Законы, которые мы принимаем
Проблема заключается в том, что стратегия поиска ренты, хотя и выгодна всем активным участникам политической жизни, чревата тупиком: она обязательно приведет к чрезмерному увеличению государственных расходов, которых в итоге окажется недостаточно для удовлетворения всех популистских требований. То есть рациональная с экономической точки зрения политика оказывается неэффективной.
Для разрешения противоречия между рациональностью и эффективностью современные политэкономы обращают особое внимание на конституционный выбор - выбор самых общих правил политической жизни.
Поскольку все участники политической жизни заинтересованы в эффективности политического процесса, то, как полагают последователи Бьюкенена, они могут сообща и единогласно выработать дееспособный свод правил политической жизни - конституцию. Так как на стадии конституционного выбора еще не известны конкретные вопросы, по которым в дальнейшем будут идти дискуссии, то эгоистические интересы не мешают выбору эффективных законов политической «игры».
Принятая конституция обязательно должна быть долгосрочной. Привычка «играть» по определенным правилам - это особый вид самовозрастающего общественного капитала, который легко потерять (если правила нестабильны), но очень трудно приобрести. Правотворчество «для данного случая» (например, конституция под конкретного президента или для парламента текущего созыва) очень вредно, поскольку уничтожает этот специфический капитал, приучая граждан к жизни в условиях нестабильности правовых норм.
В этом смысле интересно понять, какие же именно принципы следует положить в основу конституции политической жизни? Если Бьюкенен рассматривает группы лоббистского давления как продукт спонтанной самоорганизации гражданского общества, то Фридрих фон Хайек (Нобелевский лауреат по экономике 1974 года) оценивал их гораздо более критически. Он указывал, что организация влиятельных групп особых интересов невозможна без помощи правительства. Самое главное, «поскольку в принципе невозможно организовать все интересы, <...> организация определенных групп ведет при помощи правительства к постоянной эксплуатациинеорганизованных и не поддающихся организации групп. Жертвами при этом оказываются такие группы, как потребители в целом, налогоплательщики, женщины, старики и многие другие»[2].
Такая негативная оценка групп особых интересов позволила Хайеку критично взглянуть и на само демократическое правительство. «Ограничена должна быть любая власть, но особенно демократическая. <…> Всемогущее демократическое правительство именно вследствие неограниченности своей власти становится игрушкой в руках организованных интересов, ибо должно угождать им, чтобы обеспечить себе поддержку большинства»[3]. Таким образом, главное назначение конституционных правил, по мнению Хайека, - это строжайшее ограничение правополномочий центральной власти, какой бы демократический курс она ни проводила.
Хайек предложил четко разграничить законы как универсальные правила, приложимые к неизвестному числу возможных в будущем коллизий, и директивы - распоряжения по конкретному поводу. Только стабильная система законов может ограничить возможность «легализованной коррупции» - инициирования под давлением разных лобби парламентских и президентских директив, раздающих «во имя политического единства» особые привилегии.
Призыв к ограничению государственного Левиафана стал постоянным рефреном в трудах либеральных политэкономов. «Единственным действенным средством борьбы с коррупцией является ограничение доступа политиков и чиновников к распределению общественных благ»[4] - так резюмирует эти идеи еще один знаменитый американский «экономический империалист» Гэри Беккер (Нобелевский лауреат по экономике 1992 года).
Теория общественного выбора доказывает, что общество вовсе не нуждается в святости «государственных мужей». «Рыночная» интерпретация политики позволяет примириться с «греховной природой» политиков и, самое главное, осознать, что рациональное стремление к собственной выгоде должно не мешать, а, напротив, помогать наладить эффективную политическую жизнь.
Однако всегда ли логика современных политэкономов совпадает с логикой современной политической жизни?