Homosoveticus на политическом поприще: политика как обман
Обратимся к специфике политической жизни в нашей стране и тому, как при помощи теории общественного выбора можно ее проинтерпретировать.
Почему в советском обществе коррумпированность власти была качественно более высокой, чем на Западе? Недавно скончавшийся американский экономист Манкур Олсон, специально занимавшийся конкретизацией теории общественного выбора применительно к советской системе, дал двоякое объяснение этого феномена.
Нарушение закона тем менее вероятно, чем больше лиц страдает от этого и потому стремится его пресечь. На Западе от подкупа государственных чиновников выигрывают взяткодатель (получивший неположенные льготы) и взяткополучатель (повысивший свой личный доход), но проигрывают потребители и конкуренты взяткодателя, а политические конкуренты взяткополучателя всегда рады использовать компромат на собрата по профессии.
Принципиально иная ситуация присутствовала в советской экономике дефицита. Когда продавец через «черный ход» продавал товар по завышенной цене, подкупая при этом контролеров, то существенно выигрывали и покупатели, и продавцы-коррупционеры, и коррумпированные чиновники. Следовательно, почти все «имеют побудительные мотивы к нарушению закона, при этом почти ни у кого не возникает стимула сообщать о таких нарушениях властям. Не только совокупный побудительный мотив частного сектора толкает его обойти закон, но и все побудительные мотивы, характерные для частного сектора, оказываются на стороне тех, кто нарушает правила и постановления. Когда таких постановлений и ограничений, вводящих “рынок наоборот”, становится слишком много, рано или поздно частный сектор (поскольку все, или почти все, его представители имеют побудительные мотивы... к подкупу чиновников) делает правительство коррумпированным и неэффективным»[5].
Другое объяснение феномена тотальной коррумпированности основывается на анализе тайных соглашений бюрократов - представителей хозяйственной, партийной администрации. Пока среди бюрократов царила острая конкуренция (как в 1920-1950-е годы), центральное правительство получало достоверную информацию о положении дел на местах и потому сохраняло контроль над ситуацией. Однако в условиях политической стабильности конкуренция совбюрократов ослабевает, усиливается их корпоративная солидарность, которая логически ведет к формированию тайных соглашений (формальных и неформальных) для утаивания ресурсов от Центра. «Наконец, наступает этап, когда отдельные крупные государственные предприятия, отрасли промышленности и государственные структуры превращаются в организованные коалиции, способные скрыто и осторожно сотрудничать в общих интересах в ущерб диктатуре центра»[6].
Предложив глубокое объяснение особенностей советской коррумпированности, западные политэкономы, однако, пока так и не дали аналогичного ответа на другой вопрос: почему же в 1990-е годы, после начала радикальных рыночных реформ, коррумпированность не снизилась, а, напротив, многократно возросла[7]. Объяснение постсоветской коррумпированности только лишь наследием «реального социализма» представляется явно недостаточным. Очевидно, необходимо поставить вопрос о границах применения в России идей теории общественного выбора.
Теория общественного выбора (как и неоклассическая экономическая теория в целом) есть способ теоретической рефлексии, самоосмысления западной цивилизации (прежде всего, американского общества). Базовая ценностная установка этой цивилизации - последовательный индивидуализм, когда главным субъектом всех сфер человеческой жизни считается (и реально является) активный, во многом самодостаточный индивид, способный рационально отстаивать свои действительные интересы либо самостоятельно, либо в добровольном союзе с другими такими же индивидами. Приверженность к индивидуалистической рыночной системе потому априорна и не подвергается серьезному сомнению.
В современной России ситуация совсем иная. Во-первых, в России даже в начале XXI века все еще отсутствует гражданское общество - способность граждан к самоорганизации для активной защиты своих интересов. Во-вторых, и в наши дни в стране нет полного консенсуса по поводу желаемой модели социально-экономического развития.
В этих условиях центральное правительство, осуществляющее рыночную модернизацию, принципиально не может осуществлять политику как честный обмен производимых правительством товаров и услуг на политическую поддержку всех основных групп населения. Увы, значительная (большая?) часть населения политически не организована и не считает построение рыночного хозяйства желательной целью. Поэтому правительство может вести обмен только с организованными прорыночными группами, заведомо представляющими меньшинство населения (нефтяное лобби, финансовые круги и т.п.). От остальных групп правительство вынуждено «отделываться» демагогическими обещаниями, выполнение которых часто заведомо невозможно.
В этой ситуации вывод Хайека о «постоянной эксплуатации неорганизованных и не поддающихся организации групп» оказывается особенно актуальным. Политика как обмен вырождается в политику как обман - обман основной массы граждан политиками, которые, объективно закладывая фундамент будущего демократического общества, вынуждены действовать заведомо недемократическими методами. Политическая поддержка привилегированных групп в атмосфере самоизоляции государства от рядовых граждан неизбежно стимулирует и тотальную коррупцию «слуг общества».
Таким образом, рационально-эгоистические политики в России принципиально не могут организовать подлинно демократические взаимоотношения правительства и общества по рецептам теории общественного выбора. Быть может, бюрократическая коррумпированность государства является неизбежной формой «кавдинских ущелий» прогресса, не проходя сквозь которые невозможно дойти до гражданского общества и подлинной демократии.