43Архитектура модерна и постмодерна

лов — с прототипами из Чикагской школы. Кроме того, язык новых форм овладевает сферами, зарезервированны­ми за монументальной архитектурой: церквами, театрами, судами, министерствами, ратушами, университетами, кур­залами и т. д.; с другой же стороны, он распространяется на центральные отрасли промышленного производства, на строительство поселков, социального жилья и фабрик.

Правда, новый стиль не смог бы оказать воздействие на все сферы жизни, если бы современная архитектура с эс­тетическим упрямством не отвечала на второй вызов, на гигантски разросшееся пространство возможностей техни­ческого оформления. Под рубрикой «функционализм» опи­сываются определенные ориентирующие представления, принципы конструирования пространств, принципы ис­пользования материалов, методы производства и организа­ции; функционализм движим убежденностью в том, что в формах должны выражаться функции эксплуатации, для которой создается постройка. Но это не так уж ново; в кон­це концов, даже у классицистски настроенного Гегеля чи­таем: «Потребность вносит в архитектуру формы, являю­щиеся совершенно целесообразными и подвластными рас­судку: прямолинейность, прямые углы, ровные поверхно­сти»¹⁵. К тому же термин «функционализм» вызывает ложные представления. Так, в нем завуалировано то, что ассоциирующиеся с ним свойства современных построек представляют собой результат последовательно соблюдае­мой автономии эстетики. Что неправильно приписывает­ся функционализму, является результатом конструктивиз­ма, эстетически мотивированного и вытекающего из новых постановок проблем самим искусством. В конструктивизме модернистская архитектура следовала экспериментальным стремлениям живописи авангарда.

Модернистская архитектура очутилась в парадоксальной исходной ситуации. С одной стороны, архитектура всегда была целесообразным искусством. В отличие от музыки,

44

АРХИТЕКТУРА МОДЕРНА И ПОСТМОДЕРНА

живописи и лирики, ей так же сложно расстаться со взаи­мосвязями практического применения, как прозе с притя­заниями на художественность — с практикой повседнев­ного языка: эти виды искусства остаются подключенными к повседневной практике и к бытовой коммуникации; Адольф Лоос даже исключал из сферы искусства архитек­туру вместе со всем, что служит конкретным целям. С дру­гой же стороны, архитектура подчиняется законам куль­турного модернизма — как и искусство вообще, она подчи­няется необходимости радикальной автономизации, необ­ходимости обособления сферы подлинно эстетического опыта; эту сферу субъективность, избавленная от импера­тивов повседневности, от рутинных поступков и условнос­тей восприятия, может разведать «в компании» с собствен­ной спонтанностью. Адорно характеризует авангардистс­кое искусство, освобождающееся от перспективистски вос­принимаемых предметов и от тональности, от подражания и от гармонии и ориентирующееся на собственные изобра­зительные средства, такими ключевыми словами, как кон­струкция, эксперимент и монтаж. Он считает, что образ­цовые авангардистские произведения предаются некоему эзотерическому абсолютизму «за счет реальной целесооб­разности, разыскивают свой формальный закон в собствен­но функциональных постройках, таких, как мосты или промышленные здания... Напротив, автономное, функци­ональное в самом себе произведение искусства хотело бы посредством собственной внутренней телеологии достичь того, что когда-то звалось красотой»¹⁶. Итак, Адорно про­тивопоставляет функциональное в себе произведение ис­кусства функциональным постройкам, предназначен­ным для «внешних целей». Однако же в своих чрезвычай­но убедительных образцах модернистская архитектура не укладывается в обрисованную Адорно дихотомию.

Функционализм модернистской архитектуры, скорее, соответствует внутренней логике развития искусства. Так,