8 Такая эволюция может быть действительно установлена в отношении одного из атабаскских языков Юкона.
Я уже мимоходом указывал, что английский язык перенял от французского некоторое количество морфологических элементов. Английский язык использует также некоторые аффиксы, идущие из латыни и греческого. Кое-какие из этих чужеродных элементов, как -ize (например, в слове materialize 'материализовать') или -able (например, в слове breakable 'ломкий', ср. break 'ломать'), продуктивны и поныне. Но примеры, подобные этим, едва ли могут служить настоящим доказательством морфологического влияния одного языка на другой. Не говоря уже о том, что они относятся к сфере деривационных значений и не затрагивают центральной морфологической задачи выражения реляционных идей, они ничего не внесли нового в специфическую структуру английского языка. Английский язык уже был подготовлен к связи pity 'жалость' с piteous 'жалкий' благодаря уже существовавшим в нем таким парам, как luck 'удача' и lucky
'удачливый'; material и materialize просто расширили ряд системы форм, известной по таким парам, как wide 'широкий' и widen 'расширять'. Иными словами, морфологическое влияние, оказанное иностранными языками на английский, если опираться только на примеры, подобные мною приведенным, едва ли по существу отличается от обычного заимствования слов. Усвоение суффикса -ize едва ли в большей мере отразилось на внутреннем строении языка, нежели то обстоятельство, что он воспринял то или иное количество новых слов. Вот если бы в английском языке развилось новое будущее время по образцу синтетического будущего французского языка или если бы он усвоил из латинского и греческого их использование удвоения в качестве функционального средства (латинское 'трогать' tango : tetigi; греческое 'оставлять' leipo : leloipa), лишь тогда мы были бы вправе говорить о настоящем морфологическом влиянии. Но такие далеко идущие влияния не наблюдаются. На всем протяжении истории английского языка едва ли мы можем отметить хотя бы одно существенное морфологическое изменение, которое бы не было предопределено направлением его естественного дрейфа, хотя в отдельных случаях мы и можем предполагать, что этот дрейф в присущем ему направлении был несколько ускорен косвенным влиянием форм французского языка9.
В области синтаксиса можно, правда, отметить некоторые французские и латинские влияния, но сомнительно, проникли ли они глубже сферы письменного языка. Многое в области этого рода влияний относится скорее к литературному стилю, нежели собственно к морфологии.
Важно подчеркнуть непрерывное, самодовлеющее морфологическое развитие английского языка и весьма скромные размеры тех влияний, которым его внутреннее строение подвергалось извне. История английского языка иногда изображалась в таком виде, будто он был охвачен своего рода хаосом в связи с приходом норманов, которые будто бы все поставили вверх дном в англосаксонском языковом наследии. Современные ученые более умеренны в своих суждениях. Тот факт, что далеко идущее развитие в направлении аналитичности могло бы иметь место и независимо от тех внешних влияний, каким подвергался английский язык, подтверждается историей датского языка, который пошел даже дальше английского в отношении некоторых выравнивающих тенденций. Пример английского языка особо показателен. Английский язык наводнялся заимствуемыми из французского словами на исходе средних веков, как раз в ту эпоху, когда его дрейф к аналитическому типу был особенно силен. Таким образом, он одновременно видоизменялся и изнутри, и на поверхности. Удивительно поэтому не то, что он перенял некоторое количество внешних морфологических черт, наслоившихся на его грамматический инвентарь; удивительно другое, а именно, что, вопреки тем преобразующим влияниям, которым он подвергался, он все же остался до такой степени верен своему собственному типу и
исторической линии своего дрейфа. Картина, устанавливаемая на данных английского языка, всецело подтверждается всем тем, что мы достоверно знаем из истории других языков. Нигде мы не видим ничего, кроме поверхностных морфологических взаимовлияний. Из всего этого мы можем сделать один из нижеследующих выводов: что действительно существенное морфологическое влияние не вполне, быть может, невозможно, но во всяком случае его действие настолько медлительно, что оно едва ли может быть прослежено на том сравнительно малом отрезке языковой истории, который доступен нашему наблюдению; либо что для глубоких морфологических потрясений извне необходимы особо благоприятные условия, скажем, исключительная неустойчивость языкового типа или же необычная степень культурного взаимообщения, т.е. такие условия, которых мы не находим в нашем документально достоверном материале; либо, наконец, что мы вообще не вправе умозаключить о способности одного языка непосредственно оказывать преобразующее морфологическое влияние на другой язык.
10 См. с.142.
И вместе с тем мы все же не можем не считаться с тем поражающим фактом, что определенные морфологические черты зачастую оказываются распространенными на большой территории среди существенно различных языков, столь даже различных, что их принято считать генетически неродственными. Иногда мы можем предполагать, что морфологическое сходство есть чисто случайное совпадение, что одинаковое морфологическое явление независимо возникло в неродственных языках. Но территориальное распространение некоторых морфологических фактов иногда столь специфично, что нельзя от него попросту отмахнуться. За ним должна стоять какая-то историческая обусловленность. В связи с этим нелишне вспомнить, что понятие «языкового семейства» никогда не окончательно10 в ограничительном смысле. Мы можем только сказать с законной долей уверенности, что такие-то и такие-то языки восходят к общему источнику, но мы не можем говорить, что такие-то другие языки генетически между собою не связаны. Мы можем лишь ограничиться утверждением, что не располагаем совокупными данными в пользу их родства, а следовательно, что вывод об общности их происхождения не является абсолютной необходимостью. А раз это так, не представляется ли вероятным, что ряд фактов морфологического сходства между различными языками на определенной территории есть лишь пережиток общности их типа и фонетического состава, затемненный до неузнаваемости в результате разрушающей работы разнонаправленных дрейфов? Между современными языками английским и ирландским есть еще как будто достаточно лексического и морфологического сходства, чтобы позволить нам сделать относительно обоснованный вывод об их генетическом родстве, и притом только на основе свидетельств их современного состояния. Конечно, такой вывод по
казался бы несколько легковесным по сравнению с тем, который мы действительно можем сделать об их родстве, привлекая для доказательства имеющиеся в нашем распоряжении исторические и сравнительные данные. Однако, даже только на современных данных обоснованный вывод в этом случае не так уж плох. Но пройдут еще два или три тысячелетия, и черты сходства между английским и ирландским языками, вероятно, до того сгладятся, что, пожалуй, придется регистрировать их, если исходить только из их описательных характеристик, как языки «неродственные». У них еще будут общими некоторые основные морфологические черты, но по достоинству оценить их будет затруднительно. Только в свете контрастной перспективы, в сравнении с еще более далекими языками, такими, как баскский или финский, эти пережиточные черты сходства получат подлинную историческую значимость.
Можно только подозревать, что многие из наиболее знаменательных совпадений морфологического порядка в признаваемых «неродственными» языках следует объяснять именно как такого рода пережитки. Теория «заимствования» представляется совершенно неподходящей для объяснения тех фундаментальных структурных черт, таящихся в самой сердцевине языкового целого, общность которых устанавливается, скажем, в языках семитских и хамитских, в различных суданских языках, в языках малайо-полинезийских, мон-кхмерских11 и мунда12, в языках атабаскских, тлингит и хайда. Мы не должны слишком поддаваться робости специалистов, которым порой решительно недостает того, что я назвал «контрастной перспективой».