свидетельства об окончании гимназии, стало требоваться еще свидетельство о хороших успехах в русской словесности. Учителями и особенно директорами гимназий с этого времени стали назначаться только коренные русские. Иными словами, идея обрусения на окраинах еще задолго до С.С. Уварова была поставлена на первое место и сделана целью обучения.
Однако несмотря на все эти важные, имеющие принципиальный характер распоряжения и нововведения, несмотря на подготовлявшуюся учебную реформу на новых началах, Шишков не был удовлетворен, потому что и деятели прошлого министерства продолжали награждаться и самому ему не удалось склонить Александра I на прямое и формальное отречение, от прошлых начал Министерства народного просвещения, хотя он и представлял несколько раз проекты Высочайших указов с таким содержанием1. Удовлетворение Шишков смог получить только с назначением председателем Комитета устройства учебных заведений, созданного рескриптом Николая I 14 мая 1826 г.
Николаевская контрреформа средней школы
Первой задачей Комитета устройства учебных заведений была кардинальная реорганизация средней общеобразовательной школы как центрального звена системы образования, на которое теперь возлагались новые сословные задачи. Гимназии должны были отфильтровать контингент учащихся для университетов, разумеется дворянский, и одновременно выстроить оборонительную линию, отделяющую ее от низших учебных заведений.
Рескрипт 14 мая 1826 г. начинался словами:
Обозревая с особенным вниманием устройство учебных заведений, в коих российское юношество образуется на службу государству, я с сожалением вижу, что не существует в них должного и необходимого единообразия, на коем должно быть основано как воспитание, так и учение…
В связи сэтим вновь созданный Комитет долженбыл согласно рескрипту:
…сличить все уставы учебных заведений Империи, начиная с приходских до самых университетов, – рассмотреть и сличить курсы учений, в них преподаваемые, приведя для сего предварительно на вид, по каким книгам или сочинениям оные преподаются; за сим уравнять совершенно по всем местам Империи все уставы оных заведений, сообразуясь со степенями их возвышений, допустив должные изменения для округов Дерптского и Виленского, определив подробно на будущее время все курсы учений, означив и сочинения, по коим оные должны впредь быть преподаваемы; выбрать из существующих учебников лучшие и поручить академикам и профессорам написать новые вместо недостаточных, дабы уже, за совершением сего, воспретить всякие произвольные преподавания учений, по произвольным книгам и тетрадям2…
Заседания Комитета устройства учебных заведений открылись 2 июня 1826 г. речью А.С. Шишкова, в которой он изложил свое понимание «главных причин упадка учебных заведений» и ведущих задач их реформирова-
1Записки адмирала А.С. Шишкова (без м/г). С. 13.
2Сборник постановлений… Т. 2. № 11.
251
ния. Основными причинами упадка учебных заведений он считал: 1) недостатки существующих уставов, в которых упущена основная цель народного просвещения – «образование, приспособленное к потребностям разных состояний», 2) ограниченность сумм на содержание педагогического персонала, 3) недостаток общего и частного надзора за учебными заведениями1.
Центральные же задачи нового «устройства учебных заведений» министр формулировал следующим образом:
1.Главным и непременным правилом считаю я наблюдение, чтобы общественному воспитанию во всех частях касающихся до него учреждений дано было такое направление, чтобы оно не изглаживало в русских характера народного, но чтобы улучшало и укрепляло оный.
2.Главная цель учреждения всех наших учебных заведений есть образование верноподданных Государя, просвещенных и усердных сыновей церкви и отечества. Существующее ныне разделение учебных заведений достаточно, если а) определены будут надлежащим образом границы сих заведений и б) если учение, предназначаемое в каждом из них, будет расположено таким образом, чтобы оно могло служить окончательным образованием того класса людей, для которого преимущественно учреждаются… Приходские училища должны существовать у нас преимущественно для крестьян, мещан и промышленников низшего класса; уездные для купечества, обер-офицерских детей и дворян; гимназии преимущественно для дворян, не лишая, впрочем, и другие состояния права
пользоваться преподаваемыми в них наставлениями, особливо тех, кои приготовляются для поступления в университеты и избирают ученое звание2.
Поскольку в одном из главных пунктов николаевской образовательной программы – ужесточение сословного отбора в учебные заведения – А.С. Шишков допустил некоторое послабление, в Комитете развернулись жестокие споры по этому предмету. Две крайние точки зрения выражали граф Ламберт и князь Ливен. По мнению Ламберта, «дети, принадлежащие разным сословиям, не могут быть воспитываемы вместе. В рассуждениях нравственных свойств смесь сия не может быть допущена. Что касается до познаний, то и тут различия необходимы. Образование дворянства должно быть совершенно различно и отдельно от образования других сословий»3.
Против этого мнения выступил князь Ливен, доказывая невозможность применения сословных перегородок в учебной системе:
В государствах, где состояния строго отделены одно от другого, где переход из одного в другое, наипаче из среднего в дворянское, чрезвычайно труден, и очень редко когда бывает, что тому или другому предоставляется дворянство только за долговременные и весьма отличные заслуги – в таких, говорю, государствах очень легко завести таковой порядок. Но в Российском государстве, где нет среднего или гражданского состояния, где одно только купеческое сословие некоторым образом представляет оное, где ремесленник по всем отношениям равен земледельцу и всегда почти больше развращен, где достаточный крестьянин во всякое время может сделаться купцом, а часто бывает тем и другим вместе, где линия дворянского сословия столь необозримое имеет протяжение, что одним концом касается до подножия престола, а другим почти в крестьянстве теряется, где ежегодно многие из гражданского и крестьянского сословий, чрез получение военного или гражданского офицерского чина, поступают в
1Рождественский С.В. Исторический обзор... С. 180.
2Шмид Е. История средних учебных заведений в России. СПб., 1878. С 228–229.
3Рождественский С.В. Исторический обзор...
252
дворянство, – в Российском государстве таковое устройство училищ затруднительно1.
Комитет согласился с этим мнением и определил, что сообщение образования соответственно состоянию учащихся есть «преимущественное, но не исключительное назначение» учебных заведений2. Комитет отразил реально существовавшее положение дел. В 1828 г. дворяне составляли 55,2 % учащихся гимназий3.
Окончательно вопрос был решен Высочайшим рескриптом 19 августа 1827 г. на имя министра. Он требовал,
…чтобы повсюду предметы учения и самые способы преподавания были по возможности соображаемы с будущим вероятным предназначением обучающихся, чтобы каждый, вместе с здравыми, для всех общими понятиями о вере, законах и нравственности, приобретал познания, наиболее для него нужные, могущие служить к улучшению его участи и не быв ниже своего состояния, также не стремился чрез меру возвыситься над тем, в коем, по обыкновенному течению дел, ему суждено оставаться.
Далее в рескрипте шли следующие рассуждения Николая I:
До сведенья моего дошло, между прочим, что часто крепостные люди, из дворовых и поселян, обучаются в гимназиях и других высших учебных заведениях. От сего происходит вред двоякий: с одной стороны, сии молодые люди, получив первоначальное воспитание у помещиков, или родителей нерадивых, по большой части входят в училища уже с дурными навыками и заражают ими товарищей своих в классах, и чрез то препятствуют попечительным отцам семейств отдавать своих детей в сии заведения; с другой стороны отличнейшие из них по прилежности и успехам приучаются к роду жизни, к образу мысли и понятиям, не соответствующим их состоянию. Неизбежные тягости оного для них становятся несносны и оттого они нередко в унынии предаются пагубным мечтаниям или низким страстям4.
Дабы предупредить такие последствия Николай I счел необходимым приказать, чтобы в университеты, гимназии и другие равные им по предметам преподавания заведения, принимали только людей свободных состояний.
Рассматривая все эти указания Николая I, нельзя не видеть, какая пропасть отделяет их от духа устава 1804 г. и его авторов. Как отмечал И. Алешинцев:
…Общее образованье, воспитание «человека», согласно этим указаниям, не может служить целью стремлений комитета, оно должно быть заменено соображеньями профессионально сословными. Для нового царя в его царстве были только люди определенных положений и состояний, сообразно которым и должно даваться им обучение. Не стремление видеть образованных людей на всех ступенях общественного положения своей империи руководит Николаем I в его учебной реформе, а стремление дать каждому сословию соответствующее мировоззрение , обеспечить ему опре - деленный тесный круг понятий. В этом отношении он сошелся со своим Министром, который говорил, что «противно истинному просвещению
1Там же. С. 198.
2Там же.
3Алешинцев И. История гимназического образования в России… С. 115.
4Сборник постановлений… Т. 2. Отд. 1. № 41.
253
обучать грамоте весь народ, или несоразмерное число оного количество людей».
Всякому беспристрастному взору ясно, что за вышеприведенными фразами не могло скрываться искреннее стремленье к просвещению, к образованию в его чистом виде. Просвещение, школа сделаны были средством для укрепления известного политического status quo; все заявления николаевского правительства о значении народного образования, поэтому и должны быть оцениваемы непременно с этой оговоркой1.
Николай I постоянно торопил Комитет устройства учебных заведений с разработкой устава. «Я требую непременно, чтобы дело шло поспешнее», – писал он 3 сентября 1827 г.2. Наконец, 8 февраля 1828 г. проект устава был представлен Шишковым императору.
Просмотрев проект, Николай I приказал: «Рассмотреть вне очереди в Государственном совете». После двукратного рассмотрения в Государственном совете Устав гимназий и училищ, состоящих в ведении университетов 8 декабря 1828 г. был утвержден императором. (Это произошло уже после отставки по состоянию здоровья престарелого А.С. Шишкова при новом министре князе А. Ливене.)
Новый устав четко проводил сословно-политическую линию Николая I. Он соединял с каждым разрядом училищ законченный круг образования и приурочивал этот круг к потребностям определенного класса населения: приходские училища были предназначены для людей «самых нижних состояний»; уездные училища, «открытые для людей всех состояний, в особенности предназначены для того, чтобы детям купцов, ремесленников и других городских обывателей, вместе со средствами лучшего нравственного образования, доставить те сведения, кои по образу жизни их, нуждам и упражнениям, могут быть им наиболее полезны»; «главнейшая цель учреждения гимназий есть доставление средств приличного воспитания детям дворян и чиновников»3. С целью привлечь дворянство в гимназии, к которым оно продолжало относиться недоверчиво, при всех гимназиях на пожертвования дворянства учреждались пансионы, как воспитательные учреждения, о чем возвестил еще указ 19 декабря 1826 г.4.
С этой же целью сохранялись и служебные привилегии для выпускников гимназий: успешно окончившие курс определялись на гражданскую службу с сокращением на один год срока получения чина XIV класса. Обучавшиеся греческому языку получали этот чин сразу по окончании гимназии.
1Алешинцев И. История гимназического образования в России... С. 109–110 (выделено мной. – Э.Д.).
2См.: Рождественский С.В. Исторический обзор... С. 182.
3Устав гимназий и училищ уездных и приходских, состоявших в ведомстве университетов // Сборник постановлений… Т. 2. Отд. 1. № 84.
4Обращает на себя внимание тот факт, что Комитету министров при рассмотрении дворянских ходатайств неоднократно приходилось обращать внимание, что взносы на учреждение пансионов должны лежать исключительно на самих помещиках, а не на крестьянах их, в чем заключается одно из существенных различий между земскими повинностями, налагаемыми по закону, и добровольными складчинами по приговору дворянства [См.: Рождественский С.В. Исторический обзор... С. 165].
254
Для усиления надзора за учебными заведениями вводилась должность почетного попечителя гимназии. Мнение императора на этот счет было следующим: «Мне кажется, что мысль допустить некоторое участие предводителей губернских в заведывании училищами заслуживает уважения; надо только определить прямую обязанность их в сем отношении. Мне кажется, их участие должно быть род контроля или прокураторства для уведомления министра о том, что в губернии по учебной части исполняется»1.
Устав и материально обеспечивал деятельность гимназий в нужном для правительства направлении: их штаты увеличивались вдвое по сравнению с уставом 1804 г., оклады учителей повышались в 1,5–2 раза. При этом сохранялась плата за обучение, введенная в 1819 г., в частности с целью повышения учительского жалования.
Уездные училища содержались также за счет казны. Приходские – за счет городских и сельских обществ, а в имениях помещичьих – на счет добровольных приношений помещика»2. То есть государство средств на них, как и прежде, не отпускало, что свидетельствовало об отсутствии интереса власти к образованию народа.
Устав стремился укрепить дисциплину учащихся, открыто вводя телесные наказания в трех низших классах гимназии (§ 205). Предложение попечителя Киевского учебного округа фон Брадке наказывать розгами учеников старших классов «для спасения их от погибели» было принято через несколько лет как исключительная мера, применяемая «в случаях крайней необходимости». Как отмечал один из современников, «с 1828 г. начинается период беспощадного и беспрерывного сечения учеников, доводивших многих до ожесточения; период этот всегда будет составлять самую мрачную страницу в летописях нашей школы»3.
С этого же времени начинается и период нещадной школьной муштры, превратившей школу в казарму. «Посредственный ротный командир», как называл Николая I Ф. Энгельс, требовал постоянно строгой военной выправки от учащихся гимназий, для чего нередко проводились строевые занятия. Один из последних николаевских министров народного просвещения князь Ширинский-Шихматов, желая угодить императору, в одном из циркуляров писал, возвратившись после осмотра гимназий: «Я не мог не заметить, что не везде обращается равное внимание на наружную выправку учащихся в гимназиях и пансионах, на их осанку, приличие в движениях, наконец, на порядок встречи и приветствия начальственных лиц, посещающих классы или комнаты воспитанников. Так как этот недостаток можно отклонить, ознакомив учащихся с приемами фронтовой военной службы, то имея в виду, что в некоторых из означенных заведений употреблены уже с пользою для выправки молодых людей нанятые для того отставные унтер-офицеры, я прошу сделать распоряжение в употреблении того же средства в отношении и к воспитанникам вверенного вам округа»4.
1См.: Рождественский С.В. Исторический обзор... С. 196.
2Сборник постановлений…Т. 2. Отд. 1. № 84.
3Шмид Е. История средних учебных заведений в России. С. 337, 428.
4См.: Алешинцев И. История гимназического образования в России... С. 190.
255
21 марта 1833 г. управляющим Министерства народного просвещения был назначен С.С. Уваров (21 апреля 1834 г. он был утвержден в должности министра). Одним из первых его начинаний была попытка создания наряду с обычными гимназиями (которые по закону оставались с 1804 г. всесословными, хотя и предназначавшимися с 1828 г. преимущественно для дворян) «особой» дворянской сословной школы – благородных пансионов и дворянских институтов. В циркуляре от 16 мая 1833 г. Уваров писал: открывая гимназии «для людей всякого состояния, мы принуждены были досель соединять в них и детей дворян с детьми разночинцев и других средних и низших состояний. От сего разнообразия, проистекающего впрочем от благодетельного попечения высшего правительства о всех подданных ему классах, происходило то последствие, что весьма редко гимназии наши снискивали доверенность дворянского сословия, по духу коренных учреждений столь резко еще отлученного от прочих; таким образом дворяне приготовляли своих детей к высшему образованию посредством или домашнего воспитания, или частных пансионов; на и тот и другой способы оказались недостаточными и неудобными… В сем положении вещей Министерство народного просвещения, надеясь на содействие всех благомыслящих дворян, нашло полезным открыть им возможность заводить под их глазами и под их собственным наблюдением пансионы. Основание таковых заведений будет составлять немаловажное звено в системе народного воспитания в России»1.
К концу 1840-х гг. было открыто 47 благородных пансионов при 75 гимназиях. Как отмечал историк гимназического образования в России Е. Шмид, «устройство пансионов пользовалось популярностью в среде дворянства, так как дети дворян избегали сообщества с детьми низших сословий и сверх того получали возможность усиленно заниматься иностранными языками и искусствами»2.
В целом благородные пансионы оставались преимущественно воспитательными заведениями, дополнившими, кроме того, курс гимназий предметами для «наружного» образования дворянина. Однако некоторые пансионы были вполне самостоятельными средними учебными заведениями закрытого типа – так называемые дворянские институты. Таковых было немного – в Санкт-Петербурге, Москве, Нижнем Новгороде, Пензе и Тифлисе. Кроме того, было несколько закрытых гимназий, предназначенных для дворян – в Санкт-Петербурге, Киеве, Казани.
Учебные планы всех этих учебных заведений отличались от гимназических. В них было меньше древних и больше новых языков, вводились предметы «ближе принадлежащие к образованию высшего сословия» – искусство, фехтование и др. Подчас изменения в учебных планах отражали местные потребности: в Нижегородском и Пензенском дворянских институтах вместо греческого языка были введены практическое землемерие, сельское хозяйство, законоведение.
Особое внимание министерство уделяло открытию благородных пансионов в Западном крае. Здесь пансионы имели и вполне определенную по-
1Сборник распоряжений... Т. 1. СПб., 1864. № 430.
2Шмид Е. История средних учебных заведений в России. С. 304.
256
литическую задачу. Правительство видело в них «лучшее средство охранить молодое поколение от вредного влияния, какое на него могла оказать общественная и семейная среда».
К решению той же задачи было направлено и создание так называемых ученических квартир в соответствии с высочайше утвержденным 23 апреля 1849 г. Положением Комитета министров. Этим Положением «было повелено: стараться везде, где окажется удобным, нанимать общие квартиры для учащихся, по соглашению с родителями относительно платы за содержание их детей, и на таких квартирах помещать учеников под присмотром особых надзирателей». По словам министра, «мера эта увенчалась успехом свыше всякого чаяния». «Существо сего дела, – писал Уваров в отчете за 1837 г., – принадлежит быть может к важнейшим предприятиям министерства в истекшем году»1.
В записке 1843 г. о десятилетии министерства Уваров с большим одушевлением говорил о «выдающемся значении» благородных пансионов и дворянских институтов в развитии среднего образования: «Не останавливаясь на том, что число второстепенных училищ (т.е. гимназий), посредством губернских благородных пансионов, удвоено в десять лет, я не затрудняюсь доложить Вашему Величеству, что в совокупности средние заведения, может быть, более явили успехов, чем высшие. Развитие их, многосложное, разновидное, затруднительное по недостаточному числу учителей и учебных книг, по материальному недостатку помещения и пособий, это развитие совершилось как будто чудом, от одного приглашения Вашего Величества дворянству Империи»2.
Однако Уварову не удалось осуществить свой план по сосредоточению дворянский молодежи в «специальных» сословных школах. С конца сороковых годов ревность дворянства к учреждению благородных пансионов быстро слабеет: с 1849 до 1863 г. открыто всего четыре новых пансиона.
Не удалось Уварову и упразднить частное образование, он лишь приостановил его развитие. (Хотя, как отмечалось ранее, принятое в 1835 г. Положение об учебных округах вывело все учебные заведения из ведения университетов, резко усилив над ними власть попечителей учебных округов.) Как отмечал в начале XX в. историк М.Н. Коваленский, «борьба с частным воспитанием наполнила собой все николаевское царствование»3.
Действительно, карательные меры против частных заведений, равно как и против домашнего воспитания, составляли одну из центральных политических задач Министерства народного просвещения, стремившегося к полному огосударствлению образования. Спешить с этими мерами, говоря словами графа Уварова, оно считало нужным «как по ходу политических происшествий, так и по направлению общественного мнения в большей части иностранных государств». Это иносказание расшифровывалось достаточно просто. Попытка огосударствления образования была реакцией на декабризм и
1Там же. С. 310–311.
2Десятилетие Министерства народного просвещения (1833–1843). СПб., 1844. С. 33.
3История России в XIX веке. Вып. 14. С. 146.
257
питавшие его западные свободолюбивые идеи, а также на события, связанные с польским восстанием 1830 г.
По мнению С.С. Уварова, система государственных школ составляла «главное орудие просвещения и нравственной жизни народа». Она должна была подавить или поглотить и частные учебные заведения, и домашнее образование. Министерство народного просвещения, писал Уваров в записке императору, подытоживая в 1843 г. свою десятилетнюю деятельность на посту министра, «не могло упустить из виду великость вреда, который может производить учение, предоставленное произволу людей, которые или не обладают необходимыми познаниями и нравственными свойствами для дела столь великой важности, или не умеют и не хотят действовать в духе правительства и для целей им указываемых». Посему надлежало, подчеркивал министр, «включить и эту ветвь народного образования в общую систему, распространить и на нее усугубленный надзор свой, привести ее в соответствие и связь с воспитанием общественным, доставив перевес отечественному образованию перед иноземным. Беспрерывное умножение частных заведений и прибывающих из чужих краев учителей и воспитателей сделали необходимым принять, наконец, особые меры осторожности»1.
Исходя из этих соображений, Уваров уже вскоре после своего вступления в управление министерством представил Николаю I доклад, в котором предлагал четыре основных направления ужесточения политики по отношению к частным школам: 1) «впредь до усмотрения особой надобности» остановить открытие частных пансионов в столицах; 2) в других городах разрешать их открытие лишь в том случае, если «не представляется другой возможности к образованию юношества в казенных учебных заведениях»; 3) разрешать устройство частных пансионов и школ лишь русским подданным; 4) установить за этими школами и пансионами особый строгий надзор. На этом докладе император начертал: «Совершенно согласен, и давно о сем помышлял»2. Запрет на открытие частных учебных заведений просуществовал почти четверть века и был отменен Александром II только 17 января 1857 г., когда было «разрешено свободное открытие частных пансионов и школ без ограничения их числа»3.
В том же 1833 г. Министерство народного просвещения поспешило учредить специальные должности инспекторов для надзора за частными учебными заведениями в столицах. Годом позже были запрещены пансионы для совместного обучения детей обоего пола. В 1835 г. было издано Положение о частных учебных заведениях. В рескрипте от 9 мая 1837 г. император обратил внимание министерства на объем преподавания в частных школах и предписал, «чтобы все частные пансионы, относительно круга их наук, разделены были на степени, сообразно общему училищ устройству, и чтобы в тех из них, коих круг учения соответствует гимназиям, ни под каким видом не были допускаемы лица крепостного состояния»4.
1Десятилетие Министерства народного просвещения. СПб., 1843. С. 15.
2Положение о частных учебных заведениях. СПб., 1835. С. 7.
3РГИА. Ф. 1149. Оп. 6. Д. 40в. Л. 4.
4Сборник постановлений… Т. 2. Отд. 2. № 549.
258
По Положению о частных учебных заведениях 1835 г. все они по курсу обучения были приближены к соответственным им казенным училищам. Мужские частные пансионы и школы подразделялись на три разряда, которые соответствовали гимназиям, уездным и приходским училищам. С женскими частными учебными заведениями дело оказалось сложнее, их трудно было в то время «подвести» под какой-либо разряд. Как отмечалось в отчете Министерства народного просвещения за 1834 г., женские частные пансионы, «которые по числу предметов и объему учения не представляют ощутительного различия и следовательно не могут подходить под упомянутое разделение, должны были обозначаться по их внутренним достоинствам, основательности учения, попечения о нравственности и физическом воспитании, разрядами: отличных, хороших и посредственных»1. Подобное «качественное» разделение частных женских учебных заведений выглядело весьма абстрактным и искусственным.
Меры, принятые правительством по отношению к частным учебным заведениям с тем, чтобы воспитание в них «утверждено было на основных началах русской жизни: Православия, Самодержавия и Народности» и вместе с тем, чтобы оно было «слито воедино... с воспитанием в правительственных заведениях», по мнению Министерства народного просвещения, принесли свои результаты. Десять лет спустя после начала этих мер, в 1843 г. Уваров считал, что главная цель достигнута, поскольку, по его словам, «ныне частные училища и пансионы составляют малейшую частицу в средствах народного образования». В отчете за 1844 г. министр с гордостью заявлял: «Под живительным влиянием сокровенной силы учебные заведения Министерст-
ва, поглотив невозвратно почти все воспитание частное, привлекают все
более ищущих образования; во все слои общества проникает эта потребность»2.
Надо сказать, что Уваров в процитированном отчете явно преувеличивал свои достижения, выдавая желаемое за действительное. Уже через несколько месяцев после его отставки новый министр народного просвещения князь П.А. Ширинский-Шихматов в отчете за 1849 г. указывал, что из общего числа (2142) учебных заведений частные школы и пансионы составляли
559, т.е. почти четвертую часть3.
Вместе с тем нельзя не отметить, что указанные правительственные меры привели к тому, что в России второй четверти XIX века значительно замедлился рост частных учебных заведений, как мужских так и женских. В 1853 г., по данным видного деятеля российского образования А.С. Воронова, впоследствии автора одного из наиболее прогрессивных проектов развития женских учебных заведений, число женских частных пансионов первых двух разрядов едва доходило до ста по всей империи. Основная же часть женских
1Общий отчет, представленный Его Императорскому Величеству по Министерству народного просвещения за 1834 год. СПб., 1835. С. 17–18.
2Журнал Министерства народного просвещения. 1845. № 46. С. 27 (выделено мной.
–Э.Д.).
3См.: Рождественский С.В. Исторический обзор... С. 294.
259
пансионов ограничивалась элементарным курсом обучения, «так как средства для высшего женского образования» были «недостаточны и в столицах»1.
Сложнее, чем с частным образованием, обстояло дело с вмешательством николаевского правительства в домашнее образование. К сожалению, такое крупное явление образовательной жизни дореволюционной России, как домашнее обучение и воспитание, до настоящего времени еще не стало предметом самостоятельного исследования. Не преследуя цели восполнить этот пробел, остановимся лишь на тех мерах, которые предпринимало правительство в данном направлении во второй четверти XIX столетия. Меры эти представляют собой поистине уникальное явление в истории образования.
По существу они были едва ли не самой радикальной попыткой абсолютистского режима «взломать» внутренний мир семейного воспитания, подчинить его государственному влиянию. Попытку, вызванную стремлением очистить это воспитание от всего, что могло бы рождать самые зерна декабризма или любого другого проявления вольнолюбия и свободомыслия.
В сравнении с частным образованием, писал С.С. Уваров, «еще неуловимее, еще недоступнее было для министерства воспитание, совершаемое в домах и укрывающееся от непосредственного влияния правительства за святыню семейного крова и родительской власти. Министерству оставались тут средства косвенные». Такими средствами Уваров считал: привлечение к делу домашнего образования преимущественно людей русских; введение специальных испытаний для лиц, желающих заниматься обучением и воспитанием на дому; предоставление домашним наставникам и учителям прав и преимуществ государственной службы; точное и строгое определение их обязанностей и ответственности.
Первым шагом в направлении подчинения домашнего образования надзору правительства стал Высочайший указ Сенату 25 марта 1834 г., в котором Николай I провозглашал: «При умножении всех средств, для публичного воспитания необходимых, считаем за благо обратить внимание и на домашнее воспитание. Во всей империи строго воспрещается принимать в дома дворян, чиновников и купцов иностранцев обоего пола, не получивших аттестатов от русских университетов, учителями, наставниками или гувернерского звания, не имеющих свидетельства о нравственности и поведении...
Если это будет нарушено, то ответственность будет падать даже на лицо родителя, принявшего в свой дом иностранца без аттестата»2.
Спустя три месяца, 1 июля 1834 г. было утверждено разработанное Уваровым, под непосредственным руководством Николая I, Положение о домашних наставниках и учителях. В нем впервые в истории отечественного просвещения указывалось, что воспитание, «где бы оно совершаемо ни было, в общественном ли заведении или под родительским кровом, если только, следуя данному направлению, стремится к единому началу, равно составляет
1Воронов А.С. Историко-статистическое обозрение учебных заведений СанктПетербургского учебного округа с 1829 по 1853 г. СПб., 1854. С. 286.
2Сборник постановлений… Т. 2. Отд. 2. № 310.
260
неразрывное целое, одно великое Государственное дело, близкое к сердцу всех, важное в глазах правительства»1.
Положением учреждались звания домашних наставников и учителей с целью, во-первых, «обеспечения родителей в избрании благонадежных их детям руководителей и для содействия видам правительства» и, во-вторых,
чтобы «навсегда утвердить связь домашнего воспитания с публичным». Та-
ким образом, писал Уваров в своем отчете за 1834 г., «в недра наших семейств призываются благонадежные, уполномоченные от правительства образователи с значительными преимуществами (считаются на государственной службе) и с соразмерною ответственностью»2.
Новое положение министр расценивал как органический для условий российской жизни закон, «приспособленный к вере, нравам и обычаям нашим – учреждение, не заимствованное из чуждых нам законодательств, но созданное, так сказать, в духе русском, по размеру настоящих требований, по уважению имеющихся способов. Смею думать, – замечал Уваров, – что изданием Положения о домашних наставниках и учителях разрешена, по крайней мере в теории, задача, не перестававшая со времен императрицы Елизаветы Петровны озабочивать попечительную предусмотрительность русских государей»3.
Здесь Уваров оставался верен себе. Вводимое Положение о домашних наставниках и учителях решало поставленные перед ним охранительные задачи не столько «в духе России», сколько в духе закладываемых традиций российского самодержавного государства. Впрочем, для официальной охранительной идеологии слова (понятия) «Россия» и «самодержавие» всегда выступали в роли синонимов.
В соответствии с Положением о домашних наставниках и учителях 1834 г. все поступающие в частные дома «для нравственного воспитания детей» обязывались приобрести звание домашнего наставника или домашнего учителя. На эти звания могли претендовать только «лица свободного состояния», христианского исповедания, русские подданные, «известные со стороны нравственных качеств». Иностранные подданные допускались к педагогической деятельности по представлению свидетельств от русских миссий за границей, но не пользовались правами и преимуществами, которые предоставлялись званиями домашних наставников и учителей. В марте 1848 г. в связи с революционными событиями в Европе С.С. Уваров предложил вовсе прекратить приезд в Россию иностранцев с целью обучения детей, имея в виду «настоящие смутные происшествия за границей и вредное направление умов». На что и последовало вскоре высочайшее повеление4.
Домашние наставники и учителя числились на действительной государственной службе, получали классные чины, начиная с XIV класса, награды, медали и ордена и пользовались правом на пенсию. Домашние наставницы
1Там же. № 337.
2Общий отчет, представленный Его Императорскому Величеству по Министерству народного просвещения за 1834 год. СПб., 1835. С. 19.
3Там же. С. 20.
4Рождественский С.В. Исторический обзор... С. 294.
261
или учительницы имели право только на пенсию. Все они обязаны были ежегодно представлять директору училищ губернии отчет о своих занятиях и свидетельства о поведении уездных предводителей дворянства и лиц, в доме которых они обучали детей.
Звание домашнего наставника присваивалось только лицам, закончившим высшие учебные заведения. Звание домашнего учителя или учительницы приобреталось после особого испытания в университете, лицее или гимназии. Испытуемые должны были доказать, «что они имеют не только общие, необходимые для начального обучения, но также и подробные и основательные сведения в тех предметах, которые они преподавать намерены»1.
Выпускницам женских учебных заведений, состоящих под покровительством императрицы, звание домашних учительниц предоставлялось без особого испытания, а только на основании свидетельств, выданных заведениями, где они получили образование. «Все же прочие лица должны подвергаться особому испытанию для получения звания домашней учительницы»2.
Позднее по Уставу женских учебных заведений Ведомства императрицы Марии 1855 г. «воспитанницы, кончившие полный курс учения в заведениях I разряда», получали, «не подвергаясь особому испытанию, свидетельство на звание домашних наставниц, а в заведениях II разряда – на звание домашних учительниц тех предметов, в коих оказали хорошие успехи»3.
Положение о домашних наставниках и учителях 1834 г. имело как позитивный, так и негативный характер. С одной стороны, оно, если говорить современным языком, стабилизировало социальное положение учителей, занимающихся домашним образованием, делало это положение в меру обеспеченным, устойчивым. С другой стороны, оно давало в руки власти мощные политические и образовательные средства вмешательства в семейное воспитание и домашнее образование, в значительной мере огосударствляя последнее, осуществляя над ним жесткий правительственный надзор.
Вместе с тем данное положение представляет интерес и с другой точки зрения. По существу, это был первый в России законодательный акт, лега-
лизовавший женский педагогический труд, способствовавший его даль-
нейшему развитию и распространению.
Со времени издания этого положения впервые стали собирать сведения о числе домашних наставников, учителей и учительниц. Как свидетельствуют отчеты, публиковавшиеся в «Журнале Министерства народного просвещения», уже в первые годы после издания положения число домашних учительниц постоянно превышало количество домашних наставников и учителей. В 1838 г. первых было 110, последних – 108; в 1839 г. – 136 и 119; в 1840 г. – 149 и 118; в 1841 г. – 156 и 124; в 1842 г. – 198 и 162 соответствен-
но. В 1846 г. их число почти сравнялось: 257 учительниц и 266 наставников и учителей. Но среди общего числа лиц, занимавшихся начальным обучением грамоте и арифметике, количество женщин и в 1846 г. сохраняло пере-
1Сборник постановлений… Т. 2. Отд. 1. № 337.
2РГИА. Ф. 1149. Оп. 6. Д. 40в. Л. 4.
3Устав женских учебных заведений Ведомства учреждений имп. Марии.
СПб., 1855. С. 41.
262
вес – 635 против 4851. Так постепенно разрастался и набирал силу женский труд на поприще образования.
По мере развития среднего образования все больше показывал свою нежизнеспособность один из ключевых принципов николаевской образовательной политики – введение полного единообразия и унификации учебных заведений. Потребности жизни, социально-экономического развития страны, подтачивали унификацию, вносили новые элементы в жизнь средней школы.
В 1834 г. после осмотра Архангельской гимназии попечитель СанктПетербургского учебного округа князь Дондуков-Корсаков доносил министру:
Здесь (в Архангельске) все исполнено духа промышленности и торговли; рыбная ловля, работа на фабриках и мануфактурах – вот естественные местные предметы деятельности и источники богатства. Посему неудивительно, что познания, приобретаемые архангелогородским юношеством в курсе гимназического учения, не укореняются в них и даже многие из жителей не считают их нужными: ибо только последующее приложение к жизни развертывает начала полученные в школе, и силу знания из памяти, так сказать, переводить в руки. Поэтому, в архангельской гимназии должны быть преподаваемы коммерция, часть химии и технологии, бухгалтерия и язык английский, ибо архангельские капиталисты находятся в частых сношениях с англичанами по торговле2.
В соответствии с этим представлением попечителя в 1834 г. в архангельской гимназии был введен английский язык. Для введения других предметов понадобилось семь лет. Положением 17 мая 1841 г. в гимназии был организован для желающих, реальный курс, в программу которого вошли: естественная история, товароведение, бухгалтер, коммерческая арифметика, наука о торговле, русское коммерческое законоведение, английский язык и упражнения в коммерческой переписке на русском и иностранных языках3.
Аналогичные изменения были введены и в учебный план многих других гимназий. Реальные курсы учреждались преимущественно по инициативе Министерства финансов и за его счет. Платы за их изучение не вносилось. Министр финансов граф Е.К. Канкрин считал прямой задачей своего министерства «способствовать развитию в государстве технических знаний». Он добился высочайшего повеления обустройства при гимназиях и уездных училищах тех городов, где нет университетов, отделений реальных школ. В 1839 г. по согласованию Канкрина и попечителя Московского учебного округа С.Г. Строганова была открыта 3-я Московская гимназия не только с классическим, но и реальным курсом обучения (он считался главным) «как вообще для удовлетворения усиливающейся потребности в образовании юношества, так и в особенности для преподавания, в сем центральном пункт нашей внутренней промышленности, технического курса наук»4. Эта гимназия была первым в России опытом создания единого среднего учебного заведения с бифуркацией после первых трех классов учебного курса на классический и реальный.
1Журнал Министерства просвещения. 1847. № 6.
2См.: Шмид Е. История средних учебных заведений в России. С. 358.
3Там же. С. 361.
4Журнал Министерства народного просвещения. 1839. № 35. С. 131–138.
263
По образцу 3-й Московской гимназии реальные классы были открыты в гимназиях Тулы, Курска, Вильны. Так постепенно пробивало себе дорогу реальное образование в недрах уваровского классицизма, и на основе реальных курсов возникали различные профессиональные школы. Однако и здесь главенствующими соображениями были сословные. В своей докладной записке в Государственный Совет Уваров прямо заявил, что положение о технических курсах, о 3-ей Московской гимназии и о реальных классах «клонились к тому, чтобы удержать низшие сословия государства в соразмерности с гражданским их бытом, в отношении к образованию их детей, и побудить их
ограничиться уездными училищами и обучением в этих заведениях доставляемым»1.
Еще двумя направлениями изменений в учебных планах средней школы были введение в гимназиях Казанского учебного округа и Закавказья, где преобладало «инородческое население», преподавание восточных языков, а также начало обучения законоведению в ряде гимназий для «тех учеников, которые прямо из гимназий поступали на гражданскую службу». Особенно важным в политическом отношении правительство считало изучение отечественного законоведения в учебных заведениях Западного края.
Вэтой связи 2 сентября 1847 г. последовало высочайшее повеление: «Учредить классы законоведения на первый раз в западных губерниях – при гимназиях в Вильне и Минске, а в великороссийских – при гимназиях в Смолен-
ске, Воронеже и Симбирске». Средства на преподавание законоведения (также бесплатного) назначались «из запасных сумм Министерства юстиции»2.
Вконечном итоге жизнь заставила Министерство народного просвещения признать, что попытка добиться единообразия обучения в такой стране как Россия иллюзорна. Уваров по этому поводу писал в одном из всеподданнейших докладов: «Недостаток местного, специального применения был всегда одним из главных затруднений, встречаемых Министерством народного просвещения в развитии учебной части. Предполагалось одному и тому же предмету, в одном и том же виде, обучать на Двине, на Каме, на берегах Балтийского моря и на берегах Каспийского. Все потребности столь различных стран, составляющих империю, подводить под один неизменный план, под одну неподвижную форму оказалось и бесплодным, и невозможным, и это непрактическое начало было, без сомнения, главною причиною недове-
рия к нашим учебным заведениям и недостаточного влияния некоторых из них на местности, в коих они существовали»3.
Несостоятельность принципа единообразия образования правительство пыталось восполнить утверждением второго основополагающего принципа николаевской образовательной политики – усилением сословности образования. К этому подталкивала его и неудача попыток насадить «специальную» дворянскую школу в виде благородных пансионов и дворянских институтов. Посему император счел необходимым в рескрипте на имя Уварова
1Алешинцев И. Сословный вопрос и политика в истории наших гимназий в XIX ве-
ке. С. 33.
2См.: Шмид Е. История средних учебных заведений в России. С. 366.
3Там же. С. 355–356 (выделено в тексте. – Э.Д.).
264
от 9 мая 1837 г. повторить, чтобы точно и повсеместно исполнялись правила, предписанные в рескрипте 1827 г. об ограничении доступа детей разночинцев и низших сословий в высшие и средние учебные заведения.
Строгому наблюдению министра поручалось:
1)Чтобы условия перехода из училищ низших в средние, а из сих в высшие, везде и для всех состояний с точностью были исполняемы1.
2)Чтобы лица крепостного состояния тогда только были допускаемы в училища средние и высшие, когда по воле их помещиков они получат увольнение от сего состояния.
3)Чтобы все частные пансионы, относительно круга их наук, разделены были на степени, сообразно общему училищному устройству, и чтобы в те из них, коих круг учения соответствует гимназиям, ни под каким видом не были допускаемы лица крепостного состояния.
4)Чтобы в училищах, так называемых реальных, где допускаются лица всех состояний, круг наук словесных (т.е. общеобразовательных) был приведен
вмеру училищ приходских и уездных, с исключением всего, что принадлежит к кругу училищ высших и средних и не относится прямо и непосредственно к наукам техническим.
5)Чтобы и в тех училищах, кои ныне существуют или впредь заведены будут помещиками, для обучения крепостных их людей в собственных их селени-
ях, сохраняемы были те же самые пределы, какие, вообще, поставлены для училищ низших2.
Созданный по высочайшему повелению в 1837 г. Комитет для пересмотра существующих постановлений о приеме в учебные заведения людей несвободных состояний, который, в частности разрабатывал указанный выше рескрипт, мотивировал свои соображения следующим образом:
Крепостные люди хотя по рекрутству и подушной подати принадлежать к состоянию сельских обывателей, но они составляют в нем особое сословие, отделяющееся от прочих тем, что люди сии не имеют свободы переходить из своего сословия в другое, разве будут отпущены на волю. Сия неподвижность их состояния должна была, по необходимости, ограничить и степень их образования. Какая может быть цель расширить круг их познаний, когда круг их действия определен неподвижными границами крепостного состоянья. Необходимым весьма естественным последствием сего противоречия между умственным образованием и личным положением должно быть в одних глубокое чувство огорчения, в других отчаянная предприимчивость разорвать узы, их тяготящие3.
В развитие всех этих указаний Уваров в циркуляре от 31 декабря 1840 г. писал: «При возрастающем повсюду стремлении к образованию, наступило время пещись о том, чтобы чрезмерным этим стремленьем к высшим предметам учения не поколебать некоторым образом порядок гражданских сословий, возбуждая в юных умах порыв к приобретению роскошных знаний, практическое приложение коих впоследствии весьма часто, не подтверждаясь успехом, обманывает надежды недостаточных родителей и мечтательные ожидания юношей»4.
1По этим условиям для мещан и крестьян свободного состояния требовалось увольнение их от рекрутской и других обязанностей тех обществ, к коим они принадлежали.
2Сборник постановлений… Т. 2. Отд. 1. СПБ., 1875. № 549.
3См.: Алешинцев И. Сословный вопрос и политика в истории наших гимназий в
XIX веке. С. 34–35.
4Сборник распоряжений... Т. 2. СПб., 1866. № 436.
265
Первой практической мерой отсечения от гимназий, а следовательно и от университетов, низших сословий было повышение платы за обучение, последовавшее в 1845 г. Так как устав 1828 г. оставил обучение в приходских и уездных училищах бесплатным, о плате же за учение в гимназиях вовсе не упоминалась, то по распоряженью князя Ливена, в бытность его министром народного просвещения, плата за учение продолжала взиматься на основании положения от 1 февраля 1819 г. (в столичных гимназиях 11–15 руб. асс.,
впрочих 3–5 руб.). Циркуляром 13 июля 1833 г. С.С. Уваров, не изменяя размеров платы, установил более точный порядок распределения ее на награды учителям, на усиление экономических сумм учебных заведений и пенсионного капитала приходских учителей. По новым временным правилам 11 декабря 1887 г. все гимназии империи разделены были на два разряда: в гимназиях I разряда взималось по 15 руб. асс., II – по 10 руб. асс.
До этого времени плата за обучение рассматривалась как источник усиления экономических средств учебных заведений. В докладной записке Уварова от 2 июня 1845 г., как отмечал С.В. Рождественский, повышению платы
за обучение в гимназиях и университетах «впервые было придано значение
политической меры»1.
«В связи с тем, что в высших и средних учебных заведениях чрез меру умножался прилив молодых людей, рожденных в низших слоях общества, для которых высшее образование бесполезно, составляя лишнюю роскошь и выводя их из круга первобытного состояния без выгоды для них самих и для государства… – Уваров признал необходимым, по предварительному соизволению Николая I, – …не столько для усиления экономических сумм учеб-
ных заведений, сколько для удержания стремления юношества к образо-
ванию в пределах некоторой соразмерности с гражданским бытом раз-
нородных сословий»2, увеличить размеры упомянутой платы в высших и средних учебных заведениях.
Вследствие этого было составлено новое положение, по которому плата назначена: «со всех слушающих лекции в университетах С.-Петербургском и Московском – по 40 руб., Харьковском, Казанском и Киевском – по 20 руб.;
вгимназиях обеих столиц – по 20 руб., в Киевской первой 17 руб., в Одесской и Таганрогской – по 7 руб., во всех прочих по 5 руб.». Император на докладной записке Уварова положил резолюцию: «Совершенно справедливо, но прибавить, как мною замечено». Замечание это относилось к тому, что «государю благоугодно было назначить плату: в столичных университетах по 50 руб., в прочих по 40 руб., в гимназиях столичных по 30 руб., а в первой Киевской, Одесской и Таганрогской по 20 руб.».
На той же докладной записке состоялось высочайшее повеление: «Сообразить, нет ли способов затруднить доступ в гимназии для разночинцев»3. В особом докладе, связанном с этим повелением, Уваров сообщил, что по этому предметы приняты уже решительные меры, которые произведут желаемые последствия. 3 июня 1845 г. он внес в Комитет министров записку о
1Рождественский С.В. Исторический обзор... С. 272–273.
2Там же.
3См.: Шмид Е. История средних учебных заведений в России. С. 347–348.
266
средствах устранить от гимназий детей купцов, мещан и других лиц податного состояния.
«С запрещением, – говорил он, – принимать в гимназии без увольнительных свидетельств купцов и мещан, заведения сии сделаются преимущественно местом воспитания для детей дворян и чиновников; среднее сословие обратится в уездные училища»1. На этой записке Николай I наложил резолюцию: «Считаю полезным детей купцов I гильдии в гимназии допускать»2.
Относительно предложенного Николаем I увеличения платы за обучение Уваров доложил, что размеры платы были предложены не произвольно, но с учетом местных средств и на основании тех предварительных данных, которые доставлены попечителями учебных округов. Он выражал опасение, что значительное возвышение платы может затруднить министерству способы удержать за публичным воспитанием перевес над домашним и частным. В течение двенадцати лет, говорил он, постоянно были направляемы к этому его усилия, и хотя ныне намерения его осуществлены в значительной степени, однако для губерний Юго-Западного края этот вопрос все еще представлял особенную важность. Во внутренних губерниях, отмечал Уваров, плата за учение была установлена не слишком давно; до сего времени все привыкли к мысли, что у нас образование народное есть великодушный дар щедрого правительства. На основании всего этого министр испрашивал дозволения не возвышать плату еще в течение пяти лет. На докладе его положена была высочайшая резолюция: «Согласен на три года»3. Далее щедрость правительства не распространялась.
Устойчивое развитие третьего принципа образовательной политики в средней школе – развитие классического образования – пошатнулось в годы министерства Уварова не только указанными ранее проблесками введения реального образования. «Гораздо более сильный удар, по словам М.Н. Коваленского, – нанес классицизму 1848-й год», в связи с развитием революционных событий в Европе. «Классицизм был заподозрен в политической неблагонадежности. Классическая литература была литературой республик, занятие классицизмом открывало от реальной почвы, переносило в область воображения»4. Отрезвить от этих «обманов воображения», по мнению многих сановных деятелей, могло только реальное образование.
Эту мысль ясно выразил в 1847 г. Киевский генерал-губернатор Д.Г. Бибиков в записке «Об изменении учебного направления». «Было бы полезно, – писал он, – образованию молодых людей в учебных заведениях дать направление более материальное, которое, занимая ум их знаниями положительными, не давало бы времени воображению отвлекать их от полезных занятий. Для сего нужны только некоторые преобразования в курсах гимназий и училищ. Деятельность материальная уничтожила бы обманы воображения, и успехи на этом поприще увлекли бы всех и каждого»5.
1 Там же.
2Рождественский С.В. Исторический обзор... С. 272.
3Там же. С. 272–273.
4История России в XIX веке. Вып. 14. С. 148.
5См.: Рождественский С.В. Исторический обзор... С. 276–277.
267
В декабре 1848 г. в особом комитете из директоров санкт-петербургских гимназий, под председательством попечителя округа М.Н. Мусина-Пушкина, был обсужден вопрос о бифуркации курса гимназий, и 22 декабря, по высочайшему повелению, проект нового учебного плана гимназий внесен в Государственный совет. В представлении министра Государственному совету основным побуждением к реформе объявлялась необходимость, «согласно с современными потребностями, разделить еще решительнее двоякое предназначение гимназий, и с большею определительностью перейти от общего образования к специальному»1.
Главная цель гимназий по уставу 1828 г. достигнута, писал Уваров, «убеждение в пользе и важности классического учения утвердилось», дворянская молодежь наполнила гимназии и университеты. Теперь наступила пора приспособить учебный план гимназий и к достижению второй цели – готовить юношество прямо к практической деятельности. Для этого «необходимо, – отмечал министр, – сделать различие в учении между готовящимися в университеты и теми, которые пожелают из гимназии перейти прямо в службу». Реформа должна также содействовать стремлению правительства остановить прилив в гимназии и университеты людей из низших классов: «во вновь предполагаемом узаконении полезно положительнее выразить, что гимназии должны быть доступны – из сословий, коих дети не имеют права поступать в государственную службу, сверх детей почетных граждан, только детям купцов II и III гильдии и мещан, но не иначе, как после увольнения их от обществ»2.
Так были изложены министром побуждения к реформе и ее основания. «Он изобразил реформу гимназического курса, как дальнейшее развитие принципов устава 1828 г., не колеблющее цельности учебной системы и од-
ного из ее краеугольных камней – первенствующего положения классицизма»3.
На самом деле реформа резко поколебала этот краеугольный камень, равно как и положение С.С. Уварова, отправленного в отставку. 21 марта 1849 г. Николай I утвердил мнение Государственного совета о введении с 4- го класса бифуркации в гимназиях: древние языки были оставлены для тех, кто готовился к университету; для лиц, поступающих из гимназий на государственную службу, вводилось вместо древних языков законоведение.
В начале 1850-х гг. доверие к классицизму еще более поколебалось. В правящих кругах все более созревало убеждение о необходимости приблизить среднее образование к потребностям реальной жизни. Об этом свидетельствует, в частности, записка видного и образованнейшего сановника николаевской эпохи графа Д.М. Блудова, возглавлявшего созданный в 1850 г. особый Комитет для рассмотрения постановлений и учреждений по Министерству народного просвещения». Записка эта свидетельствовала о принципиальном разногласии автора со сторонниками классицизма, посему приведем ее в развернутом виде.
1Там же. С. 277.
2Там же.
3Там же.
268
Настоящее устройство гимназий не соответствует потребностям нашего гражданского общества, несогласно и с первоначальною мыслью устава 28 года. В гимназиях может и должно быть обучение не только приготовительное для поступления в университет, но, по крайней мере, до некоторой степени и полное, т.е. достаточное для избрания рода жизни. Для этого надобно, чтобы они не имели, как доныне, направления исключительно классического. Хотя в состав нашего образования также входят познания классические, но их потребность для нас (не так, как на Западе) кажется второстепенная. Наше гимназическое воспитание должно быть более общее и более практическое.
Для достижения сей цели нужно было бы прибавить к числу наук в гимназиях общее преподавание химии теоретической, механики и естественной истории, особенно же минералогии и ботаники. Кроме пользы от применений сих знаний, главнейшее их достоинство есть то, что они дают уму направление практическое, приучают к наблюдательности и противодействуют наклонности к пустым теориям и мечтам. Введением сих наук в курс гимназического учения будет избегнута надобность учреждать особые гимназии реальные.
Чтобы гимназии наши достигали своей цели, надобно оставить низшие классы их общими для всех обучающихся, а высшие разделить на две разные отрасли так, чтобы в одной преподавание имело преимущественно направление чисто ученое и приготовляло молодых людей к поступлению в университеты, по факультетам: филологическому, юридическому и т.п., а чтобы в другой молодые люди наиболее обучались тем наукам, которые всего более полезны, даже частью необходимы, в занятиях практических, по торговле, хозяйству, промышленности всякого рода и к вступлению в высшие специальные учебные заведения, или факультеты физико-математические.
В сих специальных курсах некоторые предметы будут общими для учеников обоих отраслей и курсов, другие будут изучаться только специальными группами.
Высказав таким образом свой взгляд на организацию гимназий, Блудов рекомендовал устраивать при них, кроме того, дополнительные классы наук коммерческих, общей технологии, практической механики, бухгалтерии, товароведения и законов коммерческих. Этот дополнительный курс, согласно его записке, мог бы составить седьмой класс в гимназиях.
Наряду с этим гимназическим курсом, Блудов находил необходимым учреждать, где только возможно, высшие земледельческие, технологические и т.п. институты, замечая, что «гимназические курсы несмотря на практическое направление, которое мы желаем дать оным, всегда останутся только теоретическими»1.
Таким образом, Д.М. Блудов выступил как решительный сторонник реального образования и во многом предвосхитил основоположения гимназической реформы 1864 г.
В 1852 г. был нанесен еще более сильный удар по классицизму, уже не только теоретический, но и практический – резким изменением учебных планов гимназий.
Утверждая смету Министерства народного просвещения на 1852 г., представленную товарищем министра А.С. Норовым, Николай I запросил его через статс-секретаря Танеева, что «не полагает ли он так же, как Его Величество, что преподавание греческого языка во всех гимназиях совершенно лишне. Его же Императорское Величество соизволил находить достаточным
1 См.: Алешинцев И. История гимназического образования в России... С. 179–178.
269
оставить преподавание сего языка только в некоторых гимназиях, например, в Нежине, Таганроге, в проч. же отменить...»1.
Ответ А.С. Норова, защищавшего наличие в курсе всех гимназий греческого языка, не удовлетворил Николая I. У него на этот счет давно было свое мнение. Высказанное еще в 1826 г. Комитету устройства учебных заведений. Когда Комитет решил во всех гимназиях ввести греческий язык, а французский признал вовсе ненужным, прагматичный Николай I объявил Комитету свою резолюцию: «Я считаю, что греческий язык есть роскошь, когда французский – род необходимости, а потому на это согласиться не могу»2.
На этот раз Николай I отверг мнение Норова и написал на его докладе: «Оставить до возвращения кн. Шихматова». Вскоре министр высказал свое мнение по поводу греческого языка. В докладе императору он писал:
1.Удостоверившись личным обозрением в прошлом и текущем годах значительного числа гимназий, что преподавание, если не во всех, то по крайней мере во многих сего рода заведениях, греческого языка излишне, я намерен уже был соображения мои представить на Высочайшее усмотрение.
2.Из числа состоящих ныне в Империи 74 гимназий греческий язык преподается только в 45.
3.Я предполагал бы оставить преподавание греческого языка: а) в городах, где находятся университеты, именно в С.-Петербурге, Москве, Дерпте, Киеве, Харькове и Казани, с назначением по одной гимназии в каждом для приготовленья молодых людей к поступлению в университеты по историкофилологическому факультету, в который никто не принимается без знания греческого языка; б) в одной из одесских, таганрогской, нежинской и кишиневской гимназиях, по значительности там греческого населения, и в) в главных городах Остзейских губерний: в Риге, Ревеле и Митаве, по уважению к особому устройству гимназий Дерптского округа, имеющих преимущественною целью филологическое приготовление молодых людей к высшему образованию, по каковой причине эти заведения оставлены на прежнем основании и в 1849 году.
4.Не смею скрыть от Вашего Величества, что с упразднением в остальных затем 32 гимназиях обучение греческому языку, я признавал бы не только полезным, но и необходимым заменить этот предмет введением в гимназический курс наук естественных, которые, составляя потребность современного образования, преподаются в сокращенном объеме не только в военно-учебных заведениях, но даже и в состоящих под покровительством Государыни императрицы институтах для воспитания девиц. С допущением этой меры не только довершилась бы полнота образованья учеников, намеревающихся прямо из гимназии поступить в гражданскую службу, но и ощутительно облегчилось бы подробное и основательное изучение естественных наук для студентов физико-
математического и медицинского факультетов, о чем неоднократно и убедительно просили меня профессоры естественных наук3.
На этой докладной записке П.А. Ширинского-Шихматова 12 октября 1851 г. император написал: «Согласен». 15 декабря 1851 г. закончила свою работу упоминавшаяся ранее комиссия под председательством попечителя С.-Петербургского учебного округа М.Н. Мусина-Пушкина по составлению для гимназий новых учебных планов. И циркуляром 14 мая 1852 г. новые учебные планы были введены в гимназиях.
1См.: Шмид Е. История средних учебных заведений в России. С. 389.
2Рождественский С.В. Исторический обзор... С. 200.
3Сборник постановлений… Т. 2. Отд. 2. СПб., 1876. № 625 (выделено мной.– Э.Д.).
270