Отношение русской общественности к началу войны с Японией

Известие о начале войны мало кого в России оставило равнодушным: в первый период войны в народе и общественности преобладало настроение, что на Россию напали и необходимо дать отпор агрессору. В Петербурге, а также других крупных городах империи самопроизвольно возникали невиданные уличные патриотические манифестации. Даже известная своими революционными настроениями учащаяся столичная молодёжь завершила свою университетскую сходку шествием к Зимнему Дворцу с пением «Боже, Царя храни!».

Оппозиционные правительству круги оказались застигнутыми этими настроениями врасплох. Так, собравшиеся 23 февраля (ст. ст.) 1904 года на совещание в Москве земцы-конституционалисты, приняли коллективное решение прекратить любые провозглашения конституционных требований и заявлений ввиду начавшейся войны. Это решение мотивировалось патриотическим подъёмом в стране, вызванным войной^[69].

Реакция мирового сообщества

Отношение ведущих мировых держав к началу войны между Россией и Японией раскололо их на два лагеря. Англия и США сразу и определённо заняли сторону Японии: начавшая выходить в Лондоне иллюстрированная летопись войны даже получила название «Борьба Японии за свободу»; а американский президент Рузвельт открыто предостерегал Францию от её возможного выступления против Японии, заявив, что в этом случае он «немедленно станет на её сторону и пойдёт так далеко, как это потребуется»^[70]. Тон американской печати был настолько враждебен России^[70], что побудил М. О. Меньшикова — одного из ведущих публицистов русского национализма — воскликнуть в «Новом времени»:

Нет сомнения, что без обеспечения Америки и Англии, Япония не сунулась бы с нами в войну.^[70]

Франция, ещё накануне войны посчитавшая необходимым разъяснить, что её союз с Россией относится лишь к европейским делам, тем не менее была недовольна действиями Японии, начавшей войну, ибо была заинтересована в России как в своей союзнице против Германии; за исключением крайней левой, вся остальная французская печать выдерживала строго корректный союзнический тон. Уже 30 марта (12 апреля) было подписано вызвавшее известное недоумение в России «сердечное согласие» между Францией — союзницей России и Англией — союзницей Японии. Это соглашение положило начало Антанте, но в то время осталось почти без реакции в русском обществе, хотя «Новое время» и писало по этому поводу: «Почти все почувствовали веяние холода в атмосфере франко-русских отношений».

Германия накануне событий заверяла обе стороны в дружественном нейтралитете. И теперь, после начала войны, германская пресса была разделена на два противоположных лагеря: правые газеты были на стороне России, левые — на стороне Японии. Существенное значение имела личная реакция германского императора на начало войны. Вильгельм II пометил на докладе германского посланника в Японии:

Tua res agitur! Русские защищают интересы и преобладание белой расы против возрастающего засилия жёлтой. Поэтому наши симпатии должны быть на стороне России.^[70]