7.8. Когерентность

Рассказ вызывает массу вопросов у коллег в качестве эмпирического источника. Например, один из отцов нарративной психологии Джером Брунер выражает сомнение в надежности рассказа о себе: он осложнен уже тем, что рассказчик подвержен рефлексии. Ведь в данном случае автор и главное действующее лицо истории – это один и тот же человек, который стремится описать свои действия в терминах намерений, хотя они могли иметь совсем другую детерминацию. Нарратив невозможно проверить на истинность. По каким же критериям его оценивать? Для Брунера это вопрос не имеет однозначного ответа. Широта охвата событий? Но иногда самая детализированная биография не расскажет того, на что со всей очевидностью укажет молчание о каком-то событие. Правдивость? Но что такое правдивость для истории о себе? Точку опоры Брунер находит в анализе формы жизненной истории (фабула и сюжет, жанр, амплуа) и языка высказываний (его семантические, синтаксические и прагматические параметры).

В обстоятельствах, когда нарратив не может быть верифицирован в соответствии с принципами организации позитивного знания, именно когерентность (как способы достижения целостности, правдоподобия) становится одним из определяющих критериев оценки нарратива. Дэвид Полонофф замечает, что проблема редакции, реинтерпретации, переформулирования составляет естественную часть рассказывания (Polonoff 1987, 46). Как в этом случае должна решаться проблема самообмана, лжи, достоверности? При этом автор полагает, что именно когерентность является клавным критиерием «хорошей истории». При этом Полонофф дополняет когерентность категориями «правдоподобие» (которая описывает не только внутреннюю, но и внешнюю когерентность), достоверность и эмпирическая адекватность.

• когерентность – эстетическое поддержание вместе элементов истории в их единстве и последовательности;

• категория, используемая для оценки степени убедительности, правдоподобия и субъективной достоверности нарратива, опирающаяся на целостность, согласованность и связность элементов, объединенных в историю;

• влияние контекста на возможности «истинного» прочтения истории, множественность версий, ситуативная адекватность;

• виды когерентности (по Polonoff):

  • достоверность – согласованность истории с версиями других;

  • жизнеспособность – степень вероятности описанных событий;

  • эмпирическая адекватность

8. Тексты и задания для анализа нарратива

Задание 1: Ознакомьтесь с приведенным ниже текстом. Постарайтесь определить для себя, что в этом тексте показалось вам необычным, интересным, привлекло, так или иначе, ваше внимание.

Из окна третьего этажа появился угол платяного шкафа и, медленно увеличиваясь в размере, стал нависать над тротуаром. Пропустить такое зрелище я не мог и после некоторого колебания – было десять минут первого, и я явно опаздывал на работу – пристроился к небольшой группе любопытных, стоявших шагах в 20 от старого доходного дома на углу Большой Молчановки и улицы Писемского.

Видимо, там, на третьем этаже, шла семейная разборка, и кто-то в порыве гнева или «под градусом» стал выбрасывать мебель на улицу. В нескольких шагах от нас уже валялись какие-то узлы, два разбитых венских стула и столик от зингеровской машинки. Наблюдавшие с интересом ожидали развития событий и криком предупреждали каждого пешехода, неосторожно приблизившегося к дому.

Шкаф тем временем уже повис над тротуаром и должен был вот-вот рухнуть. Толпа замерла. Рядом со мною кто-то громко сопел от напряжения. Я машинально обернулся и внутренне ахнул: это был главный редактор журнала «Наш современник», мой самый большой начальник – Сергей Васильевич Викулов. Рот его по-детски был полуоткрыт, светлые глаза заинтересованно блестели, а оттопыренные ушки покраснели от напряжения. Наверное, вот так, подумал я, стоял он мальчишкой на пожаре где-нибудь в вологодской глубинке – «дом горит, а я гляжу». Даже признаюсь, появилось ощущение, будто увидел что-то нескромное или подглядываю в замочную скважину. Не дожидаясь финала семейной разборки, я бочком выскользнул из толпы и, перебежав через улицу, юркнул в прохладный подъезд пятиэтажного дома напротив, где помещалась тогда редакцию журнала «наш современник». И уже когда я открывал дверь в отдел прозы, послышался отдаленный глухой удар и звон разбитого стекла.

Теперь сосредоточьтесь на событийном составе этого текста и формах описания событий в повествовании. Прежде всего, ответьте на вопрос, о скольких событиях идет речь в этом тексте? Как они между собой связаны? Как развивается интрига? Можно ли выделить главное событие ? Почему? Насколько изменится ваш ответ на данный вопрос, если вы узнаете, что с этой истории начинаются записки советского редактора о редакторской и литературной жизни эпохи застоя?

Задаине 2. Ознакомьтесь с приведенным ниже текстом. Постарайтесь определить для себя, что в этом тексте показалось вам необычным, интересным, привлекло, так или иначе, ваше внимание.

С моими друзьями-музыкантами мы обсуждали многие принципиальные проблемы развития музыкального искусства. Помню, однажды я рассказал одну историю, которая произошла во время войны.

Это было в Вене. Неподалеку от столицы Австрии, в Тироле, еще велись упорные бои с отчаянно сопротивлявшейся группировкой Шернера, пытавшейся сохранить в горах последние бастионы рушащегося тысячелетнего рейха. В окруженном войсками Берлине шло к своему завершению ожесточенное сражение – последняя битва войны. Падение германской столицы ожидалось со дня на день, и вечерами, настраивая трофейные радиоприемник на какие-то уцелевшие немецкие станции, мы ловили в эфире самые свежие сообщения о судьбах города.

И вот глубокой ночью 30 апреля сквозь писк морзянок мы услышали немецкий голос, который сообщал, что фюрер германской империи, Адольф Гитлер, пал в Берлине, защищая европейскую культуру от большевистского варварства. После этого в эфире понеслись скорбные звуки траурного марша из Третьей, героической симфонии Бетховена.

Кто не помнит этих сосредоточенных, горестных аккордов! В них слышатся сдерживаемые слезы, болью прерванные вздохи, суровое мужество поверженных, но не покоренных борцов, надежда на победу и торжество справедливости.

Но в тот ночной час, насыщенный предчувствием и ожиданием близкой победы, звуки симфонии рождали в нас чувство глубокого возмущения, яростного протеста: как! Оплакивать позорную гибель Гитлера под руинами железобетонной мышеловки музыкой Бетховена»

В этом коротком и ярком эпизоде вновь вспыхнуло ощущение полной несоединимости, противоположности, враждебности фашистского варварства и общечеловеческой культуры. Нет, нельзя придать феномену культуры чуждое ему враждебное, общественное звучание, нельзя извратить его содержание до полной противоположности!

В чем специфика этого текста с точки зрения языка описания? Как он воспринимается современным читателем? Как в тексте соотносится личное и обобщенное? Вспомните классификацию автобиографических текстов, предложенную Натальей Козловой. К какому виду источников относится данный текст? Выделите в нем нарративные и ненарративные фрагменты. Какова функция ненарративных фрагментов? В каком месте повествование их использование становится особенно заметным?

Задание 3. Ознакомьтесь с приведенным ниже текстом. Постарайтесь определить для себя, что в этом тексте показалось вам необычным, интересным, привлекло, так или иначе, ваше внимание.

… Мне вдруг удалось увидеть дорогу. Сначала меня сбила с толку ее связь с самолетами, но потом под маской взлетно-посадочной полосы я узнал дорогу. Дорога. Вы даже представить себе не можете, что это значило для меня, я же вырос, мечтая только о дорогах, всю жизнь я только их и видел; во всем, что попадалось мне на глаза, я видел дорогу, дорогу и мотор – то был подарок отца, существовавший только в нашем с ним воображении, одни мы в окружавшем нас мире слышали стук поршней и оценивали все мерками дороги, в профиле холма или в бедре женщины мы видели дорогу и рулили по ней, представляя, всю свою молодость я только и делал, что рулил по дороге, - так я познавал мир, и именно молодость подарила мне уверенность, что впереди нас ожидают дороги, по которым нам поможет промчаться бешенная мощь наших моторов, сила нашего воображения и отваги. Вы понимаете меня, профессор?

Думаю, да, ответил я.

Для меня дороги значат столько же, сколько для вас числа.

Теперь я понял. Каждый понимает порядок по-своему.

Но дороги перестали существовать для меня, когда одна из них сломала жизнь моему отцу. С того дня все пропало. Я ничего не видел – только хаотичное нагромождение фигур. Казалось, сама жизнь запуталась так, что уже не было никакой возможности справиться с этим. Я пошел на войну в надежде найти там хоть что-нибудь отличное от обступившего меня плотного тумана. И нашел в Капоретто, - здесь любая истина потеряла свое значение, все дороги погрузились во мрак. Этого не понять тому, кто там не был. Плен превратил меня в ничто, и после этого осталось только исчезнуть навсегда. А потом под маской взлетно-посадочной полосы я узнал дорогу. В ней было что-то необычное, что-то внушающее благоговение. Исчезли люди, деревья, дома, голоса, жизнь, - абсолютно все, осталась только дорога, точнее, нечто большее – идея дороги, основа любой моей мечты, доведенная до совершенства мысль, запечатанная в пустоте полей. Ко мне вернулось пропавшее сокровище

Обратите внимание на роль базовой жизненной метафоры в этом тексте? Как она используется для структурирования жизненного пути, перцептивного опыта, идентификационных позиций. Выявите и опишите схему жизненного пути, структурированную биографической метафорой.

Задание 4. Ознакомьтесь с приведенным ниже текстом. Это – фрагмент романа Джулиана Барнса «Попугай Флобера», изложение двух версий биографии великого французского писателя. Сравните эти версии. В чем сходство и различие? Какие повествовательные ресурсы помогают придать жизни определенную форму? Какие повествовательные модусы различимы в этих историях? Опишите их сначала со стороны содержания, а потом – со стороны формы.