Неизвестный атор. Приятного аппетита, сеньора!

Сеньора,

вы бы взглянули –

что у вас нынче в кастрюле?

Что находится в ней?

Грудинка,

печень,

филей?

Что у вас нынче

в кастрюле?

Вы бы,

сеньора,

взглянули!

Может быть, там

телятина,

свинина

или курятина?

Ах, вот оно что!

Кишки,

ребра

и кадыки,

кровь, языки

и локти,

кости, мозги

и ногти!

Сеньора,

не прячьте глаза!

Что в кастрюле

у вас?

Евгений долматовский чили в сердце

(Из поэмы)

Из-под припухших век

в грядущее смотрят

глаза Сальвадора Альенде...

Я горюю о президенте

страны,

еще не успевшей

стать и назваться

Социалистической Республикой Чили,

но уже сумевшей вернуть народу

медь, океан,

землю,

а главное — честь и достоинство.

Три года

на континенте раскаленном,

который надменные Штаты

считали своей колонией,

вольно дышала Республика Чили...

Три года

под знаменем единства народа!

Много это или мало?

Не знаю... Но уверен,

что вполне достаточно

для того, чтобы шахтеры и крестьяне,

люди в рваных пончо,

поняли,

что можно не быть рабами,

что рабами быть невозможно.

Я сбиваюсь с ритма,

рифма то возникает, то пропадает.

У моих компаньеро, чилийских поэтов,

кляпами

сегодня рты забиты.

Их стихом

попробую объясниться,

свободным стихом,

о котором мы часто спорили.

Свободный стих!

Там, в Андах и Кордильерах,

может, это единственное, что осталось свободным.

Я плачу о камарада Сальвадоре Альенде,

о камарада Пабло Неруде,

обо всех, кого убили

в Чили.

Но все-таки эти три года

были!

Мои чилийские товарищи,

зарытые в медную землю,

уходят в бессмертье

и становятся рядом

с двадцатью шестью

бакинскими комиссарами,

с Карлом Либкнехтом и Розой Люксембург,

с Гарсиа Лоркой,

с Олегом и Зоей,

с Эрнстом Тельманом,

с Патрисом Лумумбой,

с Че Геварой,

с Хулианом Гримау.

Я захлебываюсь именами,

словно хлынула кровь горлом.

Наших мучеников слишком много,

и еще не закрыт список...

А все-таки эти люди,

расстрелянные во тьме ночей,

были,

есть,

будут

в сто раз живее своих палачей!

Продажные генералы,

рассевшиеся в награбленных креслах,

изменившие присяге,

вы гораздо более похожи на мертвецов,

чем убитый вами

глава Республики Чили,

которого верные товарищи

уже с простреленным сердцем

усадили в его законное кресло

в крестьянском пончо,

с президентской лентой на груди...

Задание 4.

При чтении текстов к 4 заданию, необходимо обратить особое внимание на материалы, которые помогут подробно и доказательно раскрыть следующие вопросы:

1.Кто такой Пабло Неруда? Какова его творческая и человеческая судьба? Почему его смерть имела такой отклик во всем мире?

2.Почему Неруду можно считать символом не только Чили, но всей Латинской Америки?

3.Чем объясняется сопоставление Неруды с Лоркой?

Пабло неруда. Опасность

Предупредили: осторожней,

не поскользнитесь на паркете,

на мокрой глине, на снегу.

Ну что ж, сказали мы, на льду

мы постараемся не падать.

Но вышло так, что под ногами

все начало внезапно плыть,

и все мы стали кувыркаться.

А это кровь была.

Она

текла из секретариатов,

с постов, захваченных разбоем,

текла по мраморным ступеням

и затопила поле, город,

редакции газет, театры,

хранилища людского пепла,

полковничьи застенки...

Кровь

окопы с верхом залила,

струилась из войны в войну,

по миллионам мертвых глаз,

которые лишь кровь видали.

Так было — я могу поклясться.

Возможно, в жизни вы скользили

лишь на снегу или на льду.

Мне выпала другая доля —

оскальзываться на крови.

ИДИ СО МНОЙ

Отныне здесь я остаюсь с тобой

во имя Чили — воли голубой,

и моря, рыбой полнящего сети,

и хлеба, что клюют щеглята-дети,

во имя меди, и борьбы в конторах,

и нив, где поутру пшеничный шорох,

друзей, которые всегда с тобою,

колосьев, роз и мерного прибоя,

во имя всех забытых земляков,

студентов, и солдат, и моряков,

во имя всех народов, всех племен,

колоколов, корней и шумных крон,

во имя всех дорог и узких троп,

мир выводящих к свету из чащоб,

во имя красных флагов на восходе,

их страсти, их движения к свободе,

во имя счастья понимать, что ты —

частица этой общей полноты.

Иди со мной, борись. Отныне твой –

мой стихотворный склад пороховой.

* * *

Так поднимай, народ, свободы знамя,

держи его руками всех погибших,

неси его руками всех живых,

соединенными в одно пожатье,

иди вперед, в решительный, последний,

единый бой, к своей звезде лучистой,

пускай единым светом засияет

лицо непобедимое твое.

ЭФРАИН БАРКЕРО (ЧИЛИ)

ТЫ УМЕР, ПАБЛО? НЕ ВЕРЮ!

Ты умер собственной смертью? Не верю!

Болезнь тебя погубила? Вздор!

Ты умер от боли, скрутившей Чили.

Те самые пули тебя убили,

которыми был сражен Сальвадор.

Стихни, шторм в океане!

Минута молчанья.

Ты умер собственной смертью? Не верю!

Ты пал, как Альенде: в бою, солдатом.

Он встретил смерть свою с автоматом,

ты - с песней, пылающей на устах.

И ваши смерти - не просто смерти,

а ваши жизни - не просто жизни.

Вы отдали их народу. И верьте:

бессмертны пребудете с ним в веках.

Стихни, шторм в океане!

Минута молчанья.

Ты умер собственной смертью? Не верю!

Болезнь тебя погубила? Не верю!

Ты был убит на своем посту!

На том посту, что заслужен жизнью.

На том посту, что дала отчизна

тебе за поэзию и правоту.

На том посту, что народ вверяет,

как землю родины и мечту.

Проснись, грозовое море!

Взреви от гнева и горя!

Ты умер собственной смертью? Не верю!

Болезнь тебя погубила? Не верю!

Ты вспыхнул огнем подожженной звезды,

звезды твоего народа... К несчастью,

нет Лорки рядом с тобой. Он расстрелян.

Эрнандеса нет. Он замучен в застенках.

Великие тени стоят в карауле

у гроба Неруды... Найдется ли в Чили

поэт неубитый, чтоб бросить в могилу

хоть горстку земли - той земли, что отныне

вдвойне дорога нам: с тех пор как она

тебя и Альенде в себя приняла...

Проснись, грозовое море!

Взреви от гнева и горя! (Сентябрь 1973)

МИГЕЛЬ АНХЕЛЬ АСТУРИАС (ГВАТЕМАЛА)

ЖИВОЙ НЕРУДА

Дележ добычи в Гватемале.

Предательство бананового войска.

К твоей, поэт, груди своим усталым

лбом

прижался мой народ,

когда во рту его иссяк

прохладный привкус неба,

когда соленый ливень

его лицо омыл.

Шел пятьдесят четвертый год

столетья нашего,

и ты, поэт, безмерно чуткий

к страданьям человеческим,

постиг в то лето душу

измученной тропической страны,

залитой кровью

рабочих.

Сегодня доблесть Чили

затоптана солдатским сапогом.

Погромы, казни.

И сердца благородного

биенье.

Да, сердце бьется - значит, жив Альенде.

Оно стучит - и, значит, жив Неруда!

Мы не отступим.

Ваш пример

идет от сердца к сердцу

дорогою не траура, а молний.

Неруда будет петь всегда,

его стихам рождаться бесконечно,

взвиваться ввысь,

как чайкам в клочьях пены.

Кто утверждать посмеет, что ты умер?

Я говорю,

я снова повторяю,

что ты живой.

Твой голос отвечает зову Чили. (Октябрь 1973)