Глава IV случай или план?

СЛОЖНОСТЬ ЖИВЫХ ОРГАНИЗМОВ

Эволюционная модель приписывает все системы и структуры во все­ленной действию естественных процессов на основе внутренних свойств материи и законов природы. Она предлагает, что нет никакого внешнего сверхъестественного вмешательства, направляющего этот процесс; вселен­ная замкнута в себе и сама по себе эволюционирует случайным путем.

С другой стороны, креационная модель приписывает системы и структуры во вселенной спланированному целенаправленному творению всего всеведущим Творцом. Креационист считает, что степень сложности и порядка, уже обнаруженная наукой, никогда не могла бы возникнуть случайно.

Эта проблема может быть рассмотрена количественно, на основе простых математических принципов теории вероятности. Вопрос в том, может ли сложная система, в которой многие компоненты работают слаженно, и каждый компонент незаменим и необходим для целого, может ли такая система возникнуть случайно. Этот вопрос особенно ясен в отношении живых систем. Хотя неживые системы бывают достаточно сложными, они и сравниться не могут с живыми. Тем не менее, эволю­ционная модель полагает, что и те, и другие образовались случайно.

Вероятность случайного возникновения сложных систем

Представим себе «океан» легко доступных компонентов, каждый из которых уникальным образом способен выполнять определенную фун­кцию. Какова вероятность того, что два из них соединятся вместе, образуя целостный функционирующий организм?

Коль скоро число компонентов в организме мало, случайное соеди­нение в этом случае относительно вероятно. Рассмотрим, к примеру, два компонента А и Б. Если они соединяются, скажем, в виде А-Б, то система работает, а в форме Б-А — не работает. Это означает, что только в одном случае из двух система будет работать. Вероятность «успеха» таким образом равна 1/2.

Если есть три компонента — А, Б и В — существует шесть воз­можных вариантов их соединения: АБВ, АВБ, БАВ, БВА, БАБ и ВБА. Мы предположим, что только одно из этих сочетаний работоспособно, и это означает вероятность успеха 1/6. Число сочетаний вычисляется пу­тем умножения чисел в последовательности:

62

Число сочетаний для 2 компонентов = 1x2=2

Число сочетаний для 3 компонентов = 1x2x3=6

Число сочетаний для 4 компонентов = 1x2x3x4=24

Число сочетаний для 5 компонентов = 1x2x3x4x5=120

Число сочетаний для N компонентов = 1x2x3x...xN

Это выражение коротко называется «факториалом» чисел и обозна­чается восклицательным знаком. Например, 1x2x3x4 обозначается 4! (четыре факториал) и равно 24.

При увеличении чисел значения факториалов очень быстро растут.

61-720 100!=10¹⁵⁸

7!=5 040 20ОЫО³⁷⁵

8!= 40 320 1 000 000!=10^{3 0О000}°

9!=362 880

101=3 628 800

Пусть, для примера, организм состоит всего из 100 компонентов. Учтем, что каждый компонент выполняет уникальную функцию и есть только одно сочетание компонентов, способное функционировать. По­скольку 100 частей могут связываться 10'⁵⁸ способами, вероятность ус­пеха равна единице на 10^ш (Заметьте, что 10¹⁵⁸ это единица со 158 нулями).

Это число невозможно даже представить себе. Грубая оценка гово­рит, что во вселенной около 10⁸⁰ электронов. Допустим, что это — примерное количество потенциальных компонентов для нашего 100-час-тного организма. Это значит, что единовременно могут образовываться 10'⁸ таких сочетаний компонентов. Чтобы появилось успешное сочета­ние, необходимо формирование 10¹⁵⁸ групп. Таким образом, очень мало­вероятно, что одно из 10⁷⁸ сочетаний будет работать.

Предположим, что если ни одна из пробных групп не работает, то ее компоненты разъединяются, перемешиваются и соединяются вновь. Пусть это происходит со всеми сочетаниями столь долго, сколько нужно.

Астрономы утверждают, что вселенная существует около 30 милли­ардов лет. Нетрудно подсчитать, что это составляет 10^1й секунд. Пусть каждый такой цикл соединения, разъединения и перемешивания зани­мает одну миллиардную долю секунды, так что в секунду происходит миллиард пробных сочетаний.

Тогда максимальное число пробных сочетаний, которые могли бы образоваться во вселенной за 30 миллиардов лет в таких невероятно благоприятных условиях равно 10⁷⁸ х 10⁹ х 10¹⁸ = 10¹⁰⁵ сочетаний. Но чтобы получить работающее сочетание, нужно 10^ш случаев.¹

Наконец, вероятность того, что из этих 10¹⁰⁵ возможных сочетаний одно окажется нужным, равна 10¹⁵⁸/10¹⁰⁵ = одному шансу из 10⁵³.

Это бесконечно малое число. В сущности, это значит, что шансов нет вообще!²

И это при том, что составленный всего из 100 частей организм до невозможности прост. Исследования, проведенные с участием НАСА с

целью помочь астронавтам заметить малейшие проявления жизни на других планетах, показали, что простейшая белковая молекула, кото­рую можно назвать «живой», состоит из 400 связанных аминокислот, а каждая из них является сочетанием 4-5 основных химических элемен­тов, каждый из которых состоит из протонов, электронов и нейтронов. Таким образом, для любого (кроме фанатичного эволюциониста) очевидно, что живая система никак не могла возникнуть случайно. И, если не учитывать Творца, то никак невозможно объяснить появление хотя бы первого жывого организма.

Вероятность синтеза молекулы ДНК

Рассмотренная в предыдущем разделе задача на самом деле слиш­ком упрощена. Простая белковая полимерная молекула или подобная ей структура еще не может воспроизвести себя. Как говорилось в предыду­щей главе, в мире живых организмов феномен воспроизведения и на­следственности связан с молекулами ДНК. Эволюция жизни должна включать в себя случайный синтез хотя бы первой молекулы ДНК. Ф. Салисбери, будучи сам эволюционистом, так говорит об этом:

«Нам теперь известно, что клетка куда сложнее, чем мы думали. Она включает в себя тысячи действующих ферментов, каждый из кото­рых является сложнейшим механизмом. Более того, каждый фермент возникает при участии гена, участка ДНК. Содержащаяся в гене инфор­мация должна соответствовать самому ферменту.

Средний белок содержит около 300 аминокислот. Кодирующий его ген должен содержать не менее 1000 нуклеотидов. Поскольку всего существует 4 разных нуклеотида, последовательность длиной в 1000 нуклеотидов имеет 4¹⁰⁰⁰ вариантов. Нетрудно видеть, что 4^!СЮ0 равно Ю⁶⁰⁰⁰. Единица с 600 нулями! Мы даже представить себе не можем такого числа!»³

Совершенно очевидно, что такой сложный комплекс, как молекула ДНК, не может возникнуть случайно ни за какое время, как бы ни была велика вселенная. Креационная модель более реалистично подходит к фактам, говоря о великом Творце, создавшем жизнь.

Вероятность постепенного синтеза

Некоторые эволюционисты полагают, что сложные молекулы не обязательно должны возникать сразу. Они могли синтезироваться мед­ленно и постепенно, благодаря процессу, напоминающему естественный отбор. То есть, система могла расти от однокомпонентной к двухкомпо-нентной, трехкомпонентной и т.д. На каждой стадии, если сочетание было выгодным, оно выживало и могло расти дальше.

С другой стороны, если какой-либо очередной этап оказывался вредным, как, скорее всего, и должно быть (поскольку случайное изме­нение эффективной системы снижает ее жизнеспособность), то молекула должна была разрушаться или переставать развиваться. Кроме того,

влияние окружающей среды должно быть направлено на упрощение такой структуры.

Чтобы двигаться ко все более сложной организации, каждый про­межуточный шаг должен быть непосредственно полезным; неудачи недо­пустимы. Эта цепь успешных попыток должна непрерывно продолжать­ся до тех пор, пока молекула не накопит степень информационной упорядоченности, достаточную для самовоспроизведения, после чего, собственно, и можно говорить, что она живет.

Мы можем оценить вероятность процесса, примерно представив себе вероятность каждого шага. Можно легко согласиться, что половин­ная вероятность успеха на каждом шаге — достаточно оптимистическая оценка. Это значит, что каждое изменение равновероятно успешно или неуспешно. Очевидно, что реальная вероятность успеха гораздо меньше.

При таком предположении вероятность возникновения живой сис­темы равна произведению вероятностей каждого отдельного шага. Если для построения системы нужно N шагов, то вероятность равна (1/2)^N или одному шансу из 2^N.

Вопрос в том, сколько нужно шагов — какова величина N? Эта проблема аналогична разработке самовоспроизводящейся машины. Изве­стный специалист по теории информации говорит:

«Предположим, мы хотим построить машину, способную распоз­нать каждую часть и собрать из таких частей вторую же машину. Каков минимум структурной информации, который должен быть вложен в первую машину? Ответ оказывается величиной порядка 1500 бит — 1500 альтернативных выборов, которые должна совершать машина. Это многообещающий ответ, потому что 1500 бит — это также оценка коли­чества структурной информации в простейшей белковой молекуле, кото­рая, будучи погруженной в раствор питательных веществ, может инду­цировать сборку из них еще одной такой же белковой молекулы*.⁴

Эти и подобные им более современные исследования показывают, что для случайного построения первой машины (или белковой молеку­лы) около 1500 шагов. Вероятность того, что это с успехом произойдет благодаря случайности, равна одному шансу из 2¹⁵⁰⁰, что равно единице с 450 нулями.

И вновь мы получаем непредставимо громадную цифру. Даже если мы предположим, что каждая попытка такого построения занимает миллиардную долю секунды, что во вселенной 10⁸⁰ систем одновременно совершают эти попытки и что это продолжается 30 миллиардов лет подряд, все равно в сумме это даст лишь 10¹⁰⁷ попыток.

Это число несравненно меньше, чем число попыток, необходимое для несомненного получения успешного результата. Это значит, что постепенный процесс построения, кодирующий информацию молекулы путем естественного отбора, также невероятен.

Также показательно сравнение количества информации, содержа­щегося в простейшей воспроизводящейся молекуле с количеством ин-

формации, содержащимся во всех книгах мира. Будем считать каждое слово в книгах единицей информации. Сделаем следующие начальные предположения:

Среднее количество слов в странице — 500

Среднее количество страниц в книге — 500

Среднее количество экземпляров

каждой книги — 10 000

Среднее количество публикуемых за год книг — 1000 000

Общая продолжительность периода, в течение

которого существуют книги — 4000

Умножая все это, мы получим общую оценку в 10²⁰ несущих зна­чение слов в сумме во всех книгах мира. Это число приблизительно равно 2⁶⁶, то есть оно представляет только 66 последовательных успеш­ных шагов выбора между равными вероятностями. Очевидно, это не­сравненно меньше, чем 1500 успешных выборов, необходимых для пос­ледовательного построения реплицирующейся молекулы. В простейшей живой системе содержится куда больше информации, чем во всех напи­санных в мире книгах.

Этот удивительный факт легко объясним в креационной модели, но становится непреодолимой трудностью для эволюционной модели. Др. Л. Батлер, профессор биохимии, рассказал авторам, что он предла­гает своим студентам и коллегам следующую иллюстрацию:

«Предположим, имеется любой нужный нам первичный бульон, включающий все, даже все нужные ферменты, нуклеиновые кислоты, сахар, все, что угодно, но — безжизненный. Очевидно, эта смесь должна быть стерильной, чтобы предотвратить размножение в ней бактерий. Представим также и любую необходимую атмосферу, включая все, что вообще есть в солнечной системе. Прибавим сюда и любой нужный источник энергии — электрические разряды, нагревание, ультрафиоле­товое облучение, любой вид энергии. А теперь покажите аналитически или экспериментально, что в такой системе из всего этого возникает настоящий живой организм».

До сих пор никто не взялся за это!

Вероятность нарастания сложности живых систем

Эволюционисты «решают» проблему происхождения жизни, просто не замечая трудностей. Рассмотрим следующее замечательное утвержде­ние профессора Дж. Уолда:

«Важно, что поскольку жизнь должна была возникнуть хотя бы однажды (не обязательно используя все максимальное число попыток — Прим. пер.), то время работает на этот процесс. Каким бы невероятным мы не считали это событие, при наличии достаточного времени оно почти наверняка произойдет хотя бы однажды... Главным действующим лицом здесь является время... Если времени много, невозможное стано­вится возможным, возможное вероятным, а вероятное почти определен­ным. Нужно лишь ждать: время само совершит чудо».⁵

Но, как мы видели, достаточного времени для этого чуда нет,

Но отвлечемся от этой проблемы и пойдем дальше, предполагая, что уже откуда-то появились живые организмы. Поставим такой вопрос: как может популяция живых организмов, находящихся на данном уров­не сложности, случайным путем перейти на новый, более высокий уро­вень сложности?

Принято объяснять это случайными мутациями и естественным отбором. Но эта задача по природе своей такова же, что и проблема неорганического «естественного отбора», действующего на молекуляр­ном уровне. Мы уже показали, что это объяснение совершенно не годит­ся с точки зрения вероятности, и потому нет оснований думать, что естественный отбор может успешно создавать новые уровни сложности в органическом мире.

Тем не менее эволюционисты глубоко верят в способность есте­ственного отбора совершить это. Дж. Хаксли так обсуждает это в одной из своих книг:

«Для полезных мутаций вероятность одна на тысячу кажется не слишком большой, но это может быть заниженной оценкой. Миллион стадий мутационного процесса, на первый взгляд — это много, но и это, скорее, заниженная оценка... Однако примем эти цифры как разумные. При таких пропорциях, но без отбора, нам нужен будет миллион линий (тысяча в квадрате), чтобы получить две полезные мутации; и так далее, вплоть до тысячи в миллионной степени, чтобы получить особь, содержащую миллион полезных мутаций. Конечно, это не может про­изойти в действительности, но это показывает, сколь велики препят­ствия для получения нескольких полезных мутаций в одной линии за счет одной только случайности. Тысяча в миллионной степени — это единица с тремя миллионами нулей, чтобы просто напечатать такую цифру, понадобится 500 страниц. Никто не будет полагаться на такое невероятное событие. И тем не менее это произошло! Это произошло благодаря действию естественного отбора и тех свойств живого, которые сделали отбор неизбежным».⁶

Если естественный отбор превращает невероятное в неизбежное, то это действительно очень мощная вещь! Правда, креационисты подчерки­вают, что все наблюдаемые примеры естественного отбора являются консервативными приспособлениями к окружающей среде (например, в случае с березовой пяденицей), а не созданием и сохранением более сложных мутантов. Мутации вредны, а не полезны, и естественный отбор предотвращает их закрепление и распространение в популяции.

Но будем максимально снисходительны, и положим, что каждый следующий шаг эволюции имеет вероятность успеха в 1/2. Это значит, что популяция, имеющая определенную степень организации, равнове­роятно может повысить или понизить степень своей организованности на шаг.

На самом деле гораздо вероятнее, что популяция будет деградиро­вать. Вредных мутаций куда больше, чем полезных, и хотя большинство сильно вредных мутаций будут устранены естественным отбором, оста­нутся слабо вредные, создающие генетический груз в популяции, как об этом уже говорилось в Главе III.

«Соматические воздействия мутаций варьируются от больших до почти неразличимых. Вероятность того, что мутация сохранится или распространится в ходе эволюции, обратно зависит от ее соматического воздействия. Большинство сильно проявляющихся мутаций детальны на ранних стадиях развития особи и потому имеют нулевую вероятность распространения. Слабопроявляющиеся мутации имеют некоторую нену­левую вероятность распространения, и обычно их шансы сохраниться тем лучше, чем меньше их воздействие на структуру организма».⁷

Следовательно, равная вероятность успеха и неудачи для каждого шага эволюции — явно завышенная оценка. Даже если организм и получает полезную мутацию (полезную в смысле повышения уровня организации), она не будет действовать, пока не распространится в популяции через процессы инбридинга и не станет доминирующей. Про­цесс распространения такой мутации по всей популяции, приводящий к повышению уровня ее организации, представляется исключительно слож­ным и маловероятным.

Далее, в случае высших организмов уровень сложности несравнен­но выше того, что мы наблюдали на уровне «простых» белков и молекул ДНК. Каждое, к примеру, позвоночное животное состоит из триллионов живых клеток, каждая из которых выполняет свою собственную функ­цию в организме. Каждая из этих клеток сама по себе является высоко­организованной системой, включающей огромное число белковых моле­кул, каждая из которых занимает свое определенное место. Развитие всей этой сложнейшей системы управляется молекулами ДНК, передаю­щимися потомству.

Чтобы один вид животных изменился и стал более высокоразви­тым, необходимо огромное число мутационных событий. Приведенный выше пример Хаксли предполагал миллион шагов для эволюции лоша­ди. Учитывая, что мутации должны быть слабопроявляющимися, мил­лиона и в самом деле недостаточно.

Из предыдущего очевидно, что миллион последовательных успеш­ных шагов с вероятностью успеха в 1/2 каждый, в сумме имеет чудо­вищно малую вероятность. Численно она оценивается примерно в Ю³⁰⁰⁰⁰⁰.

Такие числа слишком велики, чтобы их можно было себе предста­вить. Вселенная размером в 5 миллиардов световых лет содержит 10⁸⁰ частиц размером с электрон. Если бы они были упакованы без проме­жутков, так, чтобы вся вселенная была битком забита электронами, она вместила бы 10¹³⁰ электронов. Если бы каждый из этих электронов был мутационной системой, претерпевающей нужный миллион мутаций каж­дую миллиардную долю секунды в течение 30 миллиардов лет, то общее

число возможных попыток составило бы 10^15Т. При этом нет ни малей­шей возможности успеха, потому что вероятность его при этом была бы равна одному шансу из Ю^299Ш.

Чем выше сложность живого организма, тем меньше, вплоть до бесконечно малых величин, вероятность случайного развития. Подумай­те, к примеру, о десяти миллиардах скоординированных друг с другом клеток коры головного мозга человека!

Креационную модель такие сложности не смущают, потому что они лишь отражают всезнание и всемогущество Творца. Эволюционисты, отвергающие идею сотворения как «невероятную», тем не менее легко принимают на веру естественный отбор с его статистической невероятно­стью. Вера креационистов представляется, таким образом, не менее ра­зумной, чем вера эволюционистов.

СХОДСТВА И РАЗЛИЧИЯ

В органическом мире существует множество случаев сходства меж­ду растениями и животными разных видов, и эволюционисты интерпре­тируют их как свидетельство общности происхождения. Креационисты, с другой стороны, рассматривают эти случаи сходства как подтвержде­ние общности творческого замысла. Эволюционист должен считать, что все эти сходные черты развились в результате случайного процесса и естественного отбора. Креационисты объясняют их как структуры, со­зданные Творцом для определенных целей, так, что когда возникали сходные проблемы, применялись сходные конструктивные решения.

Можно было бы пропустить этот пункт, поскольку сходства пред­сказываются обеими моделями, но ведь есть еще и различия!

Например, кошки отчасти похожи с собаками, но у них много и различного. Креационная модель говорит, что подобные структуры в том и другом случаях были сотворены для выполнения сходных задач, а различные структуры предназначены для различных функций.

Эволюционная модель, с другой стороны, сталкивается здесь с про­блемой. Если кошки и собаки при помощи одного и того же механизма эволюционировали от общего предка в одной и той же окружающей среде, то почему они стали различаться? Скорее, следовало бы ожидать непрерывный ряд форм от кошки до собаки, так, чтобы было невозмож­но различить, где кончаются «кошки» и начинаются «собаки».

Др. Томпсон в своих комментариях к юбилейному изданию дарви­новского Происхождения видов пишет об этом так:

в...Но рассматривая таксономическую систему в целом, мы видим ее как упорядоченный набор отдельностей, которые ясно отделены друг от друга разрывами... Общее стремление стирать путем беспочвенных спекуляций границы категорий, данные самой природой — это насле­дие, доставшееся биологии от Происхождения видов. Чтобы установить требуемую теорией непрерывность, применяются исторические аргумен­ты, хотя исторических доказательств нет. Так появляются воздушные

замки гипотез, основанных на гипотезах, где факты и вымыслы переме­шиваются в неразделимый компот».⁸

Как указывает д-р Томпсон, непрерывность видов требуется теорией, но ее существование не доказано ни в настоящем, ни в прошлом. Эволю­ционная модель полагает, что все организмы произошли от единого пред­ка. Поскольку они все жили в непрерывной среде обитания в одном и том же мире и развивались благодаря одному и тому же естественному про­цессу, то эволюционная модель тем самым предсказывать непрерывный континуум, а не набор отдельных видов организмов. Для объяснения разрывов непрерывности вводятся дополнительные вторичные предполо­жения — воздушные замки «гипотез, основанных на гипотезах».

Креационная же модель не нуждается в том, чтобы объяснять факты через такие вторичные допущения. Напротив, она предсказывает эти факты. В данном случае это набор отдельных видов организмов, имеющих и сходства, и различия.

В связи с этим странно, что эволюционисты так подчеркивают сходства как доказательства эволюции. В любом случае сходства лучше объясняются креационной моделью, а различия предсказываются ею. Рассмотрим следующие примеры поверхностного сходства, приводимые обычно в подтверждение эволюции.

Сходства в строении организма

Сходства в строении организма считаются одним из главных под­тверждений эволюции. В известной степени, поскольку Линнеевская система классификации искусственна и произвольна, такие сходства действительно могут отражать родство. Это несомненно верно на уровне вариаций и, быть может, на уровне видов, и лишь изредка — на более высоких уровнях. Нужно помнить, что родственные отношения на этих более высоких уровнях не имеют никаких объективных доказательств. Это только эволюционистское допущение.

Эрнст Майр, один из ведущих американских систематиков (систе­матика — это раздел биологии, занимающийся классификацией), под­черкивает, что все высшие категории (род, семейство, отряд и т.д.) выделяются достаточно произвольно, потому что экспериментально до­казать это родство невозможно. Комментатор цитируемой работы Майра вносит ясность:

«В соответствии с представлением автора, которое, я думаю, разде­ляют практически все биологи, вид является единственной таксономи­ческой категорией, которая имеет подтверждения объективности своего существования. Высшие категории являются в большей или меньшей степени делом вкуса».⁹

То, что человек может собрать растения или животных в классифи­кационную таблицу на основе их строения, еще отнюдь не значит, что виды, более близко стоящие в этой таблице, имеют в действительности более эволюционное родство. Это только подтверждает, что человек обла­дает способностью классифицировать и упорядочивать наборы данных.

В сущности, классификация гораздо сильнее поддерживает креаци-шную модель. Если бы существовал эволюционный континуум, как это 1редсказывает эволюционная модель, между видами не было бы проме-сутков, и классифицировать их было бы невозможно. Классификация гребует не только сходств, но и различий, и разрывов, а они гораздо лучше укладываются в креационную модель.

Сходства в развитии зародышей

Даже до Дарвина эволюционисты указывали, что сходства в зароды­шевом развитии указывают на общность происхождения. Современные учебники по-прежнему содержат изображения параллельных рядов заро­дышей рыбы, птицы и млекопитающего, а то и человека, подчеркивая сходство между ними как доказательство существования общего предка.

Этот тип сходства доказывает общность происхождения не более ясно, чем предыдущий. С точки зрения креационной модели, если боль­шинство высших животных были сотворены, чтобы воспроизводить себе подобных при помощи одного и того же процесса размножения, есте­ственно ожидать, что их зародышевое развитие окажется сходным.

Поскольку развитие каждого животного начинается с одноклеточ­ной стадии, являющейся результатом слияния двух родительских кле­ток и продолжается дроблением, происходящим в примерно сходных условиях среды, и поскольку многие структуры, которым предстоит развиться, подобны друг другу, было бы естественно, чтобы развиваю­щиеся зародыши были на ранних стадиях развития более похожи друг на друга, чем на более поздних.

В свое же время, когда необходимо развивать особенные признаки данного вида, поверхностное сходство уступает место ясно различимым свойствам. На самом деле эти существенные различия появляются в эмбриональном развитии достаточно рано.

Различия, даже на ранних стадиях, гораздо более важны, чем сходство. ДНК цыпленка существенно отличается от ДНК ящерицы, даже если эта разница незаметна глазу. Отличие генетической програм­мы развития каждого вида обеспечивает то, что из данного зародыша разовьется только этот вид. Недолговечные поверхностные сходства не имеют отношения к проблеме эволюции-творения; тончайшие различия составляют более важную реальность.

Сходства в биохимии

Даже упомянутая нами ДНК считается подтверждением эволюции. То, что в основе наследственности всех организмов лежит именно ДНК, считается признаком общности происхождения. Бесконечно более важ­ный факт, что каждый организм обладает своей собственной молеку­лярной структурой ДНК, отличной от любого другого вида, обычно игнорируется. Уже обсуждалась невероятная сложность молекулы ДНК; такая система никогда не могла бы возникнуть случайно. Точно так же и один тип ДНК не мог бы развиться в другой тип ДНК; ее структура

предотвращает такие изменения. Трудно представить себе более твердое подтверждение специального сотворения, чем само существование и функции ДНК.

Сравнительному изучению подвергались и другие соединения, вхо­дящие в состав живого организма, особенно такие белки, как гаммагло-булин, инсулин, цитохром С, гемоглобин и другие. При помощи разно­образных методов исследовалось сходство этих соединений у разных организмов. В общем (хотя и при большом числе исключений) относи­тельное сходство в этих соединениях существует, но свидетельствует о том же, что и подобные им сходства в анатомическом строении.

Именно этого и следует ожидать на основании креационной моде­ли, и потому этот факт не может служить доказательством эволюции. Эти исследования в молекулярной систематике оказывают полезную помощь традиционной морфологической систематике, особенно с точки зрения установления истинных границ между сотворенными видами, через которые не могут переходить изменчивость и мутирование.

Сходства в поведении

Даже сходство в поведении животных приводится иногда в каче­стве подтверждения родства. Примеры этому найти нелегко, потому что обычно поведенческие паттерны сильно различаются. Даже тесно свя­занные виды часто имеют абсолютно разные инстинкты и привычки. Существующие же сходства в поведении могут быть легко объяснены с точки зрения крационизма.

Обманчивое сходство

Существует много случаев сходства, которые даже эволюционисты не называют доказательствами единства происхождения. Они приписы­вают их конвергенции или мимикрии.

Конвергенция, или параллелизм, это предположительное парал­лельное и независимое эволюционное развитие сходных черт у нерод­ственных животных. Например, считается, что крылья развились совер­шенно независимо в четырех разных случаях (у насекомых, летающих пресмыкающихся, птиц и летучих мышей). Глаза головоногих и глаза рыб, как полагают, развились вполне независимо, хотя и имеют очень похожее строение. Считается, что кит развился из наземного млекопита­ющего, хотя его форма и напоминает рыбу. Примеров конвергенции существует весьма много.

Мимикрия — это феномен, при котором один вид организмов имитирует признаки другого вида — например, в окраске — чтобы достичь той же степени защищенности в окружающей среде. Основные примеры мимикрии находятся среди насекомых.

Эволюционисты используют понятия конвергенции и мимикрии для объяснения поверхностного, внешнего сходства в случаях, когда нет других возможностей эволюционного объяснения.

Вопрос лишь в том, что если существует множество случаев сходства среди организмов, которые никак не могут иметь общих предков, как можно определить, какое сходство является подтверждением родства?

Напомним, что креационная модель не сталкивается с этим как с проблемой. Она полагает набор сходств и различий, причем сходства просто указывают на сходство функций (например, и летучим мышам нужно летать, поэтому Творец наделил крыльями и тех, и других). Этот взгляд равно приложим и к случаям так называемой конвергентной эволюции и мимикрии. Все виды были сотворены отдельно, но наделены сходными структурами, предназначенными для выполнения сходных функций, и разными структурами — для выполнения разных функций.

РУДИМЕНТЫ И РЕКАПИТУЛЯЦИИ

С давних пор часто упоминаемым свидетельством в пользу эволю­ции, использовавшимся еще до Дарвина, является то, что некоторые рудиментарные следы предполагаемых прежних эволюционных измене­ний все еще можно наблюдать в строении организмов, живущих сегод­ня. Есть два главных типа таких следов: так называемые рудиментар­ные органы и эмбриональные рекапитуляции. Предлагается, что они имеют значение как отображение прошедшей эволюции, которые сейчас уже бесполезны в соответствующих живых организмах.

Если бы такие особенности действительно существовали, то креа­ционная модель могла бы объяснить их в терминах принципа деграда­ции, связанного со вторым началом термодинамики. Прежде всего они бы свидетельствовали не в пользу эволюции (в сторону более высокой степени организованности), а в пользу падения к более низкой. В этом случае креационная модель не предсказывала бы эти особенности, но по крайней мере могла бы их объяснить не хуже, чем эволюционная мо­дель (которая тоже их не предсказывает).

Однако в действительности очень сомнительно, что такие феноме­ны вообще существуют. Ниже мы кратко рассмотрим каждый из них:

Рудиментарные органы

Определенные органы человека и различных животных издавна описываются как бесполезные рудименты структур, которые были по­лезными на предыдущей эволюционной стадии. Однако теперь эти сви­детельства выдвигаются не с такой уверенностью, как раньше. В после­дние годы было доказано, что практически все так называемые «руди­ментарные» органы, особенно у человека, определенным образом ис­пользуются и вовсе не являются рудиментарными. Одно время эволюци­онисты объявляли рудиментарными около 180 органов человека, но теперь не объявляют практически ни одного. Таковыми были щитовид­ная железа, тимус, копчик, шишковидная железа, ушные мускулы, миндалины и аппендикс. Теперь известно, что все они обладают полез­ными и часто очень существенными функциями.

С точки зрения истории предмета кажется мудрым вообще не объяв­лять органы рудиментарными. Незнание учеными специфических функ­ций таких структур не доказывает того, что их нет. Похоже, что в оставшихся немногочисленных случаях более интенсивные исследования откроют, как это часто бывало в прошлом, специфические функции, действительно выполняемые этими предположительно бесполезными орга­нами.

Малый остаток того, что может быть настоящей атрофией, безус­ловно является плохим примером для эволюции! Эти дегенеративные изменения, возможно, представляют собой результат вредных мутаций.

Теория рекапитуляции

Старое эволюционистское клише «онтогенез воспроизводит филоге­нез» является популярным определением того, что обычно называют «законом биогенеза». Онтогенез — это развитие эмбриона, а филоге­нез — это воображаемое эволюционное развитие данного вида живот­ных. В случае человека, например, считают, что человеческий зародыш начинает свою жизнь как морское одноклеточное, развивается в водной среде до червеобразного с сердцем в виде пульсирующей трубки, затем до рыбы с жабрами и двухкамерным сердцем, затем до земноводного с трехкамерным сердцем и мезонефритной почкой, затем до млекопитаю­щего с четырехкамерным сердцем, метанефритной почкой и хвостом и наконец, до человеческого существа. На этом пути человеческий заро­дыш действительно сохраняет «рудименты» своей прошлой эволюции посредством воспроизведения ее главных фаз.

Логика этой странной идеи, по-видимому, исходит из того, что новые эволюционные стадии для данного вида животного приобретались как бы в дополнение к развитию эмбриона до предыдущей стадии, но эмбрион всякий раз должен сначала проходить через все предыдущие стадии, чтобы достичь новой стадии.

Современные исследования по молекулярной генетике показали невозможность такой концепции. ДНК человека — это ни ДНК рыбы, ни ДНК рыбы с какими-то новыми добавками. ДНК каждого вида уникально запрограммирована для производства именно этого вида, а не для производства временных реплик какого-то другого вида.

Более того, эмбриологические исследования показали, что в эмбрио­логических последовательностях так много пропусков, добавлений и ин­версий по сравнению с предполагаемыми эволюционными последователь­ностями, что идея рекапитуляции определенно не может быть названа законом\ Наблюдаемые же параллели являются весьма поверхностными и никоим образом не могут представлять собой реальное воспроизведение.

Наиболее известной и впечатляющей из этих параллелей несомнен­но является предполагаемое развитие «жаберных щелей» на «рыбьей стадии» роста человеческого зародыша. Это предполагаемое воспроизве­дение совершенно поверхностно: в человеческом эмбрионе никогда и ни в какое время не развиваются жабры или жаберные щели, и следова-

тельно, он никогда не становится рыбой. У него нет рыбьего хвоста, плавников или каких-либо иных рыбьих структур.

У человеческого зародыша развиваются жаберные щели, как и у зародыша рыбы. У рыбы они впоследствии становятся жаберными дуга­ми. У человека они преобразуются в евстахиевы трубы, тимус и пара-щитовидные железы. Пока их развитие не закончено, они также на­правляют рост развивающихся кровеносных сосудов, так что их никак нельзя назвать бесполезными рудиментами.

То же самое относится к развивающимся почкам, сердцу и другим структурам. В настоящее время имеются ясные данные о том, что все особенности всех стадий развития всех зародышей имеют жизненно важное значение в любом развитии. Нет никаких ненужных рудиментов или останков ранних стадий эволюции; все стадии содержат необходи­мые для современного организма компоненты. Креационная модель под­разумевает, что все они должны отражать тщательно проработанный замысел, как оно и есть на самом деле.

Вследствие этого очень мало кто из современных эмбриологов ве­рит ныне в теорию рекапитуляции. Удивительно, что так много эволю­ционистов все еще продолжают считать ее подтверждением эволюции. Специалисты в эмбриологии или палеонтологии так не считают. К при­меру, профессор Колумбийского университета, говоря о работах Геккеля (современника Дарвина, популяризатора теории рекапитуляции) подчер­кивает: «...Многие современные исследования опровергли эту теорию».¹⁰

ПРОБЕЛЫ В ПАЛЕОНТОЛОГИЧЕСКОЙ ЛЕТОПИСИ

Важно, что среди ископаемых обнаруживается тот же набор сходств и различий, что и среди живых организмов. Среди ископаемых суще­ствуют те же разрывы между видами, какие мы видим в Линнеевской классификации современных растений и животных.

Как мы уже видели выше, если бы эволюционная модель имела смысл, следовало бы ожидать непрерывного горизонтального континуу­ма живых организмов, а не отдельных систематических категорий. Раз­рывы между видами могут быть объяснены лишь рядом вторичных предположений, включающих специальные условия среды и условия отбора.

Пробелы в палеонтологической летописи требуют еще большего числа вторичных допущений. В этом случае должен быть хотя бы вер­тикальный континуум между каждым вымершим организмом и его эволюционными потомками. Отсутствие этой непрерывности не предска­зывается эволюционной моделью (в отличие от креационной). Эти пробе­лы невозможно объяснить тем, что промежуточных форм не было, как это делается в отношении ныне живущих организмов. Для их объясне­ния должны привлекаться специальные условия, вследствие которых существовавшие промежуточные формы не сохранились в ископаемом виде или не найдены как таковые.

Креационная модель, с другой стороны, совсем не требует подоб­ных вторичных допущений. Она предсказывает, что в палеонтологичес­кой летописи должны быть пробелы, причем те же самые, что и в современном мире. Тот же план творения, включающий использование сходных структур для сходных целей, приложим ко всем организмам, как живым, так и вымершим. Палеонтологическая летопись может быть случайным собранием случайных продуктов случайных процессов не в большей степени, чем живой мир. Даже вымершие животные ( а выми­рание — это признак деградации, а не развития) должны были входить в состав исходных категорий творения.

Если бы эволюция на самом деле имела место, следовало бы счи­тать, что классификационная система тоже менялась от эпохи к эпохе. Если все растения и животные меняются случайно, так же должна меняться и система живого мира. Однако, факты говорят о том, что с самого начала она была той же самой, даже если принять традиционное подразделение на геологические эпохи. Обратите внимание на следую­щее:

1. Все царства и подцарства живого мира присутствуют в ископа­емом виде, начиная с кембрия.

2. Все типы животного царства известны, начиная с кембрия.

3. Все классы животного мира известны, начиная с кембрийского периода, за исключением:

а) мшанок (известных с ордовика)

б) насекомых (известных с девона)

в) граптолитов (появившихся между кембрием и карбоном)

г) трилобитов (возникших между кембрием и пермью)

4. Все отделы растительного царства представлены в отложениях, начиная с трисового периода, за исключением:

а) бактерий, водорослей и грибов (известных до кембрия)

б) мхов и плауновидных (известных с силура)

в) голосеменных (известных с карбона)

г) диатомовых (появившихся в юрском периоде)

5. Все отряды и семейства (как и царства, типы и классы) внезап­но появляются в палеонтологической летописи без промежуточных или ранних примитивных форм. Это относится даже к большинству родов и видов.

Следующие цитаты из трудов ведущих эволюционистов подтверж­дают внезапность появления большинства форм растений и животных в отложениях. Нет никаких подтверждений, что промежуточные формы когда-либо существовали.

«Несмотря на все эти примеры, остается истинным, как это извес­тно каждому палеонтологу, что почти все новые виды, роды и семей­ства, как и почти все систематические группы высшего уровня, появля­ются в отложениях внезапно и не предваряются постепенными переход­ными последовательностями форм».¹¹

«Нет необходимости утверждать, что палеонтологическая летопись бедна. В некотором смысле она стала ныне слишком богата, и открытия обгоняют осмысление... Тем не менее эта летопись состоит в основном из разрывов».¹²

«Насколько мы можем судить по палеонтологической летописи, крупные изменения происходили внезапно (в геологических масштабах времени)... Ископаемые формы, промежуточные между крупными систе­матическими группами, обнаруживаются крайне редко».¹³

Строго говоря, мы лишь по-прежнему все более детально докумен­тируем тот факт, что переходы между большинством видов отсутствуют. Рассмотрим перечисленные ниже существенные разрывы:

От простейших к многоклеточным беспозвоночным

Один из важнейших палеонтологических разрывов пролегает меж­ду предполагаемыми одноклеточными микроорганизмами, обнаруживае­мыми в докембрийских слоях, и последующей сложной системой морс­ких беспозвоночных существ в кембрии, равно как и необыкновенной эдиакарской (вендской) фауной докембрия.

«Появление разнообразных организмов в раннем кембрии, включая такие сложные формы членистоногих, как трилобиты, поистине удиви­тельно... Это появление новых организмов не было бы так удивительно, будь они простыми. Почему такие сложные органические формы при­сутствуют в отложениях, начиная с возраста в шестисот миллионов лет, и совершенно отсутствуют на протяжении предыдущих двух миллиардов лет?... Если эволюция имела место, то отсутствие докембрийских иско­паемых остатков необъяснимо».¹⁴

«Одной из главных нерешенныхх проблем геологии и эволюции является появление разнообразных многоклеточных морских беспозво­ночных в нижнекембрийских отложениях и их отсутствие в более древ­них слоях. Эти ранние кембрийские ископаемые включают губок, ки­шечнополостных, плеченогих, моллюсков, иглокожих и членистоногих. Их сложная организация ясно указывает, что их появлению в ископае­мых остатках предшествовала долгая и сложная эволюция. Однако, когда мы рассматриваем докембрийские слои в поисках предшественни­ков раннекембрийских ископаемых, мы не находим ровным счетом ни­чего».¹⁵

«Если держаться за эволюционное происхождение основных групп животных, отвергая специальное сотворение их, то полное отсутствие каких бы то ни было ископаемых остатков всех без исключения типов в докембрийских слоях остается необъяснимым с ортодоксальной дарви­нистской точки зрения».¹⁶

Очевидно, существует громадный разрыв между одноклеточными простейшими и высокой сложностью и разнообразием множества типов беспозвоночных в кембрии. Если последние развились из первых, то отсутствие переходных форм кажется невозможным. Гораздо лучше объяс-

няет этот разрыв представление о том, что это исходный разрыв между отдельно сотворенными группами. Каждый организм обладает своей струк­турой, созданной специально для него, а не возникшей случайно.

От беспозвоночных к позвоночным

Эволюционный переход от беспозвоночных к позвоночным должен был затронуть миллиарды животных, но никого из них так никогда и не нашли в ископаемых останках. Беспозвоночные обладают мягкими внутренними частями и твердым наружным панцырем; у позвоночных имеются мягкие наружные части и твердые внутренние скелеты. Как одни развились в других? Это абсолютно непонятно.

Самыми «древними» из позвоночных являются некоторые отряды рыб. Один из ведущих палеонтологов, д-р Альфред Ромер, пишет о них:

«В отложениях позднего силура и раннего девона присутствуют многочисленные рыбообразные позвоночные, и совершенно очевидно, что им предшествовала долгая эволюционная история. Но мы о ней практически ничего не знаем.».¹⁷

Это просто означает, что не существует ископаемых останков ран­них форм, промежуточных между этими рыбами и их предполагаемыми беспозвоночными предками. Конечно, гораздо разумнее верить, что бес­позвоночные и позвоночные с самого начала были сотворены отдельно.

От рыб к земноводным

Следующим важным эволюционным переходом должен быть пере­ход между рыбами и земноводными. Плавники рыб должны были пре­вратиться в конечности земноводных, не говоря уже о множестве других изменений. Но сегодня нет никаких останков «рыбо-земноводного» с частично превращенными в лапы плавниками (или какими-нибудь дру­гими промежуточными признаками).

Главным кандидатом на роль такой промежуточной формы в тече­нии долгого времени целокант — кистеперая рыба, которая обладала похожими на лапы плавниками, напоминающими переход к лапам ам­фибий. Полагали, что кистеперые рыбы в конце концов стали прими­тивными амфибиями, известными под именем лабиринтодонтов. Полага­ли, что этот переход завершился в мезозойскую эру, так как позже останков цело канта не обнаружено.

Эволюционисты были весьма смущены, когда эта рыба была обна­ружена живой и здоровой в 1938 году в водах Мадагаскара.

В течении сотен миллионов лет кистеперые сохраняли неизменную форму и строение. Это одна из величайших загадок эволюции».¹⁸

Непонятно, как эти рыбы могли стать земноводными, если они оставались неизменными в течении сотен лет, за которые они должны были начать меняться. А других возможных переходных форм нет. Двоякодышащие рыбы, прыгуны и другие в чем-то похожи на назем­ных, но отвергнуты эволюционистами по разным причинам.

От земноводных через пресмыкающихся к млекопитающим

Палеонтологическая летопись проливает весьма мало света на ги­потетический переход от земноводных к пресмыкающимся и от них к млекопитающим. Все они являются четвероногими позвоночными с по­хожими скелетными структурами, поэтому различить их останки непро­сто. Среди современных пресмыкающихся есть такие, чьи скелеты напо­минают скелеты земноводных, а скелеты других похожи на млекопита­ющих. Внешние признаки, как и физиологические проявления земно­водных, пресмыкающихся и млекопитающих разительно отличаются друг от друга, но в палеонтологической летописи их не видно.

То, что так трудно сказать, было ли данное ископаемое животное пресмыкающимся или млекопитающим, еще далеко не значит, что оно являет собой переходную форму в эволюционном смысле слова. Для этого нужно было бы видеть животное целиком, а не только его скелет.

Гораздо более важно, что каждый отряд земноводных, млекопита­ющих и пресмыкающихся внезапно появляется в отложениях, без пред­варяющих его примитивных или переходных форм.

Например, палеонтолог Дж. Симпсон отмечает, что каждый из 32 отрядов млекопитающих появляется в ископаемых останках внезапно со всеми своими отличительными чертами, развитыми в полной мере. Он говорит об этом:

«Постоянное отсутствие переходных форм присуще не одним толь­ко млекопитающим, но представляет собой всеобщее явление, как уже

1В

давно замечено палеонтологами».¹³

Для примера рассмотрим грызунов. Грызуны превосходят всех млекопитающих вместе взятых по числу родов и видов, потому наиболее вероятно, что у них могли бы быть найдены какие-нибудь переходные формы. Альфред Ромер, однако, пишет:

«Происхождение грызунов загадочно. Конечно, они произошли от каких-то древних насекомых плацентарных зверей, но переходные фор­мы неизвестны».²⁰

Наиболее уникальными млекопитающими являются, вероятно, ле­тучие мыши с их крыльями. Если летучие мыши произошли от любого млекопитающего или пресмыкающегося, должно быть множество форм, — но ни одна из них не обнаружена.

От пресмыкающихся к птицам

Все эволюционисты считают, что пресмыкающиеся являются пред­ками птиц. Но переходных форм нет, за исключением знаменитого археоптерикса. В. Суинтон утверждает:

«Происхождение птиц в основном является предметом одних толь­ко умозаключений. Нет ископаемых подтверждений в виде переходных стадий грандиозного превращения пресмыкающегося в птицу».²¹

Интересное ископаемое, археоптерикс, имеет некоторые признаки (например, зубы), свойственные пресмыкающимся, а другие (крылья и

перья) — присущие птицам. Поэтому это наиболее упоминаемый в учеб­никах эволюции пример эволюции между двумя классами позвоночных. Если промежуточные формы вообще существуют, то археоптерикс, ко­нечно, является одной из них. Данбар говорит:

«Трудно найти более типичное «переходное звено» между двумя крупными группами животных и более ясное доказательство того, что предками птиц были пресмыкающиеся».²²

И в то же время тот же автор в том же абзаце признает, что археоптерикс отнюдь не является пресмыкающимся, но целиком и пол­ностью принадлежит к птицам: «...Благодаря перьям он должен опреде­ленно быть отнесен к птицам*.²³

На крыльях ископаемого археоптерикса были обнаружены перья, а это говорит, что он был теплокровным, а не чешуйчатым и холоднок­ровным пресмыкающимся.

Поэтому археоптерикс является птицей, а не переходной формой. Это вымершая зубастая птица. У большинства птиц зубов нет, но поче­му бы Творцу не наделить ими некоторых птиц? Пресмыкающиеся тоже не все обладают зубами. Это относится и к рыбам, млекопитающим и земноводным. Наверное, это должно быть отнесено и к древним птицам. Просто те, которые были сотворены зубастыми, по каким-то причинам к настоящему времени вымерли.

Наконец, между археоптериксом и его пресмыкающимися предками должен был бы быть длинный ряд переходных форм. Почему же никто не находил существ, чьи чешуйки были бы наполовину развернуты в перья, или существ с полу-лапами, превращающимися в крылья? Такие животные должны были во множестве населять Землю в течение дли­тельного времени, но их останки никогда не находились. Между прочим, нет и переходных форм между летающими пресмыкающимися (птерозав­рами) и их бескрылыми предками. Все это очень странно с точки зрения эволюционной модели, но прямо предсказывается креационной моделью.

Происхождение насекомых

Если эволюционное происхождение высших животных неясно, то происхождение насекомых и вовсе загадочно. Существует множество разнообразнейших насекомых, но нет ископаемых, указывавших бы на их происхождение от кого бы то ни было.

Удивительно, что ископаемые останки насекомых вообще обнару­жены. Тем не менее их найдено довольно много в янтаре, угле, вулка­ническом пепле и других материалах. Все эти отложения образовались быстро, ибо в противном случае останки насекомых не сохранились бы.

Самое потрясающее, что эти ископаемые насекомые очень сильно напоминают современных. Правда, во многих случаях они значительно крупнее. Известны гигантские стрекозы, гигантские тараканы, муравьи и так далее. Но в сущности они практически не отличаются от совре­менных по форме.

«...В основном современная фауна насекомых удивительно похожа на древнюю. Все основные современные отряды насекомых уже были представлены в древнем лесу олигоцена. Некоторые просуществовали 70 миллионов лет без всяких изменений».²⁴

Происхождение растений

Изучение палеоботаники еще больше разочаровывает эволюционис­тов, чем исследования древних животных. Один из ведущих палеобота­ников С. Арнольд отмечает:

«Долго надеялись, что ископаемые растения представят какие-ни­будь стадии, через которые проходили в своем развитии современные группы, но нужно признать, что эти ожидания исполнились в весьма малой степени, несмотря на сотню лет палеоботанических исследований. До сих пор мы не можем проследить истории эволюции ни одной груп-пы современных растении от начала и до конца». *

Подобно этому, профессор Корнер, будучи сам эволюционистом, говорит:

«... Тем не менее я думаю, отвлекаясь от предрассудков, что пале­онтологическая летопись растений скорее свидетельствует о специаль­ном сотворении».²⁶

Сохранение видов в геологических эпохах

Мы уже отмечали, что все царства, типы и классы в органическом мире оставались неизменными с тех пор, как возникла жизнь, и что даже отряды, семейства, роды и некоторые виды появляются в палеонтологи­ческой летописи внезапно, без всяких предварительных переходных форм.

Это постоянство классификационной системы и неизменность глав­ных ее категорий, конечно, противоречит тому, чего следовало бы ожи­дать на основании эволюционной модели, но оно предсказывается креа­ционной моделью. Это свидетельство творческой цели и замысла, а не случайных изменений и естественного отбора.

Чтобы продемонстрировать существенную идентичность ископаемо­го мира и современного мира живых организмов, может оказаться по­лезным следующий список, показывающий, что сегодня животные не очень-то отличаются от древних.

Примеры неизменного существования ископаемых групп (среди многих других)

Докембрий: водоросли, бактерии, грибы

Кембрий: губки, улитки, медузы

Ордовик: черви, морские звезды, двустворчатые

Силур: скорпионы, кораллы

Девон: акулы, двоякодышащие рыбы

Карбон: папоротники, тараканы

Пермь: жуки, стрекозы

Триас: сосны, пальмы

Юра: крокодилы, черепахи

Мел: утки, пеликаны

Палеоцен: крысы, ежи

Эоцен: лемуры, носороги

Олигоцен: бобры, белки, муравьи

Миоцен: верблюды, волки

Плиоцен: лошади, слоны

Плейстоцен: человек

Этот список нетрудно продолжить; приведены лишь типичные, но далеко не все, примеры. Даже из этого краткого перечисления очевид­но, что хотя виды могли претерпевать множество изменений (адаптиру­ясь, в соответствии с творческим замыслом, к меняющимся условиям среды на основе сотворенного потенциала генетической изменчивости вида), тем не менее с момента своего возникновения виды почти не менялись, если не считать вымерших.

Живые ископаемые

Некоторые современные организмы находят только в древних сло­ях. До того, как в недавние годы их обнаружили живыми, их считали давно вымершими, иногда — за сотни миллионов лет до наших дней. Их даже использовали как датировочные останки, чтобы по ним опреде­лять возраст слоев, в которых они находились. Впрочем, это прекрати­лось, как только они были найдены живыми. Хотя они и не были представлены в отложениях промежуточных эпох, но они непременно там где-нибудь должны были быть!

Эти «живые ископаемые» так мало изменились, что глядя на них трудно верить в эволюционную модель. Что заставляет организм разви­ваться до высокой степени сложности (хотя в палеонтологической лето­писи это развитие и не отражается), а затем перестать эволюциониро­вать? Быть может, самой аномальной ситуацией среди этих «живых ископаемых» являются те самые одноклеточные, с которых, как полага­ют, и начался процесс эволюции.

«Среди одноклеточных в последние десятилетия были сделаны уди­вительные открытия, обнаружившие современных простейших в древ­них отложениях, так и древние формы — живыми. Самое удивительное существо было известно в качестве ископаемого, а ныне обнаружено живым — оно происходит из отложений в Южном Огайо, возраст кото­рых — 1.9 миллиарда лет».²⁷

Потрясающее свидетельство эволюционной сохранности! Кроме этого «живые ископаемые» включают следующие виды: Туатара (пресмыкающееся) — «вымерли» в меловом периоде Латимерия (кистеперая рыба) — «вымерли» в меловом периоде Неопилина (сегментированный моллюск) — «вымерли» в девоне Лингула (плеченогое) — «вымерло» в ордовике Метасеквойя (вечнозеленое дерево) — «вымерли» в миоцене

Поскольку для датировки используются в основном некрупные морские организмы, а глубины океанов еще далеко не изучены, нельзя исключить, что некоторые из них (трилобиты, граптолиты или аммони­ты) еще будут найдены живыми.

Возникает вопрос о том, как эволюционная теория относится к этим систематическим, регулярным разрывам в палеонтологической ле­тописи? Она не предсказывает таких разрывов, как это делает креацион-ная модель, и потому вынуждена пытаться включить их на основании различных вторичных допущений. При виде количества известных ныне ископаемых уже невозможно говорить, как Дарвин, что пробелы будут заполнены дальнейшим изучением.

Обычно предлагают следующее: 1) эволюция происходила в малых обособленных популяциях и 2) частота мутаций увеличивалась вслед­ствие временного повышения радиации в окружающей среде.

«Похоже, что доминантное ядро популяции или вида редко вовле-кается в эволюционный процесс».

«Поскольку эволюционные изменения в конечном счете являются результатом генетических мутаций, повышение потока проникающей радиации, как бы мало оно ни было, будет ускорять эволюционный процесс».²⁹

«Границы между эрами, периодами и эпохами в геологическом мас­штабе времени в основном указывают на внезапные существенные изме­нения в составе ископаемых останков. Иногда исследователи пытаются объяснить это повышением уровня мутаций космическими лучами».³⁰

Взамен отсутствия промежуточных форм предлагается сочетание малых популяций и быстрой эволюции. Это совершенно искусственное построение, непроверяемое и неправдоподобное. Эволюционисты тем са­мым говорят, что мы никогда не сможем увидеть подтверждения эволю­ции; она шла слишком быстро в прошлом и совсем остановилась ныне!

ТОЧЕЧНОЕ РАВНОВЕСИЕ

Нильс Элдридж и Стивен Гоулд придумали красивое слово для этого таинственного гипотетического процесса быстрой эволюции в ма­лых популяциях, а именно термин «точечное равновесие».

Этот воображаемый процесс мог бы помочь объяснить повсеместное отсутствие переходных форм, но нет генетических подтверждений тако­го процесса. Профессор Кейт Томпсон из Йеля говорит, что механизм эволюции по-прежнему остается «главной тайной».³¹

На самом деле главная тайна состоит в том, что несмотря на 150 лет бесплодных поисков генетического механизма для настоящей верти­кальной эволюции эволюционисты вообще все еще верят в эволюцию!

ПРИЛОЖЕНИЕ

¹ Эта исключительно безграмотное рассуждение. Нужное сочетание не обязано появиться последним. Оно с тем же успехом (равновероятно) может появиться и первым. Использовать

такую аргументацию в реальной полемике с образованным эволюционистом опасно — поднимут на смех. (Прим. пер.)

³ С математической точки зрения то, что событие маловероятно, еще не значит, что оно невозможно. Никак нельзя исключить, что именно этот шанс из 10^г>3 реализуется. Строго говоря, вероятностный метод просто неприменим к этой проблеме — Прим, пер.

³ Ф. Салисбери, там же, стр. 336.

* М. Голей, «Размышления инженера», Аналитическая химия, т. 33, 1961, стр. 23.

⁵ Дж. Уолд, «Происхождение жизни», в кн.: Физика и химия жизни, Нью-Йорк, 1955, стр. 12.

⁶ Дж. Хаксли, там же, стр. 41.

⁷ Дж. Симпсон, «Униформитарианизм», Очерки эволюции и генетики Нью-Йорк, 1970, стр. 80.

⁸ В.Р. Томпсон, Введение в Происхождение видов, Нью-Йорк, 1956.

⁹ Дж. В. Ричарде, «Руководство по практической систематике», Science, т. 167, 1970, стр. 1447.

¹⁰ У.Дж. Бок, «Эволюция по законам порядка», Sciences. 164, 1969, стр. 684. Подобно этому, профессор Уоддингтон сказал: «Этот стиль мышления по аналогии, приводящий к появлению теории о том, что развитие основано на рекапитуляции предковых стадий эволюции, уже не кажется биологам ни убедительным, ни даже интересным». (Принципы Эмбриологии, 1965, стр. Ю).

¹¹ Дж. Г. Симпсон, Основные особенности эволюции, Нью-Йорк, 1953, стр. 360.

¹² Т. Невиль Джордж, «Ископаемые с эволюционной точки зрения», Science progress, т. 48, 1960, стр. 1, 3

¹³ П. Муди, Введение в эволюцию, Нью-Йорк, 1962, стр. 503. Н. Хериберт-Нильссон, после 40 лет исследований в области палеонтологии и ботаники, был вынужден сказать: «На основании палеонтологических фактов невозможно даже карикатурно изобразить эволюцию. Ископаемых остатков ныне так много, что недостаток переходных рядов уже не может объяс­няться нехваткой материала. Отдельность групп и разрывы между ними реальны; они никогда не будут заполнены».

^и М. Кей и Э. Голберт, Стратиграфия и история жизни, Нью-Йорк, 1965, стр. 102. ^1S Д. Алексрод, «Раннекембрийская морская фауна», Science, т. 128, 1958, стр. 7. ¹⁸ Т. Невиль Джорж, «Ископаемые с эволюционной точки зрения», Science progress т. 48, 1960, стр. 5

¹⁷ А. Ромер, Палеонтология позвоночных, Чикаго, 1966, стр. 15. Подобно тому и Ф. Оммани в своей книге Рыбы (1964) пишет: «Как эволюционировали эти древние хордовые, какие стадии они проходили, прежде чем дать начало настоящим рыбообразным существам, мы не знаем. Между кембрием, когда они, вероятно, появились, и ордовиком, когда появились первые останки настоящих рыбообразных, существует пробел в 100 миллионов лет, который мы, возможно, так никогда и не запомним».

¹⁸ Дж. Мийо, «Латимерия», Scientific American, т. 193. 1955, стр. 37.

¹⁹ Дж. Г. Симпсон, Темпы эволюции, Нью-Йорк, 1944, стр. 106.

²⁰ А. Ромер, Палеонтология позвоночных, Чикаго, 1966, стр. 15.

²¹ В.Е. Суинтон, Биология и сравнительная физиология птиц, Нью-Йорк, 1960, стр. 1.

²² Карл Данбар, Историческая геология, Нью-Йорк, 1961, стр. 310.

²³ Там же.

²⁴ С. Т. Брюс, Насекомые в янтаре, Scientific American, т. 185, 1951, стр. 60. " С. А. Арнольд, Введение в палеоботанику, Нью-Йорк, 1947, стр. 7.

^ж Е. Дж. Корнер, Эволюция в современной ботанической мысли, Чикаго, 1961.

* Дж. Е. Хатчинсон, «Живые ископаемые», American Scientist, т. 58, 1970, стр. 534.

²⁸ Дж. Кристиан, «Социальная субординация, плотность популяций и отряды млекопита­ющих», Science, т. 168, 1970

²⁹ Дж. Симпсон, «Эволюционные пульсации и геомагнитная полярность», Bulletin Geological Society of America, т. 77, 1966, стр. 200.

³⁰ «Изменения ископаемых: нормальная эволюция», Science News, т. 102, 1972, стр. 152.

³¹ Кейт С. Томпсон, «Смысл эволюции», American Scientist, т. 70, 1982, стр. 529.