Глава V. Государственное вероисповедание

«Царь самодержавно правит народом, как образ единоначальной власти Божией, как образ Царя царей, как глава государства, этого великого политичес­кого тела, стройно организованного и объединяемого единою главою.

Но только в государстве царь действует самодержавно, как его глава; в Церкви Православной, составляющей душу и силу государства и самого госуда­ря, имеющей свою личную, всемогущую, праведную, непогрешимую Главу — Господа, государь ограничен словом Божиим, как вечным для всех законом и не­погрешимыми и неизменными, спасительными догматами веры и церковными канонами»157.

XIX век — это время осознания российскими государями своих задач как царей самодержавных, как образа Царя царей. Это время осознания ими своих первоначальных задач — охранения Православия, защиты его не только в России, но и в других православных странах. Это время осознания того, что зада­чи Русского царя, Промыслом Божиим на него возложенные, выходят далеко за пределы задач верховного носителя государственной власти. Это — не глава государства, избираемый народом и угождающий народу, которым назначен

104

и от которого зависит. Русский царь помазан на царство Богом и предназнача­ется быть образом Божиим на земле: его дело — творить дела Божий, быть вы­разителем воли Божией, носителем и хранителем общехристианского идеала земной жизни. Соответственно этому и задачи Русского царя, выходя далеко за пределы России, обнимали собою весь мир. Русский царь устанавливал миро­вое равновесие в отношениях между народами обоих полушарий. Он был за­щитником слабых и угнетенных, объединял своим авторитетом разноплемен­ные народы, стоял на страже христианской цивилизации и культуры. Русский царь — это не только покровитель Православия, его ктитор, он всей жизнью своей был призван воплощать нравственный идеал христианства. Наряду с по­двигом власти он несет подвиг христианской уставной жизни, направленной к непрерывному самоограничению и самоотречению. В свете православного учения весь ритуал жизни царя есть не внешняя декоративность, а неразрыв­ная часть его царских обязанностей.

Первым, кто во многом стал так осознавать миссию русского православ­ного самодержавного царя, был Павел I.

Царствование Павла 7(1796—1801). Престолонаследник был воспитан под наблюдением императрицы Елизаветы Петровны. Как свидетельствует о нем его законоучитель иеромонах Платон (Левшин), впоследствии митрополит: «Высо­кий воспитанник всегда был по счастью к набожности расположен, и рассужде­ния ли, или разговор относительно Бога и веры были ему всегда приятны. Сие, по примечанию, ему внедрено было со млеком покойной императрицей Елизаветой Петровной, которая его горячо любила и воспитывала, приставленными от нее, набожными женщинами»158.

Религиозная настроенность Павла I сказалась и на содержании первых его законодательных актов — о престолонаследии и манифесте о помещичьих крес­тьянах, обнародованных в самый день коронации, состоявшейся в Светлое Вос­кресение — Пасху. Манифест, в частности, гласил: «Закон Божий, в десятисловии нам преподанный, научает нас седьмый день посвящать Богу; почему в день на­стоящий, торжеством веры прославленный, и в которой Мы удостоились воспри­нять священное миропомазание и царское на Прародительском Престоле Нашем венчание, почитаем долгом Нашим пред Творцом всех благ Подателем подтвер­дить во всей империи Нашей о точном и непременном сего закона исполнении, повелевая всем и каждому наблюдать, дабы никто и ни под каким видом не дер­зал в воскресные дни принуждать крестьян к работам, тем более, что для сельских Издельев остающиеся в неделю шесть дней, по равному числу онех разделяемые, как для крестьян собственно, так и для работ их в пользу помещиков, при добром Распоряжении, достаточны будут на удовлетворение всяким хозяйственным по­требностям»159.

Благоприятное отношение Павла I к Церкви выразилось в целом ряде ука-Зов, способствовавших улучшению положения в России церковных учреждений.

105

Его указами в 1797 и 1799 гг. были вдвое увеличены штатные оклады, выплачива­емые из казны на содержание приходского духовенства. В их пользу обращались штрафные деньги, кладбищенские и ставленнические доходы. Если в большин­стве водросов Павел I стремился действовать противоположно тому, что делала Екатерина II, то в вопросе о телесных наказаниях священства он продолжил ее линию. Павел I освободил священников и дьяконов от телесных наказаний в су­де за совершенные уголовные преступления вплоть до момента лишения их сана. Среди других указов, благоприятствующих Церкви, внимания заслуживает указ 1797 г. об удвоении участков земли для архиерейских домов, о дополнительном выделении этим домам мельниц, мест рыбной ловли, других угодий. Добавим, что при Павле I были прекращены печально известные «разборы», в ходе которых лиц духовного звания указами императоров забирали в солдаты.

По законам Петра I полномочия епархиальной власти должны были про­стираться на все церковные учреждения и на всех лиц, находящихся в епархии. Исключение составляли ставропигальные монастыри, а также придворное духо­венство, подчиненное Синоду и дворцовому управлению и поставленное под не­посредственное начальство протопресвитера — духовника их величеств. На таких же началах указом Павла I (1800 г.) выделялось в особое ведомство военное духо­венство. Учреждалась должность постоянного обер-священника, который был поставлен во главе всего духовенства армии и флота.

Несмотря на свое благожелательное отношение к Церкви, Павел I в то же время вольно или невольно подчеркнул чиновничий характер духовенства в усло­виях синодального управления — за личные заслуги священнослужители стали награждаться государственными орденами. О том, как отнеслась к этому немалая часть русского духовенства, говорит просьба митрополита Платона, высказанная им после получения такого небывалого ранее на Руси пожалования, дать ему воз­можность «умереть архиереем, а не кавалером».

Рассматривая деяния Павла I в области церковно-государственных отно­шений, нельзя не отметить такую сторону его религиозности, как достаточно бла­гожелательное отношение к инославию и в первую очередь к католичеству, что во многом было связано со страхом перед Французской революцией, жестоко рас­правившейся с верующими католиками, монахами, священнослужителями. О подобном отношении говорят такие факты, как предложение папе Римскому переселиться в Россию, содействие устроению в России иезуитского ордена, под­держка учреждению в здании Пажеского корпуса в Санкт-Петербурге римско-ка­толической капеллы. В то же время следует обратить внимание и на указ Павла I от 18 марта 1797 г., ограждавший совесть крестьян, которых помещики пытались насильно отторгнуть от Православия в унию или обратить в католичество.

Царствование Александра 7(1801—1825). Родился в 1777 г., воспитывался под наблюдением императрицы Екатерины II в духе просветительских идей XVIII века и педагогических теорий Локка и Руссо. Воспитателями были назначены

106

Николай Иванович Салтыков и Александр Яковлевич Протасов. С наследни­ком престола и его братом Константином занимались такие наставники, как Паллас (география и ботаника), Массой (математика), М. Н. Муравьев (русская литература, история и нравственная философия). С 1783 г. их главным настав­ником был полковник Лагарп, в те годы швейцарский республиканец, востор­женный поклонник отвлеченных идей французской просветительской филосо­фии. В. О. Ключевский отзывается о нем, как о «ходячей и очень говорливой либеральной книжке», и пишет, что «во всем, что он говорил или читал своим питомцам, шла речь о могуществе разума, о благе человечества, о договорном происхождении государства»160. При том этот наставник «не разъяснял ход и строй человеческой жизни», а «полемизировал с исторической действительнос­тью, которую учил не понимать, а только презирать». В результате такого вос­питания будущий император получил значительный запас величавых самоно­вейших политических идей, самых доброжелательных устремлений. Но эти идеи и устремления имели тот серьезный недостаток, который перечеркивал все их достоинства. И этот недостаток также был связан с личностью наставника — Лагарп, как отмечает Ключевский, был атеистом. Позднее Александр I так оце­нил результаты своего воспитания: «Я был, как и все мои современники, не на­божен». Действительно, что еще можно сказать о религиозном состоянии чело­века, который только в самый канун Наполеонова нашествия впервые прочитал Новый Завет (т. е. в 35 лет).

Александр I взошел на престол после убийства в результате заговора его отца Павла I (11 марта 1801 г.). В своем манифесте от 12 марта 1801 г. новый им­ператор принимал на себя обязательство управлять народом «по законам и по сердцу своей премудрой бабки».

Преобразованиями Александра I завершилось по существу построение правительственного механизма на основах абсолютной власти. Произошло чет­кое разделение властей. Учреждены независимый суд, особый орган законода­тельства — Государственный совет, в системе исполнительной власти были созданы министерства (главным отличием министерств от петровских коллегий была единоличная власть: каждое ведомство управлялось единоличным минист­ром вместо прежнего коллегиального присутствия; каждый министр был отче­тен перед Сенатом). В ходе этих преобразований реформаторы, среди которых особо выделялся М. М. Сперанский, активно использовали опыт французской бюрократической централизации, созданной Наполеоном I на основе револю­ционных идей.

В области церковно-государственных отношений в первый период царст­вования Александра I — до Наполеонова нашествия — особых изменений не было. Император, хотя и воспитанный атеистом, показывал в целом доброжела­тельное отношение к нуждам Церкви, прислушивался к жалобам духовенства, СтРемился к улучшению его положения. Уже в 1801 году своим указом (от 22 мая)

107

Александр I установил полную свободу священнослужителей от телесного нака­зания, распространив её на монашествующих священнослужителей. В 1808 году эта свобода была распространена на семьи священнослужителей, а в 1811 году — на всех монахов. Указ 1805 года дозволял всем «праздным детям духовенства» и лишним церковнослужителям «записываться во всякий род жизни, какой они из­берут себе по желанию и способностям».

В 1807 году Александр I поставил вопрос об улучшении образования и со­держании духовенства. Инициатива при этом исходила от М. М.Сперанского, ко­торый на личном опыте знал положение дел в этой области. Для решения вопроса был создан особый комитет, членами которого были как лица духовные, так и светские, занимавшие высшие государственные должности. В ходе работы коми­тета были разработаны документы, касавшиеся учебной, административной и экономической сторон программы усовершенствования духовного образования. Говоря об учебной стороне этой программы, прот. Георгий Флоровский отмечал, что реформирование существовавшей ранее системы духовного образования шло в двух направлениях. Во-первых, её обновили за счет введения преподавания жи­вых иностранных языков, а также естественных наук и физики. В результате мо­лодой человек, успешно окончивший семинарию, имел возможность продолжить свое образование в университете. Во-вторых, больше внимания стало уделяться и «профессиональной» церковной подготовке, поскольку в большем объеме стали преподавать русский, церковнославянский и греческий языки (что облегчало церковную практику и изучение Библии), историю Церкви и богословие161.

Для улучшения управления делом духовного образования в 1808 г. при Си­ноде была создана комиссия по делам духовных училищ из иерархов и частично светских сановников. При духовных академиях учреждались особые конферен­ции, составленные из местных ученых и духовных лиц. Непосредственное попе­чение о духовных школах по-прежнему было поручено местным архиереям, но самим лично, без участия консисторий.

Комитетом был разработан план изыскания средств для содержания ду­ховных школ. Предполагалось создать специальный капитал духовного ведомст­ва, во-первых, из «экономических сумм» всех церквей (до 5 600 000 рублей), которые следовало положить в банк для приращения, во-вторых, из ежегодного свечного дохода церквей (до 3 000 000 рублей), также назначенного к помещению в банк, в-третьих, из средств казны (1 300 000 рублей), выделяемых, однако, в те­чение только шесть лет. Комитет считал, что в результате Синод будет иметь еже­годно на расходы сначала четыре с лишним миллиона рублей, а затем восемь и более миллионов рублей. На эти суммы можно было бы полностью содержать ду­ховные школы, а также церковных причетников, положив каждому от 300 до 1000 рублей. Но эти расчеты не оправдали себя главным образом из-за начавшейся вскоре войны с Наполеоном. Пожертвования архиереев и монастырей на воен­ные нужды, их расходы на восстановление разрушенных и разоренных французами

108

храмов и обителей резко ограничили материальные возможности Синода. К 1815 г. вместо ожидаемых 24 миллионов рублей капитал составил только 15 миллионов рублей. На проценты от него можно было содержать (и то с трудом) только учеб­ные заведения, от выдачи окладов причтам пришлось отказаться.

Для того, чтобы полнее понять характер отношений императора Алексан­дра I к вере и Церкви, следует обратить внимание на факт назначения обер-про­курором Св. Синода (21 октября 1803 г.) князя А. Н. Голицина, близкого друга юности государя. Известны слова князя императору: «Какой я обер-прокурор, ведь я ничему не верю... Вам небезызвестен образ моих мыслей о религии, и вот, служа здесь, я буду прямо уже стоять наперекор совести и вопреки моим убежде­ниям»162. До нас дошел и ответ императора: «Я бы очень желал, чтобы ты занял ме­сто обер-прокурора в Синоде... мне бы хотелось, чтобы преданный мне и мой, так сказать, человек занимал эту важную должность. Я никогда не допускал к себе Яковлева (обер-прокурор с 31 декабря 1802 г. по октябрь 1803 г. — Авт.), никогда с ним не работал, а ты будешь иметь дело непосредственно со мной, потому что вместе с тем я назначу тебя и моим статс-секретарем»'63.

Нашествие Наполеона, действия интервентов, оскорблявших националь­ные святыни, надругавшихся над всем тем, что дорого русскому человеку, отрез­вили значительную часть русского общества, заставили его отказаться от увлечения всем французским. Возникло неприятие либеральных идей. «Зараза, — писал Н. Тальберг, — продолжала действовать только на часть молодого поколе­ния, попавшего в сети масонских лож. Народ благодарил Господа Бога за спасе­ние Родины и укреплял свое бытие в лоне Церкви»164. Этим религиозным подъемом народа, который начался фактически с того дня, как Наполеоновы войска форсировали Неман, был захвачен и Александр I. До нас дошли его слова: «Пожар Москвы просветил мою душу и суд Божий на ледяных полях наполнил мое сердце теплотою веры, какой я до сих пор не чувствовал. Тогда я познал Бога, как открывает Его Священное Писание»165.

Историки, однако, отмечают, что пробуждение веры началось у импера­тора с обращения к идеалистам-мистикам. Глубоко взволнованный происшед­шими событиями и чтением Апокалипсиса, Александр I обратился к опыту и произведениям Юнга, Оберлина, «моравских братьев», увлекся воззрениями Ф- К. Баадера. Под влиянием князя Голицына, все больше и больше уклонявше­гося от рационализма к мистике западного толка, Александр I стал искать в Биб­лии первоисточника душевного мира. При его поддержке Россия покрылась библейскими обществами, в которых проповедывались наряду с христианским Учением новые мистические идеи. В 1814—1815 гг. Александр I попал под силь­ное влияние баронессы Юлианы Крюднер. В Истории человечества Гельмольта так написано об их встрече: «В первый раз она сделала ему неожиданный визит в Гейльбронне однажды вечером в то время, когда он был в походе; с тех пор он стал ея учеником. В июне 1815 г. она жила одновременно с ним в Гейдельберге,

109

где они вместе молились и изучали Библию; затем она отправилась вместе с ним в Париж, и тут она, по просьбе Ришелье и других французов, старалась склонить Александра к тому, чтобы он предоставил Франции наивыгоднейшие мирные ус­ловия. Баронесса Крюднер часто беседовала с Александром на тему о христиан­ском единении всех народов и натолкнула его на мысль о Священном Союзе»166. Эта идея упала на подготовленную почву. Потрясения, вызванные Отечествен­ной войной 1812 г., превратили императора из сторонника либеральных идей в представителя консерватизма, восстановителя и охранителя законного порядка, основанного на преданиях старины. Александр I не любил и не искал власти, это свидетельствует историография. Но он сознавал себя носителем священной идеи. Однако если ранее византийские и российские монархи при этом связыва­ли себя прежде всего с защитой чистоты Православия, охранения Церкви от ере­сей и чуждых верований, то для Александра I эта идея состояла в предуготовлении прихода «обещанного Царствия Господа на земле». Священ­ный союз был задуман как некое преддверие тысячелетнего царства.

Вступительные строки подписанного 14/26 сентября 1815 г. в Париже тре­мя монархами — всероссийским императором, императором австрийским и ко­ролем прусским — договора о Священном союзе гласят: '

«Во имя Пресвятой Единосущной Троицы.

Их Величества Император Всероссийский, Император Австрийский и Король Прусский в виду великих событий, ознаменовавших в Европе течение трех последних лет и особенно многочисленных благодеяний, которые Божест­венному Промыслу угодно было излить на те государства, Правительства кото­рых возложили свою уверенность и свои надежды только на Него, и пришли к твердому убеждению, что необходимо, придерживаясь высоких истин учения Спасителя, установить путь, по коему должны идти Державы в их взаимных от­ношениях».

В этом договоре говорилось, что монархи «решили не руководствоваться впредь как во внешней, так и во внутренней политике своих государств ничем иным, кроме правил христианского вероучения, как-то: справедливости, любви к ближнему и миролюбия и, признавая друг друга братьями, впредь спешить друг к другу на помощь в нужде. Как представители Божественного Провидения на зем­ле, они дали слово относиться к своим подданным, как родные отцы, и настав­лять их в духе братской любви для защиты веры, мира и справедливости; своих подданных они увещевали изощряться изо дня в день в правилах христианской веры и в исполнении христианского долга»167.

Текст договора о создании Священного союза было предложено импера­торской властью выставить во всех храмах и ежегодно в день Воздвижения Чест­ного и Животворящего Креста Господня перечитывать его с амвона — «дабы всем и каждому исполнить обет служения единому Господу Спасителю, изреченный в лице Государеве за весь народ».

ПО

Именно в исполнение этого обета, считает прот. Георгий Флоровский, бы­ло устроено особое соединенное («сугубое») министерство — Министерство ду­ховных дел и народного просвещения (на основе указа 14 октября 1817 г.). Отец Георгий пишет: «Строго говоря это было министерство религиозно-утопической пропаганды. Соединенное министерство утверждалось с тем, "дабы христиан­ское благочестие было всегда основанием истинного просвещения". Иначе ска­зать, это был замысел религиозного возглавления или сосредоточения всей куль­туры, — "спасительное согласие между верою, ведением и властию". Этот последний элемент синтеза всего более характерен. Замысел был — согласить "веру" с "ведением" силою власти»168. Этим указом Св. Синод в очередной раз подчинялся светскому учреждению. Причем в новом министерстве Св. Синод был поставлен в одинаковое положение с евангелической консисторией, католи­ческой коллегией, духовными управлениями армян и других инославцев. Уни­женное положение Св. Синода усугублялось тем, что во главе нового министер­ства был поставлен князь Голицын, чье увлечение мистицизмом все более усиливалось. В результате этих наклонностей Голицына интересы Православной Церкви ущемлялись. Все, связанное с инославием, с сектанством, находило у но­вого министра поддержку. В то же время печатание литературы, которая защища­ла чистоту веры, им запрещалось. Такая позиция князя была связана с тем, что он уклонился в так называемое «универсальное внутреннее христианство», в рели­гию сердечного воображения и опытов сердца или, иначе, в прелесть. Отсюда был и его интерес к сектантским «обращениям» и «пробуждениям».

Вред, наносимый князем Голицыным Православной Церкви, все более усиливался. Первым борьбу с явным злом начал архимандрит Иннокентий (Смирнов). Будучи цензором, он допустил к печати книгу Е. Станевича «Разговор о бессмертии души над фобом младенца», полную резкой критики мистицизма. Книга приказом Голицына была запрещена, автор выслан за границу. Активно выступали против «голицианства» митрополиты Михаил (Десницкий) и Сера­фим (Глаголевский). Особенно горячо боролся с Голицыным иеромонах, затем архимандрит, Фотий (Спасский). Он не был ученым богословом, не получил хорошего академического образования, но твердо стоял на основах Православия. В 1822 г. архимандрит Фотий был принят императором и произвел на него боль­шое впечатление и своей личностью, и сказанным об опасностях, грозящих Церкви. К этому времени Александр I все чаще выражал сомнения в положениях мистицизма, высказывал недоверие к мистическим переживаниям и ощущени­ям, все больше уделял внимания православному вероучению. Наконец, указом 15 Мая 1824 г. князь Голицын был уволен, а само министерство упразднено. Св. Си­ноду было повелено «иметь то же течение, в каком он находился до учреждения Министерства 24 окт. 1817 г.». Его обер-прокурору было оставлено право непо­средственного сношения с верховной властью.

111

В концепции Священного союза и в замысле «сугубого министерства» видны существенные изменения в роли государства. Это новый шаг в деле от­ступления от идеи «симфонии властей», от взгляда на государство прежде всего как на охранителя Православия. Если при Петре I государство требовало от граж­дан подчинения своим интересам во имя «общего блага», то в царствование Алек­сандра I оно вновь стало сознавать себя священным и претендовать на религиозное главенство, навязывать гражданам свою религиозную идею. «Им­ператор Александр, — считает прот. Георгий Флоровский, — исповедывал некое смешанное христианство, и во имя этой "всеобщей" религии и притязал властво­вать и управлять. Тем самым и всем исповеданиям в Российской империи внуша­лось применяться к этой всеобщей идее, приспособляться к своему частичному месту в системе. "Сугубое министерство" должно было если и не соединить, то объединить все исповедания и "церкви" не только за общим делом, но и в каком-то едином вдохновении. Режим "сугубого министерства" был жесток и насильст­вен. "Мистицизм" облекался при этом всей силою закона, со всей решительностью санкций против несогласных или только уклончивых. В пре­ступление вменялось и простое несочувствие идеям "внутреннего христианства", и при том — как "противление видам правительства". Вот одна из статей тогдаш­него цензурного устава. "Всякое творение, в котором под предлогом защиты или оправдания одной из церквей христианских, порицается другая, яко нарушаю­щая союз любви, всех христиан единым духом во Христе связующей, подвергает­ся запрещению". После такой статьи оказывалось непозволительным разбирать протестантские взгляды с православной точки зрения, — это уже было запреще­но и раньше, при Петре и Бироне... Режим Священного Союза означал закрепо­щение совести и духа. Это была самая притязательная форма этатизма — этатизм теократический»169.

Последние годы царствования Александра I — это годы его постепенного возвращения в лоно Православной Церкви, годы обретения истинной веры. Из­вестны частные беседы императора с монахами-старцами, посещения им монас­тырей. Покидая навсегда 1 сентября 1825 г. Санкт-Петербург, он ранним утром посетил Александро-Невскую лавру, принял благословение от митрополита Се­рафима, приложился к св. кресту. Был отслужен молебен, по окончании которо­го император положил три поклона перед мощами св. благоверного князя Александра Невского. Перед тем как покинуть лавру Александр I посетил келлию схимника Алексия и принял у него благословение.

До нашего времени дошел следующий рассказ об этом посещении: «При входе государя, Алексий, пав пред распятием, пропел тропарь "Спаси, Господи" и в то же время, обратясь к высокому гостю, сказал: "Государь, молись!" Государь положил три поклона. Схимник, взяв крест, прочел отпуст и осенил императора. После этого монарх сел с митрополитом (Серафимом. — Авт.) на скамью и, по­садив схимника, вполголоса разговаривал с митрополитом и, между прочим,

112

сказал: "Все ли здесь имущество его? Где он спит? Я не вижу постели его?" — "Спит он, — отвечал митрополит, — на том же полу, пред сим самым распятием, пред которым и молится". Схимник, вслушавшись в эти слова, встал и сказал: "Нет, государь, и у меня есть постель. Пойдем, я покажу тебе ее". С этими сло­вами он повел императора за перегородку в своей келье. Здесь, на столе, стоял черный гроб, покрытый черным покрывалом, в гробу лежала схима, свечи, ладан и все принадлежащее. — "Смотри, — сказал схимник: вот постель моя и не моя только, а постель всех нас. В ней все мы, государь, ляжем и спать будем долго", государь несколько времени стоял в размышлении. Когда государь отошел от гроба, то схимник обратился к нему с следующими словами: "Государь, я чело­век старый и много видел на свете: благоволи выслушать слова мои. До великой чумы в Москве нравы были чище, народ набожнее, но после чумы нравы испор­тились; в 1812 году наступило время исправления и набожности, но по оконча­нии войны сей нравы еще более испортились. Ты — государь наш и должен бдеть над нравами. Ты — сын Православной Церкви и должен любить и охранять ее. Так хочет Господь Бог наш". Государь обратился к митрополиту и сказал: "Мно­гая длинные и красноречивыя речи слышал я, но ни одна так не нравилась, как краткие слова старца. Жалею, что я давно с ним не познакомился". Затем, при­няв благословение, государь сел в экипаж и прямо отправился в путь»170.

С именем Александра I часто связывают повествование о старце Федоре Кузьмиче. По официальной версии император скорпостижно скончался 19 ноя­бря 1825 г. в Таганроге после краткой болезни. Однако вскоре после его кончи­ны начали ходить всевозможные толки и слухи, сущность большинства которых сводилась к тому, что Александр I не умер, а вместо него похоронен кто-то дру­гой. При этом наиболее часто высказывается мнение, что сам император принял имя Федора Кузьмича, стал вести жизнь подвижническую, аскетическую, был почитаем в народе за мудрость и праведность, скончался в 1864 г. и похоронен в одном из монастырей под Томском. Существует немало свидетельств в пользу этой версии. Одним из них служат результаты выполненного несколько лет назад японскими специалистами графологического анализа писем императора Алек­сандра I и старца Федора Кузьмича, говорящие о весьма значительном сходстве их почерков.

Царствование Николая 7(1825—1855), третьего сына Павла I. Родился 25 июня 1796 г., за несколько месяцев до смерти Екатерины II. Получил воспитание, совершенно не похожее на то, какое получили его старшие братья Александр и Константин. В детстве особое влияние имела на него его няня, шотландка Лайон, женщина прямая и смелая, любившая своего питомца. С 1802 г. ряд предметов, в том числе всеобщую историю и географию, ему преподавал эмигрант Дю Пюже, к°торый преуспел в своем старании привить воспитаннику ненависть к деятелям Французской революции, к ее либеральным идеям. Главньгм же воспитателем Николая I был директор первого кадетского корпуса генерал М. И. Ламсдорф,

113

честный, но суровый и грубый немец, нередко прибегавший к телесным наказа­ниям.

Вступлению Николая I на престол предшествовал ряд событий: смерть де­тей Александра I, женитьба великого князя Константина на польской дворянке Иоанне Грудзинской1" и последовавший за этим его отказ от прав на Российский престол. (Составленный по этому поводу 16 августа 1823 г. манифест не был об­народован, а передан на хранение Московскому митрополиту Филарету (Дроздо­ву). Хранился он в запечатанном конверте в Успенском соборе Кремля.) После объявления о смерти императора Александра I Николай I, не зная о содержании манифеста, решил присягнуть императору Константину и привести к присяге войска петербургского гарнизона. Возникшие после этого волнения, приведшие к событиям на Сенатской площади, оказали значительное влияние на содержа­ние правительственной программы Николая I, усилили его отрицательное отно­шение ко всему революционному. В разработке этой программы самое активное участие принял Н. М. Карамзин, который был убежденным сторонником само­державия и в обосновании его необходимости для России исходил из невозмож­ности при всяком ином образе правления сохранить единство Русского государ­ства в виду его обширности и разрозненности населения. Слова Н. М. Карамзина: «Мы одно любим, одного желаем: любим отечество; желаем ему бла­годенствия еще более нежели славы; желаем, да не изменится никогда твердое ос­нование нашего величия; да правила мудрого Самодержавия и Святой Веры бо­лее и более укрепляют союз частей; да цветет Россия...»172, могут рассматриваться в качестве своеобразного девиза этого правления.

Николай I был человеком глубоко верующим и церковным, ему были чужды колебания, умствования и шатания в вопросах веры. Он во всем полагал­ся на волю Божию. В поисках духовной основы своего правления Николай I с первых дней пребывания на троне обратился не к западным верованиям, не к за­падной мистической философии и обществоведению, а к православной вере, к отечественным религиозным традициям, к особенностям русского националь­ного идеала, духовных устремлений. На этой основе русское правительство стре­милось выработать не пропагандистскую программу, а определить и реализовать такой порядок устроения общества, при котором можно было бы «лучше всего помочь человеку сделаться лучшим». В 1832 г. было провозглашено официально, что основы русского государственного строя состоят из трех элементов: Право­славия, Самодержавия и Народности. Эта формула понималась часто следую­щим образом: русский народ в области веры живет Православием; в области государственности — держится Самодержавия, а в области быта крепок своей Народностью. История подтвердила жизненную важность этих начал для Рос­сии, показала, что без них, правильно понимаемых, невозможно было обойтись русской государственной и общественной жизни.

114

Взойдя на престол, Николай I фактически поставил задачу ничего не ме­нять в основах государства, а только поддерживать порядок, восполнять пробе­лы и устранять недостатки с помощью практического законодательства, одними правительственными средствами, не привлекая общество. Поддержа­ние порядка предполагало наличие разработанной, непротиворечивой системы законов. И с 1826 г. в России начались крупные кодификационные работы, для проведения которых указом Николая I было учреждено особое II отделение его собственной канцелярии, фактическим руководителем которого стал М. М. Сперанский'". В ходе работы отделения были собраны и расположены в хроно­логическом порядке почти 31 тысяча указов, приказов, регламентов и уложе­ний, принимавшихся верховной властью России, начиная с Уложения 1649 г. Это собрание, сведенное в 45 томов, получило название Полное собрание законов Российской империи и было опубликовано в 1832 г. На основании этого собрания усилиями Сперанского был составлен свод действующих законов. Для этого из различных узаконений он отбирал положения, годные к действию, облекал их в краткие статьи и располагал их в систематическом порядке, сводя их в особые уставы. Результатом этого труда стал Свод законов Российской империи, издан­ный в 1833 г. в 15 томах.

В первых трех томах Свода (I, II, III) изложены законы «основные и учре­дительные», т. е. определяющие пределы власти и порядок делопроизводства пра­вительственных учреждений, Государственного совета, Сената, министерств, губернского управления и т. д. Термин «основные законы» впервые появился в практике русского государственного права именно при издании «Свода зако­нов»"4, где эти «основные» законы составили 1 часть I тома. Свод основных госу­дарственных законов распадался на два раздела. Первый раздел был озаглавлен: «О священных правах и преимуществах Верховной Самодержавной Власти» (ст. 1—81), второй — «Учреждение о Императорской фамилии» (ст. 82—179). В первом разделе шла речь о существе самодержавной власти (ст. 1 и 2), о порядке наследия престола (ст. 3—17), о совершеннолетии императора, правительстве и опеке (ст. 18—30), о вступлении на престол и о присяге подданства (ст. 31—34), о священном короновании и миропомазании (ст. 35 и 36), о титуле императорско­го величества и о государственном гербе (ст. 37—39), о вере (ст. 40—46), о законах (ст. 47—79), о власти верховного управления (ст. 80—81).

В дальнейших пяти томах Свода законов Российской империи (IV, V, VI, VII, изложены законы «государственных сил», т. е. средства, на которые сущест­вует государство, законы о государственных повинностях, доходах и имуществе. °IX томе изложены законы «о состояниях», т. е. о сословиях. В X томе изложены законы гражданские и межевые. В томах XI, XII, XIII и XIV содержатся законы «государственного благоустройства и благочиния», т. е. полицейские. В послед-Нем XV томе было изложено уголовное законодательство.

115

При составлении Свода законов Российской империи была одновременно проведена и кодификация законодательных актов, регламентировавших различ­ные стороны взаимодействия церковной и государственной властей. При этом акты были систематизированы и по предметам, и в хронологическом порядке. Так, законы и указы, прямо касавшиеся Церкви, помещены в I томе (основные законы, в которых провозглашается исповедание Православия императором). Устав о службе гражданской, где о духовных лицах говорилось в связи с общими правилами о наградах, окладах и пенсиях, содержался в III томе. Устав о повинно­стях, отдельные статьи которого относились к духовенству, его имуществу и цер­ковному имуществу, был изложен в IV томе. Счетный устав со статьями о конт­роле при Св. Синоде — в VIII томе. В IX томе {Законы о состоянии) были изложены, в частности, законы о сословных правах белого и монашествующего духовенства. Устав общественного призрения и врачебный устав (XIII том) содер­жали законы, касавшиеся епархиального попечительства о бедных лицах духов­ного звания. Законы о тюремных церквах, о содержании под стражей лиц, осуж­денных за преступления против веры и Церкви, были собраны в XIV томе {Устав о содержании под стражей и устав о предупреждении и пресечении преступлений), В XV томе в числе прочих законов о наказаниях за уголовные преступления рассма­тривались законы, связанные с преступлениями против православной веры и Церкви.

Содержание юридических норм, составлявших Свод законов Российской империи, отражало глубокое влияние христианства на деятельность государства во всех его сферах. Это касалось и области гражданского права, и области уголов­ного права.

Важным принципом, лежащим в основе многих юридических норм, яви­лось положение о том, что религиозные воззрения граждан служат одним из клю­чевых обстоятельств, влияющих на права этих граждан.

Другими обстоятельствами являлись: рождение физического лица (закон­ное или незаконное), пол, возраст, здоровье, отношения родства и свойства", об­разование и состояние лица, звание и гражданская честь.

Вводя те или иные юридические нормы, русская государственная власть действовала как охранитель Православия, давая православным преимущество и перед инославными, и перед иноверцами.

В области гражданского права эта позиция государственной власти ска­зывалась прежде всего в области семейных отношений, а также отношений соб­ственности и наследства. В области семейного права законодательство устанав­ливало, что православные не могут вступать в брак с иноверцами (нехристианами). Что касается смешанных браков с инославными, вводилась норма, согласно которой инославные, вступая в брак с православными, брали на себя обязательства, во-первых, не совращать с Православия своего православно­го супруга, во-вторых, не препятствовать ему в исповедании православной веры,

116

р.третьих, воспитывать будущих детей в православной вере. Также устанавлива­лось, что брак венчается по чиноположению Православной Церкви. Законода­тельством также устанавливалось, что иноверцы не могут усыновлять христиан и быть усыновлены ими.

В вопросе семейного права заслуживает внимания мнение ряда юристов прошлого века о неправомерности рассмотрения семейных отношений в рамках гражданского права. Брак с точки зрения христианской религии представляется учреждением религиозным, указывали они, условия заключения брака, самое со­вершение его и расторжение определяются постановлениями Церкви. Потому и место учению о браке в системе канонического права.

Российским законодательством устанавливались следующие ограничения для иноверцев: они не могли торговать иконами, крестами и прочими христианскими культовыми предметами. Если к ним по наследству, завещатель­ному или законному, перейдут освященные Церковью предметы, то они обязаны в шестимесячный срок со дня вступления в наследство передать эти предметы в руки православных или в Православную церковь.

Некоторые категории неправославных (раскольники и евреи) могли быть отведены от свидетельства под присягой на суде. Для них устанавливались и дру­гие ограничения, в частности, на приобретение недвижимого имущества.

В области уголовного права позиция государства как охранителя Право­славия видна еще отчетливее. Также отчетливо проявляется здесь и миротворчес­кое влияние Церкви.

В начале XVIII в. в юридическую практику России вошел термин «злодей­ство». Этим термином обозначались такие деяния, при обвинении в которых об­виняемый мог подвергаться пытке с упразднением всех судебных гарантий, предусмотренных судопроизводством. Указом Екатерины I (3 мая 1725 г.) под этим термином велено было разуметь: 1) богохульство и церковный мятеж, как эти деяния обозначены в Уложении царя Алексея; 2) «слова противные» на госу­даря и его фамилию; 3) смертоубийство, разбой, кражу с поличным.

Разделом Преступления против веры традиционно начиналось на Руси, а затем и в России рассмотрение всей совокупности преступных деяний и наказа­ний. Такой порядок был принят и в Своде законов о преступлениях и наказаниях, составлявшем 1 часть XV тома Свода законов Российской империи, а затем и в заме­нившем его Уложении о наказаниях уголовных и исправительных, также занявшем место в XV томе Свода. Согласно этому Уложению преступления против веры бы­вают двух родов: 1) чисто религиозные, именно: богохуление и порицание веры и Церкви, оскорбление святыни, совращение; 2) смешанного характера, каковы: святотатство, убийство и оскорбление священнослужителей, отчасти разрытие Могил и лжеприсяга. В преступлениях второго рода религиозный аспект имеет Значение отягчающего обстоятельства.

117

«В Российском законодательстве было признано, что богохуление, совер­шенное публично, является особо опасным преступлением. Наука уголовного права при этом указывала на следующие признаки такой классификации. Пер­вое, богохульство составляет самый тяжкий вид оскорбления людей. Законы при­знают за личное оскорбление не только брань, относящуюся прямо к известному лицу, но и к его родителям, жене и вообще лицам, соединенным с ним священ­ными узами. Представим случай, что кто-нибудь в присутствии людей религиоз­ных начинает смеяться над Богом или ругать Его — предмет их величайших упований, любви и надежды, разве это не будет самое глубокое оскорбление для них, потрясение их нравственного чувства? Второе, когда богохульство соверша­ется публично, оно представляет большую опасность для общественного поряд­ка. Третье, «в нашем отечестве, где верховная власть признает своим основанием религиозное начало» (Основ, зак., ст. 1), где религия православная есть символ русской национальности, где брак и весь семейный союз основаны не на граж­данском, а на религиозном принципе, — богохуление имеет отчасти значение косвенного колебания начал общественного устройства»"5.

В указанном Уложении отсутствуют статьи, специально посвященные оп­ределению богохуления. Статья 176 раздела Преступления против веры прямо на­чинается с указания важнейшего вида богохуления, и здесь же определяется богохуление вообще: «кто дерзнет возложить хулу на славимого во Единосущ­ной Троице Бога, или на Пречистую Владычицу нашу Богородицу и Приснодеву Марию, или на Честный Крест Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, или на безплотные силы небесные, или на святых угодников Божиих и их изображе­ния, тот...»

Наравне с богохулением закон ставил: 1) порицание веры христианской; 2) порицание Церкви Православной; 3) ругательства над Священным Писанием или Святыми Таинствами. При этом к отягчающим обстоятельствам относилось совершение указанных действий в церкви и особенно во время богослужения. Наказанием за подобные преступления могли быть каторжные работы вплоть до 12-15 лет.

«Если кто-либо, забыв страх Божий и должное благоговение к Таинствам и обрядам веры, придет или же насильно ворвется в церковь и будет ругаться над священными или освященными через употребление в богослужении предметами, тот за сие подвергнется каторжной работе на 12—15 лет. Если безбожие его дой­дет до такой степени, что он будет ругаться и самим действием над Св. Таинства­ми или другими священными предметами, то за сие он приговаривается к каторжной работе без срока» (ст. 210).

К числу уголовных преступлений были отнесены вероотступничество и совращение в него. Указанное Уложение разделяет все вероучения на 4 класса: 1) Православие; 2) другие христианские религии; 3) раскол; 4) нехристианские религии. Наказанию, как для совратителей, так и для совращенных, подлежал

118

переход в низшие классы. Так, для совратителей переход лица из христианства в нехристианство означал каторжные работы сроком на 8—10 лет (ст. 184); из Православия в другую христианскую религию — ссылка на житие (ст. 187); из Православия в раскол — ссылка на поселение (ст. 196).'76 Насилие при этом явля­лось важным отягчающим обстоятельством.

Что касается совращенных, то в случае перехода из Православия в другое христианское исповедание имение их до исправления бралось в опеку, их семей­ная власть (как хозяина дома) приостанавливалась (для ограждения детей). При переходе из христианства в нехристианство сверх того приостанавливалось поль­зование вообще правами состояния (например, запрещалось поступать дворянам на государственную службу, участвовать в выборах и пр.).

Уголовному преследованию подвергались не только еретики-совратители, но и последователи ересей, соединенных «со свирепым изуверством и фанатиче­скими посягятельствами на жизнь свою или других, или же с противонравствен-ными гнусными действиями». За принадлежность к таким сектам виновные подвергались лишению прав и ссылке в Сибирь или Закавказский край.

Преступлениями, подлежащими уголовным наказаниям по Уложению являлись также: 1) ложные чудеса, 2) религиозное самозванство, 3) колдовство, 4) кликушество.

И, наконец, уголовным преступлением было святотатство. «Святотатством признается всякое похищение церковных вещей и денег, как из самих церквей, так и из часовен, ризниц и других постоянных и временных хранилищ, хотя бы они и находились вне церковного строения» (ст. 219). Первоначально святотатством считалось только преступление против предметов православной веры. В последст­вии этот термин стал применяться и по отношению к предметам других христиан­ских вероисповеданий. Но похищение вещей нехристианских религий из молитвенных зданий составляло простую кражу.

В Российской империи право издавать государственные законы принадле­жало верховной власти — императору. Никакой сановник, министр или генерал-губернатор не могли определять, какие деяния составляют преступления и какие за них следуют наказания. Министерские распоряжения могли касаться только способов наблюдения за соблюдением законов. Право наказания за преступле­ния принадлежало, однако, и церковной власти. До Петра I церковная власть, как было показано выше, имела свой «уголовный кодекс» и обширное право наказа-Ния. На Соборе 1666 г. было, в частности, установлено, что духовенство принад­лежит только церковному суду за все преступления, даже за разбой и убийство. "Последствии было, однако, установлено, что духовные лица за важные преступ-Ления предаются общему суду и судятся по общим уголовным законам, но право У^ерждения следствия и право предания суду принадлежали только архиерею. Роме того, граждане подлежали церковному суду и действию церковных норм Лазания за все преступления против веры и нравственности. Со времен Петра I

119

этот порядок изменился. Церковному суду теперь подлежали те дела, за которые полагалось только церковное покаяние или отсылка в распоряжение духовного начальства177. Если сверх этого покаяния следовало и другое наказание, то судил гражданский суд, но о наложении церковного покаяния он обращался к духовно­му начальству. Церковное покаяние как единственное наказание определялось за нарушение ряда церковных канонов, за «неподание» помощи погибающему и т. п. Как дополнительное наказание церковное покаяние устанавливалось за все преступления, которые были соединены с нарушением уз крови, а также за нео­сторожное убийство, противоестественные пороки. В статьях Уложения (1845 г.) иногда прямо говорилось — о «внушении от духовного начальства» или об отсыл­ке «к духовному начальству для вразумления виновных и поступления по церков­ным правилам». В Уложении не устанавливались род и сроки церковного покаяния. Однако для служащих и крестьян вводились ограничения — нельзя было отвлекать «надолго от службы и от домов и работ других».

Во всех случаях, указанных в Уложении, церковные власти не имели ини­циативы преследования. Их право наказания реализовывалось только после того, как гражданская власть представляла им виновного. Из этого правила исключа­лись дела о «небытии» на исповеди; наблюдение здесь представлялось духовному начальству и ему же принадлежала инициатива преследования. Далее, духовная власть могла по собственному усмотрению налагать публичную епитимью и де­лать внушения.

Закон также устанавливал, что священнослужители и монашествующие, которые осуждались на заключение без потери духовного сана, т. е. на арест, тю­ремное заключение и заключение в смирительном доме и крепости, отсылались не в места заключения, а к их епархиальному начальству для исполнения приго­вора по его распоряжению.

Православные священно- и церковнослужители были подсудны духовно­му суду и подвергались церковным наказаниям: 1) во всех тех случаях, когда в Уложении было определено одно церковное покаяние или предоставление в рас­поряжение духовного начальства; 2) в случае нарушения своих духовных обязан­ностей, дисциплинарных проступков. Эти нарушения подробно перечислены во II гл. Устава духовных консисторий: совершение богослужения в нетрезвом виде, смерть младенца без крещения или взрослого без причастия по нерадению священника, незаконное вымогательство за исполнение треб, нетрезвая жизнь, венчание лиц, не имевших определенного законом возраста, или лиц, обязанных супружеством, если это произошло без умысла, только по непринятию законных предосторожностей, и т. п. За некоторые маловажные уголовные преступления духовное лицо подлежало сверх гражданского и церковному наказанию. Так, свя­щеннослужитель, который в церкви во время богослужения ударил кого-либо, подвергался сверх того наказания, которое следует по Уложению, низвержению

120

в причетники, за оскорбление словами вне церкви — или тому же наказанию, или денежной пене в пользу сирот духовного звания.

Церковный суд мог подвергнуть духовных лиц следующим наказаниям: 1) лишению священнослужителей сана и монашества с исключением из духовно­го звания (или без такого исключения); 2) временное запрещение в священнослу-жении с определением в причетники; 3) запрещение с епитимьей в монастыре; 4) временное испытание в архиерейском доме или в монастыре; 5) отрешение от места; 6) пеня и денежное взыскание; 7) другие низшие наказания.

К монашествующему духовенству прилагались сверх наказаний, перечис­ленных в Уставе духовных консисторий и другие. «Они подвергаются, — говорит­ся в 207 ст. Устава консисторий, — и другим мерам взыскания, кои изложены в завещаниях инока, переданных св. Василием Великим, во 2 части Кормчей книги, в Номоканоне и в Духовном Регламенте».

Уложение о наказаниях уголовных и исправительных было утверждено импе­ратором Николаем I в 1845 г. В 1857 г., уже в царствование Александра II оно бы­ло введено в XV том 3 издания, Свода законов Российской империи.

В правление императора Николая I государственная власть принимает ряд мер с тем, чтобы улучшить материальное положение монастырей и сельских при­ходов. Принимаются указы о выплате малоимущим священно- и церковнослужи­телям казенного содержания178, об отведении монастырям земельных и лесных участков и угодий от 50 до 150 десятин из казенных земель.

Важной особенностью вероисповеднической политики этого правления была ее выраженная антираскольническая и антисектантская направленность. Распоряжениями правительства в 40-х годах духоборы179, молокане180 и др. сектан­ты массами выселялись в Закавказье и Восточную Сибирь. В 1837 г. все виды рас­кола и секты были разделены на 3 группы с разным отношением к ним государственной власти. Первую из них составляли раскольники, приемлющие священство. Вторую — беспоповцы, признающие брак и молящиеся за царя. Тре­тья группа объединяла раскольников, не признающих брак и не молящихся за ца­ря, а также всех сектантов, начиная с духоборов и молокан и кончая хлыстами181 и скопцами182. Дети раскольников и сектантов, не признающих брака, считались незаконнорожденными. Причем мальчики записывались в кантонисты183, а де­вочки помещались на попечение приказов общественного призрения. У расколь­ников, признающих священство, ограничениям подвергалось духовенство.

В историографии широко распространено мнение, что время правления Николая I — это время реакции и обскурантизма. Не вступая в дискуссию по во­просам, находящимся вне наших прямых интересов, в то же время отметим, что в его царствование резко повысился уровень преподавания в университетах есте­ственных и инженерных наук. Прот. Георгий Флоровский по этому поводу гово­рил: «Наконец происходит количественный рост учебных заведений — универси­тетов, гимназий, технических институтов. Высшее образование становится

121

ценным и желанным даже для высших сословий — этим определяется роль Мос­ковского университета (а также Казанского, Харьковского, Петербургского) в формировании поколения 1830—1840-х годов. Представители этого поколения начинают заниматься профессиональными исследованиями, намного превосхо­дившими уровень добротного "введения в науку", которого достигали дилетан­ты XVIII века, хотя и не стремились при этом (за немногим исключением) стать профессионалами в своей области. В царствование Николая I была заложена со­лидная основа техническому образованию. Короче говоря, несмотря на цензуру, к середине XIX века русские ученые добились заметных успехов и страна вошла в избранный круг носителей передовых технологий и знаний. Именно в этот пе­риод были посеяны семена, которые позднее — к концу века — дали обильные всходы»184.

Говоря об осознании императором Николаем I своей миссии русского пра­вославного царя, обратим внимание на историю Крымской войны — последней войны этого правления. В 1850 г., еще будучи президентом Франции, Наполе­он III, опираясь на старинный договор 1740 г., потребовал от Порты предоставить католикам «заведывание» некоторыми святынями у Гроба Господня, с начала XIX века перешедшими в ведение православных. Император Николай I вступился за права православных, соглашаясь, однако, сделать католикам небольшие уступки. По требованию императора (30 янв. 1852 г.) султан сначала подтвердил права пра­вославных, отвергнув большую часть притязаний католиков. Но через неделю этот фирман был отменен. Спор о святынях осложнился восстанием против ту­рок в православной Черногории. Чрезвычайное посольство в Стамбул, возглавля­емое Меньшиковым, не дало результатов. В мае 1853 г. переговоры были прерва­ны, и 14 июня император Николай I возвестил манифестом о своем решении занять Дунайские княжества для зашиты прав Православной Церкви. Венские переговоры с участием всех великих держав обнаружили полную изолирован­ность России. После объявления войны Турции (4 окт. 1853 г.) Николай I хотел призвать к участию в ней все христианские народы, подчиненные султану, — молдаво-валахов, сербов, болгар, греков, но канцлер граф Нессельроде убедил отказаться от этого плана, якобы потому что он был бы не поддержан консерва­тивной Европой. После разгрома адмиралом Нахимовым турецкого флота (Си-ноп, 18 нояб. 1853 г.) англо-французская эскадра вошла в Черное море. 15 марта 1854 г. Англия и Франция объявили войну России, а в сентябре 1854 г. союзники высадили десант в Крыму, началась длительная оборона Севастополя.

Скончался император Николай I 18 февраля 1855 г. после непродолжи­тельной болезни (предположительно, простуды); за несколько часов до смерти он исповедался и приобщился Св. Тайн. Добавим, что обычным возгласом государя, которым он реагировал на сообщения о самых горестных событиях, был. «Твори Бог волю Свою».

122

Царствование Александра //(1855—1881), старшего сына Николая I, ро-дившегося 17 апреля 1818 года. Воспитателем будущего императора с 1825 г. был поЭт В. А. Жуковский. Александр II вступил на престол во время Крымской вой-ну 1854—1856 гг., закончившейся Парижским договором, унизительным для Рос-сИи. Эта война вскрыла многие недостатки государственного управления, болезни русского общества. Император Александр II начал реформы, которые резко изменили жизнь страны.

19 февраля 1861 г. был обнародован составленный митрополитом Фила­ретом (Дроздовым) манифест об освобождении крестьян от крепостной зависи­мости, при этом освобождение производилось с наделением их землей. 1 января 1864 г. было издано Земское положение, по которому население губерний и уездов всех сословий посредством своих выборных само правило местными хозяйст­венными делами, сборами, дорогами, народным образованием, здравоохранени­ем. В 1870 г. было принято Городовое положение, давшее внутреннее самоуправ­ление городскому населению всех сословий. 20 ноября 1864 г. утверждены Судебные уставы, в соответствии с которыми суд совершенно отделился от дру­гих ведомств; мировые судьи избирались населением, суд становился гласным с участием присяжных из местного населения, учреждалась адвокатура. В 1874 г. был принят Устав о воинской повинности, уравнявший все сословия по отбыва­нию этой повинности. Университеты по уставу 1876 г. получили самоуправление. Особенностью этих реформ было то, что в отличии от преобразований, осуществ­лявшихся в предыдущие царствования, они проводились на началах истинно са­модержавно-национальных. Законодательные акты подготавливались по лично­му распоряжению и под прямым контролем императора. Раньше дело реформ передавалось, как правило, в руки чиновничьей бюрократии.

В ходе реформ в числе первых был поднят вопрос о церковной реформе. «Существовавшего (синодального. — Авт.) порядка никто уже не защищал и не оправдывал, — пишет прот. Георгий Флоровский, — и в требованиях коренных изменений сходились люди очень разных настроений и направлений, — доста­точно сопоставить имена А. Н. Муравьева, М. П. Погодина и М. Н. Каткова»185. Последний в своей докладной записке, переданной министру народного просве­щения в 1858 г., писал: «Нельзя без грусти видеть, как в русской мысли постепен-Но Усиливается равнодушие к интересам религии. Это следствие тех преград, Которыми хотят насильственно отделять высшие интересы от живой мысли и жи-Ого слова образованного русского общества»186. Раздавались призывы к органи-аЦии Поместного Собора Русской Церкви. Однако условия к тому еще не 1оЖились. Церковь Русская, по мнению святителя Филарета (Дроздова), не бы-8 то время к этому готова. Известны его слова: «Несчастье нашего времени то, ° количество погрешностей и неосторожностей, накопленное не одним уже ве-^> едва ли не превышает силы и средства исправления»187. Святитель Филарет

123

считал, что изменение ситуации может произойти от церковного пробуждения, а не от государственной опеки. История подтвердила опасения святителя.

С 1865 г. обер-прокурором Св. Синода стал граф Дм. А. Толстой, которые совмещал эту должность с должностью министра народного просвещения, как бы возобновляя опыт «сугубого министерства» князя Голицына. Однако в отличии от сверхисповедного мистицизма последнего, граф Толстой демонстрировал свое­образный сверхисповедный индифферентизм. Человек консервативный и обсто­ятельный в делах общей и внутренней политики, граф Толстой в делах церковных показал себя радикалом и новатором, но новатором, далеким от понимания цер­ковной жизни. Им был разработан ряд либеральных реформ в различных облас­тях церковного строя. Так, сразу после издания Судебных уставов обер-прокурор поднял вопрос о целесообразности перестроить церковные суды на тех же нача­лах, на которых реформировались гражданские суды. Этот и другие проекты гра­фа Толстого предлагали перестроить церковную жизнь по правилам светского сознания, а не на основе канонического самосознания Церкви.

Государственная инициатива и государственное, а не церковное осознание проблем, отчетливо проявились в реформе духовных школ. В результате преобра­зований, подготовленных специальным комитетом из духовенства и лиц свет­ских, семинарии получили повышенное содержание. Увеличились оклады преподавательскому составу. Но в самом главном изменений не произошло. Духовные семинарии по-прежнему оставались по сути своей общеобразователь­ными учебными заведениями с богословскими предметами.

В правление Александра II были последовательно приняты указы 1867 и 1868 гг., которыми уничтожалась наследственность церковных мест, указ 1869 г., установивший новые штаты приходских храмов, и, наконец, указ 26 мая 1869 г., которым по существу разрушалась замкнутость духовенства. Этим Указом все дети духовного сословия отчислялись в светское звание. При этом дети священнослужителей были приравнены к детям личных дворян, дети цер­ковнослужителей — к личным почетным гражданам, а дети низших служителей приписывались к городскому или сельскому обществу с сохранением за ними лично прежней свободы от податей и рекрутства.

При Александре II государственная власть продолжала политику предыду­щего царствования, направленную на поддержку малоимущих священно- и цер­ковнослужителей. Правительственные мероприятия состояли в увеличении штатного содержания причтов, выделении в их распоряжение земель, содействии в постройке домов, отпуске леса, повышении пенсионных окладов.

Помощь монастырям после отмены крепостного права заключалась в вы­делении им ежегодно 168 200 руб. для оплаты наемных работников. К 1890 г. эта сумма возросла до 425 000 руб.

В царствование Александра II государственная власть неоднократно воз­вращалась к вопросам раскола. Еще при Николае I (9 янв. 1826 г) раскольника^

124

было разрешено отправлять требы по их обрядам. От губернаторов требовалось только наблюдать за тем, чтобы они не совращали православных в раскол. Одна­ко с 1842 г. Министерство внутренних дел усилило преследования раскольников, рядом мер старообрядцы были лишены прав на общественные должности. Было ограничено право их записи в купеческие гильдии. Крещение и браки признава­лись лишь по их совершении в православных храмах. Старообрядцам было запре­щено строить и чинить молитвенные здания. В 1853 г. был учрежден особый секретный отдел по делам о раскольниках. Император Александр II по вступлении на престол ликвидирует секретный отдел. Остальные распоряжения хотя и оста­ются в силе, но их применение смягчено. Разрешаются браки раскольников, кото­рые, однако, должны были записываться в особые метрические книги.

Время правления Александра II — время активной внешней политики. Уже в 1858 г. состоялось присоединение к России Амура и Уссури. В 1864 г. взя­тием в плен Шамиля закончилось покорение Кавказа, началось поступательное движение России вглубь Средней Азии. Но самым важным событием этого цар­ствования в области внешней политики стала русско-турецкая война 1877— 1878 гг. Начатая для защиты христианского населения Турции, которое подвергалось жестокому геноциду и насильственному обращению в ислам, вой­на была прекращена вмешательством Англии, когда русским войскам остава­лось всего 10 верст до Константинополя. Эта война принесла автономию Болгарии, независимость Сербии, Румынии, Черногории. Всем жителям Бал­канского полуострова предоставлялась свобода исповедовать выбранную ими веру и пользоваться всеми гражданскими и политическими правами.

Царствование Александра ///(1881—1894), второго сына императора Алек­сандра II. Родился 26 февраля 1845 г., наследником стал после смерти старшего брата Николая, последовавшей в 1865 г. Его воспитателем был проф. А. И. Чиви-лев. Император Александр III был человеком глубоко верующим, ревновавшим о благе Церкви188, Н. Тальберг называет его даже «подлинно церковным царем». В его правление Россия не вела войн, но оказывала порой определяющее влияние на ход мировых событий. Недаром Александр III вошел в историю как «Миротво­рец». Глубокое понимание Александром III обязанностей русского царя нашло свое выражение в его Обращении ко всем подданным, принятом по его восшествии на всероссийский престол (см. Приложение XV).

Александр III взошел на престол после убийства его отца народовольцами, Когда либеральные реформы не дали ожидавшихся результатов и стали даже под­тачивать механизм русской государственности. Политический курс нового пра­вительства — это политика «исправительной реакции». «Россию надо Подморозить», — эти слова К. П. Победоносцева стали по существу негласным Лозунгом государственной власти; не ликвидировать кризис русского сословного общества и русской государственности, а «заморозить» его, подготовив условия Для ликвидации этого кризиса в будущем.

125

дворянским интересам облегчения крестьянам покупки рянский банк для залога дворянских фабричная инспекция. Отменена подушная средство и процентные бумаги. У™^ развивается железнодорожное предпочтение отдается ^

Государственный дво- . Учреждена налоги на на-

. В деле народного образования земскими. Ограни-крае. Вводятся огра-

ничительные законы о евреях

Москвь! и Московской губернии,

Государственного совета «об отпуске в 1893 г на обеспечение духовенства жалова-цием 250 000 руб. и в каждый последующий год вновь по такой же сумме к отпус-0 предшествовавшего года до назначения всем без исключения причтам жалования». Значительно улучшено положение военного духовенства. В 1887 г. было упорядочено назначение пенсий военному духовенству. По инициативе им­ператора повысилось значение религиозных основ в деле народного образования. С 1882 г. начиналось настоящее возрождение церковно-приходских школ. Высо­чайшим повелением в том же году на устройство и содержание духовенством школ для народного образования из бюджета Министерства народного просвещения было перечислено 55 тыс. рублей. Повысились оклады педагогическому персона­лу духовно-учебных заведений. Видно желание правительства поставить духовен­ство во главе дела народного образования. Оживилась деятельность духовенства в деле религиозно-нравственного просвещения. Развивалось издательство духовно-

оседлости», выселены евреи-ремесленники из ^^ в ^q г издано новое нравственной литературы, открывалось большое число духовно-народных библи-сокращен процент приема евреев в учебные g ий' отек. В правление Александра III увеличилось число монастырей, были

Земское положение, сокращены права земскихс jp^ " pa ддександра III стали восстановлены многие прежде разрушенные церкви.

Важной стороной внутренней полита ^ /ЭКОНОМИЧеских, культурных) Государственная власть издала ряд законов и указов, касающихся расколь-

усилия по установлению более прочных связесс^ого государственного единст- ников. Важнейший из них - закон 3 мая 1883 г. В соответствии с ним всем рас-окраин империи с основной Россией. «В духе ру^ ^ риятия в Привисленском кольникам, за исключением скопцов, было разрешено выдавать паспорта на ва, — пишет Н. Тальберг, — проводились должн дерпту (НЫНе Тарту. — Авт.), общем основании. Им дозволялось вести торговлю и заниматься промыслами. С крае, в Финляндии и в Прибалтийском крае^ор^ возвращено было древнее разрешения министра внутренних дел им дозволялось занимать общественные основанному великим князем Ярославом УДР » должности с небольшими ограничениями. Позволялось творить общественную

русское наименование Юрьев»' . ^ш обер-прокурор Св. Сино- молитву, исполнять требы, совершать службы.

Ближайшим сподвижником Александр ^^ шу законоведение. В это царствование начались работы над составлением нового Уложения о

да К. П. Победоносцев, в молодые годы преп°^ошений в эт0 царствование про- наказаниях уголовных и исправительных с тем, чтобы иметь нормативный доку-

В сфере церковно-государственных от зменений при содействии мент, который бы соответствовал условиям, сложившимся в России после ре-

изошел ряд благоприятных для Церкви ГПЯВНЫХХраМовкакна форм 60—70-х годов. Имелось ввиду изменить и раздел Преступления против

государственной власти ^«"^^^^^щовалось это строи- Щы.

территории России, так и за ее пределами. поведь Православия и крестья- Скончался император Александр III 20 октября 1894 г. Болезнь его на-тельство в Остзейском крае, где шла широкая j? ^ ^ правление твердо Растала постепенно. Первые признаки серьезного заболевания почек появи-не массами переходили в него из лютера"нства жалованием. (Известен от- лись еще в конце 1889 г. А с января 1894 г. болезнь стала быстро прогрессиро-проводилась линия на обеспечение всего духо ^^^ государя с рождеством Вать. Составленный 5 октября доктором Захарьиным и вызванным из Берлина вет Александра III К. П. Победоносцеву, п03^ №деление средств «позабытым пРоф. Лейденом бюллютень о болезни императора «заставил вздрогнуть не Христовым (1892 г.) и поблагодарившего его ^ ^ глубине России». Этот ответ только всю Россию, но и весь мир. Все в страхе за жизнь приобретшего мощ-давно и бедствующим причтам сельских приход ^ ^ ^^ ^^ мечта, мое "°е влияние везде и всюду Императора стали молиться о его выздоровлении»190, гласил: «От всего сердца благодарю за пожелани . д ^ обеспечить сельское ду- J? Октября в Ливадию, где находился умирающий император, прибыл отец Иоанн глубокое убеждение, что необходимо придти на ^ Николай Пав- КР°нштадтский, который присутствовал при последних днях Александра III

ховенство, и теперь, слава Богу, мне это наконец уд^ ^^^ Кроме тог0и так их описал:

епер, ^^ ^^^^ р

лович начал это дело в 4U-X годах, & земельные наделы, причем «17-го октября, по желанию в Бозе почившего Государя Императора, он

церковнослужителям выде™ быть отчуждены не иначе, ка^Ь1лприобщен мною Святых Тайн. Ежедневно совершая литургию или в ливадий- ^^^ бшо высочайше утверждено мнение к<>й церкви, или иногда в "Ореанде", и в означенный день прямо по совершению

священно- и даже

эти наделы не подлежали никаким

с Высочайшего соизволения. 28 октября

П1

126

литургии в последней, я с Чашею Жизни поспешил к Августейшему Больному принявшему с благоговейным чувством из рук моих животворящие Тайны.

20-го октября Государь Император также пожелал меня видеть. Я поспе­шил явиться тотчас по совершении литургии и оставался в Высочайшем присущ ствии до самой блаженной кончины Государя. По желанию Государыни Императрицы, я прочитал молитву о исцелении Болящего и помазал ноги и дру_ гие части тела Его елеем. Этот елей из лампады от чтимой чудотворной иконы по желанию усердствующих, доставлен был от одного из ялтинских священни­ков отца Александра для помазания Августейшего Больного, что и было испол­нено. Приняв с искренней верою это благочестивое усердие, Государь Император выразил желание, чтобы я возложил мои руки на главу Его, и когда я держал, Его Величество сказал мне: "Вас любит народ". — "Да, — сказал я, — Ваше Величество, Ваш народ любит меня". Тогда Он изволил сказать: "Да, пото­му что он знает, кто вы и что вы" (точные Его слова). После сего вскоре Авгус­тейший Больной стал чувствовать сильные припадки удушья, и в уста Его постоянно вводили посредством насоса кислород. Ему было очень тяжело. С ле­вой стороны Августейшего Больного была Государыня Императрица, перед Ним стояли два старшие сына и Высоконареченная Невеста, с правой стороны -Вел. князь Михаил Александрович и Великая Княжна Ольга Александровна, а у изголовья кресла стоял я. — "Не тяжело ли Вашему Императорскому Величест­ву, что я держу руки на голове?" — "Нет, — изволил ответить Государь — мне лег­че, когда вы держите надо мною руки". Это от того, что я явился тотчас по совершению литургии и дланями своими держал Пречистое Тело Господне и был причастником Святых Тайн. Кронштадт. 8 ноября 1894 года. Протоиерей Иоанн Сергиев"'».

Царствование Николая //(1894—1917), старшего сына Александра III. Ро­дился 6 мая 1868 г. Руководство его воспитанием было поручено генералу Г. Г. Да­ниловичу. В числе его преподавателей были прот. И. Л. Янышев (каноническое право, история Церкви), Н. X. Бунге (статистика, политическая экономия и фи­нансовое право), К. П. Победоносцев (энциклопедия законоведения, государст­венное, гражданское и уголовное право), М. Н. Капустин (международное пра­во), Е. Е. Замысловский (политическая история), Н. Н. Бекетов (химия), М. И. Драгомиров (боевая подготовка войск).

Император Николай II воспринял мировоззрение своего отца и прекло­нялся перед покорностью Промыслу Божию своего прадеда, Николая I. Глубокая вера и преданность Церкви во многом определили и характер императора, и его действия на престоле и перед лицом смерти.

В своем манифесте о восшествии на престол император Николай II возве­стил свое намерение «всегда иметь единою целью мирное преуспеяние, могуше' ство и славу дорогой России и устроение счастья всех его подданных»'

128

миролюбивые устремления императора нашли свое выражение в его инициати-6 созыва Гаагской мирной конференции (1898 г.).

Русско-японская война и последовавшие за ней волнения и мятежи побу-дцли императора Николая II к проведению ряда реформ в сфере государственно-г0 устроения и организации общественной жизни России. 12 декабря 1904 г. был обнародован высочайший указ о предначертаниях к усовершенствованию госу­дарственного порядка. Среди актов, изданных во исполнение этого указа, важ­нейшим, не только в свете настоящего исследования, является указ 17 апреля 1905 г. Об укреплении начал веротерпимости (см. Приложение XVI). С этим указом самым тесным образом оказался связан вопрос о восстановлении канонического строя управления Русской Церковью.

Вопрос веротерпимости — острый вопрос для каждого общества, не по­грязшего в болоте религиозного равнодушия. В решение этого вопроса так или иначе втягивалась всякая государственная власть, стремясь законами регулиро­вать взаимоотношения вероучений, исповедываемых гражданами"2.

По отношению к русскому законодательству необходимо отличать веро­терпимость в собственном и точном смысле слова от свободы совести и веротер­пимости в широком смысле. Веротерпимость первого рода — свобода отправле­ния богослужения — существовала в России с XVI века. Иностранным «гостям» не возбранялось собираться и молиться по обрядам своей веры. Это свобода от­правления и пребывания в вере предков нашла свое выражение в законе впервые в XVIII веке, когда Петр I, желая привлечь пленных шведов на русскую службу, издал манифест 1721 г. Этим манифестом инославным обещалось, что «они, дети их и потомки в природной своей вере пребудут, собственные кирки и пасторов содержать могут и все те привилегии получить имеют, которые мы прочим чуже­земцем уже пожаловали или впредь пожалуем». До 1917 г. законодательной осно­вой такой веротерпимости являлась прежде всего 44 статья Основных законов, в соответствии с которой «все непринадлежавшие к господствующей Церкви под-Данные Российского государства, природные и в подданство принятые, также иностранцы, состоявшие на Российской службе или временно в России пребы­вавшие — пользовались каждый повсеместно свободным отправлением их веры и богослужения по обрядам оной». В 45 статье Основных законов говорилось, что свобода веры присвояется не токмо христианам иностранных исповеданий, но и евРеям, магометанам и язычникам, да все народы, в России пребывающие, сла-8ят Бога Всемогущего разными языки по закону и исповеданию праотцов своих, благословляя царствование Российских монархов и моля Творца вселенной о ум-н°Жении благоденствия и укреплении силы Империи». (Эта статья во многом по­коряла узаконение 1735 г.) Для осуществления на практике этих постановлений ь'ли изданы уставы духовных дел иностранных исповеданий, помещенные в *•• т. XI Свода законов. Во введении к этим уставам указывается, что духовные де-а христиан «иностранных исповеданий» и иноверцев ведаются их духовными

и государство

управлениями, верховной властью к тому предназначенными, которые в испол­нении своих дел и должностей, поступают по правилам и уставам своей веры (Осн. зак. 46. Т. XI. Ч. I. Ст. 3).

Веротерпимость в широком смысле или свобода совести состоит в предо, ставлении каждому свободно исповедывать вероучение, считаемое им истинным пока это исповедание не наносит общественного вреда, т. е. не выражается в дед. ствиях, опасных для общественной нравственности или порядка. Но такая «свобо. да совести» не соответствовала духовно-нравственному идеалу русского народа, на протяжении веков ревновавшего о чистоте Православия, видевшего в Русском го­сударстве прежде всего охранителя истинной веры. Для русского человека распро-странение инославий и иноверии, усиление расколов и умножение сект представ­ляло реальную угрозу делу его личного спасения, спасения его близких, существованию отечества. Защиту от этой угрозы осуществляла царская власть. Как любящая мать, оберегающая своего ребенка от бед, не пренебрегающая для его воспитания и мерами наказания, царская власть использовала при этом и полицейские меры, опираясь на разработанную законодательную базу. На протяжении столетий Православие как государственная («первенствующая и господствующая») религия опиралось во многих сторонах своей внешней жиз­ни на поддержку государственных структур. Вот некоторые примеры такой поддержки.

В России только одна Православная Церковь имела право убеждать не принадлежащих к ней подданных к принятию ее учения, отнюдь, однако, не при­бегая при этом ни к каким принудительным средствам и угрозам. В случае нару­шения этого положения какими-либо конфессиями епархиальному начальству предписывалось входить в сношения с гражданским начальством, которое долж­но было принять против нарушителей предусмотренные законом административ­ные, а в ряде случаев и уголовные меры {Поли. собр. зак. Росс. имп. Т. XIV. Разд. I. Ст. 65, 70). Полиции вменялось в обязанность наблюдать, чтобы в «воскресные или торжественные дни, а также в храмовые праздники в городах и селениях, прежде окончания в приходской церкви литургии, не были начинаемы: игрища, музыка, пляски, пение песен по домам и по улицам, театральные представления и всякие иные общенародные забавы и увеселения, а торговые лавки (исключая тех, в коих продаются съестные припасы и корм для скота) и питейные дома не были открываемы». Местная полицейская власть была обязана наблюдать и за сохранением благочиния во время церковных торжеств, крестных ходов, водо­святия и т. п.

Подобных фактов государственной поддержки Церкви в дореволюцион­ной России было много. Православие, казалось бы, имело полную защиту от иных верований, защиту, подкрепленную уголовным законодательством. Но это была защита пленением. Церкви не было предоставлено право творческой ини­циативы даже в духовных делах. Отсутствовала свобода проповеди, свобода не

130

только внешней, но даже внутренней жизни Церкви. Практически все ее дейст­вия контролировались государственными чиновниками — обер-прокурором и назначаемыми им секретарями консисторий. Государственная бюрократия, по существу, стояла между пастырями и паствой.

Первым серьезным отступлением от полицейско-охранительной линии в государственной вероисповеднической политике стал указ императора Алексан­дра I (11 апреля 1820 г.), в котором говорилось, что «руководствуясь непреложны­ми правилами терпимости, вследствии коих не возбраняется в империи исповедовать каждому спокойно религию свою и допущено даже всякое снис­хождение к заблудшим разных сект, коль скоро действия оных не нарушают спо­койствия общего, не являют соблазность и других вредных для общества последствий, и полиция должна наблюдение иметь, чтобы лица, живущие в до­мах раскольнических обществ, имели непременно: узаконенный паспорт и опре­деленный образ жизни, заключающийся или в частном ремесле, или в известном промысле, и постоянное занятие делом своим».

Серьезнейшие изменения государственная вероисповедническая полити­ка претерпела в конце 1904—1905 гг. Указом 17 апреля 1905 г., изданным в осуще­ствлении «сердечного стремления монарха обезпечить каждому из его подданных свободы верования и молитв по велению его совести», было повелено признать, что переход из Православия в другое христианское вероисповедание не должен влечь за собой ни преследования, ни каких-либо ограничений личных или граж­данских прав. Этот указ определил то направление, в котором должна была идти разработка законопроектов, относящихся к практическому осуществлению начал веротерпимости. Первым актом исполнительной власти по выполнению указа явилось положение Комитета министров, обнародованное также 17 апреля 1905 г. (см. Приложение XVII). Следующим шагом царской власти в области веротерпи­мости стал именной указ о порядке образования и действия старообрядческих и сектантских общин и о правилах и обязанностях входящих в состав общин после­дователей старообрядческих согласий и отделившихся от Православия сектантов, принятый 17 октября 1905 г. Во исполнение этих указов в 1906—1907 гг. минист­ром внутренних дел П. А. Столыпиным были внесены в Государственную думу представления о переходе из одного вероисповедание в другое и о старообрядче­ских общинах, которые отражали широкие взгляды на свободу совести, состоящую, во-первых, в праве каждого лица заявлять свою веру и убеждать не принадлежа­щих к ней к принятию исповедуемого им учения, если уголовные законы не на-РУшаются содержанием исповедания, во-вторых, в праве лиц, которые имеют °Дни и те же религиозные воззрения, составлять религиозные собрания для сов­естного отправления богослужения и образовывать религиозные союзы, в-тре-Тьих, в праве каждого лица как самому беспрепятственно переходить из одного вероучения в другое, так и менять исповедание своих не достигших опреде-Ленного возраста детей, в-четвертых, в невмешательстве государственной власти

131

в духовные отношения частных лиц к исповедуемому ими вероучению, в-пятых1 в отсутствии каких-либо ограничений, политических и гражданских, зависящие исключительно от принадлежности к какому-либо исповеданию. Проект минис-тра внутренних дел устанавливал ряд правил, в силу которых каждому достигши му совершеннолетия лицу предоставлялось переходить без «испрошения на то разрешения административной власти» из одной христианской религии или хри-стианского вероучения в другое, из нехристианства и язычества в христианство ц во всякое другое нехристианское или языческое вероучение. Христиане, достиг­шие 21 года и желавшие быть причислены к тому нехристианскому исповеданию, к которому до принятия христианства принадлежали они сами или их родители, или дед, или бабка, подлежали исключению из числа христиан; с переменой в ус­тановленном законом порядке веры прекращались взаимные права и обязаннос­ти Церкви и покидающего ее.

Государственная дума существенно расширила эти правила, признав пра­во каждого лица, достигшего 21 года, переходить во всякое вероисповедание или вероучение, христианское или нехристианское, или языческое, если принадлеж­ность к нему не является наказуемой по уголовным законам, и постановила, что лицам, желающим присоединиться к другому вероисповеданию или вероучению, никто не должен чинить никаких препятствий"3. Однако Государственный совет не согласился с таким толкованием свободы совести. Он посчитал, что для госу­дарства, признающего абсолютное значение и ценность нравственных устоев христианства во всех областях народной жизни, не может быть безразлична рели­гия его граждан. Поэтому установление права перехода христиан в нехристианст­во или язычество не соответствовало бы задачам и интересам христианского государства. Прямое разрешение в законе принятия российскими подданными всяких, в том числе и нехристианских, исповеданий не соответствовало бы, по мнению Государственного совета, глубокому сознанию истинности высоких на­чал, лежащих в основе веры христианской. Если в законах христианского госу­дарства не должны содержаться постановления, которые карали бы самую принадлежность к нехристианству или язычеству, то из этого не может следовать, чтобы государство открыто признавало право отпадения от тех религиозных усто­ев общежития, которые оно почитает единственно правильными.

Противоречия позиций Государственного совета и Государственной думы не были разрешены и согласительной комиссией.

Сразу после того, как стало известно о намерении государственной власти «укрепить начала веротерпимости», в Комитете министров выступил митрополит С.-Петербургский Антоний. Он указал на необходимость одновременно изменить и правовое положение «господствующей Церкви», ибо иначе она одна останется стесненной в свои действиях. Государственная опека связывает самостоятельную деятельность церковных властей и духовенства, «делает голос Церкви совсем не­слышным ни в частной, ни в общественной жизни». «Не следует ли, — говорил он, —

132

предоставить Православной Церкви большей свободы в управлении ее внутрен­ними делами, где бы она могла руководствоваться главным образом церковными ^нонами и нравственно-религиозными потребностями своих членов, и, осво­божденная от прямой государственной или политической миссии, могла бы сво-ям возрожденным нравственным авторитетом быть незаменимою опорою православного государства»194. Эту точку зрения отстаивал и тогдашний председа­тель Комитета министров С. Ю. Витте, который создал при Комитете особое со­вещание по церковным вопросам, пригласив участвовать в нем нескольких либеральных профессоров духовных академий. Результатом работы совещания стала записка С. Ю. Витте О современном положении Православной Церкви. Он писал, что «объявить теперь свободу совести для всех, это значило бы всем раз­вязать руки, а деятелей Церкви оставить связанными». «Единственным путем к пробуждению замерзшей жизни может быть только возврат к прежним канони­ческим формам управления» (т. е, соборности и патриаршеству. — Авт.). При этом С. Ю. Витте исходил прежде всего из государственных интересов, недаром он писал: «Государству от духовенства нужна сознательная, глубоко продуманная защита его интересов, а не слепая вера в современное положение»"5.

22 марта 1905 г, на своем заседании Св. Синод единодушно решил ходатай­ствовать перед императором о «созвании собора епархиальных епископов для уч­реждения патриаршества и для обсуждения перемен в церковном управлении». Синод при этом должен был стать совещательным органом при патриархе, како­вым предполагалось избрать митрополита Санкт-Петербургского Антония196. Против этого плана, однако, резко восстал тогдашний обер-прокурор Св. Сино­да К. П. Победоносцев (на заседании 22 марта он не присутствовал), который от­стаивал синодальную систему. Возражения поступали и со стороны видных богословов. (Масштабы противодействия восстановлению патриаршества стали особенно видны на Поместном Соборе 1917—1918 гг.) Многие выступали против поспешности преобразований. «Требуется возродить Церковь. Но это возрожде­ние надо провести правильными путями, не повторяя самовластных способов Действия 1721 г.», — писал М. А. Новоселов и, критикуя решение Синода, добав­лял: «Поспешность поистине поразительная, вызывающая представление скорее 0 так называемой Виттовой пляске, чем о серьезном обсуждении святого и вели­кого дела!»19- В своем листке «К русским людям» (№ 8) он сформулировал следу­ющие положения, которые указывали слабые стороны проекта Св. Синода и одновременно возможные пути к преобразованиям церковного управления на канонической основе:

1. Восстановление правильного строя Русской Церкви может быть по пра-ВУ и нравственному авторитету исполнено только Поместным Собором Русской ЧеРКви, правильно составленным, т. е. с должным совещательным участием свя-^ и мирян.

133

2. Ныне существующие учреждения по церковному управлению не могут исполнить этой задачи Поместного Собора как по неимению на то каноническо-го права, так и потому, что учреждения эти именно и подлежат ревизии и переус-тройству со стороны Собора, а посему никак не могут быть признаны компетент­ными для саморевизии и самоизменения.

3. Вопрос о избрании патриарха может быть решен не иначе, как по выра, ботке Поместным Собором Уложения о Церкви Русской, сообразно которому только и может управлять Церковью патриарх и всякая другая исполнительная власть Церкви.

Продолжавшаяся война, нестроения в обществе, раздробление в еписко­пате, монашестве, белом духовенстве, мирянах — все это не способствовало ре­шению такого важнейшего вопроса жизни Церкви и всей России, как восстановление патриаршества. В этих условиях высочайшее решение — отло­жить дело до более благоприятного времени — поставило вопрос на правильную почву. В «Церковных ведомостях» № 14, 1905 г. было опубликовано:

«По Всеподданейшему докладу Св. Синода о созвании собора епархиаль­ных епископов.

На Всеподданейшем докладе Св. Синода о созвании собора епархиальных епископов для учреждении патриаршества и для обсуждения перемен в церков­ном управлении, Его Императорскому Величеству благоугодно в 31 день марта сего года собственноручно начертать:

"Признаю невозможным совершить в переживаемое ныне тревожное вре­мя столь великое дело, требующее и спокойствия и обдуманности, каково созва-ние Поместного Собора. Предоставляю Себе когда наступит благоприятное для сего время, по древним примерам православных Императоров, дать сему велико­му делу движение, и созвать собор Всероссийской Церкви, для канонического обсуждения предметов веры и церковного управления"».

Отношение императора Николая II к восстановлению патриаршества за­служивает самого пристального внимания. Осмысление событий и документов этого царствования дало основание некоторым историкам предположить нали­чие у императора Николая II стремления постепенно возвратить Россию к иде­алам Святой Руси и восстановить на их основе внутреннее единство общества. (В предшествующие царствования монархи пытались решить проблему согласо­вания интересов сословий правовыми методами). Но для возвращения к идеалам Святой Руси надо было, прежде всего, восстановить патриаршество.

«Государь давно интересовался этим вопросом, тщательно изучил его и искал наилучшие пути к его разрешению. Если бы дело ограничилось только переменой в церковном управлении, т. е. упразднением Синода и передачей высшей церковной власти в руки Патриарха, то это не могло бы вызвать ника­ких затруднений. Но проведение реформ в том грандиозном масштабе, в каком они были задуманы Государем, было делом чрезвычайно сложным. Ведь речь 134

ц1ла о перестройке всего государственного здания на духовных началах, причем успех намеченного плана целиком зависел от удачного выбора Патриарха, так как, помимо своих прямых обязанностей по возглавлению церковного управле­ния, он привлекался так же, вместе с лучшими выборными людьми Русской Земли, в лице Земского Собора, и к участию в управлении государственными делами, как это было в старину. Особенно важным должен был быть, конечно, трудный переходный период. После глубоких размышлений, Государь принял мужественное решение возложить, если Господу будет угодно, это тяжелое бре­мя на себя»"8.

Нам это решение стало известно из рассказа одного из архиереев — сино-далов, посетивших императора по завершении зимней сессии. Вот как передает этот рассказ известный церковный писатель С. А. Нилус:

«Когда кончилась наша зимняя сессия, мы — синодалы, во главе с первен­ствующим Петербургским митрополитом Антонием (Вадковским), как по обы­чаю полагается по окончанию сессии, отправились прощаться с Государем и преподать Ему на дальнейшие труды благословение, то мы, по общему совету ре­шили намекнуть Ему в беседе о том, что нехудо было бы в церковном управлении поставить на очереди вопрос о восстановлении патриаршества в России. Каково же было удивление наше, когда, встретив нас чрезвычайно радушно и ласково, Государь с места Сам поставил нам этот вопрос в такой форме:

— Мне, сказал Он, стало известно, что теперь и между вами в Синоде и в обществе много толкуют о восстановлении патриаршества в России. Вопрос этот нашел отклик и в моем сердце и крайне заинтересовал и меня. Я много о нем ду­мал, ознакомился с текущей литературой этого вопроса, с историей патриарше­ства на Руси и его значения во дни великой смуты междуцарствия и пришел к заключению, что время назрело и что для России, переживающей новые смутные дни, патриарх и для Церкви и для государства необходим. Думается мне, что и вы в Синоде не менее моего заинтересованы этим вопросом. Если так, то каково ва­ше об этом мнение?

Мы, конечно, поспешили ответить Государю, что наше мнение вполне совпадает со всем тем, что Он только что перед нами высказал.

— А если так, продолжал Государь, то вы, вероятно, уже между собой и кандидата себе в патриархи наметили?

Мы замялись-и на вопрос Государя ответили молчанием (хотя, по свиде­тельству С. С. Ольденбурга, синодалы уже согласились избрать патриархом ми-"Фополита Антония (Вадковского). — Авт.). ^

Подождав ответа и видя наше замешательство, Он сказал:

— А что, если я, — как вижу, вы кандидата еще не успели себе наметить Или затрудняетесь в выборе, — что если я сам его вам предложу — что вы на это скажете?

— Кто же он? — спросили мы Государя.

135

— Кандидат этот, — ответил Он, — я. По соглашению с Императрицей я оставляю престол моему сыну и учреждаю при нем регенство из Государыни Им­ператрицы и брата моего Михаила, — а сам принимаю монашество и священный сан, с ним вместе предлагая себя вам в патриархи. Угоден ли я вам, и что вы на это скажете?

Это было так неожиданно, так далеко от наших предположений, что мы не нашлись что ответить и... промолчали. Тогда, подождав несколько мгновений на­шего ответа, Государь окинул нас пристальным и негодующим взглядом: встал молча, поклонился нам и вышел, а мы остались, как пришибленные, готовые, ка­жется, волосы на себе рвать за то, что не нашли в себе и не сумели дать достойно­го ответа»"9.

Иерусалим не познал времени посещения своего (Лк. XIX, 44).

Хотя в резолюции на ходатайство Синода о созыве Собора епархиальных епископов с целью избрания патриарха было сказано, что государь откладывает созыв Поместного (sic!) Собора до благоприятных времен, уже 27 декабря 1905 г. он обратился с рескриптом на имя митрополита Антония, в котором писал: «Ны­не я признаю вполне благовременным произвести некоторые преобразования в строе нашей отечественной Церкви. Предлагаю вам определить время созвания этого Собора»200.

На основании этого рескрипта било образовано Предсоборное присутст­вие для подготовки созыва Поместного Собора, которое приступило к работе 6 марта 1906 г. В работе участвовало пятьдесят человек, в том числе десять иерар­хов, и шла она в семи отделах, ведавших различными вопросами. Председатель­ствовал Петербургский митрополит Антоний (Вадковский). Работало присутст­вие до декабря 1906 г., подготовив темы для обсуждения на предстоящем Соборе. В их числе были вопросы полного переустройства церковного управления на принципах соборности, совершенствования богословского образования. Мате­риалы Предсоборного присутствия свидетельствуют, что его участники осознава­ли необходимость скорейшего освобождения церковных учреждений от государ­ственной опеки и контроля. Это было связано с тем, что, во-первых, указ о веротерпимости предоставлял свободу всем религиям империи, кроме Правосла­вия, во-вторых, по положениям манифеста 17 октября 1905 г. главным законода­тельным учреждением становилась дума — неправославная и даже во многом без­божная. Присутствие разработало рекомендации по обособлению Церкви от опеки со стороны государственной бюрократии и положения, на которых долж­ны были в дальнейшем строиться отношения церковной и государственной вла­стей. Так, только царь признавался в качестве верховной государственной ин­станции, с которой должны были бы согласоваться решения органов церковного управления, имеющие общенациональное значение, включая созыв Соборов, из­брание патриарха и т. д. Предполагалось, что связь органов церковного управле­ния с императором должна осуществляться в основном через назначаемого

136

^онархом прокурора (но не обер-прокурора), который не участвует в работе цер­ковных учреждений, но только получает на инспекцию решения церковных орга­нов на предмет их сверки с существующими государственными законами. В слу­чае несоответствия он дает знать об этом как императору, так и патриаршему Синоду. В числе предложений Предсоборного присутствия было новое определе­ние главы государства в его отношении к Церкви: «Император, как Православ­ный Государь, является верховным покровителем Православной Церкви и охра­нителем ее благопорядка»201.

Дальнейшим шагом в подготовке Поместного Собора стало учреждение в 1912 г. Предсоборного совещания, на котором рассматривались практические ме­ры созыва и проведения Собора. Начавшаяся в 1914 г. война задержала его созыв. Хотя государь и считал необходимым условием его проведения спокойную обста­новку в стране, созван был Поместный Собор Русской Православной Церкви только в 1917 г. во время мировой войны, после свержения исторического госу­дарственного строя России, когда страна переживала революционное потрясе­ние, когда решения принимались под залпы орудий во дни начавшейся гражданской войны.

В свете сказанного понятно то внимание, которое император Николай II уделял вопросу канонизации святых. В его правление было прославлено больше святых, чем за весь XIX век. Великими торжествами ознаменовался 1903 г. — тор­жествами по случаю прославления преп. Серафима Саровского, на которых при­сутствовал император и вся царская семья. В своем стремлении к укреплению духовно-нравственных начал в русском обществе император Николай II горячо поддерживал открытие новых монастырей (с 1894 по 1912 гг. в стране было откры­то 211 обителей), сооружение церквей (было построено 7 546 церквей), развитие сети церковно-приходских школ (к 1913 г. их было более 37 тысяч, а число уча­щихся в них достигало 2 миллионов детей). Что касается улучшения материаль­ного положения духовенства, то здесь обращает на себя внимание сочувствие и содействие императора пенсионному обеспечению священнослужителей, а так­же указ о выплате единовременных пособий священнослужителям и псаломщи­кам.

В царствование императора Николая II была завершена начатая по указу Александра III работа над составлением нового Уложения о наказаниях уголовных и исправительных. Вторая глава этого Уложения (утвержденного высочайшим ука­зом 22 марта 1903 г.) была посвящена «преступлениям против веры или посяга­тельствам религиозным» (см. Приложение XVIII), которые в то время по-прежнему относились государственной властью к числу тяжелых и строго ею наказывались.

В сердце императора Николая II глубоко врезались заветы его отца, Алек­сандра III, среди которых был такой: «В политике внутренней покровительствуй

137

Церкви. Она не раз спасала Россию в годины бед». Все царствование Николая Ц свидетельствует о его верности этому завету.

С конца XVII века по начало XX в. Русская Православная Церковь и Рос­сийское государство переживали особый период в своих отношениях. В историо­графию он вошел как синодальный, хотя фактическое его начало более чем на два десятилетия опередило учреждение Святейшего Синода. В этот период государ­ственной властью был провозглашен и реализован следующий принцип: у чело­века кроме обязанностей религиозных есть еще обязанности светские, гражданские, столь же законные и резонные и вполне самостоятельные, до кото­рых религии нет дел и в область которых она потому не должна вмешиваться. В этом принципе кроется параллелизм, развитый в протестантизме, в его учении о двойной нравственности: духовной и светской. С принятием этого принципа Церковь фактически перестала быть совестью государства, все в нем освещаю­щей. Область ее ведения была сокращена, будучи ограничена только известной стороной жизни. Реформой Петра I в стране был создан новый порядок общест­венной жизни: во главу всего была поставлена уже не вера, не Церковь, а государ­ство как организм, якобы вмещающий в себя всю полноту человеческой жизни. Утверждалось, что «потребности этого организма разнообразны: войско, флот, школы, финансовое управление и в числе прочих потребность религиозная». Для удовлетворения всех этих потребностей государство должно иметь свои особые органы, или ведомства. Поэтому учреждалось ведомство духовных дел. При та­ком взгляде на устроение человеческой и общественной жизни Церкви как будто бы и не было, а было только «ведомство православного исповедания», исполня­ющее одну из государственных функций.

В результате проведенной Петром I реформы служители Церкви во мно­гом потеряли свое общегосударственное, всесословное значение. Как принадле­жащие к одному из ведомств, они замыкались в касту с ее обычными сословными интересами и порядками и выделением себя из других сословий. Сфера влияния Церкви неизбежно становилась все уже и уже, угрожая ограничиться одной лишь богослужебной стороной и делами духовного сословия. Вместе с тем и церковное управление принимало светский, бюрократический характер, ни для кого, кроме подведомственных лиц, не авторитетный.

По мере углубления реформ во многом исчезало сознание о Божественном значении Церкви. Сильный верой и ничем земным не связанный голос Церкви фактически удалялся из государства, а внутри самой Церкви заглушался бюро­кратией. Это не могло не сказаться самым болезненным образом на всем нашем государственном организме, потому что организм этот — русский, возращенный православной верой, воспитанный в Православной Церкви. По существу все цер­ковное законодательство Петра I во многом способствовало разрушению основ и церковной, и царской властей. Таким образом, пример нарушения границ

138

'

должного и допустимого для государства в отношении Церкви был дан в России впервые не в XX столетии, а в конце XVII и особенно в начале XVIII века.

Вероисповедническая политика государства, порожденная реформами 1етра I, сказывалась и на нравственном состоянии русского народа. Лишая Цер­ковь свободы проповеди, свободы пастырского окормления, государственная бюрократия вольно или невольно открывала дорогу западническому религиозно­му индифферентизму и неверию в виде гуманизма202, которые в XVIII и XIX веках Зыстро распространялись и укоренялись в жизни русского народа, в первую оче­редь в жизни русской интеллигенции. Гуманизм вел к воинствующему социализ­му, к революционному движению. Пронизанное духом богоборчества, это движение, естественно, видело целью своей борьбы — уничтожение самодержа­вия, то есть власти помазанника Божия на земле, власти, охраняющей Правосла­вие. «Интеллигенция, — писал архиепископ Серафим (Соболев), — движимая неверием, стала одержимой. Руководствуясь сатанинским духом сопротивления разрушения, она перестала считать для себя авторитетом Самого Бога и уста-■ювленную Им царскую власть. В отношении последней богоборческая интелли-енция сделалась смертельным и неусыпающим врагом»203. В жестокой, зачастую кровавой борьбе против законной русской власти так называемых либеральных :ил, оглупленных упованием на собственный разум и потому легко падавших кертвой всякой лжи, всяческих искушений, отчетливо слышался древний вопль: «Распни Его!» Одновременно слышался и крик: «Распни Россию!»

Богоборческое, антирусское по своей сути и форме безумие завершилось аговором против государя, понуждением к отречению его от престола, разруше-мем России, гибелью миллионов ее сыновей и дочерей.

										•
										-

Иже несть со Мною, на Мя есть: и иже не собирает со Мною, расто­чает.

Мф. XII, 30

Не прикасайтеся помазанным Моим.

Пс. CIV, 15