Гольдман Л. - Лукач и Хайдеггер. - 2009

отождествлять мышление Маркса с инструмен­ тальной идеологией, тем более нельзя сводить

марксистские воззрения,	как желал Хайдеггер,
к триумфу «человеческих	потребностей»	и их
«удовлетворению». Такая	интерпретация	идей

Маркса превращает их в полную банальность. Общество производит человека как «человека» и само производится им. Именно в этом смысле «природа» человека определяется обществом. Его история в равной мере берет свое начало в истории природы и неотделима от нее. Для Лукача общественный труд является условием исто­ рии и делает возможной практику, которая может раскрыть сущность истории. Свершение истории зависит от актуального решения и от практики пролетариата. Всякое иное решение (индивидуальное экстатическое открытие или бо­ жественный зов) не преодолевает овеществление.

В целом Гольдман предпринял интересное компаративное исследование и открыл точки схождения и расхождения философии Хайдеггера и Лукача. Вместе тем следует иметь виду опре­ деленные границы его интерпретации, в которой теория материалистической диалектики синтези­ руется с концепцией эволюционной эпистемоло­ гии Ж. Пиаже.

Философия и политика

Поворот Лукача к марксизму, бесспорно, оп­ ределялся политикой. Однако можно говорить и об обратном влиянии его теоретических взглядов на политическую деятельность. Вообще говоря,

220

из существующей биографии Лукача не ясно, как он пришел к марксизму. Почему выпускник Гейдельбергского университета, участник феномено­ логического кружка, друживший с К. Ясперсом, увлекся Марксом? Возможно, марксизм к тому времени внедрился в университеты и Лукач озна­ комился с его положениями, будучи студентом.1 Многим современным исследователям не понятен его переход на позицию большевиков. В Преди­ словии к книге «История и классовое сознание», написанном в 1967 г., Лукач признавался, что в основе мессианства 20-х гг. лежали утопические цели и антибюрократические установки. Подводя итог своей духовной эволюции, он отмечал, что опыт буржуазной жизни оберегал его от оппор­ тунизма. К переходу на позиции большевиков его подтолкнуло как осознание бессилия социал-де­ мократии, так и победа русской революции. Судя по ранним работам, это был и этический выбор.

Что говорит нам наша мораль о революции? Несомненно, она заставляет нас осуждать и кри­ тиковать действительность, в которой полно несправедливости. Сегодня многие политологи ищут основания теории Маркса в иудео-христи­ анской морали. Действительно, социализм силь­ но напоминает утопии о земном рае и поэтому в «христианском социализме» нет ничего необыч­ ного. Наоборот, именно он так привлекателен для народных масс, живущих в бедности и меч-

1 По словам М. А. Лифшица, Лукач мог забыть и под­ сознательно искал объяснения тому факту, что он изме­ нил свои взгляды под влиянием Маркса, а не под влияни­ ем кого-нибудь другого. См.: Лифшиц М. А. Лукач / / Вопросы философии. 2002. № 12. С. 109.

221

тающих о достатке. Особенные надежды он внушает верующим, которые думают: сильные, грабьте, унижайте, эксплуатируйте нас, но при­ дет час, свершится Высший Суд, наступит эра справедливости, и тогда мы окажемся на вашем месте и будем наслаждаться вашими заслужен­ ными страданиями. Эта вывернутая наизнанку мораль в свое время подвигла Ницше на отрица­ ние христианства. Он расценил «христианскую моральную гипотезу» как форму морального бе­ шенства, названного им ресентиментом.

Таким образом, мораль не только не удержи­ вает, но и, наоборот, прямо призывает к револю­ ции. При этом христианство противник насилия. Лев Толстой, который «не мог молчать», видя язвы мира, был сторонником «непротивления злу силою» и предлагал не участвовать в делах мира. Однако, что было бы, если бы все «ушли в мона­ стырь» или стали жить по формуле «Бог терпел и нам велел»? Может, это и был бы «христиан­ ский социализм»? Теорию и тактику толстовства подверг критике И. А. Ильин, который, подобно Ницше, призвал бороться со злом силой.

Как же решали эту дилемму Лукач и Хайдеггер? Хайдеггер не оставил на этот счет обширных записей. Скорее всего, он, увлеченный сочине­ ниями Ницше, считал мораль и гуманизм форма­ ми «воли к власти» и, по крайне мере, в теории не сковывал свою мысль ее догмами. И позже он не раскаивался, хотя признал свой «поворот 33-го года» ошибкой.

Наоборот, Лукач пришел к большевизму и не­ обходимости революции в результате интенсив­ ных моральных исканий. Правда результаты его

222

размышлений обескураживают и оставляют чита­ теля перед моральной дилеммой. В статье «Боль­ шевизм как моральная проблема» он приходит к выводу, что сила и справедливость несовместимы и поэтому по моральным соображениям прини­ мает тактику социал-демократии, основанную на реформах. В философии Маркса Лукач различа­ ет теорию классовой борьбы, которая является социологическим фактом, и теорию социализма, которая опирается на утопию о возможности бесклассового общества. Теория классовой борь­ бы не предполагает счастливого конца. Угнетае­ мые могут занять место угнетателей, не отказы­ ваясь от угнетения. Чтобы этого не произошло, необходима воля к демократии. Именно она спо­ собна превратить пролетариат в социалистиче­ ского Спасителя человечества. Если немецкая классическая философия действительно является частью научного коммунизма, то пролетариат должен на практике реализовать этический идеа­ лизм Канта—Фихте, эстетический идеализм Шел­ линга и идеальное государство Гегеля. Однако, если применить принципы марксизма к самому марксизму, то возникает вопрос, а не является ли социалистическая утопия всего лишь идеологией, маскирующей классовый интерес пролетариата, который желает только одного — господства.

Лукач формулирует моральную дилемму сле­ дующим образом: «Или мы воспользуемся слу­ чаем и осуществим нашу историческую цель, и тогда нам необходимо встать на позицию дикта­ туры, террора, классового угнетения; тогда на ме­ сто прежних форм классового господства мы должны поставить классовое господство пролета-

223

риата, веря в то, что (не правда ли, похоже на то, как если бы мы собирались изгонять Сатану рука­ ми Вельзевула?) это последнее и по природе самое беспощадное, самое откровенное классовое гос­ подство уничтожит само себя и, вместе с собой, всякое классовое господство вообще. Или мы бу­ дем придерживаться того, что новый мировой ук­ лад мы осуществим новыми средствами, средства­ ми подлинной демократии ... и тогда мы сильно рискуем, так как большинство человечества сего­ дня еще не хочет этого нового мирового уклада».1

Спустя некоторое время Лукач опубликовал другую статью, в которой пришел к прямо проти­ воположному выводу: «Классовая борьба проле­ тариата не есть голая классовая борьба, но есть средство освобождения человечества... Всякий компромисс затушевывает как раз эту сторону борьбы, и поэтому он, — несмотря на все свои эвентуальные, сиюминутные, но в высшей степе­ ни проблематические преимущества, — является губительным с точки зрения этой подлинной ко­ нечной цели».2

Отказ Лукача от социал-демократии в пользу большевизма многим кажется «прыжком», «об­ ращением в веру». На самом деле решение Лука­ ча принято по вполне рациональным и мораль­ ным соображениям. Судя по его статьям 1918 г., проблема для него состояла в том, что одна часть людей нещадно эксплуатирует другую и, более того, отправляет их на смерть, развязывая

1 Лукач	Д. Большевизм как моральная проблема / /
Лукач Д. Политические		тексты. М., 2006. С. 10.
2 Лукач	Д. Тактика	и этика / / Там же. С. 21.

224

войну ради достижения собственных интересов. Может ли моральный человек спокойно смот­ реть на это? Не является ли недеяние, непротив­ ление злу грехом? Но участие в борьбе за свобо­ ду одних предполагает борьбу и смерть других. Лукач выходит из положения, разводя мораль и этику. Моральная ответственность лежит на ин­ дивиде, который берет грех убийства на себя, ради свободы других. Эта дилемма близка нам русским. Блок, как известно, принял и оправдал революционное насилие. Бахтин писал о «не алиби в бытии», но и для него народ тоже был «первичным автором».

В интервью 1976 г. Хайдеггер сказал, что фи­ лософия должна быть в стороне от политики. Этим он хотел спасти от обвинения в нацио­ нал-социализме хотя бы свою философию. Лу­ кач, наоборот, увязывал свою политическую по­ зицию с философскими размышлениями. Хотя он не родился в пролетарской семье и не добывал хлеб насущный тяжелым физическим трудом, а, наоборот, родился в состоятельной еврейской семье, его теория пролетариата как революцион­ ного класса истории, который уничтожает са­ мого себя в ходе строительства бесклассового общества, была основой его практической поли­ тики. По Лукачу, история проблемы — это часть реальной истории или тотальности. Она ставится и решается, в конечном счете, не философом, ко­ торый видит дальше других, а классом, который выполняет ту или иную историческую миссию. Хайдеггер также не считал теоретика-просвети­ теля центральной фигурой истории. Он мыслил себя не гением-автором, а апостолом бытия.

15 Л. Гольдман

225

Нам трудно понять их позицию, потому что мы понимаем этику как соблюдение прав челове­ ка, как заботу о себе, а не освобождение боль­ шинства от тирании меньшинства. Можем ли мы судить Хайдеггера и Лукача по нашим сегодняш­ ним меркам? Не являются ли они имморалиста­ ми? Я думаю, они не ставили себя по ту сторону морали. Но их моральный выбор был трагиче­ ским. Ситуация выбора была такова, что все аль­ тернативы исключали расхожую христианскую мораль. Она не могла им помочь сделать пра­ вильный выбор. Хороший выбор был попросту невозможен. Лукач выбирал между сохранением буржуазного строя, который втянул людей в ми­ ровую войну, и революционным террором.

Позицию социал-демократии Лукач разобла­ чил как оппортунистическую. Он писал: «Соци­ ал-демократы стали хранителями капиталистиче­ ского экономического строя и гарантами его вечного существования, они стали охранять его от роковых катастрофических последствий, к ко­ торым пророчески слепо влекут империалистиче­ ский капитализм его истинные представители. Подобно тому как отождествление рикардовских „естественных законов" с общественной действи­ тельностью было идеологической самообороной поднимающегося капитализма, точно так же ис­ толкования Маркса, данные австрийской шко­ лой, совершенная ею идентификация Марксовых абстракций с тотальностью общества является самообороной гибнущего капитализма с его „ра­ циональностью"».1

Конкретные тотальности, то, что Гегель на­ зывал духом времени, а Маркс совокупностью

226

общественных отношений, порождают свои по­ литические и идеологические надстройки и не только буржуазно-охранительные, но и направ­ ленные на преобразование общества. Поэтому полемику Р. Люксембург и Г. Лукача следует расценивать с учетом сложившихся исторических условий. Первоначально деятельность большеви­ ков определялась стремлением воплотить мечту Маркса о бесклассовом обществе. Всякий ком­ промисс расценивался как оппортунизм. Конеч­ но, хорошо бы решить все проблемы сразу и быстро даже ценой больших потерь. Однако кру­ шение соцстран показало, что путь диктатуры неэффективен. Во-первых, диктатура оказывает­ ся не временной, а долгосрочной; во-вторых, получившие чрезвычайные полномочия вожди больше озабочены сохранением власти, чем вос­ питанием такого класса, который сделает дикта­ туру ненужной; в-третьих, диктатура не спо­ собствует творческому развитию, она, скорее, консервативна, чем креативна. Запрещая народ­ ную инициативу, она ведет к застою. Эти наблю­ дения заставляют сегодня искать иные способы преобразования общества. Конечно, можно вооб­ ще ничего не делать и не вмешиваться в ход об­ щественного развития. Если взять системную теорию общества Лумана, то в ней предполагает­ ся самоорганизация, которую Луман называет «аутопойэзисом». Но очевидно, что цели, наме­ рения, и, тем более, действия людей не являются чем-то внешним по отношению к законам об-

1Лукан. Г. История и классовое сознание. М., 2003.

С.215.

227

щества. Следовательно, политика и идеология должны быть неразрывно связаны с экономикой и социальными институтами. Что можно сделать сегодня для улучшения жизни людей — вот о чем должны думать и политики, и теоретики-идеоло­ ги. При этом, учитывая мультисистемность обще­ ства, необходимы поиски консенсуса представи­ телей всех партий. Находя компромиссы, нельзя забывать и о высших целях. Поэтому коммуни­ сты такого радикального толка, как Р. Люксем­ бург и Г. Лукач, собственно, и являются ориенти­ рами развития.

Ждать ли, пока капитализм дойдет до послед­ ней черты, или начинать революцию, не дожида­ ясь его окончательного падения? Большевики считали демократов оппортунистами, а демокра­ ты большевиков — авантюристами. Поэтому тео­ рия тотальности Лукача была обоснованием не путча, который поднимается решительным мень­ шинством и ограничивается захватом власти, а массового протеста, организуемого партией, т. е. революции. В качестве основы стратегии боль­ шевиков вводится «тотальность» как единство теории и практики, где теория оказывается прак­ тическим действием, а действие опирается на теорию и открывает возможность новому описа­ нию мира. Революционное действие является коммуникативным, а теория перформативной. Исторические законы не исполняются механиче­ ски, они предполагают действие, опирающееся на теорию.

Лукач и Хайдеггер одинаковы в своем понима­ нии философии: она идет не от субъекта-гения, а от бытия или конкретной тотальности. Хайдеггер

228

тоже не происходил из крестьянства и тем не ме­ нее стал почвенником, может быть, последним философом «бытия-при-растениях». Для него народ (Volk), как и для русской интеллигенции, есть нечто более онтологичное, чем абстрактный мыслитель, уединившийся в башне из слоновой кости. Лукач посвятил специальную статью теме «народ и интеллектуалы», в которой он призна­ вал роль партии и отвергал претензию учителей народа.1 И в этом не нужно видеть сталинизм, хотя Лукач некоторое время оправдывал чистки. Для него было важно, с какой целью осуществля­ ются репрессии и против кого направлен револю­ ционный террор. То, что кажется казуистикой, на самом деле оказывается диалектикой револю­ ционной борьбы. Диктатура оправдана как сред­ ство слома прежней государственной машины. Но она подлежит осуждению, если используется для сохранения репрессивного режима в услови­ ях, когда сопротивление буржуазии сломлено. Сталин, видимо, это понимал, но все время изо­ бретал все новых врагов. Так и непонятно, было это оправданием репрессивного режима или дей­ ствительно враги появлялись во все новых об­ личьях. Степень паранойи может быть разной: как только появляются проблемы, мы тоже ищем врагов.

Подводя итоги моральным исканиям Лукача, можно сделать вывод о том, что он перешел на позиции большевиков в результате рационально­ го этического решения. Но как быть с его мо-

1 См.: Лукач Д. Проблема духовного лидерства / / Лу­ кач Д. Политические тексты. М., 2006.

229