Глава II

КОРЫСТНАЯ ПРЕСТУПНОСТЬ

§ 1. Понимание корыстной преступности

Обыденное понимание корыстной преступности, так же как и насильственной, на первый взгляд вроде бы не представляет особой трудности. Основным группировочным признаком рассматриваемых деяний является своеобразный характер мотивации — корысть.

В советском уголовном законодательстве 60-х гг. XX в. эта мотивация формулировалась в виде «корыстных побуждений», «корыстной цели», «цели обогащения», «цели наживы» и других понятий¹⁴⁸. В УК РФ рассматриваемая мотивация обозначена терминами «корыстные побуждения», «корыстная заинтересованность», «извлечение дохода», «извлечение имущественной выгоды», «по найму», а также «кража», «хищение», «мошенничество». Используются и другие названия преступлений, которые совершаются только по корыстным мотивам.

Утрата идеологической оценки побуждений не меняет суть корыстной мотивации — стремление получить материальную выгоду преступным путем. Универсальным корыстным мотивом являются деньги. Они всегда «светят» многопотребностным отраженным смыслом. «Все то, что не можешь ты, — писал Маркс, — могут твои деньги. Они могут есть, пить, ходить на балы, в театр, могут путешествовать, умеют приобрести себе искусство, ученость, исторические редкости, политическую власть — все это они могут себе присвоить; все это они могут купить; они настоящая сила»¹⁴⁹.

Мудрость слов К. Маркса и реальную силу денег россияне стали познавать в конце 80-х—90-е гг. XX в. Бедность советской жизни и пороки социализма, обусловленные не только его внутренней сущностью, но и преступным и бесконтрольным партийным руководством, были тяжелы для народа. Многие люди были верующими рабами режима и его партийной идеологии, пропагандистски устремленной на строительство светлого коммунистического будущего, но они не были рабами денег. При всех недостатках советского режима в народной массе ценились ум, талант, труд, честность, верность, моральность и патриотизм. Ныне это считается социальным инфантилизмом, пережитком социалистического прошлого¹⁵⁰. Главное — денежный успех любым путем, среди которых обман стал самым доходным, самым распространенным и относительно бескровным способом наживы¹⁵¹. Именно поэтому советские люди, желая более обеспеченной жизни, не были готовы к капиталистическому рвачеству. Денежного и материального успеха достигали самые оборотистые и самые аморальные, беспринципные и преступные субъекты, особенно те, у которых эти качества были в генах. Но не они, а их награбленные деньги стали истинными хозяевами жизни. «Мы владеем собственностью страны, мы хозяева жизни», полагал Б.А. Березовский. И это убедительно раскрыто в уже упомянутой книге П. Хлебникова. Так мы из виртуальных рабов коммунистической идеологии стали реальными рабами капитализма, рабами денег.

Было бы идеологической предвзятостью и ложью не видеть того, что инициативный и аморальный российский капитализм делает и свое созидательное дело. Россия после Ельцина пытается встать с коленей. Однако это относится только к имущим. Прилавки магазинов завалены продуктами и товарами, строятся фешенебельные дома и усадьбы, покупаются виллы на берегах теплых морей, футбольные клубы и автомобильные заводы в туманном Альбионе, люди ездят по миру и отдыхают на самых дорогостоящих курортах. Только ко всему этому не имеет никакого доступа 80—90% относительно честного и менее расторопного населения (хотя все расторопные миллионерами и миллиардерами все равно бы не стали, на всех все равно бы ничего не хватило, лишь было бы больше крови), которое продолжает влачить еще более тяжелое существование, чем при советском режиме. Пропасть между случайно и не случайно «избранными» (которые оказались в нужном месте, в нужное время, при нужных людях и при больших «кормушках») и народом углубляется. Выживаемость на грани жизни и смерти стала главной проблемой современной России. Растет криминогенность этого выживания, реализуемая в самых примитивных насильственных и самых ухищренных, извращенных и жестоких формах.

Обратимся к некоторым общим проблемам. Нет сомнения в том, что процесс постепенного совершенствования социально-экономического устройства все равно идет. И неизвестно, какие черты капитализма и социализма окажутся более жизнеспособными и нужными людям в будущем. Сейчас же ясно одно, что нынешний капитализм даже в самых процветающих странах не может служить искомой системой дальнейшего нормального человеческого существования для абсолютного большинства населения. В условиях глобализации мира, истощения ресурсов жизни, колоссальных экономических, социальных, национальных и религиозных различий, утраты моральных ценностей, обесчеловечевания социальной жизни и действия права джунглей в отношениях между народами человечество не может существовать только на принципах частного предпринимательства. И это было очевидно и столетие назад, и особенно сейчас.

Пабло Неруда писал, что капитализму свойственны все сорта яда. В условиях декларируемой свободы вроде бы каждый волен выбирать свой сорт. Однако реальная свобода очень относительна, а выбор крайне ограничен не только законом и властями, но и скудными объективными возможностями. Поэтому свобода и в этом случае осталась только у «избранных». С легкой руки И.И. Карпеца у нас утвердилось мнение, что рыночная экономика капитализма всегда беременна преступностью. И с этими высказываниями трудно спорить. Действительно, капиталистическая рыночная экономика сложна и противоречива. Она одновременно и криминогенна, и ан-тикриминогенна. Причем криминогенность существенно превалирует. И она в значительной мере обусловлена свободой темной, серой и относительно белой экономической деятельности.

Свобода как непреходящая социальная ценность объективно более кри-миногенна, чем несвобода в своем крайнем выражении, скажем в виде нахождения в американской тюрьме карцерного типа «макси-макси». Свобода одинаково может служить и для добра, и для зла. Более того, свобода используется преступниками (для зла) более эффективно, чем правопослушными гражданами (для добра). Но ей нет достойной альтернативы. Как нет альтернативы и свободной рыночной экономике. В целях ограничения зла свобода вообще и экономическая свобода, в частности, в рамках социально необходимого должна быть четко ограничена законом, принятым демократическим путем. Если таких рамок нет, свободная экономика, ориентированная только на прибыль и сверхприбыль, объективно станет особо криминогенной. Поэтому говорить, что рыночная экономика более криминогенна, чем, скажем, командная, не является научным откровением. Экономика существует не для борьбы с преступностью, а для нормальной жизни. Но не только и не столько в интересах толстосумов, сколько в интересах народа. Социальная ответственность бизнеса (о которой вдруг заговорили после известных событий с ЮКОСом) в основе своей является социал-демократическим принципом.

Возвращаясь непосредственно к российской корыстной преступности, не следует забывать, что ее интенсивный рост в нашей стране, начался не с 90-х гг., а с середины 50-х гг., т.е. за 35 лет до начала рыночных капиталистических реформ. С 1956 г. и до перехода к так называемой рыночной экономике преступность в России увеличилась в 6 раз, а корыстная преступность росла в 2 раза интенсивнее. Она была и остается становым хребтом всей преступности. Поэтому причина интенсивной криминализации России заключается не только и не столько в самой рыночной экономике, сколько в ее порочной реализации путем типично революционного (т.е. противоправного и преступного) метода насаждения нового собственника в условиях разрушения старого социально-правового контроля без продуманного создания его новых демократических форм¹⁵².

Процесс социализации рыночной экономики идет около 100 лет. Есть много достижений, например в Швеции и некоторых других европейских странах. Даже у нас в связи с упомянутым делом ЮКОСа (которое потрясло нелегитимную бизнес-элиту) заговорили о социальной ответственности бизнеса. Однако весь наш предшествующий криминологический анализ показывает, что и вожделенный капитализм (американский, английский, немецкий и т.д., и особенно российский, а также украинский, белорусский, эстонский, латвийский, грузинский и других постсоветских стран) не только имеет достижения, но и порождает социальные и криминологические проблемы.

Не углубляясь в этот непростой вопрос, отметим, что наша задача ограничена. Она состоит не в изучении плюсов современного капитализма (этим занимаются экономисты, политологи и социологи), а в анализе его криминогенных минусов. Основной сутью их является постоянно растущая корыстная преступность, составляющая до 90% всего мирового криминала.

Корысть, в самом широком понимании этого слова, является и доминирующим глубинным мотивом насилия, индивидуального и государственного.

Генезис и социально-экономическая сущность корысти детально рассмотрены в современной криминологической литературе¹⁵³.

В статистике разных стран, как правило, нет выделения группы корыстных преступлений. Нет этого и в вопросниках ООН. Реально по корыстным побуждениям могут совершаться преступления, посягающие на самые разные объекты: против собственности, личности, государства, правосудия, здоровья населения, экологии, управления и т.д. Причем эта мотивация в ряде случаев не является единственной при одной и той же уголовно-правовой квалификации. Государственная измена, например, совершаемая по материальным, идеологическим или иным мотивам, остается все той же государственной изменой. Статистически она будет учтена в группе преступлений против государства. А криминологически в первом случае ее следует отнести к корыстным, во втором — к «политическим», в третьем — к каким-то иным. Однако, как уже говорилось, ни в одной стране мира нет учета преступлений по мотивации.

Выделение корыстных преступлений в виде отдельной главы или раздела в уголовных кодексах практически невозможно, поскольку классификация преступлений обычно строится по объектам посягательства, а не по содержанию мотивации. И это оправданно. В то же время в законодательстве некоторых стран излагаются требования обязательности доказывания мотивов и целей по уголовному делу.

Без изучения мотивации трудно постигать криминологическую суть преступлений, распределенных по объектам уголовно-правовой охраны, и вырабатывать стратегию их предупреждения и контроля. Но если мотивы и цели преступлений более или менее адекватно устанавливаются в процессе уголовного судопроизводства, то было бы крупным упущением не учитывать их статистически. И в некоторых странах они учитываются, хотя и не полно.

В СССР и в России, например, после введения единого учета преступлений в 1961 г. корыстные и некоторые другие мотивы находили определенное отражение в документах первичного учета. В третьем издании Инструкции о едином учете преступлений (от 14 декабря 1994 г.) перечень мотивов существенно расширен. В статкарточках о результатах расследования преступления и на лицо, совершившее преступление, дан большой перечень (21 наименование) мотивов и целей преступлений. Как и прежде, он начинается с корыстных побуждений. И хотя формулировка многих мотивов и целей вызывает большие сомнения¹⁵⁴, попытка более полного учета криминальной мотивации заслуживает всяческой поддержки.

В мировой уголовной статистике преобладает другой подход: наряду с насильственной преступностью выделяется группа имущественных деяний, в которую включаются преступления против собственности. Другие преступления с корыстной целью, направленные на иные объекты (личность, порядок управления, правосудие и т.д.), в эту группу не попадают.

Преступления против собственности (имущественные деяния) преобладают в структуре учтенных корыстных преступлений, достигая 70—90%, но сведения о них нельзя признать репрезентативными по отношению ко всей группе корыстных преступлений, так как из учета выпадают качественно особые деяния (коррупция, наркобизнес, проституция, незаконная торговля оружием, налоговые, компьютерные и др.), доходы от которых превышают доходы от имущественных преступлений. В этот вид обычно не включаются грабежи, разбои, вымогательство, бандитизм и другие прямые корыстные посягательства на чужую собственность, но совершенные с помощью насилия. Во многих странах они учитываются в группе насильственных деяний.

Если исходить из приоритета личности над собственностью, данный подход покажется обоснованным. А если иметь в виду мотивационно-кри-минологическую суть преступлений, он не выдерживает критики. Не случайно в стандартных таблицах Интерпола рассматриваемые посягательства значатся в общей графе «Кражи», которая потом расшифровывается по видам. Грабежи и разбои — один из них. Ибо насилие в них выступает лишь в форме способа завладения чужим имуществом, причем наиболее примитивного. При совершении корыстных преступлений существует множество других способов¹⁵⁵. Несомненно, насилие — наиболее опасный способ, который сам по себе наказуем. Однако это не должно служить основанием для исключения рассматриваемых деяний из группы корыстных. Для криминологической полноты их можно учитывать и в структуре насильственных, и в структуре корыстных посягательств, выделяя в подгруппу корыстно-насильственных.

В семи обзорах ООН о тенденциях преступности (1970—2000 гг.) из всех корыстных преступлений отслеживались грабежи, кражи, мошенничество (со Второго обзора с включением растрат), незаконная торговля наркотиками (преступления, связанные с наркотиками) и Третьего обзора — взяточничество, подкуп, коррупция. Во Втором и Третьем обзорах значились похищение людей, похищение детей, в том числе с целью выкупа. Удельный вес этих корыстных преступлений в структуре всех отслеживаемых ООН деяний находился в пределах 96—97% с тенденцией к повышению данной доли от обзора к обзору. В развитых странах она превышала 90%, а в развивающихся колебалась от 60 до 70%. Наибольший удельный вес в структуре учитываемой ООН преступности составляли кражи — около 70% (в развитых странах — около 80%). На втором месте — преступления, связанные с наркотиками (до 6%), на третьем — ограбления (до 6%), на четвертом — мошенничество с включением растрат (до 4%). Доля остальных деяний колебалась в пределах 1%. Кражи не только доминировали в структуре преступности, но и интенсивнее всего росли, особенно в развитых странах. В 1975 г. их уровень на 100 тыс. населения составил около 2100, в 1980 г. — 2500, а в 1985 г. — 4100¹⁵⁶. По усредненным данным Пятого обзора, их коэффициент в 1994 г. возрос до 5 600 на 100 тыс. населения¹⁵⁷.

В США по единым отчетам о серьезной преступности {Crime in the United States) в последние годы каждые 2 — 3 секунды совершалось одно преступление против собственности (кража, кража автомашины, кража с проникновением в помещение) и каждые 47—50 секунд регистрировалось одно ограбление, которое по американской статистике числится в насильственных преступлениях. По данным 1993 г., из 14 141 000 учтенных серьезных преступлений 91,1% (12 876 460), а вместе с грабежами — 95,7% составили имущественные преступления. В 2001 г. имущественных преступлений было совершено 10 412 395, или 87,9%, а с грабежами (+422 921) - 91,4%. Серьезная преступность в США отслеживается еще и по опросам населения о его личной и семейной виктимизации. По этим материалам, в стране в том же году было совершено 33 649 340 серьезных преступлений, из них 22 270 760, или 66,2%, а вместе с грабежами 69,8% — имущественных¹⁵⁸.

Как видим, удельный вес корыстных преступлений по материалам изучения виктимизации населения на 15% ниже доли рассматриваемых деяний в структуре зарегистрированной серьезной преступности. Эта деформация может свидетельствовать о более высокой латентности насильственных преступлений, чем имущественных, которая выявляется лишь при опросах населения. Однако и социологические данные неполны. Для объективной оценки всех корыстных преступлений в США необходимо знать, сколько их совершается за рамками серьезной преступности, например похищения человека с целью получения выкупа, наркобизнеса, коррупции, мошенничества и других корыстных посягательств.

Начальник полиции (Хьюстон), например, признает: «Полиция не тратит своих усилий на изобличение беловоротничковых преступников. Преступления, которые вызывают у населения большую озабоченность, — это преступления на улицах. И я не предвижу изменений в этом положе-нии»¹⁵⁹. Кроме того, многие насильственные деяния (убийства, нападения) также совершаются по корыстным мотивам, но все это не находит отражения в неплохо разработанной американской криминальной статистике.

Из 24 групп преступлений, охватываемых более чем 250 статьями УК, по полицейской статистике ФРГ (PolizeilicheKriminalstatistik) 14 групп, как правило, совершаются по корыстным мотивам: кражи, мошенничество, наркодеяния, присвоение имущества, подделка документов, укрывательство краденого, преступления в хозяйственном секторе, нарушения алиментных обязательств, злоупотребление доверием, должностные преступления и др. Они составляют 75—80% от всех зарегистрированных преступлений. Естественно, в это число не входят насильственные преступления, совершаемые по корыстным мотивам. Как и в других странах, в объединенной Германии доминируют кражи. На втором месте — мошенничество, на третьем — преступления, связанные с наркотиками. В 1994 г. кражи составляли 60% (3 924 088 деяний) в общем числе зарегистрированных преступлений. В 2000 г. их удельный вес снизился до 48,6% при абсолютном числе 3 042 683 (3 702 кражи на 100 тыс. населения). Кроме этого, в рассматриваемом году значилось 83 063 кражи автомобиля, не включенные в общее число краж.

В Англии и Уэльсе (Notifiable Of feces Recorded by the Police in England end Wales) в числе примерно 70 видов преступлений, подлежащих регистрации и учтенных полицией в 1990 г., было зафиксировано 4 297 900, или 94,6 % , деяний, совершаемых по корыстным мотивам (грабежи, кражи 11 видов, мошенничество, подлог, уголовный ущерб и т.д.). По данным Интерпола, в Великобритании в целом в 1992 г. было зарегистрировано 5 , 4 млн преступлений (исключая причинившие ущерб на сумму 20 фунтов стерлингов), среди которых 5,13 млн (95%) — против собственности. На первом месте — кражи (78%). Их абсолютные и относительные показатели из года в год увеличиваются. В Англии и Уэльсе в 2002—2003 гг. было зарегистрировано всех видов краж 2 365 535 деяний. С учетом берглери (888 951), грабежей (108 045) и мошенничества (330 128) — 3 692 659 подлежащих регистрации преступлений против собственности, по данным же опроса населения по программе British Crime Survey, — 7 979 000, т.е. вдвое больше.

Во французской криминальной статистике (Crime et delits Constates en France), построенной до недавнего времени на УК 1810 г. с изменениями и дополнениями, значились три большие группы преступлений, которые охватывают более 60 конкретных составов, совершаемых по корыстным мотивам. Группа «А» — хищения — включала в себя разбойные нападения (8 видов), кражи из помещений (4 вида), кражи, связанные с автотранспортом (5 видов), простые кражи (7 видов) и др. Группа «В» — мошенничество, финансовые и экономические преступления — включала в себя мошенничество (11 видов), экономические и финансовые преступления (9 видов), нарушения законодательства о чеках (3 вида). Группа «D» — наркотические вещества, общественный порядок и правовое регулирование — содержала в себе незаконный оборот наркотиков (3 вида), распространение незаконно произведенных напитков, алкоголя, табачных изделий, фальсификацию продовольственных товаров (3 вида), нарушения норм правовой регламентации на скачках, в казино, игорных домах, незаконную охоту и рыбную ловлю (6 видов) и др.

Новый УК Франции 1992 г. унифицировал составы корыстных преступлений, но не декриминализировал их, сохранив многие черты прежнего законодательства. Корыстные преступления в основе своей предусматриваются в книге III УК «О преступлениях и проступках против собственности», но они значительное место занимают в книге IV «О преступлениях и проступках против нации, государства и общественного порядка» и в книге II «О преступлениях и проступках против человека». А из этих книг и состоит вся Особенная часть УК Франции.

По данным 1991г., хищения во Франции составили 6 5 , 6 % от общего числа зарегистрированных преступлений (2 456 871 от 3 744 112), мошенничество и другие экономические преступления — 15,1%, корыстные нарушения законов о наркотиках и другие преступления третьей группы — около 10%. Общая доля корыстных преступлений превысила 90%. По неполным данным Интерпола, в 1992 г. во Франции их было зарегистрировано 3 830 996, из них 3 061 547, или 79,9%, можно отнести к корыстным. Фактический уровень их намного больше.

По данным Седьмого обзора ООН, в 2000 г. во Франции было учтено только краж 3 854 396, из них 1 519 702 кражи с серьезными последствиями и 2 334 696 простых краж.

По ежегодно меняющемуся содержанию краткого изложения Белой книги (Summary of the white Paper on Crime) в Японии трудно вычислить уровень корыстных преступлений. Но если ограничить анализ нарушениями уголовного кодекса, зарегистрированными полицией, и включить в число корыстных преступлений кражи, разбои, мошенничество и преступления, связанные с наркотиками, то их доля в 1993 г. составила около 88%.

В Седьмом обзоре ООН значится, что в Японии в 2000 г. было зарегистрировано 1 821 528 простых краж. Сведения о кражах с серьезными последствиями в этом году отсутствуют, но в 1994 г. значилось 268 887 деяний.

По неполным, несопоставимым данным Интерпола последних лет (1993— 1994 гг.), и в других странах подтверждается общая закономерность высокого уровня корыстных преступлений, например в европейских развитых демократических странах, и менее высокого в иных: в Дании — 87,6%, Чехии — 81,3, Венгрии — 64,1, Италии — 63,9, Австрии — 54,4, Азербайджане — 46,3, Румынии — 44,8, Турции (1990 г.) — 37,4%. Разница — более чем в 2 раза.

В публикуемых статистических сборниках о преступности в СССР, а ныне в России группа корыстных преступлений тоже не выделяется. В УК РСФСР было две главы о преступлениях против государственной (общественной) и личной собственности, которые по закону от 1 июля 1994 г. объединены в одну (кража, грабеж, разбой, мошенничество, вымогательство, присвоение вверенного имущества, хищение предметов, имеющих особую ценность, неправомерное завладение транспортным средством, неправомерное завладение чужим недвижимым имуществом, причинение имущественного вреда путем обмана и злоупотребления доверием, присвоение найденного и др.). В этой главе были предусмотрены и неосторожные посягательства на чужую собственность, которые нельзя отнести к корыстным. По данным 1993 — 1995 гг., перечисленные преступления статистически хотя и составляли более 60% от всех зарегистрированных и около 80% от корыстных, но не отражали их качественное разнообразие.

Статистические сборники России обычно выделяют еще одну группу корыстных преступлений, которые совершаются в сфере экономики: должностные преступления, контрабанду, валютные нарушения, фальшивомонетничество, незаконное повышение цен, сокрытие доходов, незаконное предпринимательство, обман потребителей, приватизационные преступления и др. В 1995 г. они составили около 8% от всех зарегистрированных деяний и 9—10% от учтенных корыстных. Но, как мы уже говорили, по корыстным мотивам могут совершаться и другие преступления, предусмотренные во всех главах УК.

В более стабильное время (1990 г.) в УК РСФСР насчитывалось около 60 статей, предусматривающих ответственность за преступления, совершаемые по корыстным мотивам. Существенные изменения и дополнения этого кодекса за последние годы, несмотря на объединение преступлений против собственности в одну главу, прибавили число корыстных составов, особенно в сфере экономики. В новом УК РФ уже содержится около 100 статей, предусматривающих уголовную ответственность за преступления, совершаемые по корыстным мотивам. Ядром их являются преступления в сфере экономики (раздел VIII), куда включаются преступления против собственности (11 статей), в сфере экономической деятельности (35 статьи) и против интересов службы в коммерческих и иных организациях (4 статьи). Остальные составы распределились в других разделах и главах УК. Из 19 глав Особенной части в 17 предусматриваются анализируемые нами деяния.

В 60-е гг. доля корыстных преступлений в СССР оценивалась в 40—45%, в конце 80-х гг. — в 75, а в настоящее время — более 80%. Вступление нового УК в действие увеличило их долю. И это при условии исключительно высокой латентности корыстных, особенно экономических, деяний. Если учесть, что удельный вес насильственных посягательств в России составляет около 6 % , неосторожных — не более 5%, то оставшаяся часть в основе своей тяготеет к корыстным преступлениям. Можно сказать, что по этому показателю страна сравнялась с экономически развитыми европейскими странами. В российских условиях неправового накопления первичного капитала он свидетельствует не об экономическом и демократическом развитии, а о криминальном «окорыствовании» (неблагозвучный термин) всех общественных отношений, экономических, политических и даже этических.

Значительное число людей в наше переходное правовое безвременье озабочено мотивацией стать собственниками, урвать свое или чужое, создать или войти в доходную коммерческую структуру, обворовывающую государство, общество, а то и непосредственно население. Разрыв в доходах самых бедных и самых богатых в России угрожающе растет. По данным «Финансовых известий», в 1991 г. он составлял 1:4,5, в 1992 г. - 1:8, в 1993 г. - 1:10, в 1994 г. – 1:15¹⁶⁰.

По данным Министерства экономики (июнь 1995 г.), в России 10% населения имели третью часть денежных доходов, в то время как 60% — лишь около 30%. У 45,1 млн человек среднегодовые доходы ниже прожиточного минимума. Только по официальным учтенным данным, разрыв в уровне доходов 10% населения с самыми низкими доходами и 10% населения с самыми высокими доходами в январе 1995 г. составлял 12,4 раза, а в мае — 14,7¹⁶¹. А по данным правительственной программы социальных реформ на 1996—2000 гг., этот разрыв был 24-кратным¹⁶². Сведения, полученные из разных источников, схожи. Скрытый реальный разрыв намного больше. Согласно другим исследованиям российских социологов, разрыв между миллионом самых богатых и миллионом самых бедных достигает 100-кратной величины¹⁶³. И вряд ли здесь можно заподозрить какое-либо преувеличение, наблюдая в России «убийственную бедность»¹⁶⁴. Но в средствах массовой информации встречаются и другие мнения. Один из представителей Союза правых сил, непосредственно ответственных за разграбление страны и антинародную социальную политику, изобрел для России коэффициент «прибедняемости», свидетельствующий якобы о том, что у нас в стране больше прибедняются, чем страдают от бедности¹⁶⁵. С криминологической точки зрения проблема бедности почти половины населения усугубляется колоссальным неравенством, обусловленным главным образом непроизводительным трудом. Как образно об этом сказал Е. Гайдар, «наш капитализм вороватый и коррумпированный»¹⁶⁶. В целях предупреждения преступлений Платон предлагал установить пределы разрыва между бедностью и богатством в 4 раза¹⁶⁷. И это предположение не беспочвенно. В европейских странах разрыв близок к 5-кратному, в США — к 8-кратному, а в Японии — к 4-кратному. Социально опасным и наиболее криминогенным считается 1 : 10 и больше. К самой высокодоходной части населения, как правило, относятся бывшие или настоящие высокие должностные лица, успевшие ухватить номенклатурный бизнес, прямо или косвенно позволяющий использовать бюджетные деньги и государственную собственность в личных корыстных интересах.

Складывающемуся колоссальному социально-экономическому неравенству предшествовали беспрецедентный ваучерный обман всего населения страны при разделе общенародной собственности, массовый обман государством около 100 млн вкладчиков Сбербанка в 1991—1992 гг. и не менее массовый обман коммерческими кредитными учреждениями-пирамидами более 30 млн вкладчиков и акционеров, а также криминальная и полукриминальная приватизация. Неправомерное обогащение номенклатуры и организованных преступников в эти годы привело к утечке капиталов из России в другие страны на общую сумму более 100 млрд долл. И эта утечка продолжается, по разным оценкам, от 1 до 1,5—2 млрд долл. ежемесячно¹⁶⁸. Большая озабоченность научной юридической общественности, средств массовой информации и правоохранительных органов об интенсивной криминализации наличного и безналичного денежного обращения и многочисленные предложения, направленные на четкое законодательное регулирование кредитно-финансовой деятельности, не были услышаны законодательной и исполнительной властями, которые были озабочены другим — борьбой между собой и собственным выживанием.

За все эти экономические махинации практически мало кто понес законную ответственность. А если к этому прибавить повсеместную коррупцию государственных служащих, постоянное снижение жизненного уровня народа, рост скрытой и зарегистрированной безработицы, то станет понятным абсолютное доминирование материальных интересов в российской действительности. Их трансформации в корыстные побуждения преступного поведения способствовали правовой вакуум, правовой нигилизм и беспрецедентная государственная бесконтрольность. В одном из официальных обращений к Президенту РФ Ельцину министр финансов РФ в начале 1995 г. писал: «... такого слабого контроля со стороны государства за своими собственными финансами в истории России еще не было»¹⁶⁹.

Кратко проанализируем попытки властей измененить сложившееся положение. В феврале 1996 г. был создан Межведомственный совет по государственному финансовому контролю, обеспечению своевременности и полноты сбора налогов и других платежей в федеральный бюджет. Реальные результаты не достигнуты. В июле 1996 г. издан Указ Президента РФ «О мерах по обеспечению государственного финансового контроля», который возлагался на Счетную палату РФ, Центральный банк РФ, Минфин России, Госналогслужбу России, Государственный таможенный комитет РФ, Федеральную службу России по валютному и экспортному контролю, контрольно-ревизионные органы исполнительной власти. Результаты те же. Крупные неплательщики налогов оказались недосягаемыми. Тогда пошли по испытанному пути — под видом «упрощения» переложить бремя государственной беспомощности и бездействия на граждан, увеличив и даже умножив налоги на физических лиц (Указ Президента от 18 августа 1996 г. «Об упорядочении сбора подоходного налога и страховых сборов с физических лиц»). Возмущение общественности и специалистов заставило Президента РФ в сентябре 1996 г. отменить новый грабительский указ. После этих неудач Указом Президента РФ «О Временной чрезвычайной комиссии при Президенте Российской Федерации по укреплению налоговой и бюджетной дисциплины» создана ВЧК из высших лиц государства с широкими дискреционными полномочиями. Однако и она не могла справиться с крупными неплательщиками налогов. В данном случае не выполняются не только административные или финансовые нормы, но и законы уголовные, тем более что проблема неплатежей и неуплаты налогов «на 90% проблема воровства»¹⁷⁰.

Особое место в реальной (а не регистрируемой) экономической преступности занимает уникальный по своим криминальным возможностям механизм приватизации. Она началась еще в СССР и достигла апогея в России¹⁷¹. Программа цивилизованного и более или менее правового перехода к рынку, разработанная специалистами, осталась невостребованной¹⁷².

В соответствии с Законом СССР «О собственности в СССР» 1990 г. распоряжаться и управлять государственным имуществом от имени народа стали соответствующие Советы народных депутатов, а фактически — директора предприятий на основе полного хозяйственного ведения. Российские власти в Законе РСФСР от 25 декабря 1990 г. «О предприятиях и предпринимательской деятельности» пошли дальше и вопрос о хозяине решили однозначно: и директор государственного завода, и президент акционерного общества, и владелец частной фирмы стали предпринимателями, получившими право формировать производственную программу, выбирать поставщиков и потребителей, устанавливать цены, заниматься внешнеэкономической деятельностью, управлять предприятием, нанимать и увольнять работников, назначать самим себе зарплату и т.д. Правительство осознавало, что директора будут богатеть, а предприятия — беднеть¹⁷³.

Оказавшись фактическими владельцами предприятий, бывшие красные директора не были заинтересованы в развитии и поддержании производства, так как оно им юридически не принадлежало. Но, имея право создавать при госпредприятиях частные и получастные фирмы, они «перекачивали» туда львиную долю доходов предприятия, его недвижимость и другое имущество. Разрушенное производство с устаревшим оборудованием уже ничего не стоило, и Госкомимущество продавало предприятия по бросовым ценам тем же директорам, другим нуворишам и организованным преступникам, получая за это 4% от сделки.

Закон РФ от 19 ноября 1992 г. «О несостоятельности (банкротстве) предприятий» позволял ускорить приватизацию. Госкомимущество в его развитие создало Федеральное управление по делам о несостоятельности (ФУДН), которое стало заниматься не предотвращением банкротств предприятий, как предписывалось в правительственном положении о нем, а их разорением. Введя подзаконный и широко толкуемый критерий «неплатежеспособное предприятие» и руководствуясь революционным принципом «как можно скорее ликвидировать или приватизировать государственные предприятия», ФУДН в условиях массовых неплатежей объявляло перспективные и конкурентоспособные предприятия неплатежеспособными, в связи с чем поставщики и должники прекращали с ними отношения, чем делали их действительными банкротами и подталкивали к самоликвидации, которая проводилась келейно, без судебного разбирательства.

Перевод командной экономики в рыночную в тяжелых бюджетных условиях путем ускоренной продажи нерентабельных предприятий был необходим, но, как показала проверка Счетной палаты РФ, неплатежеспособными были объявлены, например, более 40 заводов авиапромышленности, авиационных, моторостроительных, агрегатных, приборостроительных предприятий с уникальными передовыми технологиями. 70% предприятий, признанных неплатежеспособными, относились к пяти стратегическим областям промышленности, в том числе 261 предприятие Госкомоборонпрома. Ущерб от такой приватизации огромен. По мнению американских экспертов, при применении критерия ФУНД к предприятиям США 80% из них могли быть признаны банкротами. За свою работу ФУДН получало 20% от проданных банкротов, и его сотрудники были кровно заинтересованы в этом¹⁷⁴.

Главная экономическая, социальная и криминологическая проблема состояла не в том, что фабрики, заводы и другие предприятия ушли из собственности государства в частные руки, а в том, что эти «частные руки» в силу своего криминального происхождения абсолютно не думали об интересах страны и народа, часто ничего не понимали в специфике работы оказавшихся у них во владении предприятиий и, самое главное, не имели никакого стремления понять. Их мотивация была одна: получение «скорых бабок», а все остальное пусть пропадает пропадом. И реализовывалось это путем перепродажи дармовой собственности по возможно более высокой цене (хорошо, если эта собственность попадала в руки толковых людей), сдачи зданий предприятий в аренду под склады, базы и магазины, продажи оборудования в металлолом и т.д. Промышленность страны с ее уникальными и даже стратегически важными производствами разрушалась, социальная сфера сбрасывалась со счетов, квалифицированные кадры выгонялись на улицу, подготовка молодых кадров рабочих профессий фактически прекратилась. Страна выживает на выкачивании своих сырьевых ресурсов (которые не безграничны) и на импорте промышленных и продовольственных товаров вплоть до пуговиц. У отечественной, в прошлом хорошо развитой, промышленности почти нет будущего. Молодые люди, брошенные на произвол судьбы, на каждом шагу убеждаются в том, что честным трудом выжить «в этой стране» нельзя. А многие кроме преступного бизнеса ничего не знают и не умеют. Вот в чем главная политическая, экономическая, социальная и криминологическая проблема криминальной приватизации. Эту проблему нельзя решить с помощью уголовного наказания людей, бросившихся в крайность от ненависти к разрушителям страны и судеб народа.

Выживание государства в условиях массового казнокрадства толкало его руководство на систематическое придумывание новых правил игры, позволяющих обирать собственный народ и дееспособные предприятия. Обесценивание вкладов населения в Сбербанке, замораживание валютных средств предприятий, которые фактически были растрачены государственным Внешэкономбанком, введение налога на положительную курсовую валютную разницу, когда курс рубля катастрофически падал по отношению к доллару, установление более 30 других налогов и предоставление налоговых льгот «своим» предприятиям делали невыгодным производство и честное предпринимательство. Предоставление предприятиям различных льгот являлось обстоятельством особо криминогенным. Во-первых, решения о льготах принимались келейно и, как правило, сопровождались коррупцией. Во-вторых, предоставление льгот одним предприятиям возможно лишь за счет других и за счет снижения доходной части бюджета. В-третьих, «льготники» получали непомерные доходы, из-за которых велись кровавые разборки. Вспомним хотя бы взрыв на Котляковском кладбище в Москве как результат дележа льгот «афганских» фондов.

По мнению главы налоговой полиции С. Алмазова, действовавшие налоговые ставки, доходящие до 95 копеек с рубля, провоцировали налоговые правонарушения, ставя многие компании перед выбором: уклониться от налогов или пожертвовать бизнесом¹⁷⁵. Поэтому уже в 1994 г. ими было изобретено более 150 способов уклонения от уплаты налогов. Решение проблемы главным образом лежит не в репрессивной сфере, а в регулятивной. Но государственных должностных лиц, видимо, устраивает непрерывная ведомственная смена правил игры, позволяющая дискреционным путем решать актуальные для себя проблемы. И в этом плане Российское государство по сути своей является самым главным корыстным преступником, с которого берут пример индивидуальные и коллективные грабители. В силу сказанного экономическая криминогенность в стране развивается, как столетие назад, по Марксу: нужда и нищета в обществе толкают к преступлениям обездоленных, а жажда наживы, обусловленная растущим социально-экономическим неравенством, побуждает к ним обеспеченных¹⁷⁶.

Итак, корыстная преступность в мире и России фактически и учетно является доминирующей. Ее динамика определяет основные тенденции и проблемы преступности в целом. Корысть в конечном счете лежит в основе большинства насильственных преступлений. Она является становым хребтом организованной преступности. Российские корыстные мотивации, отражающие шопенгауэровское: «Иные люди были бы в состоянии убить своего ближнего просто для того, чтобы его жиром смазать себе сапоги»¹⁷⁷, оказались не просто устойчивыми, но и репродуктивными.

Борьба с корыстной преступностью и в мире, и в России предрешает главные криминологические стратегии. Тем не менее корыстная преступность в полном объеме и разнообразии никогда и нигде не отслеживалась, не анализировалась и не прогнозировалась. Во всем этом деле, к сожалению, преобладает традиционный уголовно-правовой формальный, а не сущностный криминологический мотивационный подход.