«Смерть в Венеции» (1911)

Главный герой рассказа - писатель Густав фон Ашенбах. Исследователи отмечают, что имя «Густав» автор дал под влиянием композитора Густава Малера, которого он очень любил (музыка Малера – сложная, модернистская). Вообще скрытых цитат в произведении много (Ницше, Платон, Сократ, Оскар Уайльд и многие другие). Этот метод в целом характерен для Манна (особенно позднего). Фон Ашенбах уже немолод, он – известный писатель, достигший к 50-ти годам многого, но к моменту действия вдруг ощутивший острое чувство неудовлетворенности и разочарования и желание все бросить и уехать куда-нибудь. Этим «куда-нибудь» не случайно предстает Венеция. Венеция у Томаса Манна стала символом европейской культуры - прекрасной, но больной.

Атмосфера действия очень важна: прекрасные здания, туманы и каналы, курортная публика и эпидемия холеры, запахи дезинфекции и болотные испарения - все слилось в единое непостижимое целое.

Здесь Ашенбах влюбляется в юного Тадзио, в его красоту, в его полуобнаженное тело, которое он наблюдает на пляже. Это - не просто тема порока. Тадзио – символ любви, он называется в тексте «богом любви» - «Эротом», «Эросом». Античных мотивов очень много. Диалог Платона «Федр», пожалуй, главный источник. Связь идей красоты и смерти заставляет вспомнить о декадансе. Ведь в последних сценах, когда Ашенбах умирает, он видит призрак Тадзио - мальчик удаляется все дальше и дальше в море и зовет за собой Ашенбаха своей манящей улыбкой.

Тема смерти, предчувствие смерти звучит уже в самом начале рассказа, когда Ашенбах плывет в черной гондоле, похожей на гроб. Гондольер - мрачная личность, не говорящая ни слова, напоминает Харона – перевозчика душ в Аид; он исчезает и не берет плату за проезд. В рассказе много и других мистических деталей: так очень странным выглядит случайный прохожий, на которого обратил внимание Ашенбах еще перед поездкой - путешественник с рюкзаком, красноватыми глазами и рыжими волосами; но именно он вызвал желание уехать. Незнакомец вышел из часовни и сразу скрылся, но его образ почему-то фиксируется в памяти читателя (кстати, он похож на собеседника Адриана Леверкюна из более позднего произведения - «Доктор Фаустус» - 25 глава. Композитор заключает сделку с дьяволом).

Жизнь Ашенбаха резко разделяется на «до» и «после» Венеции. Фактически, Томас Манн сопоставляет два типа культуры: традиционную, классическую - и новую, модернистскую. Раньше Ашенбах жил руководствуясь чувством долга (образно - зажатый кулак), он вставал в одно и то же время, садился за стол и писал. Перед поездкой в Венецию он работал над романом о Фридрихе Прусском (исторический деятель прошлого, воплощение немецкого воинского духа). Кстати, сам Томас Манн писал роман о Фридрихе Прусском и тоже не дописал. Воплощением этого («правильного») образа жизни и творчества становится в произведении также образ христианского первомученика Себастиана, изображение которого возникает перед мысленным взором Ашенбаха. Себастиан у Томаса Манна предстает как воплощение несколько искусственного нарочитого страдания, вызванного не любовью ко Христу, а скорее комплексом неполноценности. Это - «героизм слабых», а другого и не может быть (так думает Ашенбах).

В рассказе звучит мотив старости, которая выдает себя за молодость, что тоже заставляет вспомнить о декадансе. На пароходе Ашенбах видит яркого веселого молодого человека в центре шумной компании, но, оказывается, это морщинистый старик. А чуть позже и сам Ашенбах предстал в этой роли: он отправляется в парикмахерскую, чтобы подновить свой образ – и вот в зеркале смотрит на него не он, а раскрашенный пожилой господин.

Значит ли это, что Манн на стороне своего героя? Может быть, он считает закономерным поворот литературы к декадансу, отказ от моральных ценностей? Основания для таких суждений, конечно, есть: уж очень красиво показана Венеция, притягательным и почти оправданным выглядит расслабление Ашенбаха (разжал кулак и поплыл, отдался течению).

Однако, не все так просто. Самым сильным аргументом против служит сон Ашенбаха, похожий на притчу или вставную новеллу. В этом сне герой видит жуткую вакханалию: полуобнаженные люди в звериных шкурах в лесу совершают кровавое жертвоприношение. И самое страшное, что сам Ашенбах тоже участвует в этом хороводе. Сон имеет название - «Чуждый бог». А в комментариях читаем, что так называли древние греки бога Диониса, который был им чужим: он пришел из соседних земель.

Все это заставляет нас вспомнить о Фридрихе Ницше, о его концепции дионисийского, бессознательного, варварского, которая вызывала у Манна живейший интерес, но здесь показана опасность (смертельная в прямом смысле слова) увлечения подобными идеями. И эту опасность Томас Манн угадал и осознал одним из первых в европейской культуре.