От критической теории к теории коммуникативного действия - Алхасов А.Я
..pdfГегеля задача критицизма представляется таким образом, что критицизм удостоверяется в функциях инструмента или среды, чтобы в суждении, т.е. в результате процесса познания, суметь отделить неизбежные субъективные примеси (Zutaten) от собственно объективного содержания.
(S.20) ...Независимо от субъективных условий возможного познания может существовать нечто вроде познания в себе или абсолютного знания. Гегель подчиняет теории познания частное понятие смутного познания, которое может само вытекать из конфронтации с собственным понятием абсолютного познания Гегеля. Но для критицизма, который не боится собственных последствий, не может существовать - как показывает кантовский принцип синтетического единства апперцепции в качестве высшего принципа для всякого применения рассудка - независимо от субъективных условий объективности возможного познания эксплицируемого понятия познания: мы можем конечно выдумать идею познания, которое не было бы "нашим", но связываем некоторый смысл с этой идеей лишь постольку, поскольку мы получаем ее в качестве пограничного понятия из вариации возможного "для нас" познания. Оно остается дериватом и не может в свою очередь служить масштабом, на котором релятивировалось бы то, из чего оно получено. Трансцендентальнофилософское понимание опосредованного органоном познания подразумевает, что система соотнесенных понятий, внутри которой вообще возможны предметы познания, впервые конституируется функциями инструмента.
2. Онаучненная цивилизация
Догматизм, разум и решение - к теории и практике в онаучненной цивилизации
(S.231) Отношение теории к практике в традиции великой философии всегда относится к добродетельной и правильной, к «истинной» жизни и общежитию индивидов как граждан государства. В 18-м веке это измерение теоретически ведомой жизненной практики было расширено социальнофилософски. С тех пор направленная на практику и одновременно ограниченная ею теория не постигает (erfasst) более естественные, подлинные и собственные действия и учреждения постоянного по своей сущности человеческого рода, а, напротив, занимается объективной связью развития производящего себя, впервые определенного в своей сущности, в гуманистичности рода человека.
(S.232) ... С 18-го века констелляция догматизма, разума и решения претерпела глубокие изменения, а именно в той мере, в какой позитивные науки стали производительными силами общественного развития. По мере онаучнения нашей цивилизации сокращалось как раз то измерение, в котором только теория и направлялась на практику. От индустриально
11
развитого общества законы самовоспроизводства требуют, чтобы оно поддерживало жизнь на шкале постоянно расширяющегося технического господства над природой и постоянно усовершествоваемого социальноорганизационного управления людьми и их отношениями между собой. В этой системе наука, техника, индустрия и управление объединяются в один круговой процесс. В ней впредь отношение теории к практике может стать значимым только как целерациональное применение опытно-научно гарантированных техник. Общественная потенция наук редуцирована до силы технического господства - они больше не рассматриваются как потенция просвещенного действия. Эмпирико-аналитические науки производят технические рекомендации, но они не отвечают на практические вопросы. Притязание, с которым некогда теория относилась к практике, стало апокрифичным. На место эмансипации через просвещение заступает обучение (Instruktion) господству над предметными и опредмеченными процессами. Адресатом общественно эффективной теории отныне является не сознание совместно проживающих и разговаривающих друг с другом граждан, а поведение занятых [производительным - прим. состав.] делом людей. В качестве производительной силы индустриального общества она изменяет базис человеческой жизни, но она более не выходит критически за пределы этого базиса, чтобы поднять саму жизнь и ради нее подняться на другую ступень.
Однако настоящая проблема в отношении теории к практике проистекает не из этой новой функции науки, которая становится технической силой, а из того, что мы больше не можем провести различие между технической и практической силой. Онаучненная цивилизация также не освобождена от обязанности отвечать на практические вопросы; поэтому возникает своеобразная опасность, когда процесс онаучнения перешагивает границы технических вопросов, не отрываясь все же при этом от ступени рефлексии технологически ограниченной рациональности. Ибо тогда разумный консенсус граждан по поводу практического овладевания собственной судьбой не является больше целью стремлений. (S.233) На его место заступает попытка технически достичь господства над историей - что непрактично так же, как и неисторично, - в виде усовершенствованного управления обществом. Теория, которая еще относилась к практике в подлинном смысле слова, понимала общество как основанную на действиях связь говорящих друг с другом людей, которые устанавливают социальные отношения в связи сознательной коммуникации и должны в ней образовать себя до способного к действию совокупного субъекта - в противном случае судьба все более рационализированного в частностях общества как бы ускользает от целостного рационального воспитания, в котором оно все больше нуждается. ...Теория, которая смешивает действие с господством, неспособна более схватить такую перспективу. Она понимает общество как связь способов поведения, в которой рациональность опосредована только рассудком социально-технического управления, но не когерентным общим сознанием, то есть не тем заинтересованным разумом, который может
12
приобрести политическую силу только через головы политически просвещенных граждан.
Единства по поводу сути дела можно достичь легко. В индустриально развитом обществе ислледование, техника, производство и управление совместно выросли в неясную, но функционально ограниченную систему. Эта система стала буквально основой нашей жизни. С ней мы связаны примечательным -одновременно интимным и все же отчужденным образом. С одной стороны, мы внешне завязаны на этот базис через сеть организаций и цепь потребительских благ, с другой стороны, этот базис остается недоступным познаванию и тем более рефлексии. Однако при такой сути дела только сама теория, направленная на практику, будет познавать очевидный парадокс: чем более рост и изменение общества определяются внешней рациональностью основанных на разделении труда процессов исследования, тем менее онаучненная цивилизация укореняется в знании и совести ее граждан. В этом ложном отношении социально-научно направляемые и выбираемые в терминах теории решений, в конечном счете даже кибернетически управляемые, техники обнаруживают свои непреодолимые границы; это может быть исправлено только путем изменения самого состояния сознания, то есть практического действия теории, которая должна манипулировать не вещами и овеществленными (процессами - прим. состав.), а, напротив, с помощью проникающих представлений настойчивой критики, отстаивать интерес разума в зрелости, автономии действия и в освобождении от догматизма.
3. Структурные изменения общественности
(S.7) Предисловие
Задачей настоящего исследования является исследование типа "гражданская общественность".
Способ выполнения исследования был продиктован специфическими трудностями, вызываемыми его предметом. Прежде всего его комплексность не позволяет оставлять исследование на произвол связанных с отдельными дисциплинами методов. Категория общественности должна скорее отыскиваться в том широком поле, которое некогда определяла воззрение традиционной "политики"; внутри границ каждой отдельной социальнонаучной дисциплины, взятой сама по себе, предмет исчезает. Проблематика, которая вытекает из интеграции социологических и экономических, государственно-правовых и политологических, социально- и идейноисторических аспектов, налицо: при современном состоянии дифференцирования и специализации социальных наук едва ли кто-нибудь может овладеть большинством, не говоря уже о всех, этих дисциплин.
Другая особенность метода следует из необходимости одновременно исследовать социологически и исторически. Мы понимаем "гражданскую
13
общественность" как эпохально-типическую категорию; ее нельзя оторвать от четко фиксируемой истории развития возникающего в европейском позднем Средневековье "гражданского общества" и, обобщив идеальнотипически, переносить на формально подобные констелляции любой исторической ситуации. Поскольку, как мы пытаемся показать, об "общественном мнении" в строгом смысле речь может идти только в Англии конца 17-го в. и во Франции 18-го в, постольку мы обсуждаем вообще "общественность" как историческую категорию. В этом наш метод отличается a limine от похода формальной социологии, развитое состояние которой сегодня характеризуется так называемой структурнофункциональной (S.8) теорией. С другой стороны, социологическое исследование исторических тенденций остается на ступени обобщенности, на которой одноразовые процессы и события могут цитироваться только экземплярно, то есть могут интерпретироваться как примеры выходящего за пределы единичного случая общественного развития. Эта социологическая процедура (Vorgehen) отличается от строгого исторического исследования, как кажется, большей свободой усмотрения по отношению к историческому материалу; все же, со своей стороны, она подчиняется столь же строгим критериям структурного анализа общественных связей в целом.
Исследование ограничивается структурой и функцией либеральной модели гражданской общественности, ее возникновением и изменением; оно касается таким образом достигших господства черт исторического образа и пренебрегает как бы подавленными в историческом процессе вариантами плебейской общественности. На той стадии Французской Революции, которая связана с именем Робеспьера, общественность выступает, так сказать на мгновение, в функции, которая сбросила свое литературное одеяние - ее субъектом являются отныне не "образованные сословия", а необразованный "народ". Все же эта плебейская общественность, которая продолжает подспудно жить в чартистском движении так же, как и в анархистских традициях континентального рабочего движения, также остается ориентированной на интенции гражданской общественности - будучи духовно-исторически, как и последняя, наследием 18-го века. Поэтому ее следует четко (streng) отличать от плебисцитарно-аккламативной формы регламентируемой общественности в диктатурах высокоразвитых индустриальных обществ. Формально обе имеют определенные общие черты; но от литературно определенной общественности публики резонирующих частных лиц каждая из отличается на свой манер: как нелитературная - одна, и как постлитературная - другая. (S.9) Совпадение определенных плебисцитарных форм явления не вводит в заблуждение по поводу того, что оба - в нашем случае одинаково проигнорированных - варианта гражданской общественности на различных ступенях своего общественного развития переняли также различные политические функции.
Наше исследование стилизирует либеральные элементы гражданской общественности и их социально-государственные трансформации.
14
(S.13) Введение
Пропедевтическое выделение типа гражданской общественности
§1. Исходный вопрос
Употребляемые в языке выражения "общественный" и "общественность" свидетельствуют о многообразии конкурирующих значений. Они происходят из различных исторических фаз и вступают, при их синхронном применении к индустриально развитому и индустриально обустроенному буржуазному обществу, в смутную связь. Разумеется, эти самые отношения, которые противопоставляют себя унаследованному словоупотреблению, как всегда смешанному применению этих слов, предстают как требующие правильного терминологического обращения с ними. Так как не только обыденный язык, обремененный к тому же жаргоном бюрократии и СМИ, придерживается этого; также и науки, прежде всего юриспруденция, политология и социология очевидно не в состоянии заменить такие традиционные категории как "общественный" и "частный", "общественность", "общественное мнение" более точными определениями. По иронии эта дилемма отомстила в первую очередь той дисциплине, которая явно делает своим предметом общественное мнение: при приемах эмпирических техник упразднилось как непостижимая величина то, что собственно должно было бы пониматься как исследование общественного мнения (public opinion research), все же социология избегает того следствия, чтобы вообще упразднить эти категории; речь как и прежде идет об общественном мнении.
"Общественными" мы называем мероприятия, когда они, в противоположность закрытым обществам, доступны всем - так, когда мы говорим об общественных местах или общественных домах. Но уже речь об "общественных (S.14) домах" подразумевает не только их общую доступность; они должны быть не только свободно доступны для общественного обращения;
они просто дают приют учреждениям (структурам - Einrichtungen) государства и общественны как таковые. Государство есть "общественная власть". Своим признаком общественности оно обязано задаче заботиться об общественном, общем благе всех граждан (Rechtsgenossen). - Слово имеет все же другое значение, когда речь идет, например, об "общественном приеме"; при таких обстоятельствах разворачивается сила репрезентации, в "общественность" которой входит что-то от общественного признания. Тем не менее, значение смещается, когда мы говорим, что кто-то сделал себе публичное имя; общественность репутации или славы происходит из других эпох, нежели общественность "добродетельного общества" ("guten
Gesellschaft").
При всем при этом даже еще не затронуто самое частое применение категории в смысле общественного мнения, возмущенной и информированной общественности, не затронуты значения, которые связаны
15
с публикой, публичностью, опубликовыванием (publizieren). Субъектом общественности является публика как носитель общественного мнения; с ее критической функцией связана публичность, например, как общественность при судебном разбирательстве. Однако в области СМИ публичность изменила свое значение. Из функции общественного мнения она стала аттрибутом также и того, что притягивает общественное мнение к себе: паблик релейшнз; усилия, которые по-новому называются "работой с общественностью" направлены на производство такой общественности (publicity). - Общественность сама представляет себя как некоторая сфера - частной сфере противостоит общественная. Иногда она проявляется как сфера общественного мнения, которая прямо противопоставлена публичной власти. Смотря по обстоятельстам, к "органам общественности" причисляют органы государства или СМИ, которые, как пресса, служат коммуникации в публике.
Социально-исторический анализ синдрома значений (S.15) "общественный" и "общественность" мог бы привести к своему социологическому понятию различные исторические языковые пласты. Показательно уже первое этимологическое указание на общественность. В немецком языке существительное было образовано из старого прилагательного "общественный" впервые в 18-м веке по аналогии с publicite и publicity; в конце века слово было еще настолько неупотребительно, что оно смогло вызвать возражения Гейнатца. Если общественность востребовала свое наименование впервые в этот период, мы смеем допустить, что эта сфера сформировалась и приняла свои функции ... именно тогда; она принадлежит специфически к "гражданскому обществу", которое к тому времени устанавливается по собственным законам как область товарного обращения и общественной работы. Все же о том, что было "общественным", и том, что было необщественным, "частным", речь идет уже задолго до этого.
Речь идет о категориях греческого происхождения, которые перешли к нам с печатью древне-римского влияния. В образованном греческом городегосударстве сфера полиса, которая есть общая (koine) для свободных граждан, строго отделена от сферы дома (Oikos), которая принадлежит каждому в отдельности (idia). Общественная жизнь, bios politikos, разыгрывается на рыночной площади, агоре, но не связана локально: общественность конституируется в беседе (lexis), которая может также принимать форму совещания и суда, впрочем как и в совместном действии (praxis), будь то ведение войны или состязательные игры. (К законодательству часто приглашаются иностранцы; оно не принадлежит собственно к общественным задачам.) Политический порядок покоится как известно на рабском хозяйстве в патримониальной форме. Граждане освобождены разумеется от производственного работы; но участие в общественной жизни зависит от их частной автономии как домохозяев; Частная сфера связана с домом не только по названию (греческому); движимое богатство и обладание рабочей силой являются (S.16) замещением для власти над домашним хозяйством и семьей столь же мало, как и , наоборот, бедность и отсутствующие рабы сами по
16
себе уже как бы являлись препятствием для доступа в полис - изгнание, отчуждение и разрушение дома было одним и тем же. Таким образом положение в полисе базируется на положении главы дома (Oikodespoten). Под покровом господства осуществляется воспроизводство жизни, труд рабов, служба женщин, свершается рождение и смерть; царство необходимости и преходящего (Vergaenglichkeit) остается погруженной в тень частной сферы. В противоположность ему общественность, в самосознании греков, выделяется как царство свободы и постоянства. В свете общественности проявляется только то, что есть, все открывается всем. Вещи входят в разговор в беседе граждан друг с другом и обретают свой облик (Gestalt); в споре равных между собой выделяются лучшие (tun sich ... hervor) и приобретают свою сущность - бессмертие славы. Подобно тому как в пределах дома (Oikos) стыдливо (schamhaft) упрятаны житейская нужда и удовлетворение (Erhaltung) жизненных потребностей (Lebensnotwendigkeiten), точно так же полис предлагает свободное поле для почетного отличения: хотя граждане обращаются друг с другом как равные с равными (homoioi), но каждый стремиться выделиться (hervorzustechen - arsitoiein). Добродетели, каталог которых кодифицировал Аристотель, оказываются пригодными только в общественности, находят свое признание там.
Эта модель эллинистической общественности, как она нам оставлена в наследство, ..., разделяет, начиная с Ренессанса и вплоть до наших дней, со всем так называемым классическим, своеобразно нормативную способность. Не лежащая в ее основе общественная формация, а сам идеологический образец обеспечил ей продолжительное существование в течение веков, в том числе и духовно-историческое. Прежде всего, пройдя через все Средневековье, категории общественного и частного были традированы в определениях римского права, а общественность - в качестве res publica. Эффективное в правово-техническом отношении применение они находят опять вместе с возникновением современного государства (S.17) и соответствующей, отделенной от него, сферой гражданского общества. Они служат политическому самопониманию так же, как и правовому институционализированию в специфическом смысле гражданской общественности. Между тем их общественные основы, по крайней мере в течение последнего столетия, все же опять постигнуты в упразднении; тенденции распада общественности нераспознаваемы: в то время как ее сферы все более расширяются, ее функция становится все более слабой. Однако общественность как и прежде является организационным принципом нашего политического порядка. Она явно есть нечто большее и иное, нежели обрывки (Fetzen) либеральной идеологии, которые социальная демократия могла бы сбросить безболезненно. Если удастся понять исторически в его структурах комплекс, который мы сегодня, довольно путано, подводим (subsumieren) под название "общественность", то мы имеем право надеяться, помимо социологического прояснения понятия, на систематическое постижение нашего собственного общества, исходя из одной из центральных
17
ее категорий.
§2. К типу репрезентативной общественности
Хотя в эпоху европейского Средневековья римско-правовое противопоставление общественного (publicus) и частного (privatus) и было в ходу, но все же оно не было обязательным. Как раз неуклюжая попытка применения к правовым отношениям феодального помещичьего и ленного землевладения невольно дает свидетельство того, что не существовала противоположность между общественностью и частной сферой по античной (или современной) модели. Однако и здесь экономическая организация общественного труда превращает дом господина (сеньора) в центр всех отношений господства; все же положение господина дома (владельца поместья - Hausherm) в процессе производства нельзя сравнивать с «частными» распорядительными правами ойкодеспота или отца семьи (pater familias). Помещичье землевладение (и выведенное (S.18) из него ленное землевладение) можно было еще из-за совокупности всех специфических прав господства понимать в качестве юрисдикции (jurisdictio); оно не удовлетворяет (соответствует) противоположности частного распоряжения (dominium) общественной автономии (imperium). Существуют "высочества" низкого и высокого порядка, низкие и высокие "привилегированности", но никакого фиксированного в частно-правовом порядке статуса, из которого частные лица могли выступать, так сказать, в общественность. Полностью сформировавшееся в позднем Средневековье в Германии помещичье землевладение становится частным владением землей только в 18 веке в ходе освобождения крестьян и и отчуждения земли (Grundbelastung). Домашняя власть не является частным господством, будь то в смысле классического гражданского права, или же современного гражданского права. Если категории последнего перенести на общественные отношения, которые не предоставляют никакого основания для разделения общественной и частной сфер, то возникают трудности: "Если мы понимаем землю как сферу общественного, то дома (в поместье) и в случае осуществляемой феодалом власти мы имеем дело, собственно говоря, с общественной властью второго порядка, которая является, конечно, частной с учетом вышестоящей власти земли, но все же в ином смысле, чем это имеет место при современном порядке частного права. Таким образом, что >частные< и >общественные< права (полномочия) сплавились в неразделимое единство так, что и те, и другие являются следствием из единой власти, что они придерживаются земли и почвы и могут рассматриваться как благоприобретенные частные права [6]."
Правда из старогерманской правовой традиции с ее "общинным" ("gemeinlich") и "отдельным" ("sunderlich") "общим" ("соmmоn") и "частным" ("particular") известен определенный аналог (Entsprechung) классических "публичного" ("publicus") и "частного" ("privatus"). Эта противоположность
18
относится к элементам товарищества, насколько последние утвердили себя при феодальных производственных отношениях. Альменде (Die Allmende) - это общественное, публика; колодец, рыночная площадь доступны для общего пользования, являются общественными местами (loci communes), публичными местами (loci publici). Этому "общему", от которого историкоязыковым образом (S.19) восходит линия к общему или общественному
благу (gemeinen oder oeffentlichen Wohl, common wealth, public wealth),
противостоит "особенное". Это - обособленное (Abgesonderte) в значении частного (des Privaten), которому мы следуем еще и сегодня при отождествлении особых интересов с частными. Но, с другой стороны, в рамках феодальной конституции особенное относилось также и к тому, кто был наделен особыми правами, иммунитетами и привилегиями; в этом отношении особенное, высвобождение вообще, является ядром землевладения и тем самым «общественного». Связь между германскоправовыми и римско-правовыми категориями оборачивается по мере того, как последние абсорбируются феодализмом - публичный человек (common man) есть уже частный человек (private man). Об этом отношении напоминает употребление выражения общий солдат (common soldier) в смысле частный солдат (private soldier) - общий человек без звания, без такой особенности, как власть повелевать, которое в данном случае интерпретируется как «общественное». В средневековых источниках «господское» употребляется как синоним «публичного» ("publicus"); выступить публично (publicare) означает претендовать на статус господина. В амбивалентности значения «общего» ("gemein", common) в качестве совместного (gemeinsam), то есть доступного (общественно) всем, и общего, то есть исключенного из особого, а именно господского, права, - вообще (общественного) ранга - по сей день отражается интеграция элементов товарищеской организации в базирующейся на земельном владении общественной структуре.
Для феодального общества позднего (hohen) Средневековья общественность не дает обнаруживать (nachweisen) себя социологически, то есть при помощи институциональных критериев, в качестве самостоятельной, обособленной от частной сферы. Однако атрибуты господства - например, княжеская печать, - не случайно именуются общественными; не случайно английский король наслаждается "publicness" («публичностью») - существует именно общественная репрезентация господства. Эта репрезентативная общественность конституируется не как общественная сфера, не как сфера общественности, скорее она есть, если позволительно (S.20) применение термина, нечто вроде статусного признака. Статус землевладельца (Grundherm), на какой бы то ни было ступени (auf welcher Stufe auch immer), сам по себе является нейтральным по отношению критериям «общественный», «частный»; но его владетель репрезентирует его публично: он показывает себя, представляет себя как воплощение вечно (wie immer) «более высокой» власти.
(S.24) Масштабные тенденции, которые реализуются до конца 18-го века, известны. Феодальные власти, церковь, княжество и господское
19
сословие, на которых держится (sich haftet) репрезентативная общественность, разъединяются в процессе поляризации; в конечном итоге они распадаются на частные элементы, (S.25) с одной стороны, и на общественные, с другой. Положение церкви меняется в связи с Реформацией; связь с божественным авторитетом, который представляется, становится частным делом. Так называемая религиозная свобода исторически обеспечивает первую сферу частной автономии; сама церковь продолжает существовать как публично-правовое воплощение (Koerperschaft) наряду с другими. - Соответствующая поляризация княжеской власти очевидным образом характеризуется в первую очередь отделением общественного бюджета от частного домашнего хозяйства (Hausgut) землевладельца (Landesherrn). Вместе с бюрократией и военными (частично также и с судопроизводством) институты публичной власти объективируются по отношению к все более и более приватизируемым сферам двора. . Наконец, господско-сословные элементы развиваются из сословий в органы публичной власти, в парламент (и частично в судопроизводство); профессионально-сословные элементы, насколько (soweit) уже встроены (angelegt sind) в городские корпорации и в определенные земельносословные дифференциации, развиваются в сферу «гражданского общества», которое в качестве подлинной сферы частной автономии будет противостоять государству.
(S.28) §3. К генезису гражданской (буржуазной) общественности
Вместе с ранним финансовым и торговым капитализмом, который с 13го века распространяется из северо-итальянских городов также и в западную и северную Европу, ... образуются элементы нового общественного порядка; однако вначале они еще без усилий интегрируются старым порядком господства. ... Ранний капитализм консервативен - не только по так живо описанному Зомбартом хозяйственному образу мыслей, по типу носящей отпечаток добропорядочного занятия деловой практики, но также и политически. Поскольку он живет плодами ... старого способа производства, не преобразовывая его, то его черты остаются амбивалентными: этот капитализм, с одной стороны, стабилизирует сословные отношения господства и, с другой стороны, высвобождает (setzt ... frei) те элементы, в которых растворятся со временем последние. Мы имеем в виду элементы новой связи обращения: обращения товаров и новостей, которое создает раннекапиталистическая дальняя торговля.
Конечно, города с самого своего основания распоряжаются местными рынками. Поэтому последние остаются строго регламентированными в руках гильдий и цехов, инструментами скорее господства (S.29) над ближайшим окружением, нежели инструментом свободного товарного обращения между городом и селом. Вместе с дальней торговлей, для которой ... город был всего лишь (nur mehr) базой операций, возникают рынки иного рода. Они
20