дают возможность как-то дифференцировать преступника от непреступника.
Преступником в уголовно-правовом плане можно назвать лишь человека, виновно совершившего общественно опасное деяние, запрещенное уголовным законом. "Временные пределы" его относительно четко обозначены: фактические - с момента совершения лицом преступления до констатации его исправления и перевоспитания, а юридические - с момента признания лица судом виновным в преступном поведении до снятия или погашения судимости. Однако в реальной жизни личность преступника формируется задолго до совершения преступления и далеко не всегда перестает быть таковой после юридической констатации его исправления и перевоспитания, о чем свидетельствуют рецидивные преступления, совершенные после снятия и погашения судимости. В криминологических целях прогнозирования и раннего
104
предупреждения возможных первичных и рецидивных преступлений большое значение имеет изучение личности субъекта в допреступный и постпреступный периоды его жизни и деятельности. В этих случаях криминология вынуждена обращаться к более широкому социологическому понятию личности с отклоняющимся поведением, которая исследуется в плане ее приближения к характеристике личности преступника.
Исходя из сказанного, следует прийти к выводу о том, что, с одной стороны, криминологическое учение о личности преступника должно строиться на строгой уголовно-правовой основе, ибо какими бы антисоциальными качествами ни обладал тот или иной человек, он до совершения преступления не может быть отнесен к преступникам, с другой стороны, совокупность специфических свойств личности преступника может служить научно-практическим ориентиром при изучении лиц с отклоняющимся поведением, прогнозирования и предупреждения возможных преступлений этих девиантов, ориентиром для решения других криминологических вопросов, где научные данные о личности преступника используются в ретроспективе и перспективе, выходя за рамки вышеуказанных временных пределов. Без этого учение о личности преступника теряет и научный, и практический смысл.
Вторая трудность связана с содержательной стороной личности преступника. Обращение к ней ставит перед криминологией целый ряд вопросов. Есть ли какие-либо непреходящие личностные отличия преступников от непреступников? Существуют ли исторически конкретные различия между ними? В чем основная сущность предполагаемых различий и как они улавливаются современной наукой?
На первый вопрос ответить просто. Историчность уго-
105
ловкого законодательства предопределяет преходящий характер составов преступлений, а следовательно, и преступников. Поэтому никаких извечных признаков у последних не обнаружено. В то же время практически все школы и течения в криминологии "бьются" над выявлением специфических свойств, качеств, черт, особенностей, симптомов и синдромов у преступников по сравнению с остальными гражданами. Однако все выявленные признаки и механизмы не являются абсолютными, т.е. свойственными только субъектам преступлений. В той или иной мере они наблюдаются и у правопослушных людей. Более того, содержание и набор этих особенностей могут существенно отличаться у преступников разных групп и типов. Например, корыстные преступники имеют одни отклонения, насильственные - другие, первичные преступники - третьи, рецидивисты - четвертые и т.д. Эти различия могут быть еще более глубокими при анализе конкретных субъектов. Выход из этого ищется в плане соотношения различных признаков у преступников и непреступников. Однако большой разброс криминологически значимых характеристик у преступников различных типов и видов существенно затрудняет решение и этой задачи.
На современном уровне развития криминологии основанием для такого выделения личности преступника вообще и ее разновидностей служат статистически закономерные распределения удельных весов (коэффициентов или других относительных величин) криминологически значимых отклонений и их различных сочетаний. На статистическом уровне анализа улавливаются устойчивые отличия преступников от непреступников, преступников одних видов и типов от других. Указанные особенности могут иметь социальный, социально-психологический и даже психофизиологический характер.
106
Исторически меняющийся статистический портрет личности преступника и ее разновидностей служит примерным "эталоном" для сравнительного криминологическо-
изучения соответствующих субъектов. Степень приближения изучаемого лица к этому статистическому портрету и является фактической базой для диагностических, прогностических, профилактических, воспитательных выводов и предложений.
Статистических различий между личностью преступника и непреступника выявлено много. Какие из них отражают глубинную социальную сущность? В советской криминологии имеется множество подходов к решению этого вопроса [см., например: 188, с. 248-309; 199; 200; 201;
323 и др.].
При детерминистическом подходе в структуре этих особенностей надо, видимо, выделять такие личностные характеристики, которые всегда включены в причинность преступного поведения, которые, аккумулируя криминогенную социальную среду, являются одновременно субъективными детерминантами преступного поведения. В этом плане наиболее продуктивным подходом в исследовании личности преступника может быть изучение мотивационной сферы, научная перспектива которого представляется особо значимой. Это обусловлено центральным положением, которое она занимает как в механизме преступного поведения, так и в структуре личности еубъекта.
2. Мотивационная сфера является "центром" внутренней структуры личности, интегрирующим ее активность как динамического целого. Через нее личность правонарушителя включена в механизм преступного поведения. Строго придерживаясь принципов системного подхода, ельзя не заметить, что мотивационная сфера является,
одной стороны, важнейшей и решающей подсистемой
107
мотивации преступного поведения, ее внутренними условиями, с другой - побуждающей и направляющей подсистемой личности правонарушителя. Во всех этих системах мотивационная сфера имеет свое место. Оно обеспечивается реальными (прямыми и обратными) связями мо-тивационной сферы правонарушителя с мотивацией преступного поведения, его личностью и его деятельностью. Следовательно, рассмотрение мотивационной сферы личности правонарушителя в этом плане есть, с одной стороны, дальнейшее исследование мотивации конкретного деяния как системы, с другой - закономерный выход на новый, более высокий, интегрированный и общий уровень изучения детерминации преступного поведения.
Что же понимается под мотивационной сферой в современной науке о личности человека? Термин этот широко употребляется в психологической, социологической и философской литературе, хотя и не всеми авторами понимается однозначно. П.М. Якобсон, например, считает, что исследование мотивационной сферы предполагает "изучение динамической стороны личности, особенностей действий, актов, которые она совершает, руководствуясь различными задачами и целями..." [355, с. 165]. В.Г. Асеев включает в мотивационную сферу личности ее потребности, интересы, мотивы, волевые качества и функциональные возможности [56, с. 6]. А.К. Маркова отождествляет мотивационную сферу с мотивацией, включая в нее такие многообразные компоненты, как идеалы и ценностные ориентации, потребности,интересы, отдельные мотивы, цели и камерения, эмоции и аффекты [236, с. 7£ А.Н. Леонтьев, исследуя личность в плане деятельностно-го подхода, считает, что в ее основании "лежат отношения соподчиненности человеческих деятельностей...", за которыми "открывается соотношение мотивов" [19о> с. 188-189]. "Внутренние соотношения главных мотива-
108
нионных линий в целокупности деятельностей человека - по его мнению, - образуют как бы общий "психологический профиль личности", ее мотивационную сферу Г196, с. 221-222]. В.Н. Мясищев рассматривает анализируемую сферу с позиций "психологии отношений" [250, с 82], М.С. Коган - в плане ценностных ориентации [151, с.' 79], в Других литературных источниках она идентифицируется с направленностью личности или доминирующими мотивами ее поведения.
За различием этих определений и подходов просматривается определенное единство: под мотивационной сфероы личности человека, как правило, понимается соотношение основных субъективных детерминантов. «Мы понимаем под мотивационной сферой личности всю совокупность ее мотивов, которые формируются и развиваются в течение ее жизни. В целом эта сфера динамична и изменяется в зависимости от многих обстоятельств. Однако некоторые мотивы являются относительно устойчивыми и доминирующими, образующими как бы "стержень" всей сферы (именно в них-то в первую очередь проявляется направленность личности)», - пишет Б.Ф. Ломов [204, с. 313]. Такое представление о мотивационной сфере является наиболее распространенным, но не единственным. Мотивационная сфера личности человека пока остается недостаточно изученной проблемой. Как свидетельствует Б.Г. Ананьев, "мы еще далеки от понимания целостности мотивационной сферы, охватывающей различные уровни активности - от органических потребностей до ценностных ориентации. Все это задачи ближайшего будущего..." [45, с. 371].
В нашем исследовании в качестве рабочего понятия
тивационной сферы правонарушителей можно при-
^ а) относительно устойчивую иерархическую систе-
>сновных побуждений, отношений и связей личности;
109
б) отношение правонарушителя к общественному долгу труду, правопорядку, обязанностям, к другим людям и самому себе; в) социально-психологические свойства процессы и особенности личности, влияющие на содержание и динамику мотивации преступного поведения, т.е. все то, что определяет и формирует мотивацию преступного поведения в пределах самой личности правонару-шителя на момент совершения им уголовно наказуемого деяния.
Обрисовав в самом общем виде контуры мотивацией-ной сферы личности правонарушителя, следует соотнести ее с объемом одного из центральных понятий в советской криминологии "личности преступника". Это соотнесение доступнее всего сделать путем сравнительного анализа структурных схем личности преступника и его моти-вационной сферы. А поскольку структурирование "личности преступника" в советской криминологии еще не завершилось и в научной литературе существует множество внешне несходных схем, то для сравнения возьмем хотя бы некоторые из них. Авторы монографии "Личность преступника" включили в структуру личности преступника следующие характеристики: 1) социально-демографические и уголовно-правовые признаки; 2) социальные проявления в различных сферах общественной жизни; 3) нравственные свойства; 4) психологические особенности [199, с. 32]. Г.М. Миньковский предлагает иную структуру: 1) демографические признаки; 2) образовательно-культурный уровень; 3) потребности, интересы и отношения ведущей деятельности; 4) потребности, интересы и отношения быта и досуга; 5) эмоционально-волевая характеристика; 6) ориентация (направленность) личности и система мотивации; 7) соматические и психические аномалии [243, с. 7]. К.Е. Игошев среди существенных компонентов личности преступника называет особенное-
110
ЯШшІ
ЖЧ
ти: 1) отношений и социальных связей личности; 2) духовного мира преступника как личности; 3) проявления (объективизации) черт духовного мира личности в преступной деятельности [124, с. 31-32]. Свои структурные схемы личности преступника предлагали А.Б. Сахаров [291, с. 19], Ю.М. Антонян [47, с. 90], А.И. Долгова [308, с. ЗО], П.С. Дагель [100, с. 61-71], B.C. Волков [200, с. 7-12], Н.С. Лейкина [193, с. 10] и др.
Анализ этих схем показывает, что все они включают в себя основные признаки мотивационнои сферы личности преступника. Только в одном случае эти признаки выражены через "социальные проявления и нравственные свойства", в другом - через "потребности, интересы, отношения и ориентации", в третьем - через "особенности отношений, связей и духовного мира", в четвертом - через "ценностные ориентации, стремления, социальные позиции, интересы, потребности, наклонности, привычки" и т.д. Причем некоторые авторы рассматривают данный параметр -главным. Не случайно в известном высказывании Марка Аврелия о том, что "каждый стоит столько, сколько стоит то, о чем он хлопочет", личность оценивается по ее мотивационнои сфере. Ибо она, как наиболее важный параметр личности, является ее ядром, а точнее - ее кумулятивным зарядом.
Мотивационная сфера личности правонарушителя является своеобразным "пакетом" актуальных и потенциальных, сознаваемых и не осознаваемых, естественных и культурных, материальных и духовных побуждений (потребностей, интересов, привычек и других детерминантов), т.е. всего того, что желаемо им как в настоящее вре-І ближайшем будущем, так и в плане отдаленных пер-
їктив. Противоречивая действительность формирует тиворечивые мотивы и отношения личности, но их со-
жупность не расплывчата и не бесформенна. "...Различ-
ПІ
ные потребности, - замечает К. Маркс, — внутренне связаны между собой в одну естественную систему..." [Ю, с. 368]. Поэтому она относительно устойчива и иерархич-на. Одни побуждения, отношения и связи личности являются доминирующими и главными. Они определяют основную направленность личности. Другие подчинены им, второстепенны, третьестепенны и т.д. В зависимости от того, как человек относится ко всему, что его окружает, какие из этих отношений считает для себя главными, и раскрывается социальная сущность личности, ее социальная ориентация.
Отношение личности к социальным ценностям отражает не только мотивационный, но и аксиологический аспект. Например, труд разными людьми может расцениваться, как: 1) цель жизнь; 2) внутренняя потребность; 3) обязанность; 4) необходимость; 5) бремя и т.д. К любой социальной ценности возможен широкий диапазон субъективных отношений, которые также находятся между собой в соответствующей подчиненности. Иерархия основных отношений личности не может не совпадать с распределением ее главных мотивационных линий. Именно то, что особенно значимо для человека, считал С. Л. Рубинштейн, выступает в конечном счете в качестве мотивов и целей его деятельности и определяет подлинный стержень его личности [284, с. 620].
По изучаемым параметрам люди между собой главным образом отличаются не столько числом наличных потребностей (каждому человеку обычно свойственны различные виды материальных и духовных, естественных и исторических потребностей), сколько степенью их гармонии между собой, реальным объемом (долей) той или иной потребности в общей структуре потребностно-моти-вационной сферы, а главное - местом, которое каждая из них в ней занимает, исходя из личных предпочтений
112
I
субъекта. Видимо, это имел в виду Н.М. Амосов, считая, что диапазон различий по набору потребностей составляет примерно 1 : 3 [46]. Причем мотивационная система личности каждого человека более или менее адекватно отражает "свою" систему общественных отношений, в которые он включен в процессе предшествующей, настоящей, а иногда и будущей деятельности. Если это положение правильно, а оно является господствующим в материалистической науке о человеке, то мотивационная система личности правонарушителя не может не нести на себе криминологически значимых особенностей. И это подтверждается множеством эмпирических исследований. Обобщая их результаты, В.Н. Кудрявцев пришел к обоснованному выводу о том, что у правонарушителей "искажение отдельных потребностей личности, нарушение их соотношения между собой ведут к формированию двух видов систем потребностей: 1) дисгармоничной и 2) деформированной" [170, с. 161]. Первая предполагает доминирование одних потребностей над другими, вторая -гипертрофию отдельных потребностей или их извращение.
3. Опираясь на вышеизложенные положения, продолжим анализ мотивационной системы правонарушителей по трем параметрам, предложенным А.Н. Леонтьевым [196, с. 223-224]: 1) широте общественных связей субъекта с миром, 2) степени их иерархии, 3) общей структуре побуждений и социальному содержанию доминирующих мотивов7.
'Психологи предлагают и другие подходы изучения и измере-
Ія личности, которые могут быть использованы для криминоло-
Іческих исследований. Б.Ф. Ломов, например, предлагает следу-
«Ую схему измерений субъективных отношений личности: мо-
альность, интенсивность, широта, степень устойчивости, доми-
8-Зак.І723
По широте связей, отношений и побуждений мотивацц. онная сфера правонарушителей имеет определенные от-клонения от статистического портрета правопослушньїх граждан контрольной группы. Общий вывод такой: моти-вационная система правонарушителей на статистическом уровне оказывается в основе своей уже и беднее. У большинства изученных правонарушителей (по ряду выборочных подсчетов удельный вес этого большинства среди умышленных преступников колеблется в пределах 60%, а у насильственных преступников еще выше) отмечается полное отсутствие или зачаточное состояние развития потребностей культурных по происхождению и духовных по форме: нравственных, эстетических, творческих, познавательных, образовательных, научных и т.д. Небезосновательно считается, что такой мотивационный вакуум опасен. Это лишает жизнь смысла, большой значимости, демобилизует, деморализует личность, создает неуверенность, сужает проявление творческих возможностей, низводит мотивацию до узкоситуативных побуждений текущего момента. Именно это и наблюдается у правонарушителей. Мотивационная сфера правонарушителей будет тяготеть к потребностям материально-биологического предметного характера. Некоторые их стремления выходят за пределы социально-одобряемого эталона (паразитизм, пьянство, наркотизм, разврат, садизм, мужело-жество и т.п.)
Эти отклонения не абсолютны, т.е. они не свойственны только преступникам. Определенные сдвиги в сторону витальных и материальных потребностей наблюдаются и у правопослушных граждан, но у них эти отклонения не
нантность, когерентность (внутренняя связанность), эмоциональность, степень обобщенности, степень активности и др. [2"4' с. 332-334]. 114
носят ются
взаимосвязанного системного характера, не явля-главными и, как правило, не выходят за пределы
пустимого. Широта личностных интересов предопреде-1 тся богатством связей человека с миром, кругом ре-пьных общественных отношений, субъектом которых он І является сейчас или будет в перспективе, что, как МЬ1 увидим ниже, находит отражение в эмпирических
данных.
Большинству лиц, совершивших преступные посягательства впервые, свойственна невысокая степень иерар-%изации побуждений, т.е. у них нет устойчивой направленности личности. Этот параметр особенно просматривается у несовершеннолетних и иных молодых преступников, в том числе и у осужденных военнослужащих срочной службы. Ответ тут прост. Он в определенной мере связан с их молодым возрастом, недостаточным уровнем социальной зрелости и культуры8. Возрастную социальную инфантильность в данном случае нельзя не учитывать, ибо значительная доля преступлений совершается несовершеннолетними и другими молодыми преступниками в период своего нередко запоздалого становления или, говоря словами К.Д. Ушинского, в "период образования отдельных верениц представлений" [330, с. 441-442]. Почти у каждого второго молодого правонарушителя не фиксируется четкой устойчивой завершенности социальных связей и отношений. Мотивы их преступного поведения, отражая неустойчивые ориентации личности,
8У остальной части первичных преступников (по выборочным денным они составляют около 1/3) наблюдается асоциальная или антисоциальная направленность личности. У повторных преступников и рецидивистов.степень устойчивости_иерархической системы Іредпочтений (с доминированием антисоциальных) нередко дохо-и до жестких, ригидных структур.
115
чаще всего являются обстановочными, ситуативными. Изменения внешней среды могут повлечь (без особых внутренних конфликтов) переход доминирующей роли от одних побуждений к другим. У некоторых их большое множество и субъект еще сам хорошо не знает, какому из них следует отдать предпочтение. И в этом множестве иногда вообще нет стремлений, на базе которых могли бы сформироваться жизненные планы и цели. Мотивацион-ная сфера в этих случаях является неустойчивой или "лоскутной". -«Разъединенность... единиц жизни создает психологический образ человека, живущего отрывочно - то в одном "поле", то в другом» [196, с. 220].
Непостоянство связей и отношений - база для моральной неустойчивости, которая, в свою очередь, является питательной почвой преступного поведения. Изучение лиц, отбывающих уголовное наказание в дисциплинарном батальоне, показало, что даже после осуждения многие из них не нашли себя, не определили курса своей жизни. На вопрос о планах дальнейшей жизни около половины осужденных ответили: "Не совершать преступлений", четверть - "Как получится", остальные уклонились от ответа. Нет сомнения в том, что уголовное наказание довлеет над ними, но такая мотивация "лишь побуждает субъекта выйти из своего настоящего положения без точного знания того, в какое другое состояние он хочет перейти" [132, с. 496].
Регистрируя невысокую степень иерархизации мотивов у осужденных, следует иметь в виду, что она, видимо, была более низкой в момент совершения преступных деяний. Поскольку, как бы ни относился осужденный к отбываемому наказанию, последнее не может не оказывать соответствующего влияния на систему его личных предпочтений и на иерархизацию положительных или отрицательных ценностей. 116
Экспериментальное исследование рассматриваемого параметра личности, проведенное психологами, в определенной мере подтверждает результаты криминологических наблюдений. Авторы убедительно показывают, что у лиц с отклоняющимся поведением снижена критичность и связывают это с отсутствием у них четкой иерархии положительных ценностей. "Полученные результаты, - пишут они, - подтверждают выдвинутое теоретическое положение о том, что всестороннее, полное раскрытие совокупности общественно выработанных значений в системе личностных смыслов, их четкое иерархическое соподчинение и структурирование определяют достаточную устойчивость смысловой системы в состоянии эмоционального напряжения и являются тем внутренним условием, которое обеспечивает критичность и адаптивность поведения социально зрелой личности" [176, с. 137].
Эти данные проливают свет на истоки "короткой" мотивации многих преступлений, на порочность их прогностических выводов и ошибочность принятых решений о преступном поведении. Последние прямо связаны с недостаточным уровнем развития личности, для которой мотивы отдаленного морального будущего оказываются, как правило, слабее актуальных сиюминутных побуждений, даже если значимость "далекой" мотивации для субъекта огромна. Следование по пословице "лучше синица в руках, чем журавль в небе" представляется правонарушителю более предпочтительным не только из-за неуемной жажды скорых результатов, но из-за отсутствия у него более или менее надежных представлений о возможном развитии событий, необходимых прогностических способностей и навыков, элементарной дальновидности. Отдаленное будущее в данном случае принимается в расчет лишь тогда, когда оно согласуется с дотирующей мотивацией. Следовательно, характерные
117
особенности, свойственные мотивации преступления, которые рассматривались в § 2, имеют связь и с данным параметром мотивационной сферы правонарушителей.
Общая структура мотивационной сферы и социальное содержание доминирующих в ней побуждений являются основным параметром, по которому более определенно отличаются преступники от правопослушных граждан. Этот параметр можно назвать интегрирующим, ибо он включает в себя в обобщенном виде характеристики первых двух измерений. В самом деле, если мы говорим об определенной системе потребностей с указанием соответствующих доминант, то мы можем судить и о ее широте, и иерархии. В то же время сама по себе узость мотивационной сферы и ее слабая иерархичность, характеризуя определенным образом личность преступника, еще не свидетельствуют о ее антисоциальной направленности и ничего не говорят о содержании ее ценностных ориентации. Для этого необходимо знать, какие побуждения в мотивационной сфере являются доминирующими, главными, определяющими; как соотносятся в ней личное и общественное, объективное и субъективное, материальное и духовное, ситуативное и устойчивое и т.п.
Структурными показателями мотивационной сферы личности с позиции социологии и криминологии являются, условно говоря, удельные веса (доли) различных потребностей, их соотношение между собой и более или менее устоявшееся место каждой из них. Доминирование одной или нескольких потребностей, а то и целых групп придает мотивационной сфере относительно устойчивый вид одно- или многовершинной пирамиды и раскрывает содержание социальной направленности личности (корыстное, насильственно-эгоистическое, гедонистическое и т.д.). Такая определенность мотивационной сферы
118
свойственна личности рецидивистов и других преступников с устойчивой антисоциальной направленностью.
Профиль мотивационной сферы молодых первичных правонарушителей чаще всего "складывается как уплощенный, лишенный настоящих вершин", когда "малое в жизни человек принимает за великое, а великого не видит совсем" [198, с. 75]. В этом случае устойчивая антиобщественная направленность еще не сформировалась. Но в мотивационной сфере не доминируют и социально полезные устремления. Направленность личности таких правонарушителей сравнима с флюгером. Доминирование той и пи иной криминальной мотивации у таких субъектов временно, преходяще, ситуативно.
Наиболее рельефно особенности мотивационной сферы правонарушителей проявляются в ее содержании, а именно в том, как соотносится в иерархии основных побуждений 1) общественное и личное, 2)социальное и биологическое, 3) социальное и индивидуальное, 4) объективное и -субъективное, 5) естественное (витальное) и культурное, 6) материальное и духовное, 7) внешнее и внутреннее, 8) должное и потребностное, 9) ситуативное и устойчивое, 10) сиюминутное и перспективное, 11) эмоциональное и рациональное, 12) сознательное и бессознательное, 13) реальное и мнимое, 14) главное и второстепенное и т.д. Каждое из соотношений, отражая свой специфический срез мотивационной сферы, может частично совпадать, пересекаться или соподчиняться по объему с другими соотношениями.
Изучение мотивационной сферы личности правонарушителей по этим срезам позволяет выявить взаимосвязанную совокупность отклонений, которыми они отлича-
я от законопослушных граждан. Под отклонениями в тнном случае имеется в виду превалирование одних, и
'
119
вполне определенных, сторон отношений над другими например, личного над общественным, субъективного над объективным, эмоционального над рациональным и т.д. Эти отклонения, естественно, не абсолютны, т.е. не свойственны только преступникам. Но у последних они более взаимосвязаны и системны, чем у непреступников Основанием для такого вывода служат пока статистические наблюдения, т.е. результаты, полученные при массовом изучении личности преступников по уголовным делам, перфокартам на осужденных военнослужащих и статистическим карточкам первичного учета органов внутренних дел. Автор критически оценивает возможности данной методики, так как ввиду отсутствия прямых сведений о названных параметрах в исследуемых документах они выводились оценочным путем. Поэтому анализируемые соотношения надо рассматривать лишь как первое приближение к их обсуждению.
Попытаемся проанализировать некоторые из перечисленных соотношений.
Общественное-личное. Социальная сущность личности человека как совокупности общественных отношений в основном проявляется через соотношение общественного и личного в структуре его побуждений, ценностных ориентации, отношений и связей. В литературе проводится различие между такими понятиями, как "интерес общности" и "общественный интерес", "интерес личности" и "личный интерес" [305, с. 218]. Их диалектика сложна и неоднозначна. Для решения криминологических задач нет особой необходимости в подобной дифференциации. Все то, что связано с потребностями личности, обычно включается в понятие личного, а то, что связано с общенародными, коллективными и личными интересами дру гих членов общества, - в понятие общественного. Это соотношение является ключевым в понимании становле-
120
«я формирования, развития и проявления личности человека.
Норма этого соотношения декларируется давно. Мы говорим, что наша мораль несовместима с эгоизмом, себялюбием и своекорыстием, она гармонично сочетает общенародные, коллективные и личные интересы. Причем, когда личные интересы вступают в противоречие с общественными, следует ставить общественные интересы выше личных. Социальная ценность личных интересов обусловлена степенью их соответствия интересам общества.
Эта привычная трактовка до последнего времени не вызывала каких-либо сомнений. В принципе она верна и сегодня, но с существенным уточнением объема личного и общественного. В структуре личных интересов (о чем уже говорилось при анализе особенностей мотивов преступного поведения) следует выделять общечеловеческие интересы личности, которые на юридическом языке именуются ее правами, охраняемыми Конституцией СССР, другими законами, в том числе и уголовными. Нельзя сказать, что этого не было в далеком и недалеком прошлом. Даже в 30-е годы, например в УК РСФСР 1926 г., предусматривалась уголовная ответственность за ложный донос (ст. 95), за незаконное задержание или незаконный привод (ст. 115) и т.д. Но эти и другие нормы о правах человека были парализованы общей универсальной установкой: государственные, ведомственные, учрежденческие и даже начальственные интересы практически расценивались как формы общественных интересов и ставились выше любых интересов отдельного человека ("лес рубят, щепки летят").
Аналогичные противопоставления, хотя и в меньшей мере, наблюдались в 60-80-е годы. При наличии в УК РСФСР I960 г., например, целой главы о преступлениях
121
Противопоставление иных, личных, интересов общественным - свидетельство эгоистической, индивидуалистической, антиобщественной направленности личности. Именно с ним связаны антисоциальная сущность мотивации проступков, правонарушений и преступлений. Чем больше разрыв между общественным и личным в мотива-ционной сфере человека, тем больше оснований выбора им преступных путей достижения своих целей. Постепенное снижение общественно значимого при возрастании личного в мотивационной сфере соответствующих субъектов может рассматриваться в качестве одного из самых ранних и самых важных симптомов их вероятностного движения к противоправному поведению.
Социальное и биологическое. Соотношение социального и биологического в личности исторически толкуется по-разному: в плане противопоставления, двойной детерминации и диалектического единства. Но даже приписывание диалектичности этому соотношению не решает всей сложности проблемы, так как "методологическая премудрость этих концепций сводится к форме вульгарного эклектизма: "и то и другое", "с одной стороны, с другой стороны" [196, с. 171]. Именно поэтому теория факторов не нашла поддержки у советских криминологов. Признавая влияние биологических предпосылок я мотивацию преступного поведения, В.Н. Кудрявцев обо<
122
ванно отводит им роль внутренних условий [166, с. 63].
а позиция была воспринята советской криминологической наукой.
В то же время успехи биологии и особенно генетики послужили поводом для некоторых ученых к гиперболизации биологических факторов в генезисе преступлений F258; 259]. Влияние этих факторов якобы еще и растет на фоне последовательной ликвидации социальных причин преступности в нашей стране в процессе коммунистического строительства [258, с. 136-184]. В плане этого предположения проблема соотношения социального и биологического в преступном поведении решается не путем изучения личности, а вне личности, через соотношение удельных весов социального и биологического в различных социально-экономических формациях.
Нет сомнения в том, что соотношение социального и биологического в человеческом поведении вообще и в преступном в частности динамично. При самом грубом подходе оно неодинаково в процессе филогенеза человека в связи с изменением уровня цивилизации, в процессе онтогенеза индивида в связи с углублением социализации, в зависимости от ситуации (привычной, неожиданной, экстремальной) и конкретных форм преступного поведения (кража, убийство, изнасилование, автопроисшествие). Но так своеобразно связывать соотношение социального и биологического в преступном поведении с классовой формацией государств, параллельно существующих в одну и ту же историческую эпоху, сомнительно.
Ведущие советские криминологи, не отрицая определенного влияния биологических и психофизических особенностей человека на совершение тех или иных преступлений, показали научную несостоятельность биологических объяснений преступности как явления [123; 133, с- 73; 171, с. 152; 180, с. 165; 229; 256, с. 245-255; 323, с. 29;
123
345, с. 232-244 и др.]. Их позиция подкрепляется аргу. ментированным мнением философов, психологов, психофизиологов, биологов и генетиков [56; 64; 112; 113 и др.] Последние убедительно показывают, что поведение человека определяется не генетическим, а "социальным наследованием" [см., например: 113, с. 7, 9, 16, 22 и далее]. В науке имеются данные о том, что биологическая структура человека в процессе его филогенетического и онтогенетического развития социально детерминирована, что биологические изменения в человеке зависят от социального образа жизни людей, системы здравоохранения, условий труда, быта и других социальных факторов [319]. Тем не менее соотношение социального и биологического в генезисе человеческого поведения вообще и преступного в частности нельзя считать окончательно изученным.
Н.М. Амосов, например, полагает, что биологические потребности как производные инстинктов в нашей науке на словах признаются, но в трактовках поведения ими пренебрегают. А сами потребности упрощаются, сводятся до простейших чувств: голод, секс, страх, агрессия. В то же время этологи и биосоциологи нашли у стадных животных целую гамму общественных чувств с очень большой значимостью. "Мы, - пишет он о своих экспериментах, - вводим в модель такие, как потребность в общении, самоутверждение, лидерство. Но есть и полярная потребность - подчиниться авторитету сильного или группе. Еще есть сопереживание и подражание, любознательность. Более того, мы допускаем биологические корни правдивости, справедливости и даже искусства" [46]. Если с этим согласиться, то в криминологии многие вопросы требуют переосмысления наших в ряде случаев ригидных позиций. Видимо, следует глубже исследовать взаимодействие между социальными и природно-биоло-
124
ическими факторами. Вопрос этот сложнейший. Его кри-йнологический аспект в первую очередь должен быть еидеологизирован.
Анализ преступного поведения с позиций сегодняшних знаний показывает, что врожденные особенности ин-пявида и его биологические потребности, побуждая к активности, не определяют социального содержания мотивации. Биологические предпосылки влияют лишь на ее динамическую сторону, в связи с чем они могут лишь ускорить или замедлить реализацию социальных причин {299, с. 56-61]. В.М. Русалов, например, на основе глубокого анализа новейших экспериментальных данных, полученных им самим, а также другими советскими и зарубежными учеными, пришел к доказательному выводу, "что только психодинамические особенности индивидуального поведения человека будут зависеть от биологической организации человека" [286, с. 22]. Содержательная же сторона человеческого, в том числе и преступного поведения определяется социальной средой. Не порождая преступного поведения по существу, некоторые природные особенности в конкретном сочетании с конфликтными и другими сложными криминогенными ситуациями влияют не только на динамику психических процессов личности преступника, т.е. на их скорость, темп, длительность, интенсивность, активность, ритм и т.д., но косвенно и на содержание преступного поведения. Причем рассматриваемые влияния играют неодинаковую роль в генезисе разных видов криминальных мотиваций, корыстной, насильственной, неосторожной и др.
Следует согласиться с Б.Ф. Ломовым, предполагающим, что соотношение социальной и биологической детерминации складывается по-разному в разных условиях изнедеятельности. Кроме того, он полагает, что здесь ельзя упускать из виду соотношение биологического с
125
Вопрос о соотношении социального и биологического в человеке следует отнести к вечным. "...Поскольку человек произошел из царства животных, то ясно, что он никогда не избавится от звериных элементов: вопрос может всегда идти лишь о количественных различиях степени животности и человечности" [9, с. 102]. Это соотношение меняется в процессе развития человека; оно колеблется в зависимости от различных видов человеческой деятельности и поведения (в том числе преступного), конкретной ситуации, психологического, психофизиологического и патологического состояния субъекта. И наше понимание этого соотношения зависит от глубины проникновения в него. В процессе развития науки оно будет уточняться.
О социальном и биологическом в личности преступника в плане нашей проблематики на уровне сегодняшних социологических возможностей имеет смысл говорить применительно к иерархическому соотношению биологических и социальных потребностей в его мотивационной сфере на статистическом уровне анализа. Как уже отмечалось, в ней и в мотивации преступного поведения биологические и материальные побуждения статистически доминируют над духовными. Однако большая частота совершения преступлений по биологическим и материальным, а не по иным, социальным и духовным, мотивам
126
совсем
не означает, что наследственные особенности пре-
предопределяют совершение преступлений, свидетельствует, скорее всего, о неразвитой мотива-ионной сфере, о недостаточной социализации личности,
ущербном формировании и воспитании. социальное—индивидуальное. В этом срезе меняется не только второй компонент "биологическое" на "инди-идуальное", которое по природе своей может быть и социальным ("индивидуальное - это особенное в индивиде" [268, с. 115]), но и в ином ракурсе представляется социальное. Их противоположности укладываются в рамки различий общего и единичного. Через это соотношение улавливаются индивидуальные особенности конкретного правонарушителя в сравнении с общими чертами право-послушных граждан и характерными чертами других преступников. Последнее сопоставление позволяет выявить в преступнике наличие социально типических отклонений, а точнее - типичных черт антиобщественной направленности личности.
Из всей совокупности индивидуальных свойств моти-вационной сферы личности преступников проанализируем лишь их цели, уровень притязаний и самооценок.
Цели личности и цели конкретного деяния соотносятся между собой как общее и единичное. "Недалекость" целей преступного поведения непосредственно определяется общими жизненными планами правонарушителя, которые часто не выходят за пределы ближайших действий. А "человек, определяющий свое поведение самой близкой перспективой, - по мысли А.С. Макаренко, -есть человек самый слабый" [222, с. 74]. И наоборот, спо-обность отложить скорое удовлетворение и трудиться ради будущего - один из главных показателей мораль-го-психологической зрелости человека [154, с. 141]. Меньшей части правонарушителей свойственны и отда-
127
ленные планы, однако последние в большинстве своем индивидуалистичны, не согласованы с интересами общества, коллектива, других людей. Именно поэтому данные цели не всегда достижимы правомерным путем следовательно, они не могут трансформироваться в ре. альные позитивные перспективы личности. Это порождает крушение надежд или так называемую фрустрацию "Возникающая фрустрация ведет к различным изменениям поведения личности. Это может быть агрессия иногда принимающая форму прямого нападения, à иногда выражающаяся в угрозах, грубости, враждебности не только по отношению к тем обстоятельствам или лицам, которые повинны в создании барьера, но и в отношении окружающих, на которых в этом случае "срывается зло" [262, с. 120]. Состояние фрустрации может привести к агрессии против себя, к выбору доступных, но преступных средств, к сублимации (переключению) на другую цель, объективно или субъективно легко достижимую, но социально порицаемую, к другим неправомерным или аморальным проявлениям личности.
Степень трудности целей личности определяет уровень ее притязаний. Соотношение притязаний с социальными эталонами и реальными возможностями личности углубляет наше представление о причинах внутренних конфликтов личности, которые главным образом связаны либо с завышенным, либо с заниженным уровнями притязаний личности правонарушителя, находящихся в явном противоречии с реальными возможностями их удовлетворения. В этих конфликтах, как будет показано дальше, кроются истоки некоторых видов криминальных мотиваций.
Экспериментально подтверждается, что лица с заниженным уровнем самооценки предпочитают более осторожную стратегию поведения. Они чаще всего недоволь ны собой, переживают ощущение собственной ничтож-
128
Мотивационная сфера
о
сти,
что способствует ос-
Конкретные мотивы
Рис. 5
аблению ответственности. Лица с завышенным уров-нем самооценки пользуются стратегией риска, ведут себя агрессивно, относят свои неуспехи за счет внешних причин [237, с. 150-152]. И те и другие отклонения в
сочетании с иными особенностями личности могут быть криминальными.
Игнорирование индивидуальных свойств личности правонарушителя в процессе криминологического анализа приводит к упрощению действительного механизма преступного поведения, к искаженному пониманию действия объективных причин преступлений.
Анализируя мотивационную сферу субъектов преступ лений по таким срезам, как "общественное-личное", "социальное и биологическое", "социальное-индиви дуальное", нельзя не заметить того, что криминологи чески значимые сдвиги в мотивационной сфере личнос ти преступников совпадают с особенностями мотивации их преступного поведения. При выборочном исследова нии единичные сравнения показали, что данные совпадения в зависимости от характера изучаемых особенностей составляли 5-8 случаев из 10. При статистическом срав нении за счет взаимопогашения случайных отклонений число совпадений возрастало до 70-75% (рис. 5) и меньше был разброс показателей. Эти данные свидетельствуют о достаточ но полном отражении личности в мотивации преступного поведения. И если, как утверждает К.В. Судаков, "каж- î мотивация строится по принципу доминант" [314, с. 199], э Доминирование мотива чаще всего еще и согласуется направленностью личности. Таким образом, и для '• Зак. 1723 129
правонарушителей справедливо высказывание Д.А. Кик-надзе: "Человек нигде не виден так ясно и так полно, как в мотиве поведения" [143, с. 51]. Несовпадение конкрет-ных побуждений с основной направленностью личности как правило, связано с ситуативностью деяния, случайностью мотивации или особым состоянием субъекта (опьянение, усталость, психическая напряженность и т.п.).
Анализ иерархической структуры потенциальных побуждений личности преступников показал, что по многим измерениям (срезам, плоскостям) она имеет специфические отклонения. Проявляясь по закону больших чисел, отдельные деформации могут и не присутствовать в мотивационной сфере каждого преступника, в то же время их наличие совсем не исключается у лиц, не вступающих в конфликт с уголовным законом. Кри-миногенность отдельных отклонений повышается в сочетании с другими. Изучение этих сочетаний не только подтверждает известное положение о том, что различие между личностью преступника и непреступника заключено в совокупности признаков, но и показывает, что эти признаки сочетаются по определенным закономерностям, задаваемым содержанием криминальной мотивации, и они образуют, выражаясь медицинским языком, своеобразный синдром личности - корыстный, насильственный или иной асоциальной направленности.
Выявленные отклонения можно синтезировать статистически и графически. Их анализ показывает, что моти-вационная сфера личности правонарушителей сдвинута от общественно значимого к личностному, от социальных детерминант к индивидуальным, от объективных к субъективным, от социокультурных к естественным (витальным), от духовных к материальным, от внешних (по отношению к личности) к внутренним, от мотивации
130
пженствования к мотивации влечения, от устойчивых
иентаций к ситуативным, от перспективных к сиюми-утным, от рациональных к эмоциональным, от реальных
мнимым, от главных (для личности) к второстепенным. Совокупность этих сдвигов и образует своеобразный тятистический синдром, т.е. сочетание специфических признаков, характеризующих личность с антисоциальной направленностью.
4. Исследуя общие параметры мотивационной сферы правонарушителей, мы почти не затронули ее исходных элементов, сущности отдельных побуждений. В 50-е годы преходила острая дискуссия о побудительных силах человеческого поведения [74; 295; 336]. Одни авторы связывали их только с потребностями, другие относили к ним интересы, эмоции, требования и иные явления. Последняя позиция приобрела широкое распространение. Однако, судя по статье В.И.Ковалева "К проблеме мотивов", опубликованной в 1981 г., четко отстаивающего потребностный характер мотивов [146], упомянутую дискуссию, видимо, нельзя считать завершенной. Действительно, в основе любой активности человека, в том числе и преступной, лежит какая-либо социально обусловленная нужда, выражающаяся в определенных требованиях человека к условиям жизни, деятельности, службы, досуга, отдыха и т.д. Эти нужды разнообразны. Основными детерминантами были и остаются важнейшие потребности человека, которые играют определяющую роль в его жизни [5, с. 718]. "Никто не может сделать что-нибудь, - отмечали К.Маркс и Ф.Энгельс, - не делая этого вместе с тем ради какой-либо из своих потребно-'• . . " [18, с. 245]. Но потребность, ради которой что-то
:лается, может определять мотив как непосредственно, так и опосредованно.
-этот тезис требует некоторого пояснения. Дело в том,
131
что объяснить генезис многих, нередко тяжких преступлений, совершаемых по мотивам мести, недовольства озлобленности, ревности, обиды, страха, трусости и т.д. путем прямого и непосредственного продолжения тех или иных потребностей субъекта очень трудно. Эта мотивация носит яркий отрицательно эмоциональный характер. А эмоции имеют двойную обусловленность, с одной стороны, потребностями, с другой - ситуацией [79, с. 8]. Причем потребность не просто продолжает себя в эмоции. Последняя является отражением актуальной потребности и возможности ее удовлетворения в конкретной ситуации. Низкая вероятность удовлетворения потребности и ведет к возникновению отрицательной эмоции. И степень ее будет определяться не только силой потребности, но и оценкой вероятности ее удовлетворения [299; 3001. Непосредственным мотивом преступного поведения в таких случаях выступает не сама потребность, а та отрицательная эмоция, которая возникла на ее основе в неблагоприятных условиях ее удовлетворения. Поэтому целью таких преступлений, как правило, является не удовлетворение исходной потребности, а эмоциональная и физическая разрядка сама по себе. Во многих преступлениях она исчерпывается в конкретных насильственных действиях. Причем последние могут адресоваться не только к лицу, непосредственно противодействующему удовлетворению актуальной потребности. Здесь возможен широкий диапазон накоплений, задержек, переносов эмоциональных реакций. Это тонко подмечено Х.Бидструпом в сюжете "Круг замкнулся". Начальник накричал на подчиненного, тот набросился на секретаршу, она напустилась на свою помощницу, последняя ударила швейцара, он пнул ногой собаку, собака укусила начальника. При поверхностном анализе мотивации таких посягательств можно не найти рационально-
132
объяснения и посчитать некоторые деяния безмотивными. Этот термин прочно держится в следственной и судебной практике, хотя в действительности безмотивных преступлений в природе не бывает. Непосредственным мотивом таких деяний, как правило, является отрицательная ситуативная эмоция. Кроме того, эмоциональные характеристики выступают всегда в качестве необходимого компонента любой другой мотивации [287, с. 28]. Поэтому изучение мотивирующей функции эмоций для криминологии имеет важное значение.
Исходя из сказанного, я склоняюсь к тому, что потребили мотивируют преступное поведение не только непосредственно, но и опосредованно, в том числе и через эмоции. И хотя в психологии вопрос о мотивирующей функции эмоций остается спорным [79, с. 10-13], в криминологическом плане представляются продуктивными подходы, рассматривающие эмоции как субъективную форму существования потребностей в качестве внутренних побуждений [284, с. 458-498] или как одну из форм мотивации [203, с. 138-150].
Аналогичные суждения можно высказать и по поводу других непосредственных детерминант преступного поведения, в которых опосредуются те или иные потребности. Поэтому непосредственными побудителями противоправного поведения могут выступать не только потребности, но и интересы, эмоции, чувства, идеалы, убеждения, привычки, сформированные на основе потребностей. "Ближайшее рассмотрение истории, - писал Гегель, - убеждает нас в том, что действия людей вытекают из их потребностей, их страстей, их интересов, их характеров и способностей и притом таким образом, 'о побудительными мотивами в этой драме являются лишь и потребности, страсти, интересы, и лишь они играют главную роль" [90, с. 20].
133
Диапазон побуждений, лежащих в основе преступлений, обобщенных в уголовном законодательстве, следственной и судебной практике, охватывает лишь незначительную часть мотивов человеческого поведения. Это корысть, хулиганские и сексуальные побуждения, недовольство, ложно понятые интересы, месть, зависть ревность, обида, националистические устремления и др Эти видовые мотивации в своих конкретных проявлениях имеют очень широкое разнообразие. Корысть, например, в различных преступных актах может иметь десятки, если не сотни оттенков. О некоторых из них будет сказано при анализе мотивации корыстных преступлений. А если рассматривать мотивы по А.Н. Леонтьеву как "предметы потребностей", то вещная выраженность корысти, как одной из социальных форм материальной потребности, в каждом деянии может быть почти уникальной. Мотивы, будучи составными частями мотива-ционной системы субъектов преступлений, с одной стороны, и непосредственными побуждениями преступного поведения, с другой, связывают личность правонарушителя с мотивацией преступного поведения. Конкретное содержание, удельный вес и место, которое занимает каждое из этих побуждений в структуре других детерминантов личности, являются важнейшими показателями мотивации как системы. Они прямо или косвенно отражают большинство особенностей, сдвигов и отклонений, характерных для мотивации преступного поведения и для мотивационной сферы правонарушителя. С другой стороны, мотивы преступного поведения формируются не в абстракции, а в процессе неоднократного удовлетворения и воспроизводства, в тесной связи с наличным предметным миром, способами его освоения в конкретных условиях жизни и деятельности субъект! Источники человеческой мотивации, - пишет Васи
134
Вичев, - как раз и заключаются в противоречии между потребностями и предметами, которое решается и снова порождается в процессе предметно-преобразующей деятельности [83, с. 1701.
Поэтому одни и те же потребности, интересы, привычки закрепляются в сознании и мотивационной сфере правонарушителей, связываясь с определенным кругом объективно и субъективно доступных предметов, путей, способов и средств их удовлетворения. А последние коррелируют со статусом личности правонарушителя, его социальным и служебным положением, ролевыми фунь'-^ями, образованием, возрастом и другими социальными и демографическими данными, связь которых с преступным поведением обнаруживается лишь на статистическом уровне. Подтверждением этого, например, является относительно стабильное тяготение правонарушителей с определенным социальным статусом к тем или иным группам. Среди правонарушителей одной социальной группы доминируют корыстные побуждения, среди другой - хулиганские и т.д.
Социально-демографическая характеристика преступников реализуется в преступном поведении через множество формальных и неформальных ролей: "начальник", "подчиненный", "инженер", "квалифицированный рабочий", "чернорабочий", "женатый", "холостой", "прогульщик", "пьяница", "судимый" и т.д. А поскольку социальные роли, несущие в себе профессиональную, демографическую или иную социальную обособленность и позицию субъекта, оказывают свое влияние на его поведение, то некоторые роли "чернорабочий", "прогульщик", "пьяница", "судимый" и т.п. в конкретных крими-ологических условиях их существования и окружения как клеймо довлеют в мотивационной сфере этих лиц.
Абсолютизируя это явление, некоторые криминологи
135
В своем "чистом" виде социальные роли отражают безличный, деперсонифицированный характер конкретных общественных отношений, поскольку ролевое поведение человека - это прежде всего его поведение как представителя определенной социальной группы, как выразителя того или иного социального типа. А так как некоторые реальные и условные, формальные и неформальные социальные группы (рецидивистов, наркоманов, алкоголиков, молодых мужчин, торговых работников, малоквалифицированных рабочих, панков, люберов, гопников, футбольных фанатов т.д.) имеют статистически повышенную криминогенность, то это само по себе важно (социологический аспект).
Ролевое поведение правонарушителей реализуется через действия субъектов, включенных в социальную группу и взаимодействующих с ней, которые влияют на него через социально-психологические механизмы заражения, внушения, подражания, моды и принуждения. Именно они чаще всего детерминируют "стадное" преступное поведение несовершеннолетних и молодежи (социально-психологический аспект).
Каждый правонарушитель является носителем множества ролей, которые реализуются через него как конк-
136
тную личность, и поэтому ролевое давление не фаталь-
о а ролевое поведение имеет криминологически значи-
му'ю личностную окраску (психологический аспект). В
том аспекте важную функцию выполняет самосознание
самоопределение личности. Под самоопределившейся личностью в науке понимается субъект, осознавший, что оН хочет (цели, жизненные планы, идеалы), что он есть (свои личностные и физические свойства), что он может (свои возможности, склонности, дарования), что от него ждет общество или группа [290, с. 67].
В соответствии с ожиданиями окружающей среды одни роли "Іребуют" от субъекта примерного поведения, другие "допускают" определенные послабления, "требования" третьих могут находиться в противоречии к первым. Оказываясь в таком межролевом конфликте, правонарушитель отдает предпочтение личностно значимым ролям в ущерб социально значимым, проявляя к ним так называемую ролевую автономность, которая выражается в невыполнении или ненадлежащем исполнении ролевых функций. Но и в этих случаях личность не может вести себя безотносительно к системе своих "социальных ролей"; она может сливаться с ними или противопоставлять себя им, но во всех случаях при определении своего "я" они как бы служат для личности точкой отсчета [155, с. 44].
Исход внутриролевого конфликта выливается в преступление, как отмечает A.M. Яковлев, в случаях, когда: а) требования одной составной части социальной роли противоречат другой; б) возможный выход из такой ситуации заключается в нарушении тех ролевых требований, соблюдение которых обеспечивается уголовно-правовым принуждением; в) санкции как позитивные, так и негативные (экономические, социальные, правовые, моральные), препятствующие такому исходу, либо
137
недостаточны, либо нереальны; г) лицо отчуждено от той части роли, которая охраняется уголовным законом [359 с. 80].
И самое важное для рассматриваемой проблемы - социальные роли иерархичны по своей личностной значимости. И эта иерархия находится в определенном соответствии с иерархией связей и отношений личности, а затем и с иерархией ее ценностных ориентации и исходных побуждений мотивационной сферы. Данный вывод, к которому на основе криминологических наблюдений пришел автор несколько лет назад [210, с. 38], подтверждается исследованиями психологов. Б.Ф. Ломов, например, рассматривая проблемы изучения личности, пишет, что "в анализе потребностей как основы мотивов надо исходить не из абстрактно взятого индивида, а из того, как он включен в систему общественных отношений и каким образом эта система отражается в его (индивидуальной) голове. Чтобы раскрыть мотивационную сферу индивида (ее состав, строение и динамику), необходимо рассмотреть его связи и отношения с другими людьми" [205, с. 12]. Этот вывод подтверждается экспериментально [147, с. 8]. Наблюдаемый иерархический параллелизм в цепи "побуждения- ориентации- роли- связи- отношения", где три последних элемента объективны, а два первых являются их субъективным отражением, закономерен, так как "диалектика вещей создает диалектику идей" [25, с. 178]. Хотя это и не исключает искажений объективного в субъективном. Указанный параллелизм объясняется тем, что каждый человек, в том числе и правонарушитель, со стадии раннего онтогенеза в процессе своей многообразной деятельности включается (втягивается) в систему реальных, рядом с ним существующих, общественных отношений, связей и ролей, которые сложились до него и независимо от его воли. Они по свое-
138
му
подобию определяют и формируют его личность, структурируют его потребностно-мотивационную сферу, обусловливают его социальные позиции и ориентации. Поэтому комплексное криминологическое изучение социальных ролей правонарушителей - это одновременно и изучение мотивационной сферы их личности.
Показателен в этом отношении азербайджанский художественный фильм "Мерзавец", в котором честный, скромный и добрый работник Хаттам, поднимаясь по служебной лестнице, постепенно становится мерзавцем. В своей деятельности он терпел неудачи до тех пор, пока не стэп действовать как все, как требовала от него его ролевая принадлежность, т.е. пока он не интегрировался с системой преступных отношений.
Таким образом, к каким бы связям и отношениям личности преступника с окружающей действительностью мы ни выходили, они так или иначе приводят нас к его мотивационной сфере, к структуре его доминирующих побуждений, в которых интегрируется абсолютное большинство криминологически значимых явлений и процессов9.
5. Завершая рассмотрение мотивационной сферы правонарушителей, нельзя обойти психологические свойства их личности (интеллектуальные, эмоциональные и волевые), психологические особенности (тип нервной системы, темперамент, характер, способности) и процессы (восприятие, память, мышление и воображение), которые накладывают неповторимый отпечаток на структуру
"Личность характеризуется не только тем, чего она хочет,
чему стремится, но и тем, что она может" [204, с. 324]. Социаль-
е и индивидуальные возможности личности имеют определен-
1 криминологическое значение, но рассмотрение этого вопроса
:ходит за пределы данной работы.
139
исходных побуждений и особенно на динамику процесса мотивации преступного поведения. Недостаточное интеллектуальное развитие, слабое предвидение послед, ствий своего поведения, эмоциональная неустойчивость неуравновешенность, недостаточная способность сознательно регулировать свое поведение в экстремальных условиях, а также отрицательные характерологические черты (недисциплинированность, легкомыслие, агрессивность и др.) в той или иной мере свойственны некоторым группам преступников. При анализе характера личности преступников нельзя не видеть наличие у них тех иных акцентуаций, выражающихся в чрезмерном усилении отдельных характерологических черт и проявляющихся в избирательной уязвимости личности по отношению к определенного рода психогенным криминогенным воздействиям. Некоторые типы акцентуаций характера, такие, как" шизоидный (замкнутость, эмоциональная холодность, отсутствие сострадания), параноидный (повышенная раздражительность, эффективность, болезненная обидчивость и подозрительность), эпилептоидный (конфликтность, импульсивность и слабая управляемость поведением), имеют заметное криминологическое значение. Связь различных свойств и акцентуаций с преступным поведением, как правило, опосредуется через социальную ориентацию личности правонарушителя, через мотивацию преступного поведения, через их деформации.
Ни один из типов нервной системы, представляющих собой различные комбинации силы, уравновешенности и подвижности нервных процессов, не обладает каким-либо социальным превосходством перед другими, хотя каждая система с психофизиологической или медицинской точек зрения имеет и положительные и отрицательные
140
стороны [254; 255; 326; с. 421-422]. Данные особенности -не психофизиологическая предрасположенность к со-ершению преступлений одних лиц по сравнению с уГИМи, не разные степени психофизиологического совершенства человека, не "хорошие" или "плохие" свойства людей с точки зрения морально-правовых взглядов, а главным образом различные способы уравновешивания организма со средой.
Свойства нервной системы являются физиологической основой темперамента, означающего по И.П. Павлову самую основную характеристику нервной системы, которая кладет ту или иную печать на все поведение человека [265, с. 275]. Быстрое охлаждение к делу, если оно стало неинтересным (у сангвиника), невыдержанность, вспыльчивость, эффективность (у холерика), медленное включение в новую работу, медленное переключение с одной работы на другую, медленное приспособление к новой обстановке (у флегматика), быстрая утомляемость, подавленность, растерянность при неудаче, личная ранимость (у меланхолика) биологически обусловлены, но они не предопределяют отклоняющегося поведения. Индивидуальные особенности психики человека, его устойчивые психодинамические свойства не являются причиной юридически значимого поведения, они лишь участвуют в формировании способов его осуществления, предопределяют его динамическую характеристику, включаясь в генезис преступного поведения через мотивационную сферу и конкретную мотивацию на уровне механизмов, посредством которых реализуется система отношений индивида с миром. По мнению В.М. Русалова, "темперамент - это психобиологическая категория, охватывающая лишь формальные аспекты поведения, в то время как личность - социо-
141
биологическая категория, охватывающая все богатств содержательных характеристик поведения человека" [288, с. 12].
В КрИМИНОЛОГИЧеСКОМ ПЛане Определенного ВНИМд
ния заслуживают олигофрены, психопаты и друГИе аномальные лица, которые, характеризуясь интеллекту-альной, эмоциональной или волевой неполноценностью коррелируют с определенными типами мотивации' целеполагания и поведения [199; 200, с. 25-26], в том числе и преступного.
Среди лиц, совершивших убийства, тяжкие телесные повреждения, кражи, грабежи, разбои и занимающихся бродяжничеством, удельный вес психически аномальных составляет около 30%, а вместе с больными алкоголизмом - более 60%; в числе осужденных за умышленное убийство этот показатель еще выше (до 72%) [51, с. 13, 56]. Тогда как среди всего населения доля этих больных не превышает 5%, около 1/3 которых состоят на активном учете.
Исследование мотивации преступного поведения психопатических личностей, проведенное В.В. Гульда-ном, показало, что криминогенность психопатов "связана не с психопатией как клиническим понятием, а с направленностью личности, определяющей социальное значение такого явления, как психопатическая самоактуализация. . . Риск совершения преступных действий психопатической личностью может быть повышен, но при отсутствии социально приемлемых форм самоактуализации" [161, с. 250]. В условиях дефицита правомерных форм саморелизации и самоутверждения в нашем обществе для различных групп и слоев населения (а у лиц с пограничным состоянием и особенно у психопатов эта мотивация ничуть не меньше, если не больше) криминогенность данного фактора заметно повышается.
142
Изучение эмоциональных состоянии психопатов л куЛРявцевым> кР°ме того, показало наличие у них Аномального аффекта", который занимает срединное а т между патологическим и физиологическим аффек-\ рассматриваемый аффект психопатов, не исключая меняемости, характеризуется патологически измененными закономерностями развития, аномальными механизмами развития, аномальными механизмами течения, нарушениями эмоциональной и мотивационной сферы. В состоянии аффекта у психопатов сужается сознание. Их восприятие становится избирательно фрагментарным, утрачивает одновременность, приобретает иллюзорный характер, а поведение делается стереотипным, включающим в себя двигательные автоматизмы и штампы. "Результаты анализа особенностей возникновения, развития, течения и феноменологии аффективных реакций у психопатических личностей, - пишет он, - указывают на количественно и качественно отличное, существенно более выраженное, чем в норме у здоровых, отрицательное влияние эмоциональной напряженности на сознание, отражение и регуляцию деятельности, поведения таких лиц" [177, с. 114-115].
На мотивации поведения могут отражаться и физические уродства. Поэтому, как правильно пишет Н.А. Стручков, "от личности преступника, со всеми ее биологическими и психологическими особенностями, нужно не отмахиваться, а выяснять их роль в формировании мотивов поведения людей" [312, с. 111]. В область криминологии различные особенности индивида вторгаются лишь тогда, когда через систему общественных отношений специфическим образом деформируют мотивационную сферу личности или способствуют мотивационному процессу преступного поведения. "Личность человека, - пишет психофизиолог П.В. Симонов, - определяется прежде
143
всего совокупностью и иерархией его потребностей (мотивов). Особенности эмоционального реагирования и темперамент, не говоря уже о так называемых частных свойствах нервной системы (сенсорика, память, програм, мирование и реализация действий), имеют второстепенное значение" [300, с. 128].
Подытожим сказанное. Мотивационная сфера правонарушителей существенно отличается от мотивационной сферы правопослушных граждан. По среднестатистическим данным система исходных побуждений правонарушителей уже по кругу и беднее по содержанию. Степень иерархизации побуждений у абсолютного большинства правонарушителей (за исключением лиц с устойчивой антисоциальной направленностью) является низкой. Характеристика доминирующих побуждений, как правило, сдвинута к личностному, индивидуальному, субъективному, сиюминутному, эмоциональному, мнимому, второстепенному. Иерархии главных побуждений, ориентации, ролей, связей и отношений свойствен определенный параллелизм, который, видимо, имеет не только статистический, корреляционный характер, отражающий их связи на момент совершения преступления, но и динамический, ковариационный, свидетельствующий о их совместном изменении в процессе жизни и деятельности субъектов. Характер мотивации преступного поведения в значительной мере является прямым продолжением доминант мотивационной сферы правонарушителей.
144
w
МОТИВАЦИЯ ПРОТИВОПРАВНОГО ПОВЕДЕНИЯ КАК СУБЪЕКТИВНОЕ ОТРАЖЕНИЕ ОБЪЕКТИВНЫХ ПРИЧИН
І Исследование мотивации уголовно наказуемых ний в качестве специфической формы психического тпажения криминогенных влияний подводит нас к исто-ам преступного поведения, его главным и определяющим причинам, коренящимся в социальных условиях жизни и деятельности субъекта. Следовательно, речь здесь пойдет о внешних условиях мотивации преступного поведения, включающих в себя социологический (соцчя пьно-экономический, организационно-управленческий и идейно-воспитательный) и социально-психологический уровни. Их рассмотрение завершит криминологический анализ мотивации преступного поведения как системы.
Исследование мотивации преступного поведения в качестве субъективного отражения объективных явле ний и процессов не противоречит причинности и не под меняет ее, поскольку, устанавливая генетическую и содержательную связь причинности и отражения, не следует их отождествлять. Причинные связи, хотя и необходимы, но недостаточны для понимания отражения [157, с. 12]. Отражение является процессом всеобщим, через него осуществляются всеобщая связь и взаимодей ствие явлений в мире, в том числе и причинная генети ческая связь. В природе и обществе существует бесконеч ное множество конкретных форм отражения: неоргани ческих (механических, физических, химических) и органических (биологических, психических, социаль ных). На всех этих уровнях существует и причинность, как одна из форм всеобщей связи явлений, но связи каузальной. Таким образом, причинность и отражение, будучи механизмами всеобщей связи явлений, не тож ественны между собой. Применительно к нашей проб- 10- Зак. 1723 145
леме первая отвечает на вопрос о причинах мотиващ,н преступного поведения, а второе - о свойствах личности правонарушителя в субъективной форме, в форме мотц. вации отражать объективные причины преступного поведения. В то же время мотивация преступного поведения не может рассматриваться вне причинно-следственных связей. Отступление от этого открывает путь субъективизму.
Согласно материалистическому пониманию, любое поведение человека, в том числе и преступное, причинно обусловлено. И эти причины заключены не в самом субъекте, а в тех общественных отношениях, в которые он включается в процессе своей жизни и деятельности. Разработка проблем причинности в криминологии предпринятая В.Н. Кудрявцевым, показала, что причинная зависимость преступного поведения от социальных условий многозначна и вероятностна. Она регистрируется лишь на статистическом уровне. Связь между криминогенными явлениями и правонарушителем носит информационный характер [166, с. 8-9]. А поскольку причины преступления "растворены" в общей массе информации, получаемой личностью в процессе жизни и деятельности, и "распределены" во времени и пространстве, то действие той или иной причины можно обнаружить лишь в большой массе случаев, на основе закона больших чисел и теории вероятностей. Это приближает криминологию к таким наукам, как статистическая механика или статистическая физика, изучающим макроскопические системы с огромным количеством элементов, начальные координаты и другие параметры которых известны, а условия, от которых они зависят, постоянно меняются.
Однако если в естественных науках неоднозначность и вероятностность последующих соотношений изучаемых
146
осистем связаны с их незамкнутостью, множествен-13 тью и изменчивостью условий и т.д., то в кримино-*° и в круг дестабилизирующих моментов входит еще и тсшая форма отражения объективного мира - сознание бъекта, которое, по меткому определению В.И. Ленина, »«е только отражает мир, но и творит его" [25, с. 194]. Это бстоятельство существенно осложняет исследование ^пичинности человеческого поведения вообще и преступ-ого поведения в частности. Современные методы пока не позволяют уловить и в строгой научной форме описать глубинные закономерности субъективного аспекта мотивации, множественные искажения объекта в субъективном образе, способность человеческого сознания к опережающему отражению действительности и т.п. Эта трудность заключена не в том, что причинность, как центральное ядро детерминизма, не в состоянии охватить субъективные явления, и тем более не в толковании субъективного как беспричинного или надпричинного. "Человеческие понятия субъективны в своей абстрактности, оторванности, но объективны в целом, в процессе, в итоге, в тенденции, в источнике" [25, с. 190]. Указанная сложность связана с ограниченными возможностями отдельных наук в исследовании такого сложного явления, как мотивация преступного поведения.
В советской криминологической литературе, например, обоснованно считается, что криминогенные факторы воздействуют на сознание правонарушителя информационным путем. Но мотивацию, как субъективное отражение объективных причин, нельзя уложить в рамки информации. Между отражением и информацией имеется известное сходство, но не абсолютное тождество [156, с.421]. "Этот момент связи между информационным процессом и психическим отражательным процессом, -замечает болгарский академик Т. Павлов, - еще недоста-
147
точно исследован современными физиологами, психологами и гносеологами. И все же диалектическое единство остается фактом, который подтверждается тем, что информация как информация не содержит в себе никаких элементов или признаков субъективности, в то время как психический образ или сознание - это не просто образ, а именно субъективный образ объективно реальных вещей" [194, с. 18]. П.К. Анохин, достигший значительных результатов в исследовании психического отражения через информационные процессы, писал, что момент превращения последних кодов внешнего мира в субъективный образ остается малоизученным, "крепким орешком" [194, с. 121].
Аргументированное мнение различных специалистов о том, что информационные процессы лишь в связи и в диалектическом единстве с психическим отражением формируют субъективный образ объективного мира, имеет существенное значение для углубления понятия причинности в криминологии. Это особенно важно в решении проблемы мотиации преступного поведения, как субъективного отражения объективных причин и условий. Ибо "субъективность", хотя и отражает реальность, но далеко не соответствует ей. Поэтому глубокое криминологическое исследование субъективного аспекта преступления и в настоящее время является задачей чрезвычайной трудности, хотя современная наука достаточно точно определила контуры этой проблемы - социально детерминированная сознательная человеческая деятельность. Социологизация и биологизация преступного поведения связаны с поиском жестких прямых корреляций преступления с условиями социальной среды или с природными особенностями преступника. И "теория среды", и "теория наследственности" превращают человека в послушную марионетку, только в одном случае
148
естко зависящую от внешних условий, а в другом - от «утренних. Сближение этих позиций ничего не изменя-в поскольку проблема лежит не посредине, а на новом и более высоком уровне их диалектического единства - в сознательной человеческой деятельности, где в рамках социального детерминизма нет места ни социальной, ни природной предопределенности (фатальности) к совершению преступлений. А сознание человека возникает в процессе социальной деятельности. Природные предпосылки служат лишь материальной основой, на которой возникает и формируется сознание, но вне общества эти предпосылки не реализуются.
Истории известно множество случаев, когда биологически полноценных детей, выросших среди животных, невозможно было вернуть к человеческой жизни и даже обучить их элементарным человеческим навыкам. В то же время сознание человека - не прямая проекция среды. Из этого делается ошибочный вывод о завышенной оценке одной из ее частей, а именно воспитания и особенно целенаправленного (читай: нравоучительного, наставительного, назидательного). На этой основе в нашей стране допущены непоправимые педагогические ошибки в социализации подрастающих поколений, которая до 70-х годов практически игнорировалась и полностью охватывалась "целенаправленным коммунистическим воспитанием". В этом одна из причин кризиса в нашей педагогике. Однако реставрационные попытки все свести к хорошему воспитанию продолжаются.
В статье "О хлебе насущном и пище духовной" М. Антонов в "Правде" (1988. 28 авг.) пишет: "Теория среды, позволяющая оправдывать любые преступления стечением внешних обстоятельств, находится в полном противоречии с нравственным опытом человечества. Воспитан-
149
ный человек (автор не уточняет: кем и как. - В.Л.) „ последнего вздоха должен оставаться человеком, вс вокруг квартального Рыжова из рассказа Н. Лескова "Однодум" воровали и брали взятки, а он, получая оклад много ниже прожиточного минимума, не воровал и взятки не брал. И сейчас неграмотная бабушка, наставляющая внука-школьника: "Другие воруют, а ты не воруй", в нравственном отношении выше тех, кто стоит на позициях "теории среды".
С точки зрения морали и права эти суждения верны. Человек, если он вменяем, всегда ответствен за свое поведение. Он не может ссылаться в свое полное оправдание на плохое поведение других или на плохую среду своей жизни и деятельности. С позиций же социального детерминизма противопоставление воспитания среде некорректно. Поэтому наряду с нравственным опытом истории автору следовало бы проанализировать 70-летний опыт дидактического формирования нового человека в нашей стране.
Человека воспитывают не только и не столько наставления высоконравственной неграмотной бабушки сколько вся жизнь на всем ее протяжении. На какую почву, внутреннюю и внешнюю, упадут слова бабушки? Вот в чем вопрос. А внутренняя и внешняя почва - это среда личности, только в одном случае интериоризи-рованная и переплавленная, в другом еще полностью не освоенная. Автор "Даты Туташхиа" Ч. Амирэджиби писал: "Если ты видишь плохого человека, не спеши бороться против него, бороться нужно против обстоятельств, которые сделали его плохим". Именно поэтому причины и условия, способствовавшие совершению преступления, могут существенно повлиять на уголовную ответственность преступника.
2. Рассмотрение мотивации преступного поведения в
150
стве субъективного образа объективного мира требу-3 освещения по крайней мере трех важнейших момен-s „. І) можно ли считать мотивацию как систему в Т ячестве специфической формы субъективного отраже-ия криминогенных влияний; 2) каким образом отражаются в мотивации причины и условия преступления; 3) какие социальные явления и процессы находят отражение в мотивации преступного поведения.
Итак, можно ли рассматривать мотивацию преступного поведения как специфическую форму отражения крими-ноге'<яых факторов? Как соответствующие формы отражения действительности исследуются инстинкты, рефлексы, ощущения, восприятия, эмоции, чувства, потребности, интересы, представления, понятия, взгляды, побуждения, цели, память, мышление, воля и т.д. [117, с. 38-39; 194, с. 109-188; 268, с. 50-56; 300, с. 7; 348, с. 4; 249, с. 148-149], т.е. практически весь субъективный мир человека. Следовательно, все элементы мотивации: исходные побуждения (потребности, интересы, чувства, привычки, взгляды, убеждения и др.), мотивы, цели, выбор путей, прогноз, решение и т.д., взятые в отдельности и в совокупности в виде образуемой ими целостной системы, можно рассматривать как специфические субъективные единицы отражения объективных условий жизни и деятельности правонарушителя. Как точно заметил И.М. Сеченов, "тождеству чувственных знаков от внешних предметов должно соответствовать тождество реальностей, сходству знаков - сходство реальностей и, наконец, разнице знаков - разница в действительности" [297, с. 469].
Мотивация преступного поведения как система является комплексным интегральным феноменом. В социальной среде, которая в ней отражается, мы не находим целостного явления, хотя бы в основных чертах могу-
151
щего быть оригиналом данного субъективного образа тогда как ее отдельные элементы - потребности, цели пути их достижения могут иметь в социальной жизни соответствующие аналоги. Некоторые из них даны субъекту в восприятии, другие - в эмоциях, третьи - в понятиях, четвертые формируются в процессе его мыслительной деятельности. Следовательно, синтетичность отраженного предполагает синтетичность отражающего. С.Л. Рубинштейн писал, что "мотивационное значение приобретает каждое отраженное человеком явление. . . Поэтому мотивация заключена не только в чувствах и т.д., но и в каждом звене процесса отражения, поскольку оно всегда заключает в себе и побудительный компонент" [282, с. 369-370]. Криминологами давно установлено, что причины и условия преступления диффузно растворены в позитивной социальной действительности нашего общества. Вплетаясь в отношения субъекта, они отражаются в его сознании (подсознании) и постепенно, чаще всего стихийно, но избирательно синтезируются, интегрируются, обобщаются и систематизируются в его памяти. Такая стихийная подготовка к преступлению, как правило, является продолжительной. На каком-то этапе, когда информация о них достигает некой критической массы, под воздействием той же социальной среды (нередко это бывает в сложной ситуации) разрозненные криминогенные вкрапления, интериоризированные субъектом, формируются в более или менее целостный субъективный образ преступного поведения. Он представляет собой логическое, оценочное обобщение отраженного, подведенное под удовлетворение актуальной потребности. Именно поэтому отличительной чертой мотивации как комплексного и многопланового отражения криминогенной действительности следует признать ее актирный характер. Она не пассивно отражает окружающий
152
в° всей его многозначности, а в плане активного избирательного освоения и приспособления для удовлет-0орения потребностей субъекта.
Каков же механизм отражения причин и условий в мотивации преступного отражения? В соответствии с известными замечаниями В.И. Ленина, человеческое отражение "...не простое, не непосредственное, не цельное, а процесс ряда абстракций, формирования, образования понятий...", которое охватывает объективные закономерности "условно, приблизительно" [25, с 164]." Изображение движения мыслью, - писал он, -er-ть всегда огрубление, омертвение" [25, с. 2331. Человеческое отражение, будучи осознанным, абстрактным, опосредованным через понятия, мышление, языковые выражения, зависимым от деятельности человека и субъективным, существенно отличается от всех других видов отражения. Механизм этого отражения своеобразен.
Взяв за основу разработанные в философской литературе признаки человеческого социального отражения, можно констатировать, что оно: а) не моментально, а постепенно и дискретно; отраженное отстает от отражаемого во времени и пространстве; б) не непосредственно, а опосредованно; между отражаемым объектом и отражающим субъектом вплетается множество других явлений и процессов, в том числе философские, научные, правовые, нравственные, религиозные, эстетические понятия и представления, официальное общественное мнение, мнение референтной группы и т.д.; в) не полно, а частично и фрагментарно, поскольку отражается постепенно и с личностных избирательно "заинтересованных" позиций. П.К. Анохин, раскрывая влияние личностной значимости ja отражение параметров чайной чашки, образно писал: Если мы испытываем сильную жажду, то ведущим ее параметром будет емкость, если же мы покупаем чашку
153
для преподнесения ее в качестве подарка, то ее форма антикварность и другие параметры приобретают главнейшее значение" [194, с. 114]; г) не пассивно, а активно й относительно самостоятельно с обратным воздействием на объект отражения, в результате чего объект и субъект взаимодействуют; д) не натурально, а модифицирование, с определенными отклонениями, несоответствиями деформациями и опережением отражаемой реальности' е) не однозначно, а вариативно. "... Субъективное отражение не может не быть вариативным. Вариативность изменчивость - это его существенная характеристика, вытекающая из самой его отражательной природы" [204, с. 108]; ж) не безлично, а нормативно и оценочно, субъективно и индивидуально, чем собственно и обусловлена неполнота, частичность, фрагментарность и модифициро-.нность человеческого отражения; з) не поверхностно, а сущностно, поэтому оно по своему содержанию является глубоким, познавательным, обобщающим, где отбрасывается все то, что кажется случайным, побочным и несущественным с точки зрения данного субъекта. Но эта "кажимость" может быть ошибочной, поэтому вполне допустимо, когда за случайное принимается закономерное и "вместе с водой выплескивается ребенок".
Одно лишь перечисление данных особенностей показывает, как тонка, хрупка и сложна высшая форма отражения действительности. Обладая с точки зрения гносеологии реальной способностью познать глубинную сущность природных и социальных явлений, человек в своем конкретном воплощении имеет большое множество "возможностей" впасть в ошибку, ввести самого себя в заблуждение. Некоторые из этих заблуждений ъ совокупности с объективными криминогенными явлениями могут способствовать формированию ошибок в выборе целей, путей их достижения, вероятностном прогнозе и
154
нятии решения, в этом плане, говоря словами А.П. Че-а> "субъективность - ужасная вещь" [341, с. 15].
В чем же заключаются источники субъективности пси-еского отражения действительности? Интересное бъяснение этого явления дает В.К. Вилюнас. Он предполагает, что объекты в сознании человека отражаются с
которой различной "непознавательной" окраской эмоционального происхождения. "Добавляясь к отражаемому содержанию и выражая специфическое отношение к нему субъекта, оценивающие и побуждающие переживания вместе противостоят познанию как субъективный полюс отражения, как пассивная и активная форма пристрастности, как модификации или способы идеального существования вещей в индивидуальном сознании" [78, с. 55].
Нет сомнения в том, что эмоциональные переживания вносят существенный вклад в субъективность отражения. Однако они, как убедительно доказал П.В. Симонов, находятся в прямой зависимости от потребностей [300, с. 24], а последние, по свидетельству А.Н. Леонтьева, являются порождением человеческих деятельностей [196, с. 188-189]. Проанализировав различные точки зрения о психическом отражении, Г.Х. Ыингаров констатирует: "... отражение в той или иной степени вопроиз-водит особенности отражаемого предмета, и это воспроизведение совершается исключительно при посредстве особенностей отражающегося тела". Однако этого недостаточно, пишет он, для понимания такого сложного и чрезвычайно важного явления, как психическое отражение. Необходим анализ объекта и субъекта в рамках единого целого, в котором они взаимодействуют между собой через информационные и отражательные процессы [348, с. 13-15].
Таким образом, источники субъективности лежат в
155
особенностях отражающего субъекта, взаимодействующего с объектом. Опираясь на ленинское положение о трехчленной структуре человеческого отражения (природа, мозг, понятие) [25, с. 164], Л. Живкович сводит эти источники к трем группам особенностей: а) нервно-мозговой системы; б) индивида; в) общественного развития. "Мозг, индивид, история - это. . . три источника человеческой субъективности, - пишет он, - которые, кажд-лй по себе и все вместе, дают этой субъективности ее определенные специфические признаки (психологические, индивидуальные и социально-исторические)" [117, с. 39).
Не углубляясь в сущность всех источников, коснемся лишь индивида, а точнее личности преступника. Отражение действительности им производится в процессе его деятельности, направленной на удовлетворение потребностей. Следовательно, любое отражение, преломляясь через его психику, непременно проходит обязательный фильтр мотивационной сферы. Ее иерархическая структура и накладывает печать смыслов на любое формируемое отражение. К. Маркс писал, что «... человек, накладывая на известные предметы внешнего мира. . . штемпель "благ", все более и более сравнивает эти "блага" между собой и ставит их в известный ряд сообразно иерархии своих потребностей, т.е., если угодно, "измеряет их"» [8, с. 382]. Но мотивационная сфера, представляющая иерархическую структуру потребностей, сама является отражением иерархии объективных общественных отношений, связей и ролей субъекта.
Судебные процессы 80-х годов над именитыми преступниками, которые занимали высокие партийные и государственные посты, вскрывают антагонистическое рассогласование между их идеологической риторикой и повседневной криминальной мотивацией. Некоторые пытаются это представить как "отслоение" психологии
156
і
>
не
ТЫ
человека от передовой идеологии [43, с. 191]. Такие утверждения - привычный идеологический штамп. Они никак не согласуются с закономерностями психического отражения. В данном случае "отслоилась" не психология от идеологии, а идеология - от реальной жизни. Поэтому глубинные причины такого рассогласования надо искать не в психологии именитых преступников (они "продук-
:" своего времени), а в многолетних извращениях действительности, в догматичности идеологических трафаретов, в оторванности идеологии от объективных закономерностей и диалектики жизни. В этих условиях идеология стала не выразителем дум передовых людей, а ширмой эгоизма, корыстолюбия и карьеризма. Она стала своеобразной религией.
Таким образом, в конечном итоге все источники субъективности отражения лежат в предшествующих влияниях социальной среды. А если субъективность отражения не выпадает из сферы социальной обусловленности, то она может изучаться хотя бы на статистическом уровне, и главная трудность состоит лишь в разработке удовлетворительных методик. Изучение субъективности помогло бы уяснить одно из важных условий многозначности и вероятности причинных связей в криминологии и выявить некоторые закономерности субъективного формирования мотивации, ибо когда мы анализируем индивидуальный преступный акт, совершенный конкретным лицом, субъективная характеристика мотивации является для нас объективным фактом, с которым нельзя не считаться. Вопрос изучения закономерностей субъективного отражения объективных причин осложняется еще и тем, что некоторые элементы мотивации преступного поведения, особенно ее исходные побуждения, как мы об этом уже говорили, далеко не всегда осознаются преступником. Неосознаваемое (подсознательное, бес-
157
сознательное) и осознаваемое, по мысли Б.Ф. Ломова, являются разными уровнями субъективного, психического отражения и они как таковые подчиняются объективным законам. Задача состоит в том, считает он, чтобы вскрыть эти законы, т.е. выявить, когда, как и при каких условиях возникает осознаваемое и неосознаваемое отражение реальной действительности [204, с. 119]. Таким образом, и в этом случае не должно быть места для мистицизма и агностицизма. Есть достаточные основания полагать, что самые глубинные моменты криминальной мотивации возникают и формируются на основе объективных закономерностей, которые могут быть познаны и изучены криминологами в содружестве с психологами, психофизиологами и представителями других наук.
Какие же социальные явления и процессы находят отражение в мотивации преступного поведения? Наличие у человека разносторонних форм отражения действительности позволяет ему отражать объективную реальность как непосредственно, так и опосредуясь через общение и другие средства информации. И в этом отношении правонарушители в своей потенции не имеют никаких отличий от неправонарушителей. Хотя мы и не исключаем случаи "неразвитой субъективности" или "примитивного интеллекта" как результат природных и социальных условий.
В мотивации преступного поведения могут отражаться базисные и надстроечные явления и процессы нашего общества, ближайшее окружение и личность самого правонарушителя, их прошлое, настоящее и будущее, но не абсолютно, а только в той мере, в какой они прямо или косвенно включены в отношения субъекта. К. Маркс и Ф. Энгельс писали: "Сознание (das Bewuptsein) никогда не может быть чем-либо иным, как осознанным бытием (das bewuftte Sein) a бытие людей есть реальный процесс их жизни" [18, с. 25].
158
3. Главными факторами в структуре объективных причин формирования мотивации преступного поведения всегда были негативные стороны социально-экономических явлений. М.М. Бабаев и А.С. Шляпочников определяют их, как "исторически изменчивый комплекс отрицательных явлений, связанных с процессами производства, обмена, распределения и потребления материальных продуктов, а также противоречия в различных сферах жизнедеятельности людей (труд, быт, досуг, общественная деятельность), порождаемые взаимодействия указанных отрицательных явлений с материальными потребностями общества, отдельных социальных групп индивидов" [59, с. 62]. Во всяком обществе эти факторы играют ведущую роль по отношению к другим общественным явлениям.
В годы перестройки, особенно в 1988-1990 гг., ощутимо обнажились социально-экономические детерминанты преступности: жестокий экономический кризис, выразившийся в стагнации производства, растущей фактической безработице, инфляции, дефиците товаров и общей массы неотоваренных денег у населения; экономическое расслоение народа, ведущее к появлению миллионеров и углублению бедности низкооплачиваемых групп населения; удержание незаслуженных привилегий бюрократией, которая путем отчаянного сопротивления и прямого саботажа стремится ухудшить социально-экономическое положение страны, чтобы доказать необходимость своего существования, заметно коррелируют с беспрецедентным ростом опасных антиобщественных посягательств корыстной, насильственно-эгоистической, анархической, националистической направленности.
Эти корреляции опосредуются через политику, идеологию, мораль, традиции, взгляды, привычки, мнения, оценки людей, непосредственные условия их существо-
159
вания и деятельности. На каждом уровне социального отражения, идеологического, политического, морального, социально-психологического и индивидуально-психологического плана есть не только элементы опосредования, но и непосредственности. Названные пласты социального отражения за последние годы пришли в движение, рас-согласовались, подвергаются спешному критическому переосмыслению и даже отвержению. Неустойчивость механизма социального отражения вносит дополнительные криминологически значимые искажения в субъективное восприятие деформированного бытия.
Указанные искажения могут не только существенно усиливать криминогенную суть объективных причин социально-экономического характера, но и извращать их позитивное содержание, выливаясь в мотивацию преступного поведения. Социально-экономические явления открываются субъекту преступления через противоречия свойств его мотивационной сферы с требованиями окружающей действительности, его потребностей и возможностей, его целей и средств их достижения. И в этих противоречиях в субъективной форме отражаются объективные противоречия общественного развития, с которыми связано человеческое поведение любой социальной направленности. С противоречиями, существующими в обществе, советские криминологи [121, с. 57; 134, с. 61; 166, с. 74; 180, с. 33-117; 310, с. 103 и др.] связывают существование преступности как социального явления.
К объективным причинам культурного характера, которые отражаются в мотивации преступного поведения, относят недостаточную общую и правовую культуру, культуру быта, досуга и человеческих отношений, социальную и правовую незрелость, невысокую сознательность отдельных слоев населения, пороки и недостатки
160
воспитания и обучения. Эти негативные стороны общественного сознания представляют собой следующий уровень причин преступного поведения. Они в основе своей определяются явлениями социально-экономического характера. Но отражая их, они обладают относительной самостоятельностью и развиваются по своим собственным законам. Идеология, политика, право, нравственность, взаимно дополняя друг друга, имеют свои углы отражения реальной действительности, свои критерии, свои нормы, законы собственного развития и отражения бытия. Не углубляясь в эти проблемы, скажем лишь, что в криминологическом плане особое значение приобретает степень соответствия идеологических, политических, правовых, нравственных норм, оценок, взглядов, официально принятых в обществе и реально существующих в определенной групповой среде.
Раздвоенность официальных и житейских представлений, обусловленная насильственно насаждаемой догматической теорией "чистого" социализма, на протяжении последних 60 лет существенно подорвала нравственно-правовые устои общества [340]. К сожалению, даже на шестом году перестройки разрыв между словом и делом руководителей не уменьшается. По опросам социологов 46% респондентов считают, что этот разрыв не только не сократился, но и возрастает.
В структуру здорового критического анализа нашей истории нередко вплетается циничное отвержение всего социалистического прошлого, зачеркивающее жизнь и деятельность (в том числе и продуктивную) нескольких поколений. В принципе все это уже было. Только сейчас мы начинаем осознавать культурные и нравственные по тери от всеобщего разрушения царского прошлого, в том числе и великой самобытной и многонациональной куль туры. Ныне снова складывается недифференцированный П. Зак. 1723 161
стереотип "проклятого прошлого". Поэтому не случайно распространенным рефреном среди значительной части нашей молодежи стал риторический вопрос: "За что любить такую страну?!" Смута и растерянность в душах современной молодежи нашей страны - фактор криминогенный и долговременный.
В мотивации преступного поведения, как правило, находят отражение противоречия между словом и делом, между должным и сущим. Особое значение здесь приобретает противоречие между нормами закона как возможностью правового бытия и правоприменительной деятельностью как правовой реальностью. На наш взгляд, именно это противоречие главным образом формирует дефекты правового сознания как причины совершения преступлений, на что в свое время обратили внимание криминологов И.И. Карпец и А.Р. Ратинов [136, с. 47].
Криминогенная роль данного противоречия существенно повышается в условиях, когда нижестоящие субъекты власти отвергают действующие законы, когда идет самозахват общей собственности, когда сами законодатели больше ориентируются на целесообразность, чем на законность, когда пренебрежение к старому законодательству стало генерализованным, а правовой нигилизм - нормой. В огромном количестве еще действующих правовых актов есть нормы устаревшие, нормы, связанные с излишней регламентацией ("зарегулиро-ванностыо"), нормы с неправильно выбранным объектом правовой охраны, нормы, реальное выполнение которых не может быть соответствующим образом обеспечено, нормы, противоречащие конституционным принципам, общечеловеческим ценностям и др., о чем в последние годы идет обстоятельный разговор на страницах нашей печати.
Следовательно, в мотивации преступного поведения
162
могут отражаться различные недостатки правотворческой и правоприменительной деятельности или различные факторы, снижающие доверие к нормам права и их эффективность.
Следующим уровнем отражения объективных причин, ближе всего стоящих к мотивации преступного поведения и представляющих собой, по мнению Н.Ф. Кузнецовой и С.С. Остроумова, специфическую причину преступности, является социапьно-психологический[Ш, с. 108]10. Отрицательные взгляды, традиции, привычки, отражая "по вертикали" базисные и надстроечные явления, а "по горизонтали" - психологию прошлых и настоящих поколений, непосредственно воспроизводятся в мотивации преступного поведения. Усваиваются они субъектами преступления стихийно, в процессе их деятельности и социализации через непосредственное наблюдение и общение с людьми, где решающую роль играют групповое мнение, приспособление, внушение, подражание, мода, конформизм, взаимное психологическое "заражение" определенными настроениями. "...Для конкретной личности организация процессов производства, распределения, потребления, социальные инстанции, нормы, правила, формы общественного сознания и т.д. существуют в действиях других людей по отношению к ней и в ее собственных действиях по отношению к другим людям" [204, с. 303].
Негативные социально-психологические явления консервативны, с трудом поддаются критическому пересмот-
10В последующей работе Н.Ф. Кузнецова исключительное внимание уделила социально-психологическим явлениям, считая только их собственно причинами преступности, а социально-экономические и другие детерминанты - условиями [180, с. 52]. В этой позиции, которую далеко не все разделяют, отражено главное: криминологическая значимость социально-психологических явлений.
163
ру. "Так было всегда", "так делают все", "чем я хуже (лучше) других" и т.д. - самые веские аргументы в их защиту. Фраза Гете: "А ты куда? Туда, куда и люди" -очень точно выражает содержание социально-психологических аспектов мотивации преступного поведения. Базисные и надстроечные явления отражаются здесь со сдвигом к личностному, частнособственническому, индивидуалистическому и эгоистическому. Этому способствуют недостаточный уровень культуры и образования, неблагоприятные условия жизни, деятельности, службы, быта и отдыха субъектов отражения.
В связи с межнациональными и иными массовыми столкновениями (подростковых группировок, спортивных фанатов, "люберов" и т.п.) в нашей стране в последние годы особо следует сказать о детерминирующем влиянии специально организованных и стихийно возникающих слухов на мотивацию бандитских, разбойных, хулиганских, насильственных, вандалистских и иных массовых преступлений. Будучи локальными, региональными или межнациональными, они мгновенно распространяются среди "своих", обрастая по принципу "снежного кома" невероятными подробностями и деталями. По своей экспрессивной характеристике они могут быть "слухом-желанием", "слухом-пугалом" и "слухом-агрессией" [347, с. 43]. Это деление условно, но оно име?т практическое значение.
"Слух-желание" представляет собой попытку выдать желаемое за действительность. На первый взгляд, в этих слухах нет ничего криминогенного, но они превращаются в детерминанты антиобщественного поведения, когда населению становится ясно, что его ожидание не оправдалось. Возникшая фрустрация порождает либо озлобленность и агрессивность, либо апатию, недоверие к власти и даже гражданское неповиновение.
164
"Слух-пугало" являет собой предсказание о грозящих бедствиях, нападениях, взрывах и погромах. Такие слухи ввергают в состояние психологического напряжения большие массы людей, сеют панику, приводят к бегству, к упреждающим ответным мерам.
"Слух-агрессия", являясь разновидностью "слуха-пугала" или "слуха-провокации", противопоставляет людей на "мы" и "они", "наших" и "чужих", прямо провоцирует к агрессивным действиям, погромам и убийствам.
В реальной жизни эти разновидности слухов переплетаются, наслаиваются один на другой, дополняются и усиливаются фантазией самого населения. Слухи особенно быстро распространяются там, где их содержание существенно затрагивает интересы населения, где имеется дефицит надежной информации, по меткому выражению И.А. Шерковина, «сгде нет гласности, процветает "уст-ность"», где отсутствует доверие к официальным сообщениям и властям, где существует длительная социальная напряженность. Особенно малокритична к слухам фанатичная толпа. "Убить слухи" в толпе практически невозможно. Ее конформизм достигает наивысшего предела. Она верит лишь тому, кто разделяет ее заблуждения. Все остальное, пускай самое рациональное и достоверное, отметается. В толпе легко теряется контроль над своим поведением. Она может спокойных превратить в несдержанных, трусов - в агрессивных, смелых - в паникеров, гуманных - в жестоких. Поэтому охлократия опасна. Преступления, совершаемые в толпе, отличаются особой жестокостью и даже зверством. Толпа может растоптать и растерзать ни в чем не повинных людей, перенося на них накопившиеся обиды и злобу. Такие преступления кажутся безмотивными и нелогичными. Их мотивация объяснима лишь на основе социально-психологических закономерностей.
165
Цепочка связи "социально-экономические противоречия— социокультурные деформации -социально-психологические отклонения-криминогенные особенности личности-мотивация преступного поведения" не так проста, однозначна и однонаправленна, как мы ее условно рассматривали. Каждый "нижестоящий" уровень, имея известную автономность, оказывает обратное влияние на "вышестоящий". Даже преступность может влиять на всю совокупность ее детерминантов и сама на себя. Не случайно в криминологии родилось понятие "самодетерминация преступности". Она возможна при разрастании антиобщественных проявлений. Последние начинают не только определенным образом обусловливать сами себя, но и расшатывать социально-экономические, организационные, культурные и правовые устои общества, формировать криминогенные стереотипы о неудержимом росте преступности, о безнаказанности за совершение преступлений, о необходимости ужесточения уголовного наказания и др.
Обратимся к криминологической обстановке в нашей стране. После принятия Основ уголовного законодательства (в рамках которого данные о регистрируемой преступности являются относительно сопоставимыми) преступность по абсолютным показателям с 1959 г. выросла в 4,5 раза (с 615 тыс. до 2 786 тыс.). В 60-70-е годы в нашей стране среднестатистический темп прироста колебался в пределах 4%, в 80-е - он превышал 6%, а в первом полугодии 1989 г. возрос до 32%. Резкие взлеты преступности были и раньше: в 1961 г. - 34,7%, в 1983 г. - 21,7%. Первый был скорее всего связан с "эффектом нового законодательства", а второй - с реальным улучшением регистрации преступлений и усилением борьбы с преступностью, с "эффектом Андропова". Рост же преступности в конце 80-х годов обусловлен существенным ухудшением 166
криминологической обстановки в стране. Так что стереотип постоянного роста преступности - это не социально-психологическая предвзятость, а отражение и усиление реалий общественной психологией.
Реальную основу имеют и другие стереотипы обыденного сознания, в том числе и в существующей (а точнее: растущей) безнаказанности за совершение преступлений. Напомним, что в 1988 г. из трех вероятных преступников (по регистрируемым преступлениям) только один понес судебную ответственность, а в 1989 г. - один из четырех. А сколько преступлений не выявлено? Только одного этого, видимо, достаточно для формирования устойчивого стереотипа безнаказанности. Этот стереотип подкрепляется и динамикой мер наказания. В 70-е годы лишение свободы в структуре мер наказания составило около 60%, а в 1988 г. оно сократилось до 34% от числа осужденных и до 18% от общего числа выявленных преступников. Следовательно, более чем 4/5 лиц, изобличенных в совершении преступления, остались на свободе. Это не могло пройти незаметно для обыденного сознания.
С правовой и криминологической точек зрения некоторые статистические тенденции, особенно последняя, справедливо рассматриваются как позитивные. Общественное же мнение все это, к сожалению, оценивает как существенное послабление преступникам. Стереотип "все большего ужесточения наказания", несмотря на многовековую историю, подтверждающую его неэффективность, крепко держится в обыденном сознании. В связи с этим можно говорить о социально зрелом или незрелом общественном мнении в отношении существования последнего стереотипа, но у нас нет никаких оснований считать, что большинство криминологических значимых стереотипов существует только в силу социально-психологических взаимодействий, а поэтому их криминоген-
167
ность является относительно высокой. Данный вывод подтверждается интенсивным ростом открытых, демонстративных "уличных" преступлений. Они являются симптоматичными. Их резкое увеличение - свидетель-1 ство укрепления в сознании преступников расчета на | безнаказанность. В 1988 г. темп прироста преступных по-| сягательств, совершенных прилюдно, по разным преступ-1 пениям был в 5-15 раз выше темпов прироста всей пре-1 ступности. И если в 1988 г. на улицах, площадях, парках совершалось каждое двенадцатое деяние, то в 1989 г. -каждое восьмое. Все это подтверждает усиливающуюся тенденцию самодетерминации преступности, в том числе и на социально-психологическом уровне ее причинной обусловленности.
В сложной криминологической обстановке 1987-1988 гг. сформировался новый криминогенный стереотип, который был метко назван И.И. Карпецом "комплексом 1937 г." [139]. Многочисленные сенсационно поданные факты о сегодняшних нарушениях законности, публикуемые параллельно с новой волной разоблачений сталинских репрессий, привели к падению общественного доверия к органам уголовной юстиции; к массовым (обоснованным и необоснованным) отказам от своих "признательных" показаний обвиняемых, подсудимых и осужденных, объясняющих свое отречение незаконностью методов ведения следствия; и, как итог, к кризису в деятельности уголовной юстиции. Осознав справедливость многих упреков и не имея объективных возможностей успешно работать в условиях гласности^ и демократии, работники милиции, прокуратуры и даже суда бросились —в "бегство" ^мфудных дел, от принятия ответственных решений, а то и из юстиции вообще.
В это время средствами массовой информации был подхвачен внешне гуманный афоризм "лучше оправдать
168
(отпустить) десять виновных, чем осудить (посадить) одного невиновного" (см., например: "Лит. газ. 1989. 18 но-яб.; "Известия". 1989. 23 авг.). Это изречение в гиперболической форме выражает одно: осуждение невиновного недопустимо. Из него не вытекает, что оправдание виновных - благо. Его скрытая червоточина при буквальном прочтении заключена в том, что соблюдение первого условия не предопределяет достижение второго. Отпустив десять виновных, нельзя застраховаться от осуждения одиннадцатого невиновного. Этого можно достичь, если отпускать всех, вина которых неочевидна и отрицается. Руководствуясь пресловутой "царицей доказательств" (признанием обвиняемого), только навыворот и дословным пониманием этого афоризма, некоторые следователи, прокуроры и суды так и стали поступать. Куда легче, да еще оказывается и "лучше", сразу же истолковать все сомнения в пользу обвиняемого или подсудимого, чем заниматься изнурительным и ответственным трудом по установлению истины.
Уход от трудных дел и от принятия ответственных решений подтверждается комплексом фактов: снижением уровня регистрации трудно выявляемых и раскрываемый преступлений (прежде всего экономических) и ростом числа отказов в возбуждении уголовных дел по заявлениям и сообщениям граждан; дел, прекращенных по нереабилитирующим основаниям (боязнь суда); нераскрытых преступлений; уголовных дел, возвращенных на дополнительное расследование и т.д. В 1988 г., например, суды необоснованно (судебные решения отменены вышестоящими судами) возвратили на дополнительное расследование уголовные дела более чем на 11 тыс. лиц (уход от принятия решений по существу).
Все это привело к заметному ослаблению борьбы с преступностью, а следовательно, и к укреплению веры в без-
169
наказанность и росту опасных преступлений. Верховному Совету СССР пришлось исправлять эти деформации поспешным постановлением "О решительном усилении борьбы с преступностью" от 4 августа 1989 г. После этого печать, радио и телевидение сосредоточили свое внимание на героических буднях правоохранительных органов. Спрашивается: неужели за это короткое время в милиции, прокуратуре и суде искоренены случаи нарушения законности? Нет, конечно. За 1988 г. только в органах внутренних дел было выявлено 10 532 нарушения, а в 1989 г. - 9 300. Но об этом стало писать не так модно. Наоборот, в печати все чаще и чаще появляются сообщения об умелом использовании оружия против преступников при их задержании. В ситуации накала общественных страстей и чрезвычайных мер борьбы с преступностью нетрудно прогнозировать появление новых криминологически значимых стереотипов.
Общественное мнение, формируемое увлечениями журналистов, сказывается не только на правосознании граждан, лиц с отклоняющимся поведением, но и на людях, которые своей практикой формируют уголовную политику в стране. Обратимся к двум уголовным процессам, прошедшим в Верховном суде СССР по делу Чурба-нова и других, рассмотренного в конце 1988 г., и по делу Худайбердиева, рассмотренного в августе-сентябре 1989 г./Оба приговора остались в силе и нет никаких оснований подвергать сомнению их законность. Но эти процессы, проведенные с разрывом в 9 месяцев, существенно различаются по своей направленности в установлении истины. Первый, прошедший на волне массированной критики уголовной юстиции, председательствующим М. Маровым велся по облегченному пути с оправдательным уклоном; второй, проведенный в процессе переориентации средств массовой информации и общественного
170
мнения, потребовал от председательствующего С. Савки-на критической оценки исследованных в суде доказательств, так как подсудимый и свидетели отказались от своих прежних показаний. Обвинительный уклон на процессе превалировал над оправдательным.
Говоря о криминологически значимых стереотипах в обыденном сознании и групповой психологии, в формировании которых принимают участие средства массовой информации, недопустим огульный подход к последним. Нельзя, например, отрицать, что публичное обличение нарушений законности в правоохранительных органах способствует их преодолению, а разговор о слабостях борьбы с преступностью помогает всему обществу осознать проблемы ресурсного, кадрового, технического и правового обеспечения деятельности органов внутренних дел. Однако при анализе социально-психологических причин преступного поведения нельзя не учитывать динамику криминологических аспектов общественного мнения и пути воздействия на него средств массовой информации. Их взвешенный и прогностически выверенный подход к изложению криминальных проблем особенно важен сейчас, когда они получили широкую свободу в своей деятельности в ситуации, когда у многих читателей, приученных верить печатному слову, не выработалось критического отношения к публикуемым материалам.
Криминальная проблематика всегда и везде читаема. Интерес' к ней объяснил американский писатель Дж. Стейнбек в "Путешествии с Чарли в поисках Америки". Он пишет: "Мы ценим добродетель, но в обсуждение ее вдаваться не любим. Честный бухгалтер, верная жена, серьезный ученый интересуют нас несравненно меньше, чем растратчик, бродяжка, шарлатан". Я бы добавил еще: и преступник. Поэтому криминальный материал должен
171
быть особенно выверенным, не только с правовой точки зрения, но и с криминологической. Эмпирическое изучение криминальной мотивации, особенно несовершеннолетних и молодых преступников, свидетельствует о том, что некоторые мотивы, цели, способы совершения преступлений, пути сокрытия и уничтожения следов преступных посягательств они черпают из газет, журналов, кинофильмов, передач по радио и телевидению. Иллюстраций к этому можно привести множество. Французский фильм "Фантомас", например, вызвал в 60-е годы волну копий преступлений главного героя. Не изменился механизм восприятий отдельных элементов мотивации и сегодня. Достаточно вспомнить недавно прошедший фильм "Воры в законе" и его криминальные следы.
При анализе социально-психологических причин преступного поведения нельзя забывать криминогенного влияния массовой буржуазной культуры, представляющей собой, по образному выражению Пабло Неруды, "напиток, содержащий все сорта ядов". Совсем недавно этот фактор рассматривался некоторыми криминологами как одна из главных причин преступности в нашей стране, ныне же о нем стараются не говорить. Ни то, ни другое не диалектично. Взаимное влияние культур было и остается, в том числе позитивное и негативное. И изучать это, и учитывать необходимо. Особое внимание криминологов привлекает влияние видеозаписей криминогенного содержания, которые в настоящее время владеют умами несовершеннолетних и молодежи [65, с. 64-66].
Социально-экономические, культурные, социально-психологические криминогенные явления, взаимодействуя между собой, отражаются в мотивации преступного поведения как непосредственно, так и опосредованно.
Непосредственно в мотивации отражаются неблаго-
172
*
Мотивация преступного поведения
ттт
-I——I-
j Мотивационная сфера\|
' І Индивидуальные 11 | І особенности І| j
ЛИЧНОСТЬ ПРЕСТУПНИКА
»
|
Обстс спосо совер прест |
ятелі бству шени уплен |
ства, ющие ю ия |
\ |
|
/ |
Ког ЖИ" СИІ |
к ре ней у а ц и |
І ная *ая я |
|
|
|
|
\ |
|
/ |
|
|
|
|
|
|
Небл< |
Іоприятньк фор мире |
уело ванн? |
jhh нраве І hoi личное їй |
НО! О |
|
|
|
|
|
|
|
t |
|
|
|
|
|
|
|
ПР |
Л Ч И H Ы І |
1 1' К |
: г у п и о с |
1 И |
|
|
Рис. 6
непосредственные
____ опосредованные связи обратные связи
приятные условия нравственного формирования личности, конкретная жизненная ситуация и другие обстоятельства, способствующие совершению преступления. В мотивации преступного поведения находят прямое отражение личность самого правонарушителя, его возможности и особенности, его мотивационно-потребностная сфера. Прямо определяя мотивацию преступного поведения, личность правонарушителя опосредует и преломляет через себя все предшествующие криминогенные влияния.
Реальный механизм отражения объективных причин в мотивации преступного поведения значительно сложнее и тоньше, чем это показано на рис. 6.
4. Непосредственная среда и личность с известными
173
искажениями аккумулируют в себе все пласты социального отражения негативных явлений и процессов. Поэтому на эмпирическом уровне в личности и среде регистрируются соответствующие криминогенные отклонения. По результатам исследования в Вооруженных Силах СССР11, многие криминологически значимые показатели о личности правонарушителей (характеристика условий их воспитания в семье, школе, на производстве, уровень образования и культуры, поведение до совершения преступления и др.) на статистическом уровне по своему удельному весу существенно отличались от аналогичных показателей лиц контрольной группы: доля негативных признаков оказалась в 2-5 раз выше, а позитивных соответственно ниже. Например, доля осужденных с начальным, неполным средним, средним и высшим образованием соответственно составляла 7,2; 50,2; 44,4; 2,0%,
11 Изучение проводилось по картам с двухрядной краевой перфорацией, которые заполнялись судьей на каждого осужденного. Порядок заполнения перфокарт регламентировался инструкцией и кодовым словарем, утвержденным Управлением военных трибуналов МЮ СССР. Объем перфокарты - 300 информационных единиц, разделенных на 7 групп: 1) вводная часть; 2) данные о производстве дела; 3) данные о преступлении и личности осужденного; 4) характерные особенности преступления и его последствия; 5) вид вины, мотивы и цели преступления; 6) причины и условия, способствовавшие совершению преступления; 7) профилактические мероприятия, проведенные в связи с делом. Я обращаюсь к исследованию 70-х годов только потому, что оно позволяет выявить взаимосвязи названных показателей как при анализе преступного поведения в целом, так и по отдельным видам его криминальной мотивации. Единые статистические карточки, применяемые в МВД СССР, отражая большое количество важных данных, не позволяют сделать такого сопоставления, так как в них, к сожалению, почти нет сведений о мотивах, целях, причинах и условиях преступного поведения.
174
тогда как в контрольной группе 0,3; 28,1; 57,9; 13,5%. Аналогичные отклонения имелись и в других показателях: 33,2% осужденных воспитывались без одного или обоих родителей и в других неблагоприятных семейных условиях12 (в контрольной группе 17,5%); 8,9% были ранее судимы (в контрольной группе - 1,1%); 7,6% подвергались до призыва мерам административного воздействия (в контрольной группе - 1,9%); 23,3% призваны в армию позже своих сверстников (в контрольной группе - 10,9%); 44,8% характеризовались на военной службе отрицательно (в контрольной группе - 8,7%) и т.д.
Для того чтобы можно было сопоставить общие показатели о личности правонарушителей с аналогичными признаками правонарушителей, рекрутированных из различных социальных групп или совершивших преступления по разным мотивам, необходимо было подвести полученные данные "к общему знаменателю", который можно было бы принять за исходную точку отсчета (условный эталон). Рассчитав удельный вес 30 показателей о личности всех изученных правонарушителей и ранжировав относительные частоты в порядке от большего к меньшему, мы получили условный эталон 1 - упорядоченное распределение показателей о личности правонарушителей. В
12Три четверти этих условий составило воспитание без отца. В 80-е годы доля таких детей в структуре детского населения составляла примерно 8—10%. Только внебрачных детей ежегодно рождается 500 тыс. В обыденном сознании устоялось мнение, что развод с плохим мужем — для ребенка фактор положительный. Так ли это? Вопрос в криминологическом плане не изучен. Социологические же исследования показывают, что даже плохой отец на самом деле очень важен. Мальчики из неполных семей труднее налаживают контакты со сверстниками. Им плохо дается усвоение мужских половых ролей, они чаще других гипертрофируют свою маскулинность, проявляя агрессивность, грубость, драчливость и т.д. [152, с. 238-239].
175
100
80
60
40
20
Упорядоченное распределение данных о личности правонарушителей (условный эталон 1)
Признаки личности правонарушителей Рис. 7
числе этих показателей значились: социально-демографический статус, условия жизни и воспитания в семье, некоторые социальные роли, характеристика личности субъекта и его поведения в различные периоды жизни, наличие отрицательных привычек и склонностей, общественные и административные меры воздействия, судимость и др. Максимальный удельный вес имели признаки: "положительно характеризовался до призыва на военную службу" (90,6%), "совершил преступление на втором году службы" (60,6%), "призван на военную службу из города" (59,6%), "совершил преступление в состоянии опьянения" (54,2%) и т.д. Отложив по оси абсцисс соответствующие признаки, а по оси ординат - их относительные частоты (удельные веса) в процентах, мы получим графическое изображение этого эталона (рис. 7).
При изучении показателей о личности правонарушителей из различных групп военнослужащих, на основе условного эталона 1 были замечены специфические от-
176
клонения в удельных весах тех или иных признаков. Причем характер регистрируемых отклонений оказался в определенной мере внутренне согласован и непротиворечив. При дальнейшем изучении были получены многочисленные данные, свидетельствующие о характерных сдвигах в криминологически значимых показателях при соотношении их между собой. Например, уровень образования заметно ниже у правонарушителей, которые отрицательно характеризовались до совершения преступления, воспитывались без родителей и в других неблагоприятных условиях и т.д., или уровень дисциплинированности ухудшается у лиц с низким образованием, воспитанных без отца и в других неблагоприятных условиях. Причем подобные взаимосвязанные отклонения от условно-эталонных показателей оказались относительно устойчивыми как во времени (в разные годы), так и в пространстве (в различных регионах).
Представляется, что во всех этих случаях действуют статистические закономерности13 связанности криминогенных факторов" и их избирательного сложения в мотивации преступного поведения. Указанные закономерности, видимо, следует рассматривать как частное проявление общих закономерностей статистического рас-
13Статистическая повторяемость (регулярность) события в специальной литературе оценивается неоднозначно. Одни ученые именуют ее эмпирическим законом, другие - научным фактором, который является своеобразной результирующей массового процесса, что до полноценного закона якобы не дотягивает. Именно это обстоятельство и заставляет ученых называть статистические регулярности статистическими закономерностями, которые не отождествляются ни с законом, ни с научным фактом [183, с. 130-139].
14Термин "фактор" в данном случае означает лишь то, что соответствующее явление имеет определенное влияние на формирование мотивации преступного поведения.
12. Зак. 1723 177
пределения случайных величин. Фильтром избирательности тех или иных факторов является, на наш взгляд, содержание мотивации преступного поведения как системы.
Отношения между избирательно связанными характеристиками личности могут быть генетическими (неблагоприятные условия жизни - низкое образование), функциональными (склонность к пьянству и низкая культура как результат неблагоприятных условий нравственного воспитания) и связью состояний (ранее судимый соответствующим образом ведет себя и в последующем). Сочетание 3-5 и более криминогенных признаков, как правило, свойственно абсолютному большинству правонарушителей15. Сложение негативных (объективно существующих и субъективно воспринимаемых) признаков суммирует, а иногда и умножает их криминогенность. Причем такое сложение происходит не только в наличном прошлом субъектов, но и в настоящем. Это сложение продолжается и при последующем взаимодействии личности с криминогенными явлениями относительно постоянного и ситуационного характера. Немаловажное значение имеет сложение предшествующих и настоящих влияний с воз-
15По данным В.В. Панкратова, у наиболее неблагополучных подростков-правонарушителей концентрировалось свыше 90 негативных факторов, а у более благополучных — по 10—11 [266, с. 33—34]. Существенная разница между нашими и приведенными данными обусловлена отсутствием у криминологов более или менее полного перечня криминогенных факторов и критериев их отбора. В литературе называются их различные числа: 200, 250 и более. При прогнозировании преступности, которое ведется в Академии МВД СССР, используется около 200 групп (450 конкретных показателей) факторов [235, с. 149—165]. Самый же большой недостаток заключается в том, что выделение криминогенных факторов осуществляется не с гносеологических, а с аксеологических позиций. 178
*
•
можным будущим субъекта. Прогнозируемые субъектом условия обозримого будущего мотивируют преступное поведение часто намного сильнее, чем прошлое и настоящее. Криминогенные воздействия этого триединого (прошлого, настоящего и будущего) бытия складываются в мотивационной сфере субъекта по тем же законам, т.е. в соответствии с принципом субъективной избирательности.
В .структуре таких соотношений непросто определить исходные причины. Показательный пример приводит по этому поводу А.И. Долгова. Занятие значительного числа преступников неквалифицированным трудом перед совершением преступления, их низкое образование, пишет она, порой оцениваются в качестве причин преступного поведения. По ее мнению преступники преждевременно оставляли учебу и устраивались на неквалифицированную работу нередко уже после того, как стали отличаться от других противоправными поступками. Не случайно почти у 1/3 обследованных рецидивистов отмечались утрата прежней относительно высокой квалификации и поиски работы, которая давала бы возможность вести привычное антиобщественное поведение [106, с. 15].
Выявить первичную причину отклоняющегося поведения, видимо, возможно при биографическом или лонги-тюдном методах исследования. Но полученный результат для криминологии малозначим. Парная корреляция преступления с отдельными обстоятельствами (пусть первичными и важными) недостаточна. Важнее выявить их меняющуюся совокупность, их текучие взаимосвязи с преступным поведением и между собой, закономерности их избирательного сложения на субъективном фоне той или иной мотивации преступного поведения, той или иной категории преступников. Изучение 40 с лишним
179
групп непосредственных причин и условий, фиксируемых в перфокартах на осужденных военнослужащих, показало, что не только личностные характеристики, но и внешние обстоятельства избирательно складываются в структуре причин различных видов преступлений и преступников16. Не углубляясь в их детальное рассмотрение, проследим лишь общие тенденции отражения этих факторов в мотивации преступного поведения всех правонарушителей и их отдельных категорий.
Удельный вес этих факторов распределяется неравномерно и варьирует с разницей более чем в 40 раз. Среди наиболее значимых криминогенных факторов оказались: педагогически неприемлемые, несправедливые или неправомерные действия сержантов (21,5%); недостатки в организации несения службы внутреннего наряда (21,1%); отсутствие в коллективе атмосферы всеобщего осуждения правонарушителей (20,3%); недостаточный социальный контроль за поведением лиц с отклоняющимся поведением (16,6%); слабая борьба с пьянством (14,9%); попу-
16На статистическом и единичном уровнях анализа было замечено, что негативные факторы избирательно сочетаются не только между собой, но и с явлениями социально нейтрального и даже социально полезного характера, которые в том или ином преступном поведении могут выполнять криминогенную функцию. Например, корыстная мотивация хищения государственной собственности может сочетаться с моральной неустойчивостью лица (негативное свойство), временной материальной нуждой (неблагоприятная ситуация), бесхозяйственностью (криминогенный фактор), наличием в распоряжении субъекта материальных ценностей (нейтральный фактор), его хорошими знаниями тонкостей учета материальных ценностей (позитивный фактор). Выявление устойчивых корреляций некоторых посягательств с позитивными факторами может служить основанием для расширения сферы изучения причинной базы преступного поведения. Такой подход используется в медицине при изучении этиологии заболеваний. Вспомним выражение: "Бег от инфаркта или к инфаркту*. 180
20
10
Упорядоченное распределение криминогенных факторов (условный эталон 2)
Криминогенные факторы
Рис. 8
стительство и безнаказанность за прежние правонарушения (11,0%) и др. Проранжировав их по удельному весу от большего к меньшему, мы получим условный эталон 2 в виде упорядоченного распределения криминогенных факторов (рис. 8).
При сопоставлении характера распределений удельных весов различных факторов с условными эталонами 1 и 2 обнаруживаются важные статистические закономерности: у правонарушителей одной социальной группы одни отклонения от условного эталона, у правонарушителей другой группы - другие, у корыстных правонарушителей - третьи, у насильственных - четвертые и т.д. (рис. 9-11). Выявленные отклонения относительно устойчивы во времени и пространстве. Например, при сопоставлении распределений удельных весов причин и условий, способствующих совершению офицерами уголовно наказуемых деяний, взятых в одном случае за четыре года по данным генеральных совокупностей, а в другом -за один год и по выборочным данным (разница между генеральной и выборочной совокупностями достигала 15-кратного размера), было выявлено почти полное совпадение (рис. 9).
На фоне условно-эталонного распределения удельных весов криминогенных факторов, связанных с преступным поведением военнослужащих, кривая распределения причин и условий, способствующих совершению пре-
181
условный эталон
2
распределение
криминогенных факторов:
по выборочным
данным о правонарушителях за 1 год
по данным о всех
правонарушигачях за 4 года
Криминогенные
факторы Рис.
9
ступлений офицерами, имеет специфический вид. Это связано с их ролевыми функциями и особенностями мотивации совершаемых офицерами преступлений, в структуре которых доминируют должностные (неосторожные, корыстные, насильственные) деяния. Наибольший удельный вес оказался у таких обстоятельств, как "иные причины и условия" (42,5%, что свидетельствует о том, что перечень причин в перфокарте ориентирован на преступления военнослужащих срочной службы), "неправильные действия вышестоящих начальников" (22,7%), "неправомерное поведение потерпевших" (10,8%), "ненадлежащее ведение войскового хозяйства" (10,8%), "низкое качество проводимых в частях проверок и ревизий" (9,9%) и др.
Подводя итог сказанному, можно прийти к выводу, что мотивация преступного поведения является субъективной интегрирующей формой отражения криминогенной реальности, которое осуществляется в рамках причинности. В мотивации непосредственно и опосредованно отражаются негативные явления социально-экономического, социокультурного и социально-психологического характера, а также неблагоприятные условия нравственного формирования личности, криминогенные ситуации и другие обстоятельства, способствующие совершению преступлений. Причем криминогенные факторы отражаются и складываются в мотивации преступного поведения избирательно. И эта избирательность имеет свои закономерности.
183