Глава 2. Формирование средневековых индийских литератур (Гринцер п. А., Дубянский а. М., Серебряков и. Д.)

66

ОСНОВНЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ В КУЛЬТУРНОМ РАЗВИТИИ НАРОДОВ ИНДИИ VIII—XIII ВВ.

В конце I тыс. н. э. начинается процесс образования народов современной Индии. Этот процесс возникает на основе появления новых этнических, социальных и культурных связей, обусловленных установлением и укреплением феодальных отношений Типологически индийский феодализм развивался в основном, при всей специфичности своих черт, по тем же направлениям, что и в европейских странах.

Центром социального развития в характеризуемую эпоху становится феодальное государство, опиравшееся на территориально-этническую общность, которая вырастала из племенной, и противостоявшее имперской силе экономического, политического и культурного подавления. Империя Харши не смогла выдержать более полувека. Она распалась прежде всего потому, что держалась только на насильственно устанавливаемых связях при отсутствии какой бы то ни было органической общности, даже религиозной, между различными ее частями.

Распад империи открывал дорогу для самостоятельного развития народов Индии, проходившего в рамках феодальной государственности. Не случайно именно с этим периодом совпадает появление самостоятельных новоиндийских литератур.

Но процесс развития феодальных отношений у народов Индии происходил неравномерно и многообразно. Так, у народов Северо-Западной Индии важнейшей особенностью этого процесса явились так называемые мусульманские завоевания. Хотя арабы проникли в Индию еще в VII в. и даже сумели установить свою власть над долиной Инда вплоть до Мультана, вначале их влияние было ограниченным. Лишь когда возникла мощная империя Газневидов (X в.), сложилась подлинная угроза для феодальных государств Северо-Западной, а затем и всей Северной Индии. Для Южной же Индии эта угроза стала реальной только после XII в.

Это, естественно, сказалось не только на экономическом, социальном и политическом развитии Индии, но и на развитии культуры. Еще со времени укрепления арабов в Синде и возникновения Мультанского царства начинается сложный процесс взаимодействия индусских и мусульманских традиций в культуре и литературе.

Поскольку в соприкосновение с народами Индии входила не только феодальная верхушка, но и масса простого мусульманского населения, в таком взаимодействии неизбежно присутствовало демократическое начало. Этот процесс усиливался еще и потому, что завоевания приводили к расширению экономических, политических и культурных связей с народами арабских стран, Ирана, Кавказа и Средней Азии, причем последние со временем стали приобретать преимущественное значение. В этой обстановке культурное развитие народов Индии шло по следующим основным направлениям: формирование региональных культур и литератур; высвобождение населения из-под бремени традиционной имперской культуры и религии; преодоление унификаторских тенденций; развитие местных религиозных сект (натхи, сиддхи и т. п.), опиравшихся на этнические и социальные общности и отражавших антифеодальные настроения демократических слоев.

Региональное начало становится ведущим в культурном развитии. Отсутствие политического единства Индии предопределило и отсутствие единства религиозного, отсутствие единой организационной структуры для верований, хотя и объединявшихся под именем индуизма и имевших ряд важных общих черт (пантеон, культ, канонические памятники), но вместе с тем носивших ярко выраженный местный характер.

67

Естественно, что попытки поддержания или «восстановления» культурного единства делались на основе санскрита, традиционного языка администрации и культуры. Но в эпоху VIII—XIII вв. даже в литературе на санскрите выкристаллизовывается все более полно местное начало, и этот процесс приводит к тому, что возникают произведения, мало связанные с общеиндийской традицией санскритской литературы, но совершенно определенно вписывающиеся в ту или иную местную литературу. Так, «Гитаговинда» Джаядевы (XII в.), хотя и написана на санскрите, в дальнейшем рассматривалась как уже принадлежащая по существу литературе бенгальской.

Однако санскритская литература продолжала играть весьма важную роль как эстетический стандарт, как источник художественных форм и средств, как сокровищница сюжетов и образов, неоднократно использовавшихся в той или иной новоиндийской литературе (при этом развивающиеся литературы в основном ориентируются не на современные им санскритские образцы, а на памятники классического прошлого). Следует также заметить, что в санскритской литературе VIII—XIII в., хотя период наиболее плодотворного развития был для нее уже позади, продолжали появляться отдельные выдающиеся произведения.

67

САНСКРИТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА VIII—XIII ВВ.

Наиболее выпукло черты начавшегося упадка проявились в традиционных жанрах санскритской литературы (литературном эпосе, романе, драме и т. д.), составивших ранее ее славу. Последним великим драматургом, писавшим на санскрите, был Бхавабхути. Дальнейшее развитие драматических жанров свидетельствует о большом влиянии его стиля, его подхода к избираемым сюжетам, но присущих ему глубины и страстности мысли, оригинальности обработки темы в произведениях его последователей уже нет. Так, под влиянием Бхавабхути на сюжет «Рамаяны» были написаны «Ашчарьячудамани» («Чудесный эгрет») южноиндийского драматурга Шактибхадры (IX в.), «Анаргхарагхава» («Несравненный потомок Рагху») Мурари (конец IX — начало Х в.), «Баларамаяна» (««Рамаяна» для юношей») Раджашекхары (начало Х в.) и ряд других пьес. Авторы этих пьес вслед за Бхавабхути трактовали сюжет «Рамаяны» как любовное соперничество Рамы и Раваны из-за Ситы, но, в отличие от своего предшественника, сосредоточивали усилия не на психологической мотивировке поведения героев, а на изощренности стиля и риторических эффектах. Их драмам недостает композиционного единства, и от этого они иногда выглядят серией повествовательных и лирических эпизодов в стихах и прозе. К тому же они зачастую так велики по размеру, что трудно себе представить их сценическую интерпретацию.

Раджашекхаре, одному из самых плодовитых санскритских авторов, писавшему в различных художественных и научных жанрах, принадлежит помимо «Баларамаяны» еще три драмы. От одной из них, «Балабхараты» (««Махабхарата» для юношей»), перелагавшей сюжет «Махабхараты», сохранились лишь первые два акта. Две другие, пракритская «Карпураманджари» и «Виддхашалабханджика» («Пронзенная статуя»), написаны в подражание «Ратнавали» Харши, но лишены присущих последней изящества и выразительности из-за того же стремления к стилистической усложненности и выспренности изображаемых чувств. Копирует «Ратнавали» также пьеса Билханы (XI—XII в.) «Карнасундари», и не менее эпигонский по отношению к классическим образцам характер носят пьесы драматурга XII в. Кшемишвары: «Чандакаушика» («Разгневанный Каушика»), основанная на ведической легенде о царе Харишчандре, и «Найшадхананда» («Счастье нишадца»), излагающая широко известную историю о Нале и Дамаянти.

Традиционно к драматургическим произведениям причисляется «Маханатака» («Великая драма»), известная в созданных двумя авторами вариантах — варианте Дамодарамишры, состоящем из 14 актов, и варианте Мадхусуданы, изложившего тот же сюжет в 10 актах. Но в обоих случаях это не оригинальное произведение, а компиляция, в которую включены искусственно связанные друг с другом многочисленные отрывки, принадлежащие Бхавабхути, Мурари, Раджашекхаре и другим драматургам.

Значительный интерес — не столько в литературном плане, сколько в плане изучения происходившей в то время борьбы идей — представляет «Прабодхачандродая» («Восход луны знания») Кришнамишры (вторая половина XI в.). Это опыт аллегорической драмы, в которой действуют персонифицированные абстракции (Дух, Разум, Знание, Страсть, Гнев и т. д.). Кришнамишра в своей пьесе пропагандировал учение известного философа-идеалиста Шанкары. При этом главной его целью была критика индийского материализма и рационалистических учений. Драма «Прабодхачандродая» вызвала несколько позднейших подражаний, которые также представляют интерес прежде всего для истории идеологической борьбы в средневековой Индии.

68

Наряду с эпигонскими произведениями в жанрах большой драматургии VIII—XIII вв. нельзя не отметить успешного развития малых драматургических жанров, в частности одноактных или двухактных пьес — бхана и прахасана.

Бхана, в сущности, пьеса-монолог. Поэтому, с одной стороны, жанр бханы представлял драматургу большой простор для создания индивидуального характера, с другой — требовал высокого актерского мастерства. Видимо, уже к VIII в. относится сборник «Чатурбхани» («Четыре бханы»), пока еще мало исследованный. Он содержит четыре бханы, авторство которых достоверно не установлено, но традицией первая из них — «Падатадитака» («Ногой по затылку») — приписывается Шьямилаке, «Дхуртавитасамвада» («Спор приживалы и плута») — Ишварадатте, «Убхаяябхисарика» («Влюбленные») — Вараручи и «Падмапрабхритака» («Лотос в подарок») — Шудраке. Демократический и остросатирический характер сборника «Чатурбхани» несомненен. Все четыре пьесы написаны на сюжеты, связанные с жизнью города. Хотя в каждой из них всего лишь один актер — так называемый вита (плут), круг лиц, так или иначе вовлекаемых в действие, очень широк: актеры и поэты, ученые и министры, горожане всех уровней и рангов, монахи, жрецы, приживалы, гетеры и т. п. Вита рассказывает частично о своих, а частично о чужих приключениях и проделках, обращается с репликами к лицам, которые якобы его окружают, повторяет их ответы, которые он будто бы слышит — словом, имитирует массовую сцену. Все бханы написаны на санскрите, но это не может поставить под сомнение народность их содержания и формы, их связь с традициями народного театра.

Как и в драматургии, в рассматриваемый период заметны черты упадка в жанре санскритской эпической поэмы (махакавья).

Уже творчество Магхи (конец VII — начало VIII в.) свидетельствовало о застойных тенденциях в этом жанре. С тех пор стремление ко все большему и большему усложнению стиля становится определяющей чертой развития эпической поэзии, причем подобное стремление было присуще не только эпическим произведениям на санскрите, но и пракритской эпике, например поэме Вакпатираджи (VIII в.) «Гаудаваха» («Поражение Гауды»). Увлечение технической стороной приводит к утрате чувства пропорции, композиционной гармонии, к непомерному росту объема поэм. Так, кашмирский поэт Ратнакара (IX в.) написал громоздкую поэму «Харавиджая» («Победа Хары») об убиении Шивой демона Андхаки. Из 48 песен поэмы три посвящены описанию любовных забав Шивы, четыре — сбору армий, семь — разговору посланца Шивы с демоном; растягивая описания событий, несущественных для движения сюжета, автор старается не упустить ни одного из технических ухищрений стиля своих предшественников.

Техническая задача становится главной и для керальского поэта Васудевы (IX в.), автора поэмы «Налодая» («Победа Наля»), и для Халаюдхи (X в.) в поэме «Кавирахасья» («Тайна поэта»), и для ряда других авторов. Кавираджа (XII в.), пожалуй, пошел дальше всех в стилистической изощренности, создав поэму «Рагхавапандавия» («Рагхавы и пандавы»), в которой благодаря двузначной лексике одновременно излагаются сюжеты «Рамаяны» и «Махабхараты». Аналогичный эксперимент был предпринят его современниками Дхананджаей (XII в.) и Харидаттой Сури (XII в.). Поэмой Шри Харши (XII в.) «Найшадхиячарита» («Жизнь нишадца»), в сущности, завершается традиционная линия развития жанра махакавья.

Следует, однако, отметить вторжение в область эпических жанров новой тематики. Во-первых, в эпосе появляется исторический герой; например, проповедник джайнизма Неминатха стал героем поэмы Вагбхаты (XII в.) «Неминирвана» («Нирвана Неминатхи») и еще нескольких поэм джайнских авторов. Во-вторых, создается ряд поэм, обладающих формальными признаками махакавьи, но основывающихся не на мифическом или легендарном сюжете, а на более или менее достоверных исторических событиях. Это, несомненно, было связано с характером эпохи, с борьбой за власть тех или иных феодалов, пытавшихся утвердить себя в качестве самодержавных правителей и поэтому нуждавшихся в историческом обосновании своих прав.

К историческим поэмам-хроникам относятся уже упоминавшаяся «Гаудаваха» Вакпатираджи (VIII в.), а также «Навасахасанкачарита» («Жизнь Навасахасанки») Падмагупты (XI в.), «Викраманкадевачарита» («Жизнь царя Викраманки») Билханы (XI—XII вв.), посвященная правлению царя Чалукьи Викрамадитьи, джайнская хроника Хемачандры (1089—1173) «Кумарапалачарита» («Жизнь Кумарапалы»), написанная частично на санскрите, частично на пракрите. Но лучшим произведением жанра по праву считается поэма кашмирского хрониста Калханы (XII в.) «Раджатарангини» («Река царей»). В этой поэме Калхана попытался создать хронику Кашмира от времени Ашоки до его собственной эпохи. У него, как и у других индийских хронистов, присутствуют элементы чудесного, но в целом он придерживается исторической основы. Если в первых трех главах

69

поэмы, охватывающих период до начала VII в., историзм Калханы весьма относителен, а хронология непоследовательна, то, приближаясь к более поздним событиям, повествование становится точней, обстоятельней. Стиль Калханы в большой степени традиционен, склонен к изысканным метафорам и гиперболам, но там, где дело касается недавних по времени или тем более современных событий, становится строже и яснее.

«Раджатарангини» обладает для истории литературы особым значением — практически Калхана выступает в своей хронике не только как продолжатель жанра махакавья, но и как мастер того, что можно было бы назвать «исторической повестью». Помимо художественных портретов своих современников и героев прошлого, «Раджатарангини» содержит образцы фольклорных и литературных жанров, которые дают представление о характере литературы и литературной жизни его эпохи.

Проза на санскрите после Дандина и Баны развивалась слабо. Роман представлен лишь эпигонскими произведениями, явно подражающими «Кадамбари» Баны. Таковы, например, романы «Тилакаманджари» Дханапалы (X в.) и «Гадьячинтамани» («Волшебный камень прозы») Вадибхасинхи (XII в.), авторы которых обращаются к джайнской мифологии. Зато в период VIII—XII вв. оформляется и получает значительное развитие новый эпический жанр — чампу, в котором проза и стихи играли равноправную роль. Хотя уже Дандин упоминает о существовании этого жанра, практически древнейшие известные нам образцы относятся не ранее чем к X в., когда Тривикрамабхатта написал чампу «Дамаянтикатха» («Повесть о Дамаянти»), или, как иначе она называется, «Налачампу» («Повесть о Нале»). Как свидетельствует само название произведения, в основе его лежит легенда «Махабхараты» о Нале и Дамаянти. Однако забота об изощренности стиля занимает Тривикрамабхатту больше, чем стремление последовательно развить избранный им сюжет.

Наряду с чампу, разрабатывавшими традиционные эпические сюжеты, появляются и чампу дидактические, как, например, «Яшастилака» («Средоточие славы») Сомадевы Сури (X в.). Автор, один из видных джайнских наставников, использовал в нем популярную у джайнов легенду о Яшодхаре, царе Аванти, в изложение которой Сомадева Сури широко ввел картины реальной жизни, создал сатирический портрет министра — мздоимца и ханжи. Однако главное в его произведении — три последние главы, содержащие джайнские наставления и проповеди.

В дальнейшем чампу оказался очень удобной литературной формой, позволяющей решать различные идеологические задачи. Хотя у индийских литературоведов, а вслед за ними и у европейских, существует известное пренебрежение к чампу, нельзя не заметить, что этот жанр сыграл серьезную роль в развитии повествовательных жанров, и в частности романа в новоиндийских литературах.

Начиная с VIII в. получают также значительное распространение малые эпические жанры стихотворной или прозаической повести, вырастающей из фольклорных циклов или отдельных популярных сюжетов. Они несут на себе, как правило, печать народности, острой социальной сатиры, отличаются демократической социальной направленностью, хотя формально и не выходят за рамки господствовавшей феодально-религиозной идеологии.

Стилистическое и тематическое богатство этих произведений определило их самостоятельное значение в истории средневековой литературы народов Индии. Образцом рационалистической сатиры можно считать повесть джайна Харибхадры Сури (VIII в.) «Дхуртакхьяна» («Повесть о плутах»), в которой использован традиционный индийский прием рамочной композиции. В рамке рассказывается, что однажды в пору дождей собрались плуты, воры и мошенники со всей Индии в одном из парков города Удджайини. Всех их мучил голод и холод, а так как во время дождей их промысел невозможен, то они и ломали головы над тем, как сыскать себе пропитание и согреться. Тогда один из них предложил, чтобы каждый рассказал о себе выдуманную историю; но тот, кого уличат во лжи, должен будет кормить всех остальных; если же кому-нибудь удастся с помощью сказания о бхаратах, пуран, «Рамаяны» и иных священных книг доказать истинность своей истории, то рассказчика провозгласят царем всех плутов и в его честь будет устроен пир. Предложение было принято, и вслед за тем каждый рассказывает о своих приключениях. Из этих вставных историй Харибхадра и создает своеобразную и яркую плутовскую повесть. При этом, опираясь на свою блестящую эрудицию, прекрасное знание канонических памятников, Харибхадра подвергает язвительному осмеянию самые основы индуизма, демонстрирует их нелепость, несовместимость с элементарными требованиями разума, являющегося для него критерием истины.

Последние века I тыс. н. э. богаты и другими сатирическими произведениями малых жанров, которые, к сожалению, остаются до настоящего времени мало исследованными. К ним относятся «Куттанимата» («Наставление сводни») Дамодарагупты,

70

«Самаяматрика» («Матушка-наставница») Кшемендры и др.

Кшемендра (XI в.) вообще был одним из талантливейших мастеров слова. Хотя он творил во многих родах литературы, ярче всего проявил себя в сатире. В поэме «Самаяматрика» героиня — куртизанка Канкали скитается по Кашмиру в разных обличиях — монахини, мнимой вдовы, воровки, сводни, торговки, нищенки, продавщицы цветов, фокусницы и даже святой. Попадая в самые разнообразные ситуации, Канкали дает волю своему язвительному языку и не щадит никого из людей, встретившихся ей во время скитаний. Ее обличительные и поучающие речи и составляют основное содержание поэмы. Из других произведений Кшемендры следует отметить близкую по духу к «Самаяматрике» поэму «Калавиласа» («Наслаждение искусством»). В ней прославленный в индийском фольклоре плут Муладева наставляет своего ученика Чандрагупту, сына купца, в искусстве мошенничества, в проделках знахарей, купцов, ювелиров, певцов, актеров, аскетов и т. д. Целая глава посвящается писцам-каястхам, занимающим высокие посты в феодально-бюрократической иерархии. Кшемендра продолжил свою галерею сатирических образов, почерпнутых из индийской действительности, в поэмах «Дешопадеша» («Наставления») и «Нармамала» («Венок шуток»). В последней высмеиваются и феодальная бюрократия, и буддийские монахи, и индусские проповедники-шиваиты. Примечательно, что резкого и определенного в своей сатире Кшемендру до сих пор недооценивали исследователи санскритской литературы. Это объясняется прежде всего тем, что он, с одной стороны, травестировал принятые в литературе шаблоны и, с другой — обратился к темам и художественным приемам, шедшим вразрез с традицией.

В VII—XII вв. лирическая поэзия на санскрите в основном развивается в малых формах, так называемых муктака, т. е. отдельных лирических стихотворениях в две-четыре-шесть — редко — больше строк. Лирическая поэзия этой поры сохранилась по большей части в антологиях, составляющихся в XI—XIV вв. — таких, например, как «Субхашитаратнакоша» («Сокровищница изящных речений») Видьякары, «Субхашитавали» («Цепь изящных речений») Валлабхадевы, «Шарнгадхарападдхати» («Собрание стихов, составленное Шарнгадхарой») Шарнгадхары и ряде других.

Антологическая лирика исключительно богата по жанрам, содержанию, идеям, образности. Стихотворения антологий либо приписаны тому или иному автору, либо анонимны. Интересно, что анонимными часто оказываются стихотворения остросоциальнго содержания. Весь материал антологий обычно тематически распределен по главам: «О солнце», «О луне», «О звездах», «О нищенстве», «О царях», «О поэтах» и т. п. Как специфическую черту антологий можно отметить местные симпатии их составителей; так, бенгалец Видьякара уделяет особое внимание бенгальским поэтам, писавшим на санскрите, а раджастанец Шарнгадхара тяготеет к авторам, связанным с царствами Северо-Запада Индии.

Другие жанры лирической поэзии, в частности жанр шатака, после Амару и Бхартрихари уже не достигают былых вершин, часто позднейшие произведения в этих жанрах носят подражательный характер. Наиболее оригинальной лирической поэмой является «Чаурапанчашика» («Пятьдесят строф о тайной любви») кашмирского поэта Билханы (XI—XII вв.). Ее достоинство в том, что автор попытался в ней найти для выражения лирического содержания сюжетную основу. Поэта, уличенного в любовной связи с принцессой, ведут на казнь, и он слагает по пути на эшафот стихи о своем чувстве. Тронутый его стихами, раджа сменяет гнев на милость, повелевает освободить поэта и в награду за его любовь позволяет ему жениться на принцессе.

Значительное развитие приобретает в VIII—XIII вв. санскритская религиозная лирика, тесно сплетенная с эротической тематикой. Порожденная всем разнообразием религий и культов той поры, религиозная лирика, наряду с обычными для светской литературы формами, представлена и своими собственными специфическими жанрами, происхождение которых может быть прослежено вплоть до ведических гимнов и формул. При этом было бы, однако, трудно выделить жанры, характерные только для буддизма или, скажем, только для шиваизма. Наряду, например, с буддийской «Локешварашатака» («Шатака в честь Локешвары») Ваджрадатты (IX в.) есть и шатаки других авторов, исповедующих иные религии. Стотра (гимн) как основной жанр религиозной лирики был широко распространен и у буддистов, и у джайнов, и у индусов, к какой бы секте они ни принадлежали. Выдающемуся индийскому философу Шанкаре (IX в.), к учению которого восходят истоки современного индуизма, приписывается около двухсот стотр. Вряд ли можно, однако, считать, что все они сочинены им самим; по крайней мере некоторые из них принадлежат другим авторам и, видимо, более поздней эпохи.

В общем потоке религиозной лирики есть два произведения, о которых стоит упомянуть особо, — это «Кришнакарнамрита» («Нектар для слуха Кришны») Лилашуки (ок. IX—X вв.) и

71

«Гитаговинда» («Песнь пастуху») Джаядевы (конец XII в.).

Поэмы связаны с культом Кришны. Именно в этот период тема Кришны, вечно жизнерадостного и энергичного бога-пастуха, прочно входит в обиход лирической поэзии. Произведение Лилашуки — собрание напряженно-страстных, эротически окрашенных гимнов, восславляющих Кришну с редкой для поздней санскритской поэзии непосредственностью и искренностью чувства. «Гитаговинда» бенгальца Джаядевы формально построена по образцу традиционной махакавьи, но фактически и по стилю, и по композиции это произведение нового, необычного типа. Каждая глава поэмы содержит ряд разделов, в которые включены падавали (песни фольклорного происхождения), вводимые одним или двумя двустишиями. Эти песни вкладываются в уста либо Кришны, либо его возлюбленной Радхи, либо ее подруги. Поэма рассказывает о том, как Кришна охладел к Радхе и предался любовным забавам с другими пастушками. Подруга Радхи упрекает Кришну, рассказывает ему о страданиях Радхи, и он возвращается к своей истинной любви; радостью воссоединения Кришны и Радхи завершается поэма. «Гитаговинда» — преимущественно лирическое произведение, и религиозное значение ей, вплоть до превращения в канонический текст вишнуизма, было, по-видимому, придано позже. В то же время «Гитаговинда» благодаря органической связи с фольклором перешагнула рамки традиционной санскритской поэтики и может рассматриваться как произведение бенгальской литературы.

Одним из наиболее жизнеспособных жанров санскритской литературы в VIII—XII вв. оказалась обрамленная повесть вместе с примыкающими к ней по типу композиции произведениями. В рассматриваемый период появляются новые версии «Панчатантры» и «Брихаткатхи» и многие оригинальные сборники. Широкой известностью и в Индии, и за ее пределами пользуется поздняя обработка «Панчатантры» — «Хитопадеша» («Доброе наставление»), время составления которой датируют обычно IX—X вв. Неизвестный нам автор «Хитопадеши» (в одной из рукописей он назван Нараяной) использовал не только «Панчатантру», но и какой-то другой сборник. Специфичная черта «Хитопадеши» — обилие дидактических стихотворных вставок, которых здесь гораздо больше, чем в «Панчатантре».

Среди обработок «Брихаткатхи» Гунадхьи наибольший интерес как по разнообразию своего содержания, так и по художественным достоинствам представляет «Катхасаритсагара» («Океан сказаний») Сомадевы, созданная, очевидно, между 1063—1081 гг. В «Катхасаритсагаре» собрано около 350 рассказов, обрамленных историями о легендарном царе Удаяне, который с помощью своего мудрого советника Яугандхараяны подчинил себе других царей земли и женился на прекрасных царевнах Васавадатте и Падмавати (кн. II—V), а затем о подвигах и приключениях сына Удаяны — Нараваханадатты (кн. VI—XVIII).

Иллюстрация: Кришна и Радха

Миниатюра Меварской школы. XVII в. Музей Виктории и Альберта. Лондон

Только незначительная часть этих рассказов как-то связана с главным повествованием, большинство не имеет к нему никакого отношения, но как раз в них и заключен основной интерес «Катхасаритсагары». Вряд ли есть такой тип занимательного или назидательного рассказа, который бы не был здесь представлен. Преобладают сказочные мотивы и сюжеты; они, в свою очередь, соседствуют с легендами о богах, мудрецах и героях; а рядом с ними находятся бытовые анекдоты, басни о животных и, наконец, многочисленные чисто новеллистические истории, любовные и приключенческие.

Весьма разнообразна и тематика рассказов. Одни из них посвящены женской верности (например,

72

история Девасмиты — II, 6, — обманувшей сводню-монахиню и четырех купцов, пытавшихся соблазнить ее в отсутствие мужа). Другие рассказывают о плутовских проделках (например, о мошенниках Шиве и Мадхаве — V, 1, — которые, притворившись один царевичем, а другой — подвижником, с помощью хитроумных уловок дочиста обирают царского жреца и овладевают его дочерью). Третьи высмеивают простаков и глупцов (так, один из глупцов посеял жареные зерна, надеясь, что они дадут всходы; другой решил для удобства хранить огонь в воде — X, 5), чванливых сановников или алчных торговцев и т. п.

«Катхасаритсагара», однако, не просто свод увлекательных историй. Сомадева решал в своем произведении задачу создания идеального для феодальных времен образа справедливого монарха. После того как Нараваханадатта достигает положения верховного повелителя над видьядхарами (полубогами в индийской мифологии), он прежде всего провозглашает царство дхармы — высшей справедливости.

Видимо, около середины I тыс. н. э. был создан неизвестным автором сборник «Веталапанчавиншатика» («Двадцать пять рассказов веталы»), дошедший до нас в нескольких редакциях. Герой обрамляющего рассказа этого сборника — полулегендарный царь Викрама, правивший, согласно преданиям, в I в. до н. э. в Удджайини. Ко двору этого царя является некий монах и вручает ему плод с драгоценной жемчужиной внутри. Взамен монах просит царя оказать ему услугу — пойти на место сожжения умерших и принести ему висящий на дереве труп со вселившимся в него духом-оборотнем веталой — труп нужен монаху, чтобы овладеть магической силой. Но царь должен молчать, иначе, по словам монаха, мертвец ускользнет от него и вернется на дерево. Викрама идет на кладбище, снимает с дерева труп, но по дороге ветала пытается вызвать царя на разговор, рассказывая историю, которую можно толковать по-разному. Ветала заключает рассказ вопросом, и царь, не в силах промолчать, высказывает свое суждение. Тут же мертвец возвращается на дерево, и царь вынужден возвратиться за ним. Так повторяется двадцать четыре раза, пока наконец царь не удерживается от ответа.

В одном из рассказов веталы супруг отказывается от своих прав на новобрачную, узнав, что она обещала себя другому; тот из уважения к узам брака освобождает ее от обещания; наконец, и повстречавшийся ей на дороге разбойник, тронутый судьбой женщины, отпускает ее невредимой. «Кто же из троих самый добродетельный?» — спрашивает ветала. И царь отвечает: «Узнав, что она о другом помышляет, отпустил ее муж. Из страха царева наказания отпустил ее чужой человек. А у разбойника никакого побуждения поступить хорошо нет. По той причине разбойник выше всех»^*(ср. сходный сюжет в «Декамероне» Боккаччо и «Кентерберийских рассказах» Дж. Чосера). В другом рассказе женщина одновременно лишается мужа и брата, которые отсекли себе головы, чтобы принести себя в жертву богине Гаури, и женщина в отчаянии готова покончить с собой. Ей является богиня, которая согласна оживить умерших, надо только приставить трупам головы. Впопыхах женщина по ошибке приставляет мужу голову брата, а брату голову мужа. Кому же из оживших быть ей мужем и кому — братом? «Голова важнее всего, — отвечает царь, — поэтому муж ей тот, на чьих плечах голова мужа, другой же — брат». И этот сюжет оказался весьма популярным, получив, в частности, отражение в новой европейской литературе (ср. новеллу Томаса Манна «Обмененные головы»).

Как и «Веталапанчавиншатика», лишь в поздних обработках дошел до нас сборник «Шукасаптати» («Семьдесят рассказов попугая»). В повествовательной рамке сборника речь идет о легкомысленной купеческой жене, которая в отсутствие мужа, уехавшего на чужбину, желает встретиться с любовником. Каждый раз, однако, когда она собирается выйти из дома, ее удерживает занимательными рассказами ручной попугай. И так продолжается до тех пор, пока не возвращается муж.

Рассказы попугая, как правило, приводят примеры находчивости людей, попавших в затруднительное положение. Часто, вопреки моральному тезису рамки, это находчивость неверных жен, оставляющих своих мужей в дураках. Одна из них, случайно встретившаяся в доме сводни с собственным супругом вместо любовника, делает вид, что хотела его испытать, и учиняет ему скандал. Другая, увидя приближающегося мужа, выбегает из дома, разыгрывает безумие и, пока тот в испуге бежит за лекарем, выпроваживает любовника.

Возможно, уже в XI в. был составлен еще один сборник, посвященный царю Викраме — «Синхасанадватриншика» («Тридцать два рассказа царского трона», или «Деяния Викрамы»). В обрамлении сборника говорится о волшебном троне, который Викрама получил в дар от царя богов Индры. После смерти Викрамы не оказалось никого, достойного взойти на этот трон, и его зарывают в землю. Много времени проходит, прежде чем трон обнаруживает царь Бходжа (его идентифицируют с Бходжей из династии Парамара, правившим около 1010—1055 гг.).

73

Он пытается взойти на трон, но при каждой из этих попыток подпирающие трон заколдованные небесные девы-статуи удерживают его, рассказывая о добродетелях Викрамы и предупреждая, что лишь равный Викраме достоин владеть троном. Таким государем в конце концов оказывается сам Бходжа.

Другие, как правило, более поздние образцы обрамленной повести по оригинальности и художественному мастерству, по своей роли в истории индийской литературы значительно уступают упомянутым выше произведениям. Сравнительно больший интерес среди них представляют составленные в XIV—XV вв. «Бхаратакадватриншика» («Тридцать два рассказа о монахах») — характерные образцы анекдотов о глупцах. Можно также упомянуть «Катхарнаву» («Море сказаний») Шивадасы, «Пурушапарикшу» («Испытание человека») Видьяпати, а также сборники рассказов и анекдотов об отдельных исторических личностях — «Прабандхачинтамани» («Волшебный камень историй») Мерутунги (XIV в.), «Прабандхакошу» («Ларец повествований») Раджашекхары (XIV в.) и, наконец, «Бходжапрабандху» («История Бходжи») Баллалы (XVI в.).

При всем разнообразии вставных историй обрамленной повести они обычно составляют органическое целое в рамках каждого отдельного сборника. Связь эта, помимо художественно-стилистических приемов, осуществляется прежде всего с помощью определенной объединяющей идеи, пронизывающей тот или иной цикл. Так, «Панчатантра», например, призвана обучать «науке разумного поведения», или нити, в категориях индийской дидактики; «Синхасанадватриншика» — добродетели, или дхарме, и т. д. Даже рассказы попугая о ловких увертках неверных жен тесно связаны с дидактикой как непосредственно по тематике (сферы артхи и камы — чувственного удовольствия), так и своей функцией в рамках текста (благочестивая цель рассказчика). Но дидактическая идея каждый раз умело сочетается с развлекательной установкой сборников, и на практике нередко эта установка оказывается доминирующей. Также характерно для обрамленной повести смешение двух планов — фантастики и быта — в рассказах самых различных типов: любовных новеллах, анекдотах о глупцах, назидательных притчах и т. д. Соответственно и герои рассказов весьма разнородные. Здесь и сверхъестественные существа (боги, демоны), и люди, и животные. Все они действуют на равных правах, животные сражаются и любят, доверяют и обманывают, предаются благочестию и пороку так же, как люди. Надо при этом учитывать, что такое замещение отнюдь не следует толковать лишь как общераспространенную басенную аллегорию, хорошо знакомую и русскому читателю. Для традиционного индуистского миросозерцания с его идеей круговорота бытия, в котором все существа рождаются вновь и вновь, переходя из одного воплощения в другое и становясь поочередно божествами, людьми, зверями, птицами и т. д., различные существа, как бы они ни отличались друг от друга, были в известном смысле явлениями одного порядка, одной ценности.

Выше уже была кратко охарактеризована роль в мировой литературе обработок и переводов «Панчатантры». Не столь повсеместно, но все же достаточно широкое распространение получили и другие сборники. На основании «Двадцати пяти рассказов веталы» возникли тибетские и монгольские («Шидди-кур») обработки. Сборник «Семьдесят рассказов попугая» отразился в малайской, персидской («Тути-наме»), турецкой литературах. «Деяния Викрамы» пришли в Монголию («Арджи Боджа»), Иран, Сиам. Но, может быть, еще более знаменательно, что многие рассказы индийской обрамленной повести проникли и в мировой фольклор, и в целый ряд памятников мировой литературы, среди которых — итальянские новеллы Боккаччо и Саккетти, немецкие шванки Ганса Сакса, французские басни Лафонтена, сочинения И. А. Крылова и Л. Н. Толстого и др.

Заключая обзор развития санскритской литературы в VIII—XIII вв., следует хотя бы вкратце остановиться на достижениях санскритской поэтики, несомненно обогативших историю мировой теоретико-литературной мысли. Первыми дошедшими до нас санскритскими сочинениями по теории поэзии были трактаты «Кавьяланкара» («Поэтические украшения») Бхамахи (возможно, V в.) и «Кавьядарша» («Зеркало поэзии») Дандина (VII—VIII вв.). Оба автора, безусловно, опираются на длительную, но нам почти неизвестную предшествующую традицию.

Исходя из лингвистической доктрины («поэзия — это форма и смысл слова в их единстве»), Бхамаха и Дандин предлагают сложную и разветвленную классификацию риторических фигур («украшений»), а также «достоинств» и «недостатков» поэтической речи. Дандин, кроме того, исходя, видимо, из литературной практики своих современников, выделил два пути, или стиля, в поэзии: вайдарбхи (умеренный) и гауди (возвышенный). Идеи Дандина развил далее Вамана (VIII—IX вв.), автор трактата «Кавьяланкарасутра» («Сутра о поэтических украшениях»), утверждавший, что сущностью поэзии является стиль, в свою очередь зависящий от особого сочетания «достоинств» формы и смысла слова. Наряду с вайдарбхи и гауди Вамана

74

определил и третий стиль — панчали. Его современник Удбхата дал в «Кавьяланкарасанграха» («Краткое описание поэтических украшений») иную классификацию стилей: городской (упанагарика), деревенский (грамья) и грубый (паруша). Кроме этого, он попытался развить далее теорию о расах (эстетических эмоциях), дополнив уже известные нам по «Натьяшастре» Бхараты восемь рас девятой — «созерцательной», или «мирной» (шанти). Рудрата (начало IX в.) в «Кавьяланкара» («Поэтические украшения») наряду с характеристикой риторических фигур дал определение четырех стилей — вайдарбхи, панчали, лати и гауди, а также уделил внимание дальнейшему обоснованию теории расы.

Новый этап в развитии санскритской поэтики связан с именем Анандавардханы (IX в.), сформулировавшего теорию дхвани, или суггестивного содержания поэзии. В трактате «Дхаваньялока» («Свет дхвани») все изобразительные средства литературы рассматриваются Анандавардханой в качестве средства вызвать не выраженные прямо в тексте образные ассоциации (дхвани), которые и являются, по мнению Анандавардханы, подлинной сущностью поэзии. В соответствии с этим он делит все литературные произведения на три категории: высшую — произведения с доминирующим дхвани, среднюю — произведения, в которых дхвани играет подчиненную роль, и низшую — которые построены на образах, представляющих прямые описания и совершенно лишенные дхвани. Анандавардхана широко иллюстрировал свои положения примерами из произведений Калидасы и других древних поэтов. Он оказал большое влияние на дальнейшее развитие индийской поэтики (трактаты Мамматы, Хемачандры, Руйяки — XII в., — Вишванатхи — XIV в. — и др.) вплоть до наших дней.

Интерпретатором и пропагандистом идей Анандавардханы был крупнейший средневековый кашмирский философ Абхинавагупта (X в.), автор двух работ — «Дхваньялокалочана» («Глаз света дхвани»), комментария к «Дхваньялоке», и «Абхинавабхарати» («[Комментарий] Абхинавы [на трактат] Бхараты»), комментария к «Натьяшастре» Бхараты, в которых он связал воедино доктрины дхвани и расы. Однако нашлись и противники теории дхвани, которые либо вообще отвергли ее, либо пытались примирить с традиционной доктриной «украшений». Одним из таких был Дхананджая (XII в.), автор трактата по драматургии «Дашарупака» («Десять видов драмы»), в котором он в основном анализировал традиционные проблемы сюжета, героя, жанра и расы. Другой теоретик — Раджашекхара (IX—X вв.) — в «Кавьямимансе» («Рассуждении о поэзии») классифицировал, согласно ранним поэтикам, требования, предъявляемые к поэтам. Особый интерес при этом представляют его взгляды на пути и средства, с помощью которых поэт может проявлять свою оригинальность даже при условии заимствования им сюжета, а также характеристика литературных вкусов в разных частях страны.

Теория дхвани вызвала также возражения у Пратихарендураджи (X в.), утверждавшего, что дхвани само является только одним из многих художественных средств; у Кунтаки (XI в.), противопоставлявшего концепции дхвани различные типы иносказаний; и наиболее решительно у Махимабхатты (XI в.), чья критика, однако, была основана главным образом на философских, а не на собственно литературных соображениях. Поэт Кшемендра (XI в.), о котором мы уже упоминали, являлся автором нескольких работ по поэтике; из них наиболее важна «Кавикантхабхарана» («Ожерелье поэта»), где им были охарактеризованы основные качества, определяющие оригинальность поэта.

Значение средневековой санскритской поэтики выходит далеко за рамки эпохи ее создания. Ее доктрины (в особенности аланкар — украшений, расы и дхвани) оказывали существенное воздействие на развитие индийских литератур вплоть до XX в. С другой стороны, в ряде существенных аспектов она перекликается с европейскими поэтическими теориями как далекого прошлого (например, античной и средневековой риторикой), так и настоящего, в частности с различными направлениями современной лингвистической поэтики.

Сноски

Сноски к стр. 72

^* Здесь и далее перевод Р. Шор.

74

ТАМИЛЬСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

Самыми ранними известными нам литературными памятниками дравидского Юга Индии были поэтические произведения на тамильском языке, относящиеся в целом к периоду с I по III в. н. э. Впоследствии их объединили в два поэтических сборника: «Эттуттохей» («Восемь антологий» — собрание коротких стихотворений) и «Паттуппатту» («Десять поэм» — собрание больших поэм). Это, видимо, лишь небольшая часть литературы древнего Тамилнада, не дошедшей до нас полностью, но представленной этими сборниками весьма ярко. Мы не располагаем определенными данными о ее возникновении и факторах ее развития, но можно полагать, что она восходит к более ранней устной поэтической традиции, явившейся продуктом мегалитической культуры, развивавшейся на Декане в I тыс. до н. э. и давшей, кроме тамильской, еще и поэзию на пракрите махараштри,

75

зафиксированную впоследствии в антологии Халы «Саттасаи».

Тамильские легенды связывают происхождение и развитие поэзии на Юге Индии с так называемыми «тремя сангами» — древнетамильскими поэтическими академиями, процветавшими с незапамятных времен под покровительством царей династии Пандья. В них входили поэты, знатоки и ценители поэзии, ученые, представители родовой знати и даже цари. Члены санги собирались в особом зале или на плоту, который плавал посреди священного храмового пруда в Мадуре, столице царства Пандья. По легендам, плот этот мог увеличиваться или уменьшаться в размерах в зависимости от того, достоин или нет новый претендент занять на нем место. Основными задачами санги были отбор и оценка наилучших поэтических произведений.

Легенда рассказывает о трех тамильских сангах, сменивших одна другую. Первая якобы находилась в Южной Мадуре, на мифическом материке Лемурия, и главой ее был сам Шива. Она просуществовала 4400 лет и погибла вместе с материком во время всемирного потопа. Ей наследовала санга в городе Кападапурам, которая тоже погибла во время потопа спустя 3700 лет. Затем поэтическую традицию в течение 1850 лет поддерживала третья санга — в Северной Мадуре.

Понятно, что легенда о трех сангах, до сих пор принятая на веру многими тамильскими исследователями, призвана утвердить глубокую древность и непрерывность тамильской литературной традиции. Однако достоверными сведениями о сангах, даже о третьей, самой близкой нам по времени, к которой возводится поэзия «Восьми антологий» и «Десяти поэм», мы не располагаем. В принципе существование в древнем Тамилнаде своего рода поэтической академии вполне возможно, но весьма примечательно, что эти сборники, традиционно именуемые «поэзией санги», сангу нигде не упоминают, а их содержание далеко от интересов какой-либо аристократической академии и тесно связано с жизнью всего тамильского общества первых веков н. э., общества весьма пестрого и в этническом, и в политическом отношении, в значительной степени подчиненного идеалам родо-племенного строя. В то время поэзия изобилует сведениями не о придворных, а о странствующих поэтах, которые были фактически создателями древнетамильской устной песенно-поэтической традиции. Их поэмы и песни записывались на пальмовых листах, обрабатывались, теоретически осмыслялись и канонизировались. Эту работу, по-видимому, и можно воспринимать как первый известный нам результат деятельности какого-либо общества типа поэтической академии, если таковая все же существовала. Канонизированная песенно-поэтическая традиция естественно становилась образцом для подражания и моделью поэтического творчества. Традиционно поэзия санги — авторская, но не всегда можно с достоверностью определить, кто скрывается за именем, приложенным в антологии к тому или иному стихотворению: истинный его создатель, редактор или имитатор.

С предполагаемой деятельностью поэтической академии связан наиболее авторитетный в тамильской традиции грамматико-поэтический трактат «Толькаппиям» («О древней поэзии»), текст которого был окончательно отредактирован приблизительно в IV—V вв. н. э. Первые две части трактата посвящены вопросам языка и грамматики, третья — «О содержании поэтических произведений» («Поруладихарам») — собственно поэзии. В ней закрепляются основные поэтические нормы, указываются годные для поэзии темы, возможные поэтические ситуации, разбираются специальные вопросы стилистики и поэтической техники (выбор слов, употребление сравнений, просодия).

Закрепленная в «Толькаппиям» древнетамильская поэтическая традиция делит поэзию с точки зрения содержания на две категории: поэзия пурам — гражданская (пурам — букв. «внешнее») и поэзия ахам — любовная (ахам — букв. «внутреннее»). Пурам, поэзия по характеру героическая, непосредственно связана с тем временем (I—III вв. н. э. и ранее), когда постоянно происходили военные столкновения между тремя тамильскими царствами — Чера, Чола и Пандья, а также между многочисленными княжествами и племенами Юга. Подавляющее большинство героических стихов — панегирики, в которых царь или князь предстает как щедрый и справедливый правитель, энергичный, мужественный и могучий воин.

Поэты, слагавшие хвалебные песни, редко оставались при дворе правителя надолго. Большинство из них вели странствующий образ жизни, и являлись они к царю или князю с тем, чтобы получить за свою песню щедрое угощение и награду. С этим связано возникновение своеобразной жанровой формы тамильского панегирика — аттруппадей — «наставление на путь». Эта форма, несомненно выросшая из устной песенно-поэтической практики, подразумевает следующую ситуацию: странствующий поэт встречает другого поэта и, видя его бедность, изможденность, рекомендует ему отправиться к такому-то правителю, который накормит поэта, щедро одарит его. Обыгрывание этой ситуации давало возможность косвенного восхваления патрона, что вполне отвечало стремлению поэтов

76

избегать в панегириках прямолинейности, делать их более интересными и гибкими.

Фигуры царей в поэзии антологий и поэм наделяются всеми основными атрибутами эпических героев — необыкновенной силой, бесстрашием, неукротимым гневом, часто чудесным рождением. Заметны в ней и такие приметы эпического стиля, как постоянные мотивы, словесные формулы, однако в ней нет широкого эпического действия, поэтому панегирический жанр не следует рассматривать в традициях героико-эпической поэзии, наподобие древнегреческого или древнеиндийского эпосов.

Поэзия ахам раскрывает другую сторону жизни древних тамилов, связанную с сакральным значением семьи, домашнего очага. По стихам ахам можно восстановить систему древних представлений, обычаев, обрядов, в рамках которых развивались взаимоотношения влюбленных — сначала до брака, затем в годы супружества. Однако жизненная конкретность поэзии ахам все же условна, ибо представления, обычаи и т. п. даны в ней в застывшей, обобщенной поэтической ситуации. Герои поэзии ахам — и это соответствует ее характеру — безымянные обобщенные типы, о чем говорится в одной из сутр «Толькаппиям»: «Когда имеют дело с пятью известными людям темами поэзии ахам, то [героев] не наделяют именами».

Основные любовные ситуации даны в соответствии с определенным местом и временем действия: пейзажем, сезоном, частью суток. Сочетание этих элементов и соответствующей им ситуации образует поэтическую тему, которая называется «тиней» (букв. — «разновидность»). Названия пяти основных тем происходят от соответствующих ландшафтов, которые, в свою очередь, определяются по имени наиболее приметного, характерного растения. Так, тема куриньджи связана с горным ландшафтом, холодным сезоном года, ночью, ее любовная ситуация — любовь с первого взгляда, тайная встреча; тему муллей определяют: ландшафт — леса и пастбища, время года — сезон дождей, время суток — вечер, ситуация — жена терпеливо ожидает возвращения мужа; тему нейдаль — страдания в разлуке, сезон не предусмотрен, время суток — вечер; тему палей — разлука, жаркое время года, полдень; тему марудам — супружеская размолвка, сезон не предусмотрен, утро.

Каждое стихотворение ахам по форме представляет собой обращение того или иного героя, главного или второстепенного, к другому герою. Главными являются безымянные влюбленные (супруги), второстепенными — чаще всего подруга героини, ее приемная мать, возничий, панан (музыкант) и другие персонажи.

Кто произносит монолог, какова вызвавшая его ситуация, как правило, бывает ясно из текста. Часто определяющие элементы даны намеком — упоминаются или цветок, или животное, или деталь пейзажа, иногда что-то говорится о времени года. Всем этим фактически задается тема. Когда же этих определяющих элементов в стихотворении нет, читателю помогают колофоны, которыми составители снабжали стихи антологий.

По сравнению с поэзией пурам, непосредственно откликавшейся на события жизни, поэзия ахам требовала от поэта гораздо больше выдумки и мастерства, так как он должен был оживлять уже в значительной степени готовые, отобранные традицией поэтические схемы.

Интересно отметить, что при всей широте отражения жизни в поэзии древнего Тамилнада религиозным настроениям отведено сравнительно мало места. Непосредственно они воплощаются, собственно, только в двух произведениях: антологии «Парипадаль» («Стихи в размере парипадаль», IV—VI вв.), состоящей из гимнов в честь Тирумаля (Вишну), Муругана (древнетамильский бог юности, силы, войны, отождествляющийся с сыном Шивы Субраманьей) и священной реки Вайхей; и в поэме Наккирара (IV в.) «Тирумуругаттруппадей» («Наставление на путь к Муругану»).

Говоря об эстетических достоинствах поэзии санги в целом, следует заметить, что в ней также чрезвычайно ценилось умение точно и лаконично описывать видимый мир, и это изобразительное мастерство составляет, пожалуй, наиболее ценное художественное достоинство древнетамильской поэзии.

К середине I тыс. н. э. в тамильской литературе ощутимо усиливается влияние мифологии североиндийского индуизма. В это же время заметно возрастает пропагандистская активность буддистов и джайнов на Юге Индии, в связи с чем содержание тамильской поэзии существенно меняется: идеалы «героического века», родоплеменная архаика вытесняются представлениями о четырех жизненных стадиях и их идеальных целях: дхарме, артхе, каме и мокше; мотивами отрешения от жизни, аскетизма, кармического воздаяния и т. п. Возникает традиция дидактики, которая в наиболее чистом виде представлена комплексом «Восемнадцать произведений низкого счета» («Падиненкижкканаккы»), хронологически следовавшим за поэзией антологий и поэм и в основном сложившимся, по-видимому, в период с IV по VIII в. Каждое произведение этого комплекса представляет собой сборник стихов, чаще всего четверостиший, созданных каким-либо одним поэтом или одному поэту приписываемых.

77

Не все сборники среди «Восемнадцати произведений...» открыто дидактичны; некоторые разрабатывают традиционную тематику. Так, один из них восхваляет воинские доблести царя династии Чола (пурам); пять — представляют собой антологии любовной поэзии (ахам). Стихи этих сборников отличает отточенность техники, многообразие приемов, но в стихах сказывается эклектическое использование достижений поэзии санги, излишнее увлечение формой, и они во многом уступают последней в живости и непосредственности.

Формализм присущ и дидактическим сборникам, что можно заметить даже в некоторых названиях, отражающих стремление авторов конструировать свои максимы, афоризмы и наставления по единому, чисто внешнему, в частности числовому, принципу: «Три пряности» Налладанара, «Поднос с четырьмя драгоценными камнями» Виламбинаханара, «Пять корешков мудрости» Маккарийасана. Авторы дидактических сборников исповедовали различные религии, но в целом преобладали идеи джайнизма, хотя круг затронутых в сборниках представлений, моральных и этических норм настолько широк, что говорить о какой-либо четкой религиозной их принадлежности трудно. Проповедуемые авторами идеи подаются, как правило, в форме более или менее кратких афоризмов, причем в них широко используется народная житейская мудрость, пословицы, типично фольклорные сравнения. Однако стремление облечь мысли в стихотворную форму нередко приводит к механическому сочетанию разнородных сентенций.

Два великих памятника тамильской культуры созданы в традиции дидактического комплекса — это «Тируккурал» и «Наладийар».

«Тируккурал» («Священные куралы») — сборник из 1330 куралов (двустиший определенного метрического образца) — стихотворных афоризмов, создание которых приписывается легендарному мудрецу Тируваллувару. Сборник состоит из трех частей, соответствующих трем традиционным целям жизни древнего индуса: дхарме, артхе и каме. Конечная цель — мокша, освобождение души от материальных уз, т. е. круга перерождений, не отражена в «Курале», так как, создавая свои афоризмы, автор прежде всего имел в виду мирянина.

В первой части «Тируккурала» собраны афоризмы о нравственном облике человека. В центре внимания — идеальный образ заботливого семьянина, гостеприимного хозяина. Говоря о добродетельном поведении, автор не придерживается какой-либо определенной религиозной доктрины. Впрочем, в некоторых случаях можно заметить джайнскую или буддийскую направленность высказываний, но в целом из различных учений автор выбирает то, что в наибольшей степени соответствует его широким гуманистическим воззрениям. Так, в произведении есть главы о любви, гостеприимстве, благодарности, доброте, незлобивости, щедрости сердца и т. д.

Вторая часть «Тируккурала» посвящена общественной деятельности человека. Здесь трактуются вопросы государственного устройства, обязанностей чиновника и царя, методы правления и т. п. В этой части проявилось знание Тируваллуваром санскритского трактата «Артхашастра». Однако существенное различие памятников состоит в том, что «Артхашастра» предлагает точно разработанные нормы поведения, тогда как Тируваллувара опять-таки больше интересует философская и нравственная их основа. Его суждения представляют собой оценку тех или иных явлений с точки зрения некоего высокого идеала, что, впрочем, не мешает видеть в них глубокую практическую мудрость человека, обладающего большим жизненным опытом. Неудивительно поэтому, что вторая часть в значительной степени посвящена не столько общественным обязанностям человека, сколько главным принципам жизни и поведения; здесь содержатся главы об учении, о мудрости, о побеждении пороков, о дружбе, о бесстрашии в беде и т. д.

Имея в виду несомненное соответствие трехчастной структуры «Курала» структуре санскритской дидактической литературы (трактаты, посвященные дхарме, артхе, каме), вполне логично ожидать соотнесенности его третьей части, посвященной любви, с санскритскими сочинениями типа «Камасутры» Ватсьяяны. Но в «Курале» эта часть резко отходит от прямой дидактики и описывает развитие любовного чувства в традициях классической поэзии ахам. Естественно, что в двустишии не всегда возможно следовать канонам, выработанным в применении к совсем иным поэтическим жанрам, но в целом типичные для поэзии ахам любовные ситуации, каноническая образность проявляются здесь вполне отчетливо. Можно сказать, что третья часть «Курала» дает, пожалуй, первый в тамильской поэзии образец жанра ковей (букв. — «гирлянда»), затем широко распространенного в средневековой поэзии и представляющего собой последовательную цепь эпизодов, которые рисуют развитие взаимоотношений влюбленных.

Любовь предстает в «Тируккурале» как сильное, всепоглощающее чувство. Автор «Курала» передает различные, довольно тонкие душевные движения героев и в этом отношении превосходит более ранних поэтов. По существу, главы третьей части представляют собой серию вариаций,

78

темой каждой из которых выбрана та или иная ситуация: «приближение к прекрасной богине», «безутешность в разлуке», «беседа с сердцем» и т. д.

«Туруккурал» — одна из самых почитаемых книг на Юге Индии. Отсутствие религиозного фанатизма, глубина и оригинальность суждений сделали его популярным среди всех слоев тамильского общества. Влияние «Курала» на тамильскую культуру огромно, недаром его нередко называют «тамильской ведой».

«Наладийар» (букв. — «Четырехстрочник», VII—X вв.) — сборник, состоящий из 400 четверостиший, разделенных, как и «Тируккурал», на три части. Правда, третья часть, посвященная любви, состоит всего лишь из десяти стихов. Такое пренебрежение к любовной теме понятно, если учесть, что доминирующей в произведении является проповедь бренности материального мира, проповедь сдержанности, отказа от земных наслаждений, а философски-спокойное отношение к жизни провозглашается в стихах истинной ценностью. Спокойствие, однако, отнюдь не означает полного безразличия к этическим проблемам — наоборот, постоянно подчеркивается мысль о необходимости активного и постоянного свершения благих деяний. Поэтому тема бренности человеческого существования, вообще очень характерная для «Наладийара», нередко связана в нем с напоминанием о скудной мере времени, отпущенной на эти деяния.

Непостоянно наше тело, как капелька росы на кончике былинки, И потому быстрей свершай деяния благие. Да — был человек, существовал, имелся, И вот уж отошел под стоны близких.

Вообще круг идей, затрагиваемых в «Наладийаре», тот же, что и в «Тируккурале», но «Наладийар», несомненно, более аскетичное, строгое по тону произведение.

Проповеднический пафос выражен в «Наладийаре» более отчетливо. В стихах нередко встречается прямое обращение к некоему царю, возможно из династии Пандья, у которого, по легенде, нашли прибежище восемь тысяч джайнских монахов. Они подарили ему свои поучения, среди которых были и те, что затем составили 400 стихов «Наладийара». Стихи эти стилистически довольно неоднородны и, по-видимому, в самом деле создавались многими авторами и, более того, на протяжении длительного времени, примерно с VI по X в.

Кроме цикла «Восемнадцати произведений низкого счета», религиозная дидактика выражена еще в одном комплексе поэтических произведений, именуемом «Пять поэм» («Аимберукавиям»). Его составляют «Шилаппадикарам» (V—VI вв. н. э.), «Манимехалей» (VII—VIII вв.), «Валеиябади» (VIII—IX вв.), «Кундалакеси» (IX—X вв.), «Дживакасиндамани» (X в.). Объединение этих произведений, созданных на протяжении значительного периода времени, в один комплекс можно объяснить их принадлежностью к единой традиции, отделившейся от поэзии санги в результате включения в поэзию неизвестных ей ранее идейных и структурных элементов, основными из которых следует признать религиозную дидактику (преимущественно джаннско-буддийского толка), сюжетность, большой размер поэм и значительную зависимость от санскритской поэтики, а частности от жанра махакавья. Для этого комплекса характерно также заимствование сюжетов из нетамильских источников (это относится к трем последним поэмам).

Наиболее известными из всего цикла являются «Шилаппадикарам» («Повесть о браслете») и «Манимехалей» — «поэмы-близнецы», как их называют вследствие некоторой общности сюжетных линий. Первая, созданная, согласно традиции, принцем династии Чера Иланго, принадлежит к числу самых любимых тамилами книг. Она представляет собой увлекательное повествование о судьбе купца Ковалана и его жены Каннахи.

Ковалан увлекся танцовщицей Мадави, забыл о своих обязанностях семьянина и растратил все свое состояние. Когда он, раскаявшись, вернулся домой, Каннахи, верная и любящая супруга, ни словом не упрекнула его и отдала мужу свои ножные браслеты с драгоценными камнями — единственное оставшееся их богатство. Ковалан решил продать эти браслеты в Мадуре и вместе с женой отправился в трудный и далекий путь. Когда он в Мадуре пошел к ювелиру, тот ложно обвинил Ковалана в краже и донес на него царю. Царь, не разобравшись в деле, приказал страже убить Ковалана. Узнав об этом, Каннахи пришла к царю, обвинила его в неправедном правлении, а затем, выйдя на улицы города, охваченная горем и гневом, вырвала свою левую грудь, а она тотчас обратилась в пламя, которое сожгло город. Перед Каннахи появилась богиня Мадуры и попросила ее помиловать жителей. Гнев Каннахи смягчился, и через некоторое время Индра вознес ее на небо, где она соединилась с мужем и стала богиней супружеской верности. В конце поэмы рассказывается о том, как царь Черы Сенгуттуван, пораженный этой историей, устанавливает в своем царстве культ богини Каннахи и воздвигает ее статую, высеченную из камня.

Две темы определяют основное идейное содержание поэмы — тема кармического воздаяния

79

и тема женской чистоты. Первая непосредственно связана с судьбой Ковалана, гибель которого в поэме рассматривается отнюдь не как наказание за некоторое легкомыслие или отступление от семейного долга, а как результат его деяний, совершенных в прошлом рождении. Тема кармического воздаяния, несомненно, заимствована тамильским автором из пришедших с Севера Индии религиозных учений. Вторая главная тема — супружеская верность жены — восходит к исконно дравидийским представлениям о необычайном значении женской верности, о связанном с ней живительном, плодородном начале. «В стране, где женщины добродетельны, не обманывают дождевые тучи, не кончается изобилие, не ослабевает мощь царя», — говорится в поэме. Кстати, установление культа богини Каннахи в царстве Чера ставится автором поэмы в несомненную заслугу Сенгуттувану, восхвалению которого отводится в поэме немало места: панегирические мотивы составляют, по существу, основное содержание ее третьей части.

Художественная ткань «Повести о браслете» необычайно ярка и красочна. С присущими древнетамильским поэтам точностью и живостью деталей автор рисует картины тамильских городов и сел, великолепные пейзажи, причем полностью следует здесь канонам и традициям поэзии санги. Легко выделяются в поэме признаки характерных для нее поэтических форм: стихотворений на темы — тиней, «наставления на путь», панегирика и т. д. Поэма насыщена фольклорными элементами: в ней приводятся многочисленные песни (или подражания им) рыбаков, горцев, встречаются описания народных обычаев и обрядов.

Вторая поэма эпического цикла — «Манимехалей» Саттанара — рассказывает о жизни дочери Ковалана и танцовщицы Мадави по имени Манимехалей, которая с юных лет посвятила себя служению буддизму, распространению буддийских идей. Этим, в сущности, и определяется идейное содержание поэмы: многочисленные приключения героини, вставные истории, отступления и эпизоды в основном должны разъяснять те или иные стороны учения Будды или восхвалять его. В поэме чрезвычайно силен фантастический, сказочный элемент (чего почти нет в «Повести о браслете»): в ней значительную роль играют вещие сны, перевоплощения героев, путешествия по времени, волшебные предметы, встречи с божествами и т. п. Две главы поэмы целиком посвящены изложению основных философских систем Древней Индии (в контексте философского диспута, который ведет Манимехалей с мудрецами различных школ) и, таким образом, представляют собой первый философский трактат на тамильском языке.

С пропагандой буддийских и джайнских идей связаны и три других произведения цикла: буддийская «Кундалакеси» Надакуттанара и джайнские «Валеиябади» (автор неизвестен) и «Дживакасиндамани» Тируттаккадевара. Первые две поэмы, названные по именам действующих лиц, к сожалению, почти не сохранились. «Дживакасиндамани» («Волшебный самоцвет [жизнеописания] Дживаки») рассказывает о приключениях, любовных встречах, правлении принца Дживаки, который к концу жизни проникается идеями джайнской этики, оставляет царство и становится монахом.

Кроме упомянутых, во второй половине I тыс. был создан еще целый ряд джайнских поэм, например «Перунгадей» («Большой сказ») Конгувелира, тамильская версия «Брихаткатхи»; «Суламани» («Бриллиант в диадеме») Толаможиттевара, поэма на сюжет из «Махапураны». Их появление свидетельствовало о жизнестойкости джайнской религии на Юге Индии и о некотором усилении деятельности джайнов в это время. Однако их влияние в целом все же заметно падает в связи с бурным развитием начиная с VI в. религиозного течения бхакти, оттеснившего джайнизм (не говоря уже о буддизме) и противопоставившего себя традиционному брахманизму, хотя и выросло на почве последнего.

Сущность этого течения состоит в том, что основное условие общения человека с богом — чувство, живая любовь к богу, поиски непосредственного эмоционального контакта с ним. При этом отпадает необходимость во внешней обрядности или сложных процедурах познания бога, что обусловливает демократический характер этого течения и делает ненужным сословие жрецов-брахманов.

Весьма характерным для бхакти является его органическая связь с поэтическим творчеством. Религиозные эмоции находят самое непосредственное выражение в жанре религиозного гимна. Этот по существу весьма свободный жанр опирается на мифологию вед, эпоса, санскритских пуран (используются также и некоторые тамильские легенды и предания), которая представлена здесь в «свернутом» виде — в эпитетах бога, обращениях к нему или намеках на те или иные пуранические эпизоды. Главное же в гимнах — переживания самого поэта и яркое описание его внутреннего состояния: томления духа, любви к божеству, желания слиться с ним и т. п. Ряд моментов позволяет говорить о чертах внутренней ритуальности поэзии бхакти: непременное восхваление бога и наряду с этим самоуничижение адепта, изображение его душевных

80

мучений, нередко представленных как настоящая любовная страсть. Да и сам процесс поэтического творчества с точки зрения учения бхакти можно рассматривать как акт в известном смысле ритуальный.

Первыми тамильскими текстами религиозно-гимнового характера, в которых различимы существенные черты поэзии бхакти (экстатическое воспевание божества, указания на близость его к адептам), следует считать включенные в поэзию санги антологию «Парипадаль» и поэму «Тирумуругаттруппадей». Зрелая традиция бхакти VI—XII вв. представлена двумя циклами стихов: вишнуитским «Налайирадивьяппирабандам» («Четыре тысячи божественных стихов») и двенадцатью «Тирумурей» («Священными сборниками»), созданными в русле шиваитского бхакти.

Из поэтов-вишнуитов, называемых альварами (точнее ажвар — «углубленный»), наиболее известны имена Перияльвара (IX в.), автора поэмы «Тируможи» («Священное слово»); Тирумангайальвара (VIII—IX вв.), наиболее ученого из вишнуитских поэтов и самого плодовитого, автора шести поэм; Наммальвара (или Садагопана, IX—X вв.), одно из произведений которого — «Тирувайможи» («Слово уст священных») — можно назвать квинтэссенцией религиозности и поэтического опыта вишнуитского бхакти на Юге Индии; поэтессы Андалъ (IX в.), с детских лет посвятившей себя служению Вишну и описывавшей в стихах свою любовь к нему. Более всего известна ее поэма «Тируппавей» («Священный обряд»), написанная в форме девичьих песен, восхваляющих Кришну. Эти песни исполняются во время древнего ритуала купания, который, по поверьям, принесет им счастливое замужество, потомство и благосостояние.

Систематизатором вишнуитской поэзии бхакти был некто Натхамуни (очевидно, X в.), значение которого состоит еще в том, что он был первым вишнуитским философом-теологом на Юге Индии.

Вторая линия бхакти, шиваитская, имела для Юга Индии неизмеримо большее значение, чем вишнуитская, что, возможно, связано с тем, что образ Шивы вобрал в себя много местных культов и был больше связан с автохтонной культурой. Во всяком случае, линия активного развития шиваитской поэзии началась раньше (в VI в.) и закончилась позже (XII в.) вишнуитской.

Первые семь сборников шиваитского цикла носят название «Деварам» («Гирлянда богу») и созданы тремя великими поэтами — Аппаром (VII в.), Самбандаром (VII—VIII вв.) и Сундараром (VIII—IX вв.). Гимнам каждого из них свойственны некоторые индивидуальные качества (например, Самбандар менее эмоционален, чем, скажем, Аппар; Сундарар — наиболее изыскан из них и т. п.) при общих, типичных для данной традиции чертах: выражение всепоглощающей любви к Шиве, самоуничижение перед богом, интерес к собственному душевному состоянию, определенная автобиографичность (например, стыд за принадлежность в прошлом к джайнской общине у Аппара, борьба Аппара и Самбандара с джайнами, семейная жизнь Сундарара).

Восьмой священный сборник шиваитского бхакти составляет поэма «Тирувашагам» («Священное речение») Маниккавашагара (IX в.). Это громадное и сложное произведение безусловно является вершиной поэзии всего комплекса. Масштабность шиваитских идей, яркость образов, необычайное разнообразие поэтических форм (заметно определенное пристрастие автора к фольклорным жанрам), высокое поэтическое мастерство — все это объясняет то громадное влияние, которое поэма оказала на последующую культуру тамилов.

В пятидесяти одной части поэмы прослеживаются самые тонкие душевные движения поэта, охваченного то колебаниями и сомнениями, томлением и расслабленностью духа, то бурной радостью, надеждой, любовью и восторгом приобщения к Шиве. Сам Шива как объект богопочитания предстает в поэме со всеми своими мифологическими атрибутами, однако нередко он трактуется автором как некое вселенское начало, абстрактное и универсальное. Иначе говоря, гимны приобретают философский характер, и это знаменует начало философской традиции в русле шиваитской религии.

Из поэтов других шиваитских сборников заслуживают упоминания Тирумулар (VII в.), автор поэмы «Тирумантирам» («Священные заклинания»), составляющей 10-й сборник, поэтесса Карайккал (VI в.), которая, как рассказывает легенда, ради Шивы отреклась от семьи, от своей красоты, стала бродить по шиваитским святыням в образе уродливой дьяволицы и слагать в честь Шивы стихи, полные любви и преданности.

Двенадцатый, завершающий сборник комплекса — «Перияпуранам» («Большая пурана») Секкижара (XII в.), который продолжает начатую Сундараром, подхваченную затем Намби Андар Намби (в одиннадцатом сборнике) традицию восхваления шиваитских поэтов-бхактов (именуемых «наянары», т. е. «предводители»), ставших уже в русле традиции святыми. В легендах о наянарах, изложенных Секкижаром, можно проследить типологию образа поэта-бхакта, служителя Шивы. Фигуры поэтов довольно

81

разнообразны: неистовый в борьбе с джайнами Аппар, баловень судьбы и гуляка Сундарар, «женщина-привидение» Карайккал, царский министр Маниккавашагар и т. д. Но их истории, однако, роднит целый ряд моментов, составляющих модель жизнеописания бхакта, включающую в себя, в частности, мотивы избранничества, встречи с Шивой и зарождение тяготения к нему, поэтического озарения, полного подчинения Шиве (нередко с отказом от семейной жизни), а также чудесного вмешательства Шивы в судьбу своего адепта.

В период расцвета традиции бхакти тамильское поэтическое искусство проявило себя и в светской поэзии. Здесь прежде всего следует сказать о переложениях древнеиндийских эпических поэм «Махабхараты» и «Рамаяны». Поэмы эти были известны на Юге Индии с первых веков новой эры, и попытки их изложения на тамильском языке делались, вероятно, не раз. Однако до нас дошли лишь фрагменты «Махабхараты» («Барадам») Перундеванара (IX в.) и поэма Камбана «Рамаяна» (или «Камбарамаяна», предположительно X в.).

В изложении сюжета, делении поэмы на книги Камбан придерживается «Рамаяны» Вальмики, но, в отличие от нее, Рама предстает в ней последовательно и определенно как воплощение (аватара) бога Вишну. В связи с этим несколько меняется трактовка некоторых эпизодов и персонажей. В частности, Бхарата предстает не только как верный и преданный брат Рамы, но и как любящий и трепетно почитающий его бхакт. В ряде деталей и описаний чувствуется приверженность Камбана литературной традиции поэзии санги, что придает его «Рамаяне» несомненное своеобразие. К этому следует добавить исключительные поэтические достоинства поэмы — живость языка, образность, красоту стиха и его формальное совершенство, которое в это время начинает высоко цениться, в особенности при дворах тамильских царей. Искусство поэзии достигает расцвета в творчестве придворных поэтов Джаянгондара, Оттаккуттара, Пухаженди.

Джаянгондар (конец XI — начало XII в.), поэт царей династии поздних Чолов, прославился поэмой «Калингаттыппарани» («Парани о походе на Калингу»), в которой описывает — с немалой долей фантастики — завоевание царем Чолы страны Калинга. Жанр парани подразумевает восхваление героя, якобы убившего в битве 1000 (или 700) слонов.

Оттаккуттар (XII в.) известен панегирическими поэмами в жанре ула, описывающими шествие героя по городу во главе торжественной процессии, причем многочисленные поклонницы героя наблюдают за ней из окон. Оттаккуттар писал и в жанре пиллеиттамиж (поэма о детстве героя).

Иллюстрация: Танцующий Шива

XII—XIII вв. Музей азиатского искусства. Амстердам

Пухаженди (XIII — начало XIV в.), поэт династии Пандья, прославился поэмой «Налавенба» («Стихи [размера] венба о Нале»), поэтическим переложением истории Наля и Дамаянти, сделанным безупречно с точки зрения вкуса и поэтического мастерства.

Традиция светской поэзии, а также традиция шиваитского бхакти были успешно продолжены в более поздней тамильской литературе, причем шиваитская поэзия дала толчок к появлению оригинальных философских идей школы шайва-сиддханта, в полной мере сформировавшейся в XIII—XIV вв.

81

ЗАРОЖДЕНИЕ НОВЫХ ИНДИЙСКИХ ЛИТЕРАТУР

Характерной чертой литературного процесса в Индии является его полиформизм, порождаемый многоязычием, взаимным общением разноязычных народов, многообразием политических и конфессиональных факторов.

82

Известного рода региональное членение ощутимо уже в литературе на санскрите, но естественно, что наиболее полно региональное развитие связано с местными языками, сами названия которых достаточно четко отграничивают складывающиеся на этих языках литературные общности. Как раз в период VIII—XIII вв. процесс формирования литературных общностей, на основе которых в дальнейшем разовьются национальные литературы современных народов Индии, Пакистана и Бангладеш, равно как и некоторые межнациональные литературные общности, получает преимущественное значение. В силу неравномерного социально-экономического и политического развития отдельных народностей он проходил с различной степенью интенсивности. Затрудняет конкретное изучение этого процесса и то, что рассматриваемый период развития индийских литератур наименее всего исследован, и многие публикации носят следы невольных искажений или субъективизма.

Процесс этот тесно связан с осознанием различными народами Индии своей национальной самостоятельности, а также с широкими социальными движениями, носившими демократический характер, хотя и принимавшими подчас религиозную форму. И в том и другом случае характерно обращение к местному фольклору, ориентация на него, и не случайна значительная, а иногда и преимущественная роль фольклорных сюжетов и жанров в формировании той или иной литературы.

Необходимо также иметь в виду, что при известном типологическом единстве социального, экономического и культурного развития народов Индии оно не было вполне синхронным и отличалось в конкретных случаях рядом специфических черт. В этой связи некоторые местные литературы (например, литературы индийского Юга: каннада, телугу, малаялам и прежде всего тамильская, о которой говорилось выше) появляются сравнительно рано; другие — формируются позднее и еще не представлены в рассматриваемый период письменными памятниками. При этом наиболее стойкими оказываются литературные общности, связанные с определенным языком (например, пракритом махараштри) или с определенной религией (например, джайнизмом), опять-таки использующей для своих текстов какой-либо определенный язык либо диалект (для джайнских священных книг — пракрит ардхамагадхи).

Во всяком случае, конец I тыс. н. э. позволяет наметить контуры общностей, от которых ведут свое начало современные национальные литературы стран Индостанского субконтинента. Несмотря на то что литературный процесс в Индии конца I — начала II тыс. изучен неудовлетворительно, тем не менее возможно проследить некоторые существенные черты таких преднациональных литературных общностей.

У истоков самостоятельного развития литературы каннада стоит поэт Пампа (X в.), признанный у себя на родине великим, автор «Адипураны» («Изначальная пурана»), сочинения об апостолах джайнизма, и поэмы «Викрамарджунавиджайя» («Победа мужественного Арджуны»), пересказывающей часть сюжета «Махабхараты».

Пампа искусно вплетает в сюжет своей поэмы события современной ему истории, а в образе Арджуны косвенно изображает Арикесари II, историческую личность, одного из правителей династии Чалукья. Как и Пампа, два других видных поэта X в. — Понна и Ранна — были джайнами и в своих произведениях использовали джайнские сюжеты. Особенно заметный след в литературе оставил Ранна, который известен не только как автор джайнской пураны, но и как составитель первого толкового словаря каннада, а также создатель двух поэм на сюжеты «Махабхараты», в одной из которых он в образе Бхимы вывел своего патрона — царя Сатьяшраю.

Многие произведения поэтов каннада X—XII вв. носят ярко выраженный джайнский характер, но на каннада также появляются повествовательные произведения светского характера, например чампу «Панчатантра» Дургасимхи (середина XII в.) или чампу «Лилавати» Немичандры (XII в.), примыкающие по сюжету и стилю к «Васавадатте» Субандху. В начале XII в. была написана и «Рамачандрапурана» Нагачандры, являющаяся специфически джайнской версией «Рамаяны», значительно отличающейся от поэмы Вальмики.

Как мы видим, джайнские авторы, писавшие на каннада, часто обращаются к опыту санскритской литературы, используя ее сюжеты для обогащения родной литературы, разрабатывают, опираясь на санскритские поэтики и грамматики, поэтику и лексикографию каннада. Однако с конца XII в. зависимость литературы каннада от санскритской заметно ослабевает и, наоборот, возрастает роль местной фольклорной традиции. Появляются новые литературные жанры и стихотворные формы, первые прозаические произведения. В этой связи следует отметить роль основателя одной из влиятельных шиваитских сект Басавы (вторая половина XII в.), который для пропаганды шиваитского культа написал большое количество так называемых вачан — коротких афоризмов в ритмической прозе, введя в литературу каннада новый и тесно связанный с фольклором жанр, ставший вскоре весьма популярным.

83

Истоки литературы телугу восходят к довольно раннему периоду. Уже в одном из санскритских сочинений в VI—VII вв., трактовавшем вопросы просодии, упомянуты стихотворные размеры, совершенно неизвестные на санскрите, но характерные для поэзии телугу. Но собственно литература телугу начинается с перевода первых двух книг «Махабхараты» поэтом Наннаей (XI в.). Как и в других новоиндийских литературах, это не столько перевод, сколько интерпретация, отмеченная творческой фантазией автора и окрашенная местным колоритом. Перевод Наннаи был закончен поэтами Тикканой (XIII в.) и Эрраной (начало XIV в.), и в целом телугская «Махабхарата» считается одним из лучших по своим художественным достоинствам переводов санскритского эпоса на национальные индийские языки.

Среди сравнительно небольшого числа памятников раннего периода литературы телугу видное место занимают как канонические, так и собственно художественные произведения, связанные с шиваитской сектой вирашайва. Поэма «Кумарасамбхава» («Рождение Кумары»), написанная шиваитом Наннечодой (ок. 1080—1150 гг. н. э.), перекликается со знаменитой одноименной поэмой Калидасы и в целом соответствует нормам санскритского эпического жанра махакавья. Но все-таки это вполне оригинальное произведение, находящееся прежде всего в русле местной литературной традиции.

Начальный период развития литературы телугу завершается двумя переводами «Рамаяны». Один из них, выполненный в фольклорном размере двипада, представляет собой сочинение, адресованное простому народу, и весьма отличается и по содержанию, и по стилю от эпоса Вальмики. Создан этот перевод во второй половине XIII в. поэтом Буддхи Редди. Второй перевод, так называемая «Бхаскарова Рамаяна», принадлежит целой группе поэтов, отличается разностильностью и, несомненно, значительно больше первого ориентирован на нормы санскритской поэтики.

О первоначальном периоде литературы малаялам можно судить только по богатой фольклорной поэзии «Пачча малаялам», восходящей к VI—X вв. и представленной культовыми и обрядовыми песнями, а также песнями, связанными с трудовыми процессами и с народными праздниками. То обстоятельство, что Керала (область распространения языка малаялам) долгое время находилась под властью тамильских царей, определило значительное влияние тамильской литературы на начальный период развития литературы малаялам.

Следствием этого влияния было возникновение литературной школы патту, ориентировавшейся на тамильские поэтические образцы. С произведения, написанного в соответствии с требованиями этой школы — поэмы «Рамачаритам» («Жизнь Рамы») — по мотивам «Рамаяны» Вальмики, и начинается история литературы на малаялам. Автором «Рамачаритам» считают поэта Чирамана (ок. XII—XIII вв.).

Иллюстрация: Двое на террасе

Миниатюра Деканской школы. Середина XVIII в. Музей Гиме. Париж

Не менее важной, чем патту, была другая школа, маниправалам, примыкавшая, в отличие от первой, преимущественно к санскритской традиции. С ней связано творчество поэта Толана (вероятно, конец X — начало XI в.), стихи которого стали достоянием фольклора. Как и другие индийские литературы начала II тыс., литература малаялам широко обращается к жанру чампу.

О литературном процессе конца I — начала II тыс. у народов Северо-Западной Индии и о том, как он отражен в местных языках, наши сведения весьма скудны. Одним из наиболее ярких проявлений этого процесса была поэма

84

Аддахмана Мультани (ок. IX—X вв.) «Сандешрасак» («Поэма о посланиях»), написанная на родном языке поэта (мультани). Поэма демонстрирует прекрасное знакомство ее автора с литературой на санскрите, но начинается она страстной защитой прав родного языка, противопоставленного санскриту, пракритам и апабхранше. Аддахман искусно вплетает в сюжет своей поэмы парафразы из «Облака-вестника» и «Времен года» Калидасы, перекликающиеся с близкой им по содержанию местной календарной фольклорной поэзией, песнями о разлуке и т. п. Современные индийские и пакистанские литературоведы рассматривают Аддахмана как предтечу пенджабской литературы.

Выявляется собственная литературная традиция у народов, у которых ее прежде не предполагали. Так, исследованиями Ш. К. Чаттерджи установлено существование уже в IX—X вв. литературной переработки «Махабхараты» на ранней форме языка синдхи.

Крайне важно и то, что ранние памятники литератур народов Северной Индии связаны с оппозиционными социальными и идеологическими движениями. Значительный слой ранних памятников, составляющих субстрат литератур пенджабской и бенгальской, маратхской, ория, гуджаратской, хинди и др., связан с движениями натхов, сиддхов, йогов и других родственных им сект и культов, создавших свою четко выраженную — и прежде всего в социальном отношении — литературную традицию. Сама по себе эта традиция прочно опиралась на местный фольклор той или иной народности, а также — хотя часто и в противостоянии ему — на общеиндийское наследие, запечатленное как в канонических, так и в собственно литературных памятниках на санскрите и некоторых других языках.

Примером подобного крайне сложного переплетения различных и подчас противоречивых традиций является начальный период развития пенджабской литературы. К концу I тыс. н. э. восходят в ней и фольклорный цикл о Расалу, и социально-религиозная лирика пенджабских натхов. Поэзия натхов — Чарпата, Джаландхари, Чауранги и других — с ее острой социальной критикой создавалась в формах, либо заимствованных из фольклора, либо крайне близких народной поэзии. Доминировали в их творчестве краткие стихотворения в две, четыре, шесть строк, хотя иногда встречаются и более крупные формы.

Известного рода аналогом поэзии пенджабских натхов были стихи сиддхов на языках апабхранша, предшествовавших браджу и авадхи, а также гимны буддистов-тантристов в Бенгалии, объединенные в сборнике «Чорджапод» («Ритуальные гимны») и датируемые X—XII вв. Аллегорико-религиозное содержание этих гимнов было воплощено в традиционную форму народных песен.

Фольклорные и эпические традиции народов Индии породили под воздействием жанра махакавья эпическую поэзию вары у пенджабцев, расо у раджастанцев и т. п. В этих произведениях, особенно начиная с XI в., приобретают значительное место патриотические мотивы, осмысляемые, правда, еще в чисто феодальной категории верности вассала сюзерену. Одним из наиболее ярких образцов подобного рода эпических поэм является «Притхвираджрасо» («Расо о Притхвирадже») поэта Чанд Бардаи (1126—1192), которого часто называют «отцом поэзии хинди».

Новые моменты в литературно-исторический процесс Индии были привнесены мусульманским завоеванием начиная с арабского вторжения в Синд и особенно после грабительских набегов Махмуда Газневи (начало XI в.). Возникла возможность освоения ряда форм и сюжетов арабской и персидской литератур, но это освоение — в первую очередь в литературе урду — проходило уже в следующий период истории новоиндийских литератур. К концу же XIII — началу XIV в., как можно судить на основании дошедших до нас, хотя и в относительно небольшом количестве, памятников, процесс становления новоиндийских литератур интенсифицировался, и они вступали в новый, более зрелый этап своего развития, каждая со своей спецификой и в то же время с общими для индийской литературы в целом чертами.