Содержание работы

В Предисловии определен объект исследования, обоснована его актуальность, обозначены цель и задачи работы, отмечены научная новизна и практическая значимость, представлены основные положения, выносимые на защиту, описаны материал и методы исследования.

Во Введении представлена история рассмотрения вопроса о синтаксическом статусе предложений с несколькими сказуемыми при одном подлежащем, обозначены основные подходы к их изучению: сближение

их со сложными, включение монопредикативных полипропозитивных предложений в сферу предложений осложненной структуры, признание подобных предложений особым типом простого предложения. Особое внимание уделено термину предложение со слитной предикацией, предложенному П.А.Лекантом. Предложения со слитной предикацией признаются особым структурным типом, «в котором две или более предикации соединяются на основе общности предмета или признака»¹. В таких предложениях одна предикативная основа вступает в ассиметричные отношения с семантической структурой. Совмещение в составе предложения нескольких предикативных центров обеспечивает выражение сразу нескольких пропозиций. Под предикацией П.А.Лекант понимает отношение «предмет-признак», оформляемое с помощью специальных показателей – наклонения, времени, вида глагола.

Во введении представлен терминологический аппарат исследования, дан краткий обзор источников, посвященных поэтической грамматике и в целом поэтике И.Бродского.

В Главе I «Категория синтаксического времени в структуре простого предложения со слитной предикацией» синтаксическое время рассматривается в качестве одного из трех компонентов, формирующих предикативность. Отмечается нетождественность понятий синтаксическое и морфологическое время. «Значение синтаксического времени создается посредством взаимодействия содержательных и формально-грамматических компонентов предложения и, прежде всего, эксплицируется главными членами – предикативной основой предложения» ².

Поэтическая речь является наиболее субъективной из всех форм речи, поэтому «время в поэзии всегда концептуально»³. В поэтической речи формы времени не являются тождественными грамматическим формам, приобретают «приращения» смысла. Их употребление в художественном тексте связано как с актуализацией общеязыковых значений, так и с индивидуально – авторской интерпретацией грамматической формы. Использование грамматических форм времени в художественной речи отражает темпоральный опыт личности и во многом определяется теми или иными сквозными образами и мотивами творчества поэта.

В § 1 рассматривается особый тип временного дейксиса в формах настоящего времени. Если обозначаемая ситуация относится не к актуальному настоящему, а к настоящему обычности или вневременности, то определяется не время какого-то отдельного действия, а некоторый неопределенный период широкого настоящего.

В ходе наблюдений за функционированием в поэтической речи предложений со слитной предикацией, сформированной общностью семантики форм настоящего синтаксического времени глаголов-сказуемых, было установлено, что наиболее предпочтительным оказывается имперфективное употребление данных форм. Для поэзии Иосифа Бродского характерен отказ от аористивного и перфективного употребления форм настоящего времени. Поэту же необходимо создание эффекта вневременности, в его поэтическом мире любое событие утрачивает локализованность во времени. По этой причине динамика происходящего, последовательность событий оказываются второстепенными.

Имперфективное употребление форм настоящего времени приводит к размыванию временных границ, к устранению оппозиции между разными временными планами, иными словами, преодолению времени с помощью Языка. Утраты, которые несет время,— один из лейтмотивов поэтической философии Бродского. Из всех функций и качеств времени наиболее понятна и очевидна для него функция уничтожения: Бег времени требует жертвы, развалины (Fin de siecle). Отсюда мотив страха перед временем: Запрись и забаррикадируйся шкафом от хроноса, космоса, эроса, расы, вируса (Не выходи из комнаты, не совершай ошибку). Поэтому ощущение человеком течения времени – это ощущение им своей тяги к смерти, ощущение тяги всякой вещи и всякого тела утратить форму и стать частью Времени. Но в то же время в поэтическом мироздании Бродского есть две универсальные категории, которые в состоянии преодолеть Время, - Язык и Память.

Нагнетание форм настоящего времени в имперфективном значении служит средством утверждения особой значимости факта существования. Действие, выраженное формой несовершенного вида, представлено в процессе его осуществления, и пока процесс протекает, он не является законченным, завершенным. В поэтической речи И.Бродского имперфективное употребление форм настоящего времени представлено следующими вариантами:

Настоящее гномическое (постоянное). Предикаты в формах настоящего времени с таким значением представляют общие истины как действительные для максимально расширенного плана настоящего: «так бывает», «это действительно для нашего времени», «таково общее правило. В данном типе временной нелокализованности, представленном в высказываниях типа сентенций, суждений о постоянных закономерностях, выявляется наивысшая степень генерализации ситуаций: Деньги прячутся в сейфах, в банках, в чулках, в полу, в потолочных балках, в несгораемых кассах, в почтовых бланках, наводняют собой природу (Речь о пролитом молоке); Север крошит металл, но щадит стекло. Учит гортань проговорить «впусти».Холод меня воспитал и вложил перо в пальцы, чтоб их согреть в горсти (Север крошит металл); В недрах буфета тьма. Швабра, епитрахиль пыль не сотрут. Сама вещь, как правило, пыль не тщится перебороть, не напрягает бровь. Ибо пыль – это плоть времени; плоть и кровь (Натюрморт); Взятый вне мяса, звук не изнашивается в результате тренья о разреженный воздух и, близорук, из двух зол выбирает большее: повторение некогда сказанного (Элегия).

Актуализация данного значения форм настоящего времени глагольных предикатов формирует своеобразную сентентичность поэтического выражения И.Бродского. Сентенция - явление в поэзии редкое, и ни у одного из русских поэтов, за исключением А.Грибоедова, сентенция как принцип мышления не была столь ярким признаком поэзии и истины одновременно.

Имперфективное качественно-описательное значение выражают глаголы-сказуемые, которые называют наблюдаемые действия, не ограниченные временными рамками. При этом обозначен пространственный ориентир, позволяющий угадать позицию наблюдателя. То, что изображает такое настоящее, актуально и вместе с тем «вневременно»⁴. Картина как бы находится в поле зрения наблюдателя, создается эффект соприсутствия. Формы настоящего изобразительного глаголов-сказуемых моделируют ситуацию непосредственного восприятия и представления зримого мира, однако актуальность настоящего оказывается мнимой: оно указывает не на момент речи, синхронный восприятию, а на остановившееся мгновение: Старик нагибается и, привязав к лодыжке длинную нитку, чтобы не заблудиться, направляется, крякнув, в сторону Царства Мертвых (Дедал в Сицилии); И разносчики скромных даров в транспорт прыгают, ломятся в двери, даже зная, что пусто в пещере: ни животных, ни яслей, ни Той, над которою – нимб золотой (24 декабря 1971 года);Снявшись с потолка, большая муха, сделав круг, садится на белую намыленную щеку заснувшего и, утопая в пене, как бедные пельтасты Ксенофонта в снегах армянских, медленно ползет через провалы, выступы, ущелья к вершине и, минуя жерло рта, взобраться норовит на кончик носа (Post aetatem nostram).

О наличии воспринимающего субъекта свидетельствуют лексемы со значением восприятия - слышать, видеть, смотреть: Но, чу! Ты слышишь – там, в холодной тьме, Там кто-то плачет, шепчет в страхе. Там кто-то предоставлен всей зиме. И плачет он. Там кто-то есть во мраке… Но, чу! Пока я плачем твой ночлег смущаю здесь, - летит во тьму, не тает, разлуку нашу здесь сшивая, снег, и взад-вперед игла, игла летает (Большая элегия Джону Донну); Смотри! Там летит человек! не грусти! улыбнись! Он таращится вниз и сжимает в руке виноградную кисть, словно Бог Дионис (Ночной полет); Дождь барабанит по ветвям, стучит, Как будто за оградой кто-то плачет Невидимый. «Эй, кто там?» - Всё молчит (Исаак и Авраам).

Приведенные тексты строятся как имитация непосредственного наблюдения, восприятия или речевой коммуникации. В данном случае наблюдение условно совпадает с моментом говорения. В центре внимания оказывается человек и его восприятие, эмоциональное отношение к миру, оценка свойств и проявлений последнего в атемпоральном плане. Действия, названные однородными сказуемыми, конкретны, но в то же время они выходят за рамки простой актуальности.

Имперфективное узуально-характеризующее значение настоящего синтаксического времени. Глагольные формы называют обычные, повторяющиеся действия или состояния: Каждое утро они идут на работу, раствор мешают и камни таскают, но, возводя город, возводят не город, а собственному одиночеству памятник воздвигают (Глаголы); Большинство в такие дни восставляют перпендикуляры, играют циркулем или, напротив, чертят пером зигзаги в стиле громовержца (Письмо в Академию); Вот скромная приморская страна. Свой снег, аэропорт и телефоны, свои евреи. Бурый особняк диктатора. И статуя певца, отечество сравнившего с подругой, в чем проявился пусть не тонкий вкус, но знанье географии. Южане здесь по субботам ездят к северянам и, возвращаясь под хмельком пешком, порой на запад забредают (Литовский дивертисмент).

В предложениях с узуально-характеризующим значением настоящего времени глаголы-сказуемые сочетаются с лексическими показателями узуальной приуроченности: каждое утро, в такие дни, по субботам. Своеобразным усилителем данного значения может выступать повторяющийся союз и, соединяющий предикаты: Но мастер полиграфии во мне, особенно бушующей зимою, хоронится по собственной вине под снежной скрупулезной бахромою. И бедная ирония в азарт впадает, перемешиваясь с риском. И выступает глуховатый бард и борется с почтовым василиском (Зимняя почта); Идёт четверг. Я верю в пустоту. В ней, как в Аду, но более херово. И новый Дант склоняется к листу И на пустое место ставит слово (Похороны Бобо).

Значение повторяемости нередко акцентируется в поэтических текстах И.Бродского посредством перечислительной интонации, связывающей предикаты: Второе Рождество на берегу незамерзающего Понта. Звезда царей над изгородью порта. И не могу сказать, что не могу жить без тебя – поскольку я живу. Как видно из бумаги. Существую, глотаю пиво, пачкаю листву и топчу траву (Второе Рождество на берегу); Я вообще отношусь с недоверьем к ближним, оскорбляю кухню желудком лишним, в довершенье всего досаждаю личным взглядом на роль человека в жизни (Речь о пролитом молоке); Я включаю газ, согреваю кости. Я сижу на стуле, трясусь от злости. Не желаю искать жемчуга в компосте! Я беру на себя эту смелость! Пусть изучает навоз, кто хочет. Я дышу серебром и харкаю медью! Меня ловят багром и дырявой сетью. Я дразню гусей и иду к бессмертью, Дайте мне хворостину! (Речь о пролитом молоке).

Действия лирического субъекта выходят за пределы определенного временного отрезка, характеризуя скорее константную, неизменную поведенческую установку героя (дышу серебром, харкаю медью, дразню гусей, иду к бессмертью; отношусь с недоверьем, оскорбляю, досаждаю; существую, глотаю пиво, пачкаю листву и топчу траву).

Таким образом, в поэзии Иосифа Бродского формы настоящего времени глагольных предикатов имеют общее значение временной нелокализованности. Как показало исследование, в его текстах могут быть выделены следующие виды временной нелокализованности: 1) временная обобщенность (гномичность, вневременность, всевременность); 2) обычность (узуальность); 3) создание эффекта актуальности настоящего (настоящее изобразительное).

В §2 рассматривается семантика форм прошедшего времени. Отмечается, что синтаксическое прошедшее время представлено имперфективным описательным, узуально-характеризующим, аористивным и перфективным значениями.

В лирике Иосифа Бродского формы прошедшего времени последовательно используются для развертывания сквозных мотивов пути и памяти. Маркируют их, как правило, глагольные предикаты в форме прошедшего времени несовершенного вида, выражающие семантику повторяемости и узуальности. Автор отдает явное предпочтение имперфективным формам прошедшего времени, указывающим на незавершенность, ничем не ограниченную длительность действия в прошлом. Использование форм прошедшего времени в поэзии И.Бродского объясняется, прежде всего, индивидуально-авторским, трагическим восприятием самого феномена времени. Бродский варьирует на все лады тему убывания жизни. Его лирический герой испытывает сильнейшую и щемящую ностальгию по иссякающей жизни, поэтому огромная нагрузка ложится на прошлое, наполненное мельчайшими событиями жизни.⁵ Ценность прошлого для лирического героя состоит в его длительности, наполненности деталями. Частное, индивидуально пережитое лирическим героем воспринимается как нечто более ценное и важное по сравнению с перспективой будущего. Прошлое – обжитое, населенное и знакомое пространство в противоположность мраку и пустоте будущего.

Имперфективное значение прошедшего синтаксического времени представлено в поэзии Иосифа Бродского следующими разновидностями: описательное, качественно-описательное и узуально-характеризующее.

Имперфективное описательное прошедшее время служит целям непосредственного изображения конкретных, наблюдаемых событий или состояний прошлого: И никаким топором не наколешь дров отопить помещенье. Наоборот, иной дом согреть порывался своей спиной самую зиму и разводил цветы в синих стеклах веранды по вечерам; и ты, как готовясь к побегу и азимут отыскав, засыпала там в шерстяных носках…Мелкие, плоские волны на букву «б», сильно схожие издали с мыслями о себе, набегали извилинами на пустынный пляж и смерзались в морщины. Сухой мандраж голых прутьев боярышника вынуждал порой сетчатку покрыться рябой корой (Келломяки);И только на темя случайны лучом свет падал младенцу; но он ни о чем не ведал еще и посапывал сонно, покоясь на крепких руках Симеона (Сретенье).

В этом случае глагольные формы прошедшего времени несовершенного вида не устанавливают никакой синтаксической перспективы в последовательном развитии действий или в их смене, в их соотношениях. Действие представлено в его протяженности, оно не вписано в жесткие временные рамки, оказывается как бы вне времени.

Имперфективное качественно-описательное значение создается не только семантикой предикатов, но и благодаря их синтагматической связи с качественно-оценочными словами. Качественно-описательный оттенок значения в форме прошедшего времени несовершенного вида выступает настолько рельефно, что она становится основным средством описательной характеристики свойств какого-нибудь лица или предмета: Я был как все. То есть жил похожею жизнью, с цветами входил в прихожую. Пил, валял дурака под кожею. Брал, что давали. Душа не зарилась не на свое. Обладал опорою, строил рычаг. И пространству в пору я звук извлекал, дуя в дудку полую. Что бы такое сказать под занавес (1972); Не подчиняясь польской пропаганде,он в Кракове грустил о Фатерланде, мечтал о философском диаманте и сомневался в собственном таланте.Он поднимал платочки женщин с пола. Он горячился по вопросам пола, играл в команде факультета в поло (Два часа в резервуаре).

Важным оказывается не конкретное время протекания действия, не его результативность, а характеристика определенного способа поведения (пил, валял дурака, жил похожею жизнью; сомневался в таланте, поднимал платочки) или эмоционального состояния субъекта в прошлом (грустил, мечтал, горячился). Глагольные формы несовершенного вида обозначает независимую от ограничений данность действия, его свойственность лицу или предмету..

Узуально-характеризующее значение выражается в высказываниях, где глагольные предикаты обозначают многократно повторяющиеся действия: Я входил вместо дикого зверя в клетку, выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке, жил у моря, играл в рулетку,обедал черт знает с кем во фраке. С высоты ледника я озирал полмира, трижды тонул, дважды бывал распорот (Я входил вместо дикого зверя в клетку); Восемь лет пронеслось. Вспыхивали, затухали войны, рушились семьи, в газетах мелькали хари, падали аэропланы, и директор вздыхал «о, Боже»(Пчелы не улетели, всадник не ускакал); Для себя пели. Для себя копили. Для других умирали. Но сначала платили налоги, уважали пристава и в этом мире, безвыходно материальном, толковали талмуд, оставаясь идеалистами (Еврейское кладбище). При узуально-характеризующем значении глагольные предикаты взаимодействует с синтаксемами со значением узуальной приуроченности - трижды тонул, дважды бывал, распорот; восемь лет. Глаголы называют динамичные кратные действия, протекавшие в прошлом, несовершенный вид и семантика глагольных форм указывают на их длительность. Действия и состояния представлены как осуществляющиеся обычно, постоянно, что создает эффект бесконечности: существование лирического героя оказывается перманентным, а сам ход жизни - неостановимым. Моделирование подобной ситуации становится возможным благодаря апелляции к памяти. Память воссоздает определенные ситуации прошлого, обретая плоть в слове. Слово и память в поэзии Бродского – две силы, способные противостоять времени.

Бродскому не важны результат действия, состоявшегося в прошлом, точная временная локализация этого действия и даже событийность как таковая. По этой причине он практически отказывается от форм прошедшего времени, реализующих аористивное и перфективное значения. Формы прошедшего времени в аористивном значении служат лишь изобразительным целям: Ветер оставил лес и взлетел до небес, оттолкнув облака и белизну потолка (Песенка); Кто-то среди развалин бродит, вороша листву запрошлогоднюю. То- ветер, как блудный сын, вернулся в отчий дом и сразу получил все письма (Колокольчик звенит). Случаи же перфективного употребления форм прошедшего времени в поэзии Бродского крайне редки, поскольку для поэта не имеет значения действие, достигшее предела, ограниченное в своем развитии. Как правило, такие формы приобретают в поэтическом контексте дополнительное – характеризующее – значение:

Я родился и вырос в балтийских болотах, подле серых цинковых волн, всегда набегавших по две, и отсюда – все рифмы, отсюда тот блеклый голос, вьющийся между ними, как мокрый волос (Я родился и вырос в балтийских болотах).

В §3 называются основные значения форм будущего времени, отмечается, что в сфере будущего времени теснейшим образом переплетаются две важнейшие категории, конституирующие предикативность – синтаксическое время и синтаксическая модальность⁶, поскольку будущее событие может мыслиться как предполагаемое, связанное с наличием определенных условий, как желаемое, необходимое, обязательное. Именно эти формы времени особенно близки к наклонению и способны выражать комплекс модальных: значений невозможности и потенциальности, обобщенности и необратимости. ⁷

Формы будущего времени наиболее концептуализированы в поэтической речи. В лирике Иосифа Бродского формы будущего времени последовательно используются для развертывания сквозных мотивов смерти, одиночества, невозможности чего-либо (невозможность преодолеть расстояние, расставание, смерть, невозможность коммуникации). Сравним: 1) Мы останемся смятым окурком, плевком, в тени под скамьей, куда угол проникнуть лучу не даст, и слежимся в обнимку с грязью, считая дни, в перегной, в осадок, в культурный пласт (Только пепел знает, что значит сгореть дотла); 2) Глушеною рыбой всплывая со дна, кочуя, как призрак по требам, как тело, истлевшее прежде рядна, так тень моя взапуски с небом, повсюду начнет возвещать обо мне тебе, как заправский мессия, и корчиться будет на каждой стене в том доме, чья крыша – Россия (Отказом от скорбного перечня - жест);3)Невозможность свиданья превращает страну в вариант мирозданья, хоть она в ширину, завидущая к славе, не уступит любой залетейской державе, превзойдет голытьбой (Строфы)

Являясь по сути формой небытия, будущее мыслится Бродским как нечто негативное: Мы на раскопках грядущего, бьющего здесь ключом, то есть жизни без нас (Византийское); Будущее всегда настает, когда кто-нибудь умирает. В определенном смысле, в будущем нет никого; в определенном смысле, в будущем нам никто не дорог (Вертумн); Будущему требуется помещение без людей (В следующий век). Главным признаком его становится отсутствие жизни и движения, иными словами, оледенение: Пахнет оледененьем. Пахнет, я бы добавил, неолитом и палеолитом. В просторечии – будущим. Ибо оледенение есть категория будущего, которое есть пора, когда больше уже никого не любишь, даже себя (Вертумн). По этой причине вполне реальной оказывается ситуация раскопок будущего, появление в будущем мамонтов и ихтиозавров.

Употребление форм будущего времени в поэзии И.Бродского определяется, прежде всего, индивидуально-авторским, трагическим восприятием самого феномена времени. Будущее – это всегда мрак, отсутствие жизни: Закричат и захлопочут петухи, загрохочут по проспекту сапоги, засверкает лошадиный изумруд,в одночасье современники умрут. Так начнется двадцать первый, золотой, на тропинке, красным светом залитой, на вопросы и проклятия в ответ обволакивая паром этот свет (А.А.Ахматовой)

Формы будущего времени в поэтических текстах Иосифа Бродского никогда не указывают на протекание какого-либо действия в конкретный момент, следующий за моментом речи, а репрезентируют ситуацию, при которой действие в будущем оказывается соотнесенным одновременно с настоящим и прошлым. Нередко подобное языковое явление сопровождается нарушением логических отношений предшествования-следования. Нейтрализация грамматического противопоставления будущего прошлому и настоящему не случайность, а почти закономерность в поэзии Иосифа Бродского. Лирическое переживание каждый раз снимает данную оппозицию, образуя своеобразный синтез времен. Так, прошлое может прорастать в будущем: В какую-нибудь будущую ночь ты вновь придешь усталая, худая, и я увижу сына или дочь, еще никак не названных – тогда я не дернусь к выключателю и прочь руки не отведу уже, не вправе оставить вас в том царствии теней, безмолвных перед изгородью дней, впадающих в зависимость от яви, с моей недосягаемостью в ней (Любовь); Грядущее настало, и оно переносимо; падает предмет, скрипач выходит, музыка не длится, и море все морщинистей, и лица. А ветра нет. Когда-нибудь оно, а не – увы – мы, захлестнет решетку променада и двинется под возгласы «не надо», вздымая гребни выше головы, туда, где ты пила свое вино, спала в саду, просушивала блузку - круша столы, грядущему моллюску готовя дно (Второе Рождество на берегу).

Формы будущего времени глаголов-сказуемых в поэзии Иосифа Бродского, как правило, выражают сомнение в реальности действий и состояний или же отрицание самой возможности этих действий. Будущее намеренно наделяется автором такими ложными свойствами, как прогнозируемость и альтернативность: Мы будем жить с тобой на берегу, отгородившись высоченной дамбой от континента, в небольшом кругу, сооруженном самодельной лампой. Мы будем в карты воевать с тобой и слушать, как безумствует прибой, покашливать, вздыхая неприметно, при слишком сильных дуновеньях ветра. В Голландии своей, наоборот,

мы разведем с тобою огород И будем устриц жарить за порогом И солнечным питаться осьминогом (Пророчество); Мы построим судно с винтом и паром, целиком из железа и полным баром. Мы взойдем на борт и получим визу, и увидим Акрополь и Мону Лизу. Соловей будет петь нам в зеленой чаще. Мы не будем думать о смерти чаще, чем ворона в виду огородных пугал, согрешивши, сами и станем в угол (Песня невинности). Употребление форм будущего времени в перфективном значении усиливает контраст между предполагаемой завершенностью, результативностью действия в будущем и невозможностью его осуществления в реальности.

Таким образом, семантика форм будущего времени осложняется субъективно- модальными оттенками невозможности и сомнения. По нашим наблюдениям, эта дополнительная семантика форм будущего времени может акцентироваться в художественном тексте И.Бродского частицами «не», «вряд ли»: Суслик не выскочит и не перебежит тропы (Примечание к прогнозам погоды); А дальше – туман густой: рай, где есть ангелы, ад, где черти. Но длинней стократ вереницы той мысли о жизни и мысль о смерти. Этой последней длинней в сто раз мысль о Ничто; но глаз вряд ли проникнет туда и закроется, чтобы увидеть вещи (Колыбельная Трескового Мыса); Я не видел, не увижу ваших слез, не услышу я шуршания колес, уносящих Вас к заливу, к деревам, по отечеству без памятника Вам (А.Ахматовой).

Как показало проведенное исследование, в поэтической речи Иосифа Бродского общность семантики видо-временных форм глагольных предикатов является основным условием образования слитной предикации.

Глагольные предикаты соединяются в поэтической речи Иосифа Бродского, как правило, на основе общего признака процессности и временной нелокализованности, обозначая действия и ситуации, не ограниченные каким-либо пределом, выходящие за рамки конкретности и актуальности.

В главе II «Категория синтаксической модальности в структуре простого предложения со слитной предикацией» модальность рассматривается как отношение к действительности, устанавливаемое с точки зрения говорящего. В данной главе представлены возможные классификации модальных значений (А.М. Бондарко, В.В.Виноградов, Ш.Балли, П.Адамец, Г.А.Золотова). Поэтический текст наиболее субъективен по сравнению с иными формами речевой деятельности. По этой причине изучение синтаксической модальности на материале поэтической речи представляется необходимым в плане установления языковой картины мира художника.

В процессе изучения синтаксической модальности на материале произведений И.Бродского было установлено, что наибольшую актуализацию в тексте получают оптативное модальное значение и значение невозможности.

В §1 представлены различные точки зрения на категориальный статус оптатива. В грамматиках русского языка и специальных работах оптативность рассматривается в двух ракурсах: как одно из частных значений сослагательного наклонения (В.Т.Володин А.В.Бондарко, Л.Л. Буланин) или как «синтаксическое желательное наклонение» (А.А.Шахматов, Н.Ю.Шведова, Русская грамматика 1980), то есть особый модальный тип предложения, обладающий грамматическим значением желательности обозначаемой ситуации для говорящего и имеющий формальные свойства, отличающие его от других модальных типов предложений.

Желание как элементарный семантический признак категории оптативности является проявлением эмоционально-волевой потребности субъекта в осуществлении какого-либо действия, наступлении какого-либо состояния, предпочитаемого в данный момент остальным, реализуемый в оптативном предложении. В поэзии И.Бродского в качестве объектов желания выступают, прежде всего, встреча, возвращение, сохранение своего Я в памяти другого, безмятежное существование в рамках идеального хронотопа, следование во всем собственной воле..

В поэтических текстах И.Бродского оптативное значение вступает в необычное взаимодействие с модальным значением невозможности. Моделируется ситуация, при которой лирический субъект желает, но заранее осознает неспособность удовлетворить свои желания: В этом городе был бы яхт-клуб и футбольный клуб. По отсутствию дыма из кирпичных фабричных труб я узнавал бы о наступлении воскресенья и долго бы трясся в автобусе, мучая в жмене руб. …Время, текущее в отличие от воды горизонтально от вторника до среды, в темноте там разглаживало бы морщины и стирало бы собственные следы (Я хотел бы жить, Фортунатус, в городе, где река…). Обычно желание, выражаемое оптативными высказываниями, проективно, то есть относится к некоторым будущим ситуациям. В поэтической же речи Иосифа Бродского глагольные предикаты, имеющие семантику желательности, называют действия и состояния, отнесенные к плану прошлого. Как отмечает Н.Ю.Шведова, оптативные конструкции в контексте прошедшего времени могут выражать желание, невыполнимое, нереальное. ⁸ В таких высказываниях выражается сожаление по поводу того, что действие в прошлом не состоялось. Значение нереального желания, относящегося к прошлому, выражается предложениями с именем лица в позиции подлежащего и с интенциональными глаголами в позиции сказуемых: Я жил бы здесь, забыв про календарь, глотал свой бром, не выходил наружу и в зеркало гляделся б, как фонарь глядится в высыхающую лужу (Осенний вечер в скромной городке).

Глаголы-сказуемые, выражающие оптативное значение в предложениях со слитной предикацией, имеют грамматические показатели сослагательного наклонения – форма прошедшего времени глагола на –л и частица бы. Модальное значение желательности находит выражение в формах сослагательного, а иногда и повелительного наклонения глагольных предикатов. Морфологическими показателями желательности выступают в данном случае частицы бы или пусть же. Сравним: Я не то, что схожу с ума, но устал за лето.

За рубашкой в комод полезешь, и день потерян. Поскорей бы, что ли, пришла зима и занесла все это – города, человеков, но для начала зелень (Я не то, что схожу с ума, но устал за лето); Пусть же в сердце твоем, как рыба, бьется живьем и трепещет обрывок нашей жизни вдвоем (Ломтик медового месяца); Пусть меня отпоет Хор воды и небес, и гранит пусть обнимет мня, пусть поглотит, сей шаг вспоминая, пусть меня отпоет, пусть меня, беглеца, осенит белой ночью твоя неподвижная слава земная (Стансы городу).Форма императива в приведенных выше примерах выполняют оптативную функцию, что является результатом взаимодействия элементов оптативности и императивности. Такое взаимодействие становится возможным благодаря сосуществованию в пределах категориальной семантики волеизъявления оптативного и императивного волеизъявления. Осуществление желания не зависит от воли говорящего, так как оно связано с событием, не контролируемым автором высказывания, поэтому он адресует данное желание собеседнику как выражение оценки собственного эмоционально-психологического состояния, не претендуя на непременное осуществление желаемого потенциального действия. Семантика глаголов-сказуемых указывает на то, что действие не может быть выполнено по приказу или побуждению: пусть осенит, пусть отпоет, пусть бьется живьем и трепещет. Таким образом, в условиях речевого акта элементы желания и побуждения тесно взаимосвязаны и переплетены. Отметим, что подобные конструкции выражают значение оптатива только в том случае, если в позиции подлежащего употреблено неодушевленное имя (гранит, слава, обрывок жизни)

Нередко категориальная семантика желательности в оптативных предложениях И.Бродского формируется лексически, посредством глагольных лексем с инвариантным значением желательности (хотеть, желать, жаждать, стремиться, стараться, пытаться), или оптативных глаголов, которые функционально близки частице бы в составе желательного наклонения. В этом случае мы имеем дело с составным глагольным сказуемым, в котором в качестве вспомогательного компонента выступает глагол с семантикой желательности:

Мы хотим играть на лугу в пятнашки, Не ходить в пальто, но в одной рубашке (Песня невинности); Вдоль оврагов пустых, мимо черных кустов, - не отыщется след, даже если ты смел и вокруг твоих ног завивается свет, все равно ты его никогда ни за что не сумеешь догнать. Кто-то скачет в холмах… я хочу это знать, хочу это знать (Ты поскачешь во мраке, по бескрайним холодным холмам).

Возможны варианты, когда такой семантический показатель желательности вступает во взаимодействие с частицей бы: Так я хотел бы в этот бедный час приехать на окраину в трамвае, войти в твой дом, и если через сотни лет придет отряд раскапывать наш город, то я хотел бы, чтоб меня нашли оставшимся навек в твоих объятьях, засыпанного новою золой (Сонет).

Во всех приведенных примерах имплицитно присутствует какое-то но (хотел бы, но) или, по крайней мере, подразумевается условие, при котором осуществилось бы потенциальное действие. Значение неосуществимости всегда актуализируется в текстах И.Бродского при наличии в контексте указаний на то, что данное действие действительно не реализовано и не реализуется когда-либо.

Таким образом, в поэтических текстах И.Бродского оптативные формы глагольных предикатов используются для выражения нереализованности желательного действия, малой степени его осуществимости с точки зрения говорящего, временной неопределенности.

В §2 рассматривается модальное значение невозможности. Модальность возможности/невозможности представляет собой разновидность предикативной модальности, отражающей оценку говорящим способа существования связи между предикатными предметами, то есть субъектом и его признаком. Основой ситуации возможности является семантика потенциальности. В поле возможности выделяются четыре парных дифференциальных признака: внутренняя/внешняя возможность, актуальная/узуальная возможность, приобретенная/неприобретенная возможность, возможность/невозможность.⁹

В процессе изучения синтаксической модальности на материале произведений И.Бродского было установлено, что наибольшую актуализацию в тексте получают модальное значение невозможности, что, безусловно, обнаруживает свои связи с основными мотивами творчества поэта. Таковы мотивы невозможности встречи: Тем верней расстаемся, что имеем в виду, что в Раю не сойдемся, не столкнемся в Аду (Строфы); невозможности коммуникации: Все равно ты не слышишь, все равно не услышишь ни слова (Письмо к А.Д.); невозможности возвращения: То ли карту Европы украли агенты властей, то ль пятерка шестых остающихся в мире частей чересчур далека. То ли некая добрая фея надо мной ворожит, но отсюда бежать не могу, сам себе наливаю кагор – не кричать же слугу – да чешу котофея (Конец прекрасной эпохи); неспособности преодолеть небытие: Скажи, зачем узор такой был даден тебе всего лишь на день в краю озер, чья амальгама впрок хранит пространство? А ты - лишает шанса столь краткий срок попасть в сачок, затрепетать в ладони, в момент погони пленить зрачок (Бабочка).

Модальное значение невозможности актуализируется негативом не (не видел, не увижу; не сойдемся, не столкнемся; не открою, не включу, не проколем – только изувечим). Отрицательная частица в таких случаях стоит в позиции перед модальным модификатором. Отрицанию подвергается сама возможность реализации данной ситуации: Не до смерти ли, нет, мы ее не найдем, не находим, от рожденья на свет ежедневно куда-то уходим, словно кто-то вдали в новостройках прекрасно играет. Разбегаемся все. Только смерть нас одна собирает (От окраины к центру); И небо над ними, как птица над погостом, и, словно стоя перед запертой дверью, некто стучит, забивая гвозди в прошедшее, в настоящее, в будущее время. Никто не придет и не снимет. Стук молотка вечным ритмом станет (Глаголы). Причина этой невозможности надличностна, не связана с установкой самого субъекта, его психическими и физическими свойствами, системой взглядов и убеждений. Такая невозможность обусловлена факторами, находящимися вне самого субъекта: внешними обстоятельствами постоянного или временного характера, законами природы, роком и т.д. Определяющим фактором, таким образом, оказываются не свойства субъекта (его активная позиция, взгляды, убеждения), а свойства самой действительности: Когда корабль не приходит в определенный порт ни в назначенный срок, ни позже, Директор Компании произносит: «Черт!», Адмиралтейство: «Боже». Оба неправы. Но откуда им знать о том, что приключилось. Они не допросят ни чайку, ни акулу с ее набитым ртом, не направят овчарку по следу. И какие вообще следы в океане? (Разговор в кают-компании). Субъект не способен противостоять роковым силам, смиренно и мудро принимает жизнь как неизбежность в этом безальтернативном пространстве. Интересно, что это «бессилие» субъекта находит выражение в тексте на лексическом уровне. Так, словосочетание лишает шанса (сделать что-либо), составное глагольное сказуемое с модальной связкой - бежать не могу явно указывают на наличие некой внешней Воли, определяющей действия лирического героя.

Отметим, что модальное значение невозможности выражено, как правило, формами будущего времени глагольных предикатов. Опираясь на прошлый опыт, лирический субъект не питает иллюзий и в отношении своей будущности, убежден в отсутствии иных вариантов развития событий. Иными словами, мы имеем дело со значением узуальной невозможности. Последняя имеет место тогда, когда невозможность осуществления того или иного действия существует постоянно, в течение длительного промежутка времени и распространяется на план будущего. Данное модальное значение может акцентироваться лексическим повтором: не видел, не увижу; не слышишь, не услышишь.

Таким образом, проведенное исследование показало, что соединение двух и более предикаций в рамках простого предложения осуществляется на основе общности модальных значений, выражаемых глагольными предикатами. Каждый из предикатов содержит в себе указание на определенное отношение к действительности, однако возможность установления сочинительной связи между ними возникает только в том случае, если они выражают сходную оценку действительности. Приписывание признака предмету осуществляется говорящим, который не может оформить высказывание без его модальной квалификации. Объединение в рамках предложения номинаций нескольких событий происходит благодаря способности говорящего выражать отношение одновременно к нескольким событиям и явлениям и устанавливать между ними смысловые связи.

В процессе изучения синтаксической модальности на материале произведений И.Бродского было установлено, что наибольшую актуализацию в тексте получают оптативное значение и модальное значение невозможности. Предикаты, вступающие в сочинительные отношения, называют действия и состояния желательные, с точки зрения субъекта, но неосуществимые по каким-либо причинам, как правило, внешним по отношению к говорящему. Глагольные предикаты выражают общее значение узуальной (обычной), неприобретенной, внешней невозможности, то есть невозможности, не связанной с волей субъекта, обусловленной внешними закономерностями и обстоятельствами.

В главе III «Категория синтаксического лица в структуре простого предложения со слитной предикацией» категория синтаксического лица рассматривается как компонент, формирующий структурную схему предложения и выражающий предикативность. Отмечается, что данная категория относится к «ядерным» категориям поэтической грамматики, определяющим структуру лирического текста, «создает коммуникативную рамку и играет одну из главных ролей в формировании поэтического смысла».¹⁰

В §1 соотносятся понятия синтаксическое лицо и синтаксический субъект, определяются средства выражения категории персональности. Лицо в позиции субъекта структурной схемы может быть при определенных условиях лексически не представленным. Однако его неназванность в структуре предложения синтаксически значима. Сохраняется не только его синтаксическое место, но и его смысловая необходимость как носителя предикативного признака: «без субъекта не может быть ни действия, ни состояния, ни свойства, а следовательно, не может быть и предикативного акта, создающего предложения…».¹¹

В § 2 рассматривается слитная предикация, оформляемая с помощью грамматических показателей лица, в поэтических произведениях Иосифа Бродского.

Характер и способ выражения категории синтаксического лица выявляет индивидуальность поэта, его мировоззрение и особенности его поэтического языка. В поэтической речи Иосифа Бродского наблюдается совершенно особое отношение к лицу и субъекту, что находит объяснение в авторской концепции личности поэта и языка. По мнению Бродского, поэт не должен говорить как личность, как персона, поскольку он лишь функция языка, а язык остается, не взирая на личности. Таким образом, я утрачивает в его тексах статус центральной фигуры.

Иосиф Бродский всегда старается вытеснить местоимение я на периферию стихотворения по причине невозможности объективировать себя в категории «я», культивирует самоуничижение, если не самоотрицание. На синтаксическом уровне это выражается в устранении местоимения я, обозначающего субъект действия или состояния. Единственным грамматическим показателем категории лица становится личная форма глагола-сказуемого. Однако отсутствие формального выражения лирического я не отменяет наличие субъекта. Значительность душевного события, его символическая значимость, внутренняя связь с другими событиями делает излишним словесное указание на первое лицо. Соединение предикаций становится возможным благодаря наличию общего субъекта восприятия или действия, который не выражен в тексте эксплицитно, но легко восстанавливается из контекста: В мыслях разброд и разгром на темени. Точно царица – Ивана в тереме, чую дыхание смертной темени фибрами всеми и жмусь к подстилке (1972 год); Был в горах. Сейчас вожусь с большим букетом. Разыщу большой кувшин, воды налью им…Как там в Ливии, мой Постум, - или где там? Неужели до сих пор еще воюем? (Письма римскому другу); Теперь все чаще чувствую усталость, все реже говорю о ней теперь. О, промыслов души моей кустарность, веселая и теплая артель (Теперь все чаще чувствую усталость); Здесь один, между старых и новых улиц прохожу один, никого не встречаю больше. Мне нельзя входить, чистеньких лестниц узость и чужие квартиры звонят над моей болью (Июльское интермеццо);Поздравляю себя с этой ранней находкой, с тобою, поздравляю себя с удивительно горькой судьбою, с этой вечной рекой, с этим небом в прекрасных осинах, с описаньем утрат за безмолвной толпой магазинов…Не жилец этих мест, не мертвец, а какой-то посредник, совершенно один ты кричишь о себе напоследок: никого не узнал, обознался, забыл, обманулся, слава Богу, зима. Значит, я никуда не вернулся (От окраины к центру).

Возможность устранения местоимения я зависит от типа предиката. С глаголами восприятия (чую, чувствую усталость, не встречаю в значении ’не вижу’), глаголами знания, памяти, чувства (не узнал, обознался, забыл, обманулся) я не занимает центральное место, так как смысловым центром становится предмет восприятия, знания, чувства. Лирическое я в подобных случаях устремлено к миру и является субъектом восприятия: Я вспоминаю эпизод в Тавриде, наш обоюдный интерес к природе, всегда в ее дикорастущем виде. И удивляюсь, и грущу, мадам (Одной поэтессе).

При предикатах, имеющих качественно-характеризующее значение, в центре внимания оказывается я:

Оставим счеты. Я давно в неволе, картофель ем и сплю на сеновале. Могу прибавить, что теперь на воре уже не шапка – лысина горит (Одной поэтессе); Стучи и хлюпай, пузырись, шурши. Я шаг свой не убыстрю. Известную тебе лишь искру гаси, туши. Замерзшую ладонь прижав к бедру, бреду я от бугра к бугру, без памяти, с одним каким-то звуком, подошвой по камням стучу (Новые стансы в августе).

В стихах Бродский разработал целую систему масок, прототипов, за которыми надежно укрыл себя. Местоимение я чаще всего используется им в ролевой лирике, когда «я» – не «я» авторское, а обозначение лица известного (литературный герой, исторический деятель) или лица из определенной социальной группы, к которой автор заведомо не принадлежит: И я, писатель, повидавший свет, пересекавший на осле экватор, смотрю в окно на спящие холмы и думаю о сходстве наших бед: его не хочет видеть император, меня – мой сын и Цинтия (Anno Domini); Кажинный раз на этом самом месте я вспоминаю о своей невесте. Вхожу в шалман, заказываю двести (Любовная песнь Иванова);Сегодня ночью снился мне Петров. Он, как живой, стоял у изголовья. Я думала спросить насчет здоровья, но поняла бестактность этих слов (Чаепитие).

Речь в первом лице от имени другого встречается в поэзии XIX (Ф.Тютчев, А.Фет) и XX века (А. Блок, Н.Гумилев, М.Волошин, А.Ахматова). Стихотворение "от лирического героя" имеет отправной точкой лицо во многом вымышленное. Это маска, которую носит поэт, иногда поразительно совпадающая с его реальным лицом, иногда не имеющая с ним ничего общего. Другим в поэзии И.Бродского нередко оказывается и мифологический герой. Мифологический герой привлекает поэта уже готовой формулой коллизии и связанной с ней суммой психологических переживаний. Мифический герой - готовая личность со своим кругом тем и проблем и, отсылая к нему читателя, поэт наполняет стихотворения всем огромным подтекстом, связанным с этой личностью. В добавление ко всему такой поэтический текст неизменно содержит элемент загадки, ибо полным и точным знанием мифа обладает далеко не каждый читатель. Через использование мифологических героев поэт дает свою оценку коллизии и пе

рсонажам, а зачастую задает сюжету новый оригинальный поворот, что можно, наблюдать на примере стихотворения И.Бродского «Одиссей Телемаку".

Нередко в поэзии И.Бродского местоимение я, обозначающее субъект действия или состояния, заменяется местоимением первого лица мн. числа мы. В таком случае две и более предикации соединяются на основе общности субъекта, обозначенного местоимением первого лица мн. числа (я + другие): Зная медные трубы, мы в них не трубим. Мы не любим подобных себе, не любим тех, кто сделан был из другого теста. Нам не нравится время, но чаще – место. То не колокол бьет над угрюмым вечем! Мы уходим во тьму, где светить нам нечем. Мы спускаем флаги и жжем бумаги. Дайте нам припасть напоследок к фляге (Мы не пьем вина на краю деревни); Мы в супруги возьмем себе дев с глазами дикой лани; а если мы девы сами, то мы юношей стройных возьмем в супруги и не будем чаять души в друг друге (Песня невинности, она же - опыта); Раньше мы поливали газон из лейки, в комара попадали из трехлинейки, жука сажали, как турка, на кол. И жук не жужжал, комар не плакал (Михаилу Барышникову).

Другим средством устранения я является метонимическая замена, когда в роли субъекта действия выступает только часть я (голос, язык, слух, тело и т.д.), замещающая целое. Как правило, субъект в этом случае обозначен абстрактным существительным или неопределенным местоимением (что-нибудь, что-то). Сравним: Для рта, проговорившего «прощай» тебе, а не кому-нибудь, не все ли одно, какое хлебово без соли

разжевывать впоследствии. Ты, чай, привычная к не-доремифасоли. А если что не так – не осерчай: язык, что крыса, копошится в соре, выискивает что-то невзначай (Двадцать сонетов к Марии Стюарт); Но что-нибудь останется во мне – в живущем или мертвом человеке – и вырвется из мира и извне расстанется, свободное навеки (Приходит март, я сызнова служу); Что-то внутри, похоже, сорвалось, раскололось. Произнося «о Боже», слышу собственный голос (Мексиканский романсеро); И что-то, как раздавленный паук, Во мне бежит и странно угасает. Но выдохи мои и взмахи рук Меж временем и мною повисают (Бессмертия у смерти не прошу); Зачем лгала ты? И зачем мой слух уже не отличает лжи от правды, а требует каких-то новых слов, неведомых тебе – глухих, чужих, но быть произнесенными могущих, как прежде, только голосом твоим (Элегия).

Отрицание эгоцентризма проявляется также в том, что в центре внимания находится ты. В роли субъекта в поэзии И.Бродского чаще выступает адресат поэтической речи. При этом коммуникация устанавливается даже в том случае, если адресат и адресант разделены временем и пространством: Ты ожил, приснилось мне, и уехал в Австралию. Голос с трехкратным эхом окликал и жаловался на климат и насчет квартиры, никак не снимут (Памяти отца: Австралия); Раньше, подруга, ты обладала силой. Ты приходила ночью, махала ксивой, цитировала Расина, была красивой (Портрет трагедии); Постепенно действительность превращается в недействительность. Ты прочтешь эти буквы, оставшиеся от пера, и еще упрекнешь, как муравья – кора за его медлительность (В следующий век). На диалоге построена большая часть лирики Иосифа Бродского. Настойчивое обращение к ты – попытка поэта быть услышанным, понятым, а иногда и прощенным.

Отказ И.Бродского от излишней субъективности сближает его поэтические тексты с текстами эпическими. «Лирика – это речь от первого лица, в то время как в основе эпического повествования лежит третье лицо».¹² Лицо говорящее у Бродского нередко дистанцируется от наблюдаемого, воспринимаемого им, тем самым создавая эффект объективного отображения событий: Она сама состарится, сойдет с ума, умрет от печени, под колесом, от пули. Но там, где не нужны тела, она останется какой была тогда в Стамбуле (Женский портрет); Они выбегают из будущего и, прокричав «напрасно», тотчас в него возвращаются: вы слышите их чечетку (Кентавры II). Иосиф Бродский сознательно замещает субъективное высказывание регистрирующее - отрешенным описанием реальности.

Таким образом, характер выражения в поэтической речи категории лица определен особенностями идиостиля. Устранение личного местоимения я, усиление значимости местоимений 2 и 3 лица обнаруживают особую авторскую позицию Иосифа Бродского, а именно: сознательный отказ от излишней субъективности и эгоцентризма, направленность внимания на мир, обращенность к адресату, стремление к диалогу, невозможному в реальности, но устанавливаемому посредством поэтического текста.

В Заключении подводятся итоги, излагаются основные выводы и намечаются перспективы исследования.

В рамках настоящего исследования рассмотрены условия образования слитной предикации в простом предложении с учетом особенностей идеостиля Иосифа Бродского.

В поэтической речи Иосифа Бродского одним из условий образования слитной предикации является общность семантики видо-временных форм глагольных предикатов: значение временной нелокализованности (гномичности, узуальности, мнимой актуальности настоящего), выражаемое имперфективными формами настоящего времени; имперфективное качественно-описательное и узуально-характеризующее значение, выражаемое формами прошедшего времени; перфективное значение, выражаемое формами будущего времени, пересекающееся с модальным значением невозможности или сомнения. Глагольные предикаты соединяются в поэтической речи Иосифа Бродского на основе общего признака процессности и временной нелокализованности, обозначая действия и ситуации, не ограниченные каким-либо пределом, выходящие за рамки конкретности и актуальности. Это связано с индивидуально- авторской моделью времени, стремлением посредством слова преодолеть ход времени, устранить временные границы и тем самым утвердить ценность существования.

Соединение двух и более предикаций в рамках простого предложения осуществляется также на основе общности модальных значений, выражаемых глагольными предикатами. Каждый из предикатов содержит в себе указание на определенное отношение к действительности, однако возможность установления сочинительной связи между ними возникает только в том случае, если они выражают сходную оценку действительности. Наибольшую актуализацию в текстах И.Бродского получают оптативное значение и модальное значение невозможности. Предикаты, вступающие в сочинительные отношения, называют действия и состояния желательные, с точки зрения субъекта, но неосуществимые по каким-либо причинам, как правило, внешним по отношению к говорящему. В поэтических произведениях Иосифа Бродского оптативное значение тесно взаимосвязано со значением невозможности. Глагольные предикаты выражают общее значение узуальной (обычной), неприобретенной, внешней невозможности, то есть невозможности, не связанной с волей субъекта, обусловленной внешними закономерностями и обстоятельствами.

Слитная предикация в рамках простого предложения может оформляться с помощью грамматических показателей лица. При этом глагольные предикаты вступают в сочинительные отношения, будучи соотнесенными с одним и тем же субъектом, совпадающим с первым, вторым или третьим лицом. В поэтической речи Иосифа Бродского наблюдается отказ от я и усиление значимости второго и третьего лица - обращенность к адресату и направленность внимания на объекты окружающего мира. Деперсонификация в поэтической речи Иосифа Бродского сопровождается метонимической заменой я, когда в роли субъекта выступает лишь часть я (тело, язык, голос, слух), включением я в обобщенную группу лиц – мы или же отделением его от авторского я (литературный персонаж, исторический деятель, роль рассказчика). При устранении я личные формы глаголов сказуемых становятся единственным показателем первого лица.

В связи с изучением явления слитной предикации возникает ряд интересных проблем, которые могут являться перспективами исследования. Среди них – проблема выявления закономерностей в функционировании предложений со слитной предикацией в текстах разных жанров: художественной прозе, научных текстах, публицистике, «бытовых» текстах. Интересен также вопрос о принадлежности глаголов-сказуемых, вступающих в сочинительные отношения, к определенным семантическим группам. Исследование данных вопросов может дать любопытные результаты.