Глава тридцать третья день тянулся…

День тянулся и тянулся, вечер никак не наступал. Драконы, и вместе с ними золотой, парили над горами. Даже поговорить было не с кем.

Я на сто рядов перетрясла и пересмотрела свой мешок, надула шкуру так, что она только гудеть, как кожа на барабане, не стала. Натаскала гору хвороста для костра.

Драконам было хорошо – они кувыркались в наколотых на пики гор облаках, то выныривая из них, то прорезая насквозь, то зарываясь в облака с головой и играя там в прятки.

День все тянулся.

Наконец солнце скатилось к западу, протянуло длинные тени, в ущелье сразу стало темно и холодно, лишь равнина все еще светилась.

Вернулся золотой дракон.

– Садись, – сказал он просто. – Пора.

Я опять обвязала его шею веревкой, надеясь, что издалека ее незаметно и общего впечатления она не испортит. Села.

Остальные драконы уже летели к крепости.

Пока я не ощущала в себе никакой ненависти, никакой силы – только боязливое любопытство. И очень разволновалась на этот счет.

– Не спеши, – успокоил меня дракон. – Все придет. Мы приблизились к Пряжке.

Драконы немного покружили над ней и рядком уселись на северную стену. Их разноцветье очень ее украсило.

Золотой дракон тоже сделал один круг. Затем не спеша, мощными размашистыми движениями стал врезаться в воздух, набирая высоту. Сидя на его шее, я разглядывала удаляющуюся крепость, квадратик военного лагеря неподалеку, горы и степь.

Поднявшись так высоко, что крепость стала не больше носового платка, а лагерь превратился в грязное пятнышко рядом с ней, дракон начал медленно и плавно снижаться.

Здесь было холодно, свистел зимний ветер. Но тепло тела золотого дракона не давало мне превратиться в ледышку.

Зато с такой высоты многое действительно оказалось несущественным.

– Смотри на Пряжку! – попросил дракон.

Мы снижались, и крепость становилась все больше.и больше.

Наконец под крылом дракона промелькнул обугленный Перст, серая северная стена с застывшими на ней драконами.

Он спустился еще ниже, и вот мы закружили над оградой‑Кольцом, я видела пустые окна Главного Корпуса, сад, заросший боярышником, казармы, храм…

…Вспомнилось, как привезли нас сюда, смертельно напуганных, измученных тяжелой дорогой и голодных, сгрузили, как ягнят, у второй казармы и повели под конвоем в Пурпурный Зал.

Как раздели, отобрав все, напоминающее о доме. Выдали казенные наряды и присвоили каждой личный номер.

Как мы путались поначалу, не в силах запомнить свои номера, а в нас вколачивали и вколачивали их, добиваясь, чтобы от зубов отскакивало: "Двадцать Вторая РА, первая группа, первый поток, первый набор".

Как потянулись дни, заполненные пустотой, холодом и ложью, как капали слезы по ночам.

Как шли, меняя друг друга, однообразные зимы, весны, лета, осени, накручиваясь на ось Перста, как пряжа на прялку.

И словно зацепленная кружащим драконом, начала разматываться обратно та шершавая ниточка, опутывая меня, пришла та застарелая ненависть, родившаяся в минуту, когда ноги мои впервые коснулись плаца у второй казармы. Каждый прожитый здесь день лег тяжелым кирпичиком на душу, запылал внутри меня мой номер, к которому я даже привыкла!

Дракон молчал, ни о чем меня не спрашивал, ничего не подсказывал, лишь все быстрее кружил вокруг Пряжки.

Начали сниматься с северной стены и остальные драконы, встраиваясь в эту молчаливую круговерть.

Мелькали перед моими глазами стены крепости, пустые окна Корпуса, бойницы Перста.

Все тяжелее давила на меня Пряжка, туго спеленывая, погребая под собой.

И наконец родилось то, что так ждали от меня драконы:

– Я ненавижу тебя, Пряжка!!! – закричала я во весь голос, неимоверным усилием сбрасывая с себя эту тяжесть, вырываясь из пут. – Ненавижу тебя! Ненавижу!!!

Первый залп пламени вырвался из пасти золотого дракона, поджег Главный Корпус. Вслед за ним стали изрыгать ливни пламени на крепость другие драконы.

Пылал боярышник в саду, пылали крыши казарм, пылали деревянные перекрытия на крепостных стенах.

– Ненавижу тебя, ненавижу! – уже не кричала, а стоном стонала я от детской обиды за то, что чужая воля распоряжалась моей жизнью, обламывая под себя, склоняя и подчиняя.

Бешено кружащиеся драконы подхватили мой стон, превратив его в свой крик.

Горящая Пряжка замерла, противостоя этому крику, но потом вдруг лопнул, вдребезги разлетелся Перст, усеивая своими обломками все вокруг. И началось…

Тряслись, разламываясь и распадаясь, дома, со свистом отскакивали в стороны куски Главного Корпуса, рассыпались, словно песочные, башни по углам крепостных стен.

Наконец не выдержала, с ужасающим грохотом и гулом обвалилась прямо на Пряжку северная стена. И само основание Пряжки осело, утянув за собой ее обломки, как в воронку.

На месте неприступной крепости образовалась неглубокая дымящаяся яма, забитая черными спекшимися кусками стен и зданий.

Драконы по одному вырывались из закрученного ими вихря. Золотой дракон ушел последним – ему пришлось тяжелее всех, даже уничтоженная Пряжка стремилась удержать меня.

Но когда мы вырвались, все, что связывало меня с этим местом, рассеялось, как дым над ямой.

Пряжка лопнула.

Драконы опять расселись на скалах у входа в ущелье, на торчащих по краям его обломках северной стены.

– Спасибо.

– Спасибо.

– Спасибо.

Доносились до меня слова их благодарности.

Золотой дракон приземлился на дне самого ущелья, чуть ли не на том пригорке, под которым я некоторое время жила в ямке с прошлогодними листьями.

– Ну скажи, какой прекрасный вид наконец открылся! – сказал он гордо. – Ты только посмотри!

И правда, оказывается, мрачное с виду ущелье доверчиво распахивалось навстречу равнине.

И Пряжка тут была совершенно неуместной.

Я‑то думала, мы провозились страшно долго и уже скоро утро, а оказалось, даже ночь еще не наступила.

Спрыгнув с дракона, я разминала затекшее тело и ноги и зачарованно смотрела на равнину, настолько непривычным было это зрелище.

И тут только поняла, чего еще не хватает помимо Пряжки: не было лагеря.

Сильные, как никто, уважают силу. Пока драконы рушили крепость, испугавшиеся ее жильцы быстро свернули палатки и тихо, без знамен и барабанного боя, отступили.