37Архитектура модерна и постмодерна

ник из духа авангарда и сопоставим с авангардистской жи­вописью, музыкой и литературой нашего столетия. Модер­нистская архитектура продолжала линию западного раци­онализма и нашла в себе достаточно сил для того, чтобы сформировать образцы и основать целую традицию, с са­мого начала перешагнувшую национальные границы. Как совместить те едва ли оспоримые факты, что после Второй мировой войны деформация, на которую единодушно сето­вали, произошла в качестве последствия и даже во имя как раз упомянутого интернационального стиля? Может быть, подлинное лицо модернизма кроется в мерзостях — или же это искажения его истинного духа? Я приближусь к час­тичному ответу, когда, во-первых, перечислю проблемы, какие в XIX веке ставила архитектура; во-вторых, назову программные ответы, данные на них новым зодчеством; и, в-третьих, покажу, какого типа проблемы посредством этой программы решить было нельзя. В-четвертых, эти со­ображения должны послужить тому, чтобы выразить суж­дение о рекомендации, которую эта выставка — если я пра­вильно понимаю ее намерения — стремится дать. Насколь­ко хорош совет: непоколебимо усваивать и критически продолжать модернистскую традицию вместо того, чтобы следовать доминирующим сегодня тенденциям «бег­ства» — будь то в осознающий традицию неоисторизм; или же в такую ультрамодернистскую декоративную архитек­туру, что в прошлом году была представлена на венециан­ском Биеннале; или же в упрощенческий витализм ано­нимного, «посконного» и депрофессионализированного строительства?

Во-первых: промышленная революция и ускоренная ею общественная модернизация в продолжение XIX века ста­вят архитектурное искусство и городское планирование в новую ситуацию. Я хотел бы упомянуть три наиболее из­вестные задачи, требующие решения: качественно новую потребность в архитектурном оформлении; новые строй-

архитектура МОДЕРНА И ПОСТМОДЕРНА

тельные материалы и техники; наконец, подчинение стро­ительства новым функциональным, прежде всего хозяй­ственным императивам.

Вместе с промышленным капитализмом возникают но­вые жизненные сферы, которые чураются как придворно-церковной монументальной архитектуры, так и староевро­пейской городской и сельской строительной культуры. Обуржуазивание культуры и возникновение более обшир­ной, интересующейся искусством и образованной публики требуют новых библиотек и школ, оперных и драматичес­ких театров; но все это — обычные задачи. Иначе обстоят дела с сетью сообщений, революционизированной после изобретения железных дорог: не только локомотивы ста­новятся символами механизации и прогресса, но еще и та­кие известные транспортные сооружения, как мосты и тун­нели, приобретают иное значение, а с постройкой вокзалов возникает новая задача. Вокзалы — характерные места для столь же «плотных» и способствующих смене впечатлений, как и анонимных и мимолетных контактов, т. е. для того типа чрезмерно возбуждающих, но бедных встречами вза­имодействий, коему суждено было сформировать ощуще­ние жизни в больших городах. Как показывают автобаны, аэропорты и телебашни, развитие транспортной и комму­никационной сетей вновь и вновь давало импульсы для вне­дрения новшеств.

В те годы это касалось и хозяйственных коммуникаций, которые не только требовали новых размеров от складс­ких помещений и крытых рынков, но и принесли с собой доселе неведомые строительные задачи, выполненные уни­вермагами и ярмарочными холлами. Интереснейшие при­меры тому — первые крупные стеклянные¹⁰ дворцы Лон­донской, Мюнхенской и Парижской промышленных выс­тавок. Но прежде всего, промышленное производство с возникновением фабрик, рабочих поселков и сфер жизни, предназначенных для товаров массового потребления, по-АРХИТЕКТУРА МОДЕРНА И ПОСТМОДЕРНА

началу не способствует формотворчеству и архитектурно­му оформлению. Социальная нищета раннего индустриа­лизма важнее этого безобразия; проблемы социальной ни­щеты вызывают на авансцену государство, буржуазных социальных реформаторов, наконец, революционное рабо­чее движение — но не оформительскую фантазию архи­текторов — если отвлечься от утопических набросков но­вых промышленных городов (от Роберта Оуэна до Тони Гарнье).

Во вторую половину XIX века в качестве эстетической проблемы в первую очередь воспринимаются массовые про­дукты повседневного употребления, которые ускользают от стилеобразующей силы традиционного ремесленного ис­кусства. Посредством реформы художественного ремесла Джон Рёскин и Уильям Моррис стремились уничтожить разверзшуюся в повседневности индустриального жизнен­ного мира пропасть между полезностью и красотой. Это ре­формистское движение руководствуется расширенным и указующим в будущее понятием архитектуры, сочетаю­щимся с требованием архитектурного оформления всей физической среды буржуазного общества. Особое противо­речие Моррис видит между демократическими требовани­ями, сводящимися к всеобщей причастности к культуре, и тем фактом, что при индустриальном капитализме все большее количество сфер жизни отчуждается от формооб­разующих культурных сил.

Второй вызов для архитектуры вытекает из разработки новых материалов (таких, как стекло и железо, литая сталь и цемент) и новых производственных методов (прежде всего использования готовых конструкций). На протяжении XIX века инженеры развивают строительную технику и тем самым осваивают такие оформительские воз­можности архитектуры, которые выходят за классические рамки конструктивного освоения плоскостей и про­странств. Первое впечатление, произведенное на очарован-

40

АРХИТЕКТУРА МОДЕРНА И ПОСТМОДЕРНА

ных современников происшедшими от построек оранже­рейного типа стеклянными дворцами со стандартизованны­ми деталями, касалось нового порядка размеров и новых конструктивных принципов; они революционизировали зрительные привычки и ощущение пространства у наблю­дателей не меньше, чем железная дорога — ощущение вре­мени у пассажиров. Интерьер лишенного центра и изоби­лующего повторяющимися конструкциями лондонского Хрустального дворца, должно быть, воздействовал на со­временников подобно «раздвижению» всех известных из­мерений оформленного пространства.

Наконец, третий вызов — капиталистическая мобилиза­ция рабочей силы, земельных участков и построек; вооб­ще условий жизни в больших городах. Эта мобилизация приводит к концентрации больших масс и к вторжению спекуляции в жизненные сферы частного жилья. Тогда и началось то, что сегодня вызывает протесты в Кройцберге и других районах: по мере того, как домостроительство вы­зывает амортизацию инвестиций, решения о покупке и продаже земельных участков, о застройке, плане и ново­стройках, о заключении и расторжении арендных догово­ров вырываются из-под гнета семейных и местных тради­ций; словом, они становятся независимыми от бытовых ценностных ориентации. Законы строительного и квартир­ного рынка изменяют установки на строительство и прожи­вание в квартирах. Хозяйственные императивы определя­ют также и неконтролируемый рост городов; отсюда про­истекают такие требования к планировке городов, которые несравнимы с расширением барочных городов. Как меж­ду собой взаимодействуют оба вида функциональных им­перативов, императив рынка и императив коммунального и государственного планирования, как они пересекаются между собой, втягивая архитектуру в новую систему зави­симостей — все это проявляется в большом стиле перепла­нировки Парижа Османом при Наполеоне III. В такой пе-

41

t.lb&ife

АРХИТЕКТУРА МОДЕРНА И ПОСТМОДЕРНА

репланировке архитекторы не принимали заслуживающе­го внимания участия.

Если мы хотим понять импульс, из которого возникла модернистская архитектура, то надо представить себе, что решающее влияние на архитектуру второй половины XIX века оказывал третий вызов индустриального капитализ­ма, а два других вызова хотя и ощущались, но архитекту­ра с ними не справилась.

Произвольное пользование научно объективированными стилями, оторванными от среды своего возникновения, приводит к тому, что архитектурный историзм вырожда­ется в немощный идеализм, раскалывая сферу строитель­ного искусства на банальные кусочки мещанской повсед­невности. Скудость жизненных сфер, отчужденных от ар­хитектурного оформления нового типа, перетолковывает­ся в добродетель; утилитарная архитектура освобождается от притязаний на искусство. Шансы на новые возможнос­ти технического оформления используются лишь для того, чтобы поделить мир между архитекторами и инженерами, между стилем и функцией, между пышными фасадами сна­ружи и обособленной пространственной диспозицией внут­ри. Поэтому архитектура, обратившаяся к историзму, су­мела противопоставить динамике экономического роста, мобилизации жизненных связей в больших городах и со­циальной нищете масс немногим более, нежели бегство в триумф духа и образованности над (переряженными) ма­териальными основами. Символом архитектурного исто­ризма стали берлинские дома «казарменного» типа: «передний дом, историзирующему фасаду которого пола­галось гарантировать престижную стоимость квартир и наряду с этим повышать стоимость пожарной страховки дома, был зарезервирован за средней буржуазией, а вот в задних домах ютилось более бедное население¹¹.

Во-вторых. Обратившись к зодчеству в духе историзма, идеализм отказался от своих первоначальных намерений.

42

АРХИТЕКТУРА МОДЕРНА И ПОСТМОДЕРНА

Разумеется, даже у Шеллинга и Гегеля архитектура про­возглашалась самым низким искусством в иерархии ис­кусств, «ибо материал этого первого искусства — сама по себе бездуховная, формируемая лишь согласно законам тяжести материя»¹². Поэтому Гегель полагает, что «духов­ное содержание влагается не только в само архитектурное произведение... таковое содержание уже обрело свободное существование за пределами архитектуры»¹³. Но ведь эту цель, коей должна служить архитектура, Гегель понимает как целокупность общественных коммуникационных и жизненных взаимосвязей — «как человеческих индиви­дов, как общину, народ»¹⁴. Архитектура историзма отка­зывается от этой идеи примирения — уже не сила прими­рения, а его дух теперь подпитывает компенсаторную ди­намику оштукатуренной действительности, спрятанной за фасады. В реформирующих жизненную среду тенденциях югендстиля, от которого происходит модернистская архи­тектура, уже дает о себе знать протест против этого неправ­доподобия, против зодчества, основанного на вытеснении и на образовании симптомов. Неслучайно в те же годы Зиг­мунд Фрейд разрабатывает основы учения о неврозах.

Модернистское движение принимает вызовы, с которы­ми не могла справиться архитектура XIX века. Оно преодо­левает стилевой плюрализм и те отторжения и распределе­ния, с которыми мирилось это зодчество.

На отчуждение жизненных сфер индустриального капи­тализма от культуры модернистское движение отвечает притязанием на стиль, который не только формирует реп­резентативные постройки, но и пронизывает повседневную практику. Дух модернизма передается всей тотальности выражений общественной жизни. При этом индустриаль­ное формообразование можно сопрячь с реформой художе­ственного ремесла, функциональное оформление целевых построек — с инженерным искусством транспортных и хо­зяйственных сооружений, концепцию деловых кварта-