Литература XVII в.

Конец XVI и начало XVII в. в истории Руси ознаменова­лись бурными историческими событиями, традиционно име­нуемыми «Смутой» и характеризующимися напряжённой классовой борьбой. В эту эпоху впервые в качестве крупной влиятельной силы выступает крестьянство, доведённое всё усили- ₂ вавшейся крепостной эксплуатацией до крайнего экономического оскудения, особенно сильно проявившегося во время ужасающего голода 1601—1603 гг.

Тяжесть материального положения крестьянства увеличивалась обострившейся после смерти Грозного борьбой крупных феодалов, бояр со служилым дворянством — средними и мелкими землевла­дельцами, оказавшимися в конце концов в этой борьбе победителями. Но победа дворянства, в той или иной мере смыкавшегося с купечеством, лишь углубляла экономический кризис крестьянства, на дальнейшем обнищании которого зиждилось благополучие победителей. Спасаясь от голода и от крепостной кабалы, крестьяне массами бежали в леса, на южные окраины Московского государ­ства, часто переходя даже московский рубеж и организуясь на . новых местах в вольное казачество. Этот недовольный московскими порядками люд оказал деятельную поддержку самозванцам, вы­дававшим себя то за якобы спасённого сына Ивана Грозного Димитрия, то за несуществовавшего сына Фёдора Ивановича Петра и бывшими на самом деле авантюристами, ставленниками поль­ского панства. Они использовали недовольство восставших народных масс в своих реакционных целях, но обманули народ и оставили у него по себе недобрую память. Крестьянская масса выдви­гает такого энергичного вождя, каким был беглый холоп Иван Болотников, в 1606 г. появившийся у стен Москвы. Внутренние потрясения, испытанные государством, чрезвычайно осложнялись польской и шведской интервенцией, потерпевшей крушение лишь в результате организованной Мининым и Пожарским обороны России от интервентов.

События конца XVI — начала XVII в. сильно расшатали экономическую систему Русского государства и вместе с тем стройную законченность законсервировавшей себя московской идеоло­гии. Победа помещичьего класса и активизация посада и кресть­янства, явившиеся итогом «Смуты», в очень большой степени способствовали «обмирщению» русской культуры.

Нарождение новых экономических отношений в России весьма способствовало этому «обмирщению» в сфере как чисто бытовой и практической, так и в литературной. В эту пору, по словам В. И. Ленина, наступает «новый период русской истории (при­мерно с 17 века)». Он «характеризуется действительно фактиче­ским слиянием всех... областей, земель и княжеств в одно целое. Слияние это вызвано было... усиливающимся обменом между об­ластями, постепенно растущим товарным обращением, концентри­рованием небольших местных рынков в один всероссийский рынок. Так как руководителями и хозяевами этого процесса были капи­талисты-купцы, то создание этих национальных связей было ничем иным как созданием связей буржуазных» '.

Городские восстания, начавшиеся с середины XVII в., а затем восстания крестьян, приведшие к крестьянской войне 1670— 1671 гг. под предводительством Степана Разина и вовлекшие в сферу движения посадские низы, народы Поволжья и даже цер­ковные низы (Соловецкое восстание), подтачивая самые основы устоявшихся традиций, очень способствовали постепенному отми­ранию того, на чём держалась старина.

Церковь, так же как и государство, потрясённая «Смутой» и пытавшаяся по окончании её завоевать себе независимые пози­ции, после напряжённого сопротивления подчиняется сломившей её силе государства. Светская стихия в это время всё сильнее и сильнее вторгается в литературу. Это особенно начинает обна­руживаться со второй половины XVII в., когда в русской литера­туре явно преобладающее значение получают светские жанры — историческая и бытовая повесть², сатира, когда широко развивает­ся виршевое творчество, возникает театр, зарождается русская драматургия. В читательский обиход входят в эту пору и западная повествовательная литература, рыцарский роман с любовной тема­тикой, забавная новелла, шуточный рассказ.

В культурном и, в частности, литературном движении на Руси в это время играли довольно значительную роль киевские лите­ратурные деятели, издавна ещё приходившие в Москву, но особен­но прочно обосновавшиеся в ней после воссоединения Украины с Москвой в 1654 г. На Украине уже в XVI в. наблюдается интен­сивная литературная производительность, обнаруживающаяся не только в злободневной церковной полемике, но и в чисто литературной области — в различных жанрах, в том числе в лирических и в драматических. Большое количество школ, возникших при церковных братствах, явилось здесь рассадником того, что можно назвать средним образованием, а Киево-Могилянский коллегиум — академия, организованная Петром Могилой в 1631 г., стояла уже , на уровне польских высших школ. В ней, помимо богословских и философских дисциплин, преподавались словесные науки и сочи­нялись стихотворные произведения, так называемые «школьные» драмы, и многочисленные руководства по поэтике. Из неё вышло немало крупных по своей образованности деятелей, работавших в Москве, как Епифаний Славинецкий, Симеон Полоцкий, Димит­рий Ростовский, позже Феофан Прокопович, сотрудник и апологет, Петра I, и др.

К киевским учёным относились в Москве не с полным дове­рием, подозревая их в приверженности к латинству, что отчасти было и верно, но всё же трудами их и литературным опытом воспользовались у нас в значительной мере. С их помощью в Москве первоначально налажено было школьное дело после. безрезультатных попыток связаться с этой целью с греческими выходцами. В 1648 г. боярин Ф. М. Ртищев в специально осно­ванном им близ Москвы, при Андреевской церкви, монастыре, учредил училище «ради в оном монастыре российскаго рода во просвещении свободных мудростей учения», где, кроме языков славянского и греческого, полагалось изучение наук словесных, до риторики и философии включительно. Учителями здесь были спе­циально вызванные из Киева учёные, в том числе такой сведущий и начитанный, как Епифаний Славинецкий. Он же, видимо, являл­ся и основателем греческой школы при Чудовом монастыре в Москве. Позже белорусу Симеону Полоцкому, прибывшему в Москву около 1664 г., приписывается создание латинской школы при Спасском монастыре. Если все эти школы и не были вполне организованными учебными заведениями и не располагали сколько-нибудь значительным количеством учащихся, то всё же нельзя отрицать того, что они дали серьёзный толчок для дальнейшего развития умственной и косвенно литературной культуры в русском обществе.

С самого начала деятельности киевских учёных в Москве по­ставлен был вопрос о том, какую вводить у нас систему образо­вания — латинскую или греческую, и в течение долгого времени в решении этого вопроса наблюдалось колебание. В 1682 г. ученику Симеона Полоцкого Сильвестру Медведеву поручено было орга­низовать школу при Спасском монастыре. Школа эта, просущество­вавшая около пяти лет и не поднимавшаяся над уровнем элементар­ных училищ того типа, какие существовали в XVI—XVII вв. на Украине при церковных братствах, характеризовалась латинским направлением. Почти одновременно с ней создано было в Москве ревнителями греческого образования «Типографическое училище», также недолго просуществовавшее. Когда же вплотную был по­ставлен вопрос о заведении в России высшей школы, то он решён был в пользу греческого направления: в 1687 г. основана была в Москве Славяно-греко-латинская академия, во главе которой стали приехавшие из Греции учёные — братья Иоанникий и Соф-роний Лихуды.

Таким образом, проблема высшего образования, не нашедшая своего разрешения в России в предшествующую пору, получила, наконец, осуществление. Самая постановка этой проблемы во всей остроте, как это было в XVII в., и претворение её в жизнь, несом­ненно, явились прогрессивным фактором в общем развитии у нас литературного процесса.

Характерной особенностью литературы XVII в. является так­же и то, что в результате участия в ней новых, демократических, преимущественно посадских слоев, а также в результате появления нового читателя из тех же слоев в неё в значительно большей мере, чем в XVI в., широкий доступ получает народная поэзия; с одной стороны, возникают первые записи произведений устнопоэтиче-ского творчества, с другой — последнее оказывает на книж­ную литературу гораздо более ощутительное влияние, чем это было раньше. В XVII в., в связи с событиями «Смутного вре­мени», а затем крестьянской войны под предводительством Рази­на, создаются песни, в которых очень явственно сказывается оппозиционное отношение крестьянских масс к господствующим классам.

Старая традиция, однако, очищает место для новой не без борьбы, и на всём протяжении века эта борьба или в иных слу­чаях взаимодействие и сосуществование традиции и новизны обна­руживаются ещё очень явственно.

Так, в области исторической литературы в первые же годы XVII в. мы наблюдаем очень существенный сдвиг. На смену Хро­нографа 1512 г. является новая, вторая редакция Хронографа, относящаяся к 1617 г. Положив в её основу старый Хронограф, составитель нового Хронографа пополнил его сведениями из за­падноевропейской истории, почерпнутыми из переведённых неза­долго до этого с польского на русский язык хроник Конрада Ликостена, Стрыйковского, Мартина Вельского. Тем же материа­лом воспользовался и составитель третьей радакции Хронографа (1620 г.). Уже одно то обстоятельство, что история Запада полу­чает здесь как бы равноправное место с историей библейской и ви­зантийской, достаточно показательно как осознание у нас в начале XVII в. той роли, какую Запад играл в мировом историческом процессе. С целью чисто литературного обновления материала некоторые статьи Хронографа первой редакции здесь заменяются новыми переводами с новых обработок ранее уже переведённых у нас произведений. Так, например, старый перевод «Троянской истории» заменяется позднейшим, сделанным с латинской обработки Гвидо де Колумна, написанной в стиле рыцарских повестей и художественно украшенной.

Но при всём этом дальше, на протяжении почти всего XVII в., мы встречаемся ещё с явно обречёнными на неудачу попытками продолжать традицию летописания XVI в., почти никак её не обновляя. К числу таких же запоздалых попыток принадлежит и «История о царях и великих князьях земли Русской» дьяка Фёдора Грибоедова, написанная в 1669 г., и так называемая «Латухинская Степенная книга», составленная в 1670 г. монахом жел-товодского Макарьевского монастыря Тихоном. Оба автора частич­но используют и фактический западный материал, пользуясь Хронографами второй и третьей редакции, но в своей исторической концепции продолжают всё ещё упорно стоять на идеологических позициях Москвы — третьего Рима. Недалеко ушёл от этой кон­цепции и популярный в течение почти столетия, переполненный баснословными вымыслами «Синопсис», приписываемый киево-печерскому архимандриту Иннокентию Гизелю (1674 г.).

Один из наиболее популярных литературных жанров Москов­ской Руси XV—XVI вв.— житийный — в течение половины XVII в. в основном продолжает под пером макарьевских книж­ников развиваться в том же духе, какой для него определился уже в середине XVI в. В стиле традиционного «добрословия» и абстрактного панегирика, составленного большей частью из об­щих мест, пишутся жития в продолжение всего XVII в., лишь варьируя те общие схемы, которые установлены были для агиогра­фии макарьевской поры. В подражание Четьим-Минеям Макария составляются аналогичные сборники: в 1627—1632 гг. монахом Троице-Сергиева монастыря Германом Тулуповым и в 1646— 1654 гг. священником при посадской церкви того же монастыря — Иоанном Милютиным в сотрудничестве с его сыновьями. В оба сборника вошли почти исключительно жития, сказания и памят­ники исторического содержания, причём по сравнению с макарь-евскими Минеями количество житий русских святых в обоих сбор­никах было значительно увеличено.

Следует при этом отметить, что чем дальше шло время в глубь XVII в., тем чаще житие наполнялось конкретным, реальным биографическим материалом — явное свидетельство известного отказа от шаблонных схем и проявления внимания к индивидуаль­ным особенностям жизни и поведения того лица, о котором писа­лось ². К концу века появляются в печати получившие потом широкую известность Четьи-Минеи Димитрия Ростовского — сле­дующий этап после макарьевских Миней в собирании, редактировании и приведении в систему накопившегося житийного материа­ла. Основной источник этого труда—Минеи Макария—для Ди­митрия Ростовского оказывается, однако, не единственным: он пополняется западными, латинскими и польскими источниками — сборниками Сурия, болландистов, Скарги.

Но ещё ранее в отдельных русских житиях мы наблюдаем характерные особенности повествовательного жанра и семейной хроники (житие Юлиании Лазаревской) или превращение их в автобиографию, изложенную живым разговорным языком и заключающую в себе реальные подробности в описании судь­бы героя жития и окружающего его быта (житие протопопа Ав­вакума).

Русский литературный язык XVII в. характеризуется сложным и противоречивым процессом своего развития, обусловленным взаи­модействием и борьбой социальных сил, принимавших активное участие в языковом строительстве в эту пору. Консервативные церковные круги и часть смыкавшейся с ними боярской знати продолжали культивировать разукрашенный витийственным «доб-рословием» торжественный стиль, опиравшийся на архаические церковнославянские нормы, частично в том их варианте, какой выработался в практике украинских литературных деятелей, при­нимавших энергичное участие в литературной работе на Москве и содействовавших проникновению в русский литературный язык западноевропейской, латинской и польской лексики, частично обо­гащая ею словарный состав русского языка.

С другой стороны, в связи с общим «обмирщением» русской культуры в XVII в. и участием в литературной жизни демокра­тических элементов города и посада, а также в связи с государ­ственными и общественными практическими потребностями рус­ский литературный язык, особенно во вторую половину века, идёт навстречу решительному сближению с живым народным языком, с просторечием и с деловым приказным языком.

Своеобразное соединение старой церковнославянской традиции (но без сопутствовавшего ей риторического велеречия) с живым просторечием мы наблюдаем в произведениях старообрядческой литературы, особенно в сочинениях протопопа Аввакума, так как эти произведения адресовались к самой широкой и самой пёстрой в культурном отношении аудитории приверженцев «старой веры» и старого обряда '.