3. Внешнеполитические аспекты

Не знаю, как формируется внешняя политика профессиона­лами, каковы скрытые пружины их действий; не знаю, какие мотивы определяют направленность деятельности того или ино­го министра иностранных дел, президента страны или других лиц, от которых зависит формирование активности страны во внешнеполитической сфере. Но по большому счету, во всяком случае сегодня, внешнеполитическая деятельность должна со­действовать достижению внутриполитических, общенациональ­ных целей. Разумеется, отделить одно от другого совсем не про­сто, а иногда даже и невозможно, но приоритет внутренних зал” по моему глубокому убеждению, бесспорен. Может быть, это звучит банально, но внешнеполитическая стратегия должна быть ориентирована на внутриполитические задачи — на пое- одоление внутриполитических и экономических трудностей. Это прежде всего нахождение своей ниши в МИРЕ ТНК — ниши, способной дать людям максимум возможного благополучия в данных условиях современного мира. Не только материальных благ, а именно благополучия — такого состояния нации, кото­рое способно обеспечить возможность стабильного и творческо­го развития человека. С такой позиции я и рассматриваю, напри­мер, Евразийскую идею, которая может стать важной опорой стабильного развития России. Реализация эффективно работаю­щего моста между двумя океанами может иметь не только значи­тельные экономические следствия, но и быть отправной точкой для выработки внешнеполитической стратегии или, как иногда принято говорить, геополитической доктрины нашей страны.

В строительстве этого моста участвовали не только русские: путь на Восток — общеславянское мероприятие (восточных славян). Говоря, что русский мужик пешком дошел до Тихого океана и даже перешагнул через него, я имел в виду не только русских, но и украинцев, и белоруссов. Этот путь на Восток был действительно общим делом, нужным нам всем — всегда и особенно сегодня. И не только с экономической точки зре­ния. Он рождает нацию “двух океанов”, с совсем иным миро­представлением.

На западе от нас лежат маргинальные пространства, насе­ленные славянами, принявшими католицизм. Это еще совсем не Западная Европа, но уже и не ее славянский Восток. И, как всякие маргиналы, жители этих стран, отвергая свои истинные корни, стремятся туда, где их и не очень-то охотно принимают. Поэтому нам с этими странами труднее всего иметь дело, они нас всех не любят — скопом, всех православных. Нам гораздо легче вести дела с “настоящими европейцами” — англичана­ми, итальянцами...(хотя тоже непросто, ибо мы европейская альтернатива Западной Европе — вспомним маркиза де-Кюс- тина!). Поэтому на западе наших стран мы всегда имели и будем иметь “санитарный кордон” — это тоже логика истории, а не термин, придуманный дипломатами Антанты. Раньше нам из- за этого кордона грозили войной, а теперь времена другие, сегодня вряд ли кто станет воевать. Но рассчитывать на сочув­ствие, а тем более помощь, нам не приходится. Нам всем, а не только одной России, нельзя ориентироваться только на Запад. Мост между двумя океанами нужен и Белоруссии, и Украине.

Это наш общий мост — такова, повторю еще раз, логика исто­рии. Не мы одни и не только для себя его строили.

Но приняв эту логику, мы сразу приходим к утверждению абсолютного приоритета украинско-белорусского направления нашей внешней политики. Распад единства наших трех славян­ских государств я, как всякий русский, воспринимаю, как страш­ную семейную трагедию, ибо нет народов нам более симпатич­ных, чем украинцы и белоруссы. Это был удар, нанесенный нам всем. И не без определенных оснований — я вижу этнические различия, накопившиеся за последние 600 лет, когда все три Украины Великого Княжества Литовского — и Залесская, как тогда называлась будущая Московия, и Днепровская — бывшая Киевская Русь, и Червонная, т.е. Галицкая, и другие русские земли чувствовали единство. Но в те столетия шел интенсивный этногенез: мы, русские, впитали в себя культуру и традиции племен угрофинского и тюркского происхождения и стали на­зываться великороссами, жители Поднепровья приняли Вели­кую Степь и стали называть себя украинцами. Сложнее сложи­лась история Галиции, когда ее князю римский папа присвоил титул Rex Russian Minoris (откуда и пошло слово “малоросс”), и Галич, один из оплотов восточнославянской культуры, скоро потерял самостоятельность и славянскую идентичность. Со вре­мен битвы на Куликовом поле, куда князь Боброк привел свою волынскую рать, утекло много воды и сложились новые нацио­нальности — близкие, но не одинаковые. Это различие — реаль­ность, с ним надо считаться, люди его осознают. Отсюда и тяга к самостоятельности. Но жители этих стран осознают и свою близость, и те вековечные связи, которые сложились, те общие интересы, которые тоже есть реальность.

Я очень далек от того, чтобы думать о восстановлении Союза. Это, во-первых, просто нереально, а, во-вторых, может быть, уже и не нужно. Возможно, сейчас более эффективны другие формы совместного существования. Мне представляется, что высшей целью нашей внутриславянской политики должна быть отнюдь не политическая интеграция — льстящий самолюбию политиков суверенитет, как показывает практика, не очень уж мешает делу. Нужна интеграция экономическая, совместная эксплуатация моста, соединяющего два океана, организация собственных ТНК, ликвидация границ, мешающих экономике и общению людей, организация культурного сотрудничества. И т.д., и т.п. А президенты и парламенты пусть остаются. Сильным мира сего нужны красивые игры!

У нас перед глазами пример европейского сотрудничества и организация общего рынка. В странах Европейского Сообщест­ва совсем разные языки, разные религии, их народы не раз воевали друг с другом, но однажды они многое поняли. Не все в их объединении идет гладко, но идет! Вот и мне кажется, что финалом наших славянских усилий должно стать нечто подоб­ное Европейскому Сообществу. Не федерация, даже и не кон­федерация. Содружество и Общий рынок — прежде всего! В нужное время станет необходим и возникнет “Восточноевро­пейский Страсбург” — Восточноевропейский парламент где- нибудь во Чернигове. Не только Днепр, но и Десна прекрасна при всякой погоде!

Если такое Сообщество возникнет, оно однажды должно стать открытым. Я вполне допускаю, что придет время, когда появятся страны, которые входят одновременно и в Западноев­ропейское и Восточноевропейское содружества — в зоны обоих согласий. Такой страной могла бы стать, например, Финлян­дия — и иметь своих представителей и в Страсбурге, и в Черни­гове. У нее большой и далеко не только отрицательный опыт сотрудничества с СССР.

Но все требует постепенности: плод должен упасть, когда он созреет. Все должно происходить в нужное время, поспеш­ность здесь очень опасна. Но и замедление — тоже. Мы часто упускаем шанс сделать полезное для наших народов, а это сей­час смерти подобно. В печати порой появляются высказывания: мы сами по себе легче выйдем из кризиса, чем вместе с Укра­иной и Белоруссией. Но, во-первых, это не так! Надо многое считать, и не только цену на горючее. Разрушение производст­венных связей — одна из наших страшных бед.

Впрочем, я могу допустить, что на первых порах нам, рус­ским, в таком Сообществе будет потруднее, чем сейчас в оди­ночестве. Но надо отдавать себе отчет в том, что далеко не все можно измерить рублем и сиюминутной выгодой: семья спла­чивается, чтобы быть вместе, чтобы чувствовать опору братьев, без которой не выжить в наше общее смутное время, в неизбе­жной сложности будущего. Создание доброго психологическо­го климата всегда окупается сторицей. Кроме того, мы все жи­вем в МИРЕ ТНК И, как показывает опыт западных стран, чем более скоординированной будет наша экономическая полити­ка, тем нам всем будет легче. И пора создавать собственные ТНК!

• * *

Одной из важнейших внешнеполитических акций, как мне представляется, было бы объявление главной национальной це­лью России организацию Севера Евразийского суперконтинента, организацию этого пространства в интересах всего планетарного сообщества. Это сыграло бы важную роль в формировании наци­онального мировоззрения и позволило бы искать поддержки этой идеи и вне страны — на Востоке и на Западе, ибо достижение этой цели полезно всем. И Западноевропейскому полуострову, и странам Тихоокеанского региона, и даже Америке... Вот в этом контексте и следует оценивать идею Назарбаева.

Но сначала о нем самом. Он, мне кажется, очень умный человек, и его деятельность на грани 80-х и 90-х годов находила весьма благожелательный отклик самой широкой обществен­ности Советского Союза. В те годы в научных и инженерных кругах серьезно поговаривали о том, что именно Назарбаев мог бы стать вторым Президентом Советского Союза. Затем, после распада СССР, некоторые его действия и высказывания сни­зили в России его авторитет. Но теперь его евразийская актив­ность находит благожелательный отклик у технической интел­лигенции... Он говорит о Евразийском союзе, и это созвучно тому, о чем я пишу здесь, о чем говорят ученые, инженеры на многочисленных семинарах и собраниях.

К сожалению, Назарбаев трактует проблему евразийства до­статочно узко, почти по Савицкому в современном изложении. Я бы все-таки рассматривал проблему евразийства в контексте моста, в контексте организации Севера евразийского простран­ства, в плане экономическом и цивилизационном. Казахстан — естественный участник этого моста, он в нем заинтересован не меньше России. Но то, что Назарбаев и Савицкий называют Востоком, для этого пространства является Югом (или под­брюшьем, если пользоваться терминологией Солженицына). У нас есть собственный Восток — это страны Тихоокеанского региона. И весь спектр отношений с Дальним Востоком — по­литических, экономических, культурных и т.д. для нас не ме­нее важен, чем и отношения с Западом.

Мы вступили в Совет Европы. Наверное, такой шаг был нужен (хотя бы для того, чтобы демонстративно не отстранять­ся от Европы), но я не жду каких-либо особых благ от нашего нового положения, а трудностей в реализации наших обяза­тельств вижу много. Кроме того, это еще один повод кусать больную Россию и мешать ей самостоятельно встать на ноги.

Наши отношения с Европейским полуостровом просматри­ваются достаточно далеко, барьер маргинальных государств, отделяющий нас от него, будет укрепляться их участием в НАТО и мешать нам в политике и торговле. Нам приходится искать пути обхода этого барьера. Вот почему я так подробно расска­зывал о потенциальных возможностях порта в устье реки Ин- дига и транспортной политике России.

Что касается Дальнего Востока, то здесь мы лишь начинаем вырабатывать свое понимание ситуаций и основных тенденций. И нам еще предстоит найти ключ, в котором следует сыграть Китайско-Японскую симфонию. И участие в этом оркестре Казахстана крайне необходимо России и Казахстану.

Но ведь есть и Восток классических евразийцев — это му­сульманский Восток. Я уже не раз писал о том, что в наш век цивилизационных разломов наиболее острым станет противо­стояние между западноевропейской цивилизацией и мусуль­манским миром. Такова природа вещей: традиционные циви­лизации Востока приняли ислам не из-за веры в Аллаха, а из- за шариата. В отличие от Тойнби, я убежден, что не религия делает цивилизацию, а цивилизация подбирает себе религию и подгоняет ее под свои цивилизационные стандарты. Мусуль­манство — это и религия, и образ жизни (шариат) — в этом его сила. И последнее особенно важно.

Страны, следующие в силу своего государственного устрой­ства законам шариата, особенно остро не приемлют либера­лизм. Он для них неприемлем даже в форме плюрализма возмо­жных выборов действий и организационных форм жизни (мяг­кого либерализма) и государственных институтов. Я о такой форме либерализма говорил специально, поскольку она явля­ется важнейшей особенностью того образа жизни, которая от­вечает современной форме научно-технического прогресса, т.е. перманентной научно-технической революции. Неприятие “мяг­кого либерализма” рождает трудности модернизации, отстава­ние от других стран и прочие трудности жизни в МИРЕ НТК. В сочетании с энергией жителей исламского пояса и их активной антиевропейской и антиамериканской позицией цивилизаци­онный разлом может легко превратиться в горячий фронт. Аль­тернативы у последователей такой позиции ясны: либо сломать себя, приняв модернизацию с неприемлемой формой жизни, либо отказаться от модернизации, сохранить архаическое об­щественное устройство и объявить войну всем с надеждой на успех (может быть, даже в загробной жизни).

Казахстан не принадлежит этому поясу, хотя около 40% его населения формально исповедуют ислам. Не принадлежат к нему (пока) и другие среднеазиатские республики. Но о них разго­вор особый — их геополитическое положение качественно от­личается от казахстанского.

Русско-казахское согласие в описанной ситуации может сыграть выдающуюся роль. Ведь общество развивается не толь­ко в результате непримиримых столкновений и противоборств

• возникают и кооперативные связи, возникает взаимная ада­птация. 1000 лет православная Россия жила рядом с мусульман­ским миром и, как мне кажется, научилась жить вместе с ним. Постепенно сглаживалась замкнутость, возникали совместные браки (“потри покрепче русского и увидишь в нем татарина” — гласит народная поговорка), появлялись элементы общих куль­турных ценностей. Различие религий не мешало сближению, в Отечественную войну мы были солдатами единой армии, сов­местная жизнь со стремлением к согласию — великое завоева­ние наших культур. И Евразийская идея является воплощением этой кооперативное™. Может быть, она послужит и общепла­нетарной стабильности, нахождению той формы согласия раз­ных цивилизаций, без которого человечество не сможет выжить в атомный век. Вот почему к инициативе Назарбаева следует относиться с предельным вниманием. Евразийская кооперация народов может оказаться тем сдерживающим обручем, кото­рый обуздает страсти, чтобы цивилизации нашли путь к согла­сию. Обладая мощным ракетно-ядерным потенциалом, эта ко­операция поумерит аппетиты стран “золотого миллиарда”.

• * *

В начале этого параграфа я говорил о Восточноевропейском Сообществе. Но если бы возникло Евразийское сообщество, т.е. если бы Казахстан вошел в Восточноевропейское Сообщество, расширив тем самым и общий рынок, и всю сферу коопера­ции, то это был бы еще один шаг на пути становления тех кооперативных форм развития человечества, которые отвечают естественным процессам его эволюции как биологического вида. Особенно в нынешнее время, когда создание ядерной бомбы и способов ее доставки давно уже не технический секрет.

Человечество подходит к некой запретной черте: потенци­альные возможности цивилизаций, возникших в начале голоце­на, близки к исчерпанию. Впервые нечто подобное сказал монах Мальтус 200 лет назад. Сказал несколько рано — люди не при­слушались к словам мудрого монаха. Теперь об этом говорят и ученые, и политики, но это мало влияет на характер жизни, ибо настоящая катастрофа пока за горизонтом. Она достанется на­шим внукам.

МИР ТНК не знает альтруизма, им никто не управляет, и он движется к пропасти, мало думая об этом. В его деятельность еще не включены Планетарный Разум (коллективный Разум человечества) и Планетарная Воля. Пока еще очень плохо вид­на сама возможность метаморфозы этого мира, а тем более пути, ведущие к ней. Они просматриваются неубедительно и еще очень дискуссионны.

Убежден, что одним из таких путей перестройки МИРА ТНК будет кооперативный путь организации очагов согласия, о ко­тором здесь шла речь. И может быть, что евразийская цивили­зация, сочетающая в себе традиционную соборность, коллек­тивизм с активностью личности, подаст пример движения по такому пути созданием Евразийского моста или Северного Ев­разийского Содружества. Возникни такое Содружество — опа­сения о возможной крупномасштабной войне можно было бы навсегда отбросить.

Следующим шагом в развитии МИРА ТНК, если общество не рухнет под тяжестью противоречий, представляется мне по­степенное создание кооперативных сообществ (с одновремен­ной ликвидацией монополий типа нефтяного картеля), столь связанных между собой конкретными экономическими интере­сами, пониманием современного характера развития человече­ства и другими интересами, что единственным способом разре­шения неизбежных противоречий станет поиск компромисса.

* * *

Употребляя термин “цивилизация”,%оуду иметь в виду некую общность людей, объединенную не только единством, точнее — похожестью образа жизни, культуры, но и общностью духовных миров, общностью своего миропредставления и структурой шка­лы фундаментальных ценностей. Культура и технологические ос­новы жизни — всего лишь составляющие цивилизации.

Каждая цивилизация фиксирует свою исключительность. И, вероятнее всего, такое представление отвечает истине, ибо ци­вилизации действительно очень разные и любая из них характе­ризуется множеством особенностей, ранжировать которые не представляется возможным в принципе. Цивилизации сложи­лись в разные эпохи, в разных природных и общественных усло­виях, в ходе сложнейшего процесса адаптации человека к ним. Русская поговорка “что для нас благо, для немца смерть” не

1