gryaznov_a_f_red_analiticheskaya_filosofiya_stanovlenie_i_ra

Реализм с человеческим лицом

491

мои «культурные современники» не согласны со мной, я иногда про­ должаю говорить «лучше» (или «хуже»). Существуют моменты, когда, как сказал Стэнли Кавел, я «основываюсь на самом себе как на своем фундаменте» 21.

РЕАЛИЗМ С МАЛОЙ И С БОЛЬШОЙ БУКВЫ

Таким образом, утверждение о том, что суть проблемы оправда­ ния (и истины) сводится к проблеме всеобщего соглашения п пред­ ставляет собой неправильное описание используемых нами понятий. Более того, это утверждение опровергает себя, поскольку содержит стремление и использовать, и отрицать «абсолютную перспективу». Следовательно, мы вынуждены стать «метафизическими реалистами». Возможно ли компромиссное утверждение?

Если говорить то, что мы говорим, и делать то, что мы делаем, значит быть «реалистом», тогда нам лучше быть реалистами — реали­ стами с малой буквы. Однако метафизические версии «Реализма» идут дальше реализма с малой буквы в некоторого рода философскую фантазию. В этом я согласен с Рорти.

В нашей интеллектуальной практике эти версии принимаются с огромной трудностью. С одной стороны, деревья и стулья — «это и то, на что мы можем указать» — являются парадигмами того, что мы называем «реальным», как заметил Витгенштейн м. Рассмотрим, од­ нако, вопрос разногласий Куайна, Льюиса и Крипке, а именно какова связь между деревом и стулом и пространственно-временной обла­ стью, которую они занимают? Куайн полагает, что стул и электромаг­ нитные и другие поля, составляющие его, и пространственно-времен­ ная область, содержащая эти поля, совпадают, поэтому стул является пространственно-временной областью. С точки зрения Крипке, Куайн просто ошибается: стул и пространственно-временная область пред­ ставляют собой два отдельных объекта. (Тем не менее они имеют оди-

21The Claim of Reason. Oxford: Oxford University Press, 1979, p. 125.

22Нечто подобное этому мнению приписывается Витгенштейну в книге С. Крипке: Knpke S. Wittgenstein on Rules and Private Language. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1982. В личной беседе Стэнли Кейвл сказал мне, что это имеет смысл, если только Витгенштейн думал, что истина и оправдание представляют собой вопрос этикета — желание найти оправданную (или истинную) гипотезу подобно желанию исполь­ зовать обычаи "моих культурных предков" и т. п. Однако Витгенштейн вообще не рассматривал бы это как описание нашего способа жизни.

23Wittgenstein L. Wittgenstein's Lectures on Mathematics / Diamond С (ed.). Oxford: Blackwell, 1971, Lecture 25. Фраза «это и то, на что мы можем указать» взята из этой лекции.

492 Хилари Патпнэм

наковую массу!) Доказательством является то, что стул может зани­ мать и другую пространственно-временную область. Куайн рассмат­ ривает это «доказательство» как пустое, поскольку модальные преди­ каты являются безнадежно неопределенными. Согласно Льюису, Ку­ айн прав относительно стула, но ошибается относительно модальных предикатов: правильный ответ Крипке состоит в том, что если стул может быть в другом месте, это значит, что двойник этого стула может быть в другом месте, а не именно этот стул (в смысле логического понятия тождественности [=]) может быть в другом месте.

Итак, кто прав? Тождественны ли стулья своему веществу, или стул каким-то образом сосуществует со своим веществом в одной и той же пространственно-временной области, одновременно оставаясь отличным от него? Тождественно ли на самом деле их вещество с по­ лями? Тождественны ли на самом деле эти поля с пространственновременными областями? Для меня ясно, что по крайней мере первый и, возможно, третий из этих вопросов не имеют смысла. Мы можем формализовать наш язык предложенным Льюисом способом и (благо­ даря Богу!) можем оставить его неформализованным и не претендую­ щим на то, что слово «есть» в обыденном языке подчиняется тем же правилам, что и знак «-» в системах формальной логики. Даже Бог не сможет сказать нам, является ли стул «тождественным» своему веществу (или пространственно-временной области), и не только по­ тому, что существует что-то, чего Он не знает.

Дело обстоит таким образом, как если бы что-то, даже столь парадигмально «реальное», как стул, обладало характеристиками, явля­ ющимися продуктами соглашения. То, что стул синий, парадигмально является «реальностью», и все же то, что стул [является/не являет­ ся/мы не должны решать] пространственно-временной областью предс­ тавляет собой предмет соглашения.

Но что можно сказать о самой пространственно-временной об­ ласти? Некоторые философы размышляют о точках как о местораспо­ ложениях предикатов, а не объектов. Поэтому пространственно-вре­ менная область представляет собой не объект (в смысле конкретного объекта), а просто набор свойств (если эти философы правы). Итак, не похоже, что это вообще является «точкой зрения», еще одним спо­ собом реконструкции нашего языка. Но как может существование конкретного объекта (пространственно-временной области) быть предметом соглашения? Реалисту с малой буквы не нужен ответ на подобные вопросы. Это является просто жизненным фактом, он мо­ жет почувствовать, что некоторые альтернативы равно хороши, в то время как другие явно вынужденные. Однако метафизический реа­ лизм не является просто воззрением о том, что существуют, в конце концов, стулья и некоторые из них синие. Мы не занимаемся просто

Реализм с человеческим лицом

493

обобщением всего этого. Метафизический реализм представляет собой мощную трансцендентальную картину; картину, в которой существует фиксированный набор «независимых от языка» объектов (некоторые из них абстрактны, другие конкретны) и фиксированные «отношения» между понятиями и их расширениями. Я говорю о том, что эта кар­ тина только частично соответствует тем обыденным воззрениям, ко­ торые она стремится интерпретировать, и что она имеет достаточно абсурдные с обыденной точки зрения следствия. Нет ничего ошибоч­ ного в том, чтобы придерживаться реализма с малой буквы и выбро­ сить за борт большую букву «Р» Реализма философов.

Хотя Ганс Рейхенбах не был реалистом с большой буквы «Р», он выработал концепцию задачи философии и, которая, в случае успеха, могла бы спасти Реализм от недавно возникшего возражения. Задача философии, писал он, состоит в различении того, что есть факт, и того, что есть соглашение ^определение*) в нашей системе знания.

Проблема, однако, в том, что философское различение между «фак­ том» и «определением», на которое опирался Рейхенбах, потерпело крах. Другой пример, не слишком отличающийся от приведенного, рассматривает конвенциальный характер любого возможного ответа на вопрос: «Является ли точка тождественной множеству сфер, кото­ рые в ней сходятся?». Мы знаем, что можем рассмотреть расширен­ ные области как простые объекты, «отождествить» точки с наборами концентрических сфер, и тогда все геометрические факты будут пред­ ставлены очень хорошо. Мы знаем, что также можем рассмотреть точки как простые объекты, а сферы как наборы точек. Но само ут­ верждение, что «мы можем сделать и то, и другое», предполагает не­ однородное основание эмпирических фактов. Фундаментальные изме­ нения в физике могут изменить всю картину. Поэтому «соглашение» не означает абсолютное соглашение — истину по установлению, сво­ бодную от любых элементов «факта». С другой стороны, возможность восприятия даже такой «реальности», как дерево, зависит от целой концептуальной схемы, в частности от языка. Проблема в том, в ка­ кой мере что-то является фактическим и в какой мере оно является конвенциональным? Мы не можем сказать с определенностью, что «такие-то и такие-то элементы мира являются сырыми фактами, а все остальное является соглашением или комбинацией этих сырых фак­ тов и соглашений».

Таким образом, я говорю о том, что элементы того, что мы называ­ ем «языком» или «мышлением», проникают настолько глубоко в то, что мы называем «реальностью*, что сам план представления нас са­ мих как «топографов* чего-то «независимого от языка* скомпроме-

24 Reichenbach H. Philosophy of Space and Time. N.-Y.: Dover, 1958.

494	Хилари Патнэм

тирован полностью и с самого начала. Как и Релятивизм, но в другом плане, Реализм является невозможной попыткой увидеть мир из Ни­ откуда. В этой ситуации существует искушение сказать: «посредством этого мы делаем мир» или «наш язык производит мир», или «наша культура производит мир», но это будет лишь другой формой той же ошибки. Если мы уступим, мы еще раз посмотрим на мир — единст­ венный мир, который мы знаем, — как на продукт. Один род фило­ софов рассматривает его как продукт сырого материала — Неконцептуализированной Реальности. Другой — как создание ex nihilo. Но мир не является продуктом. Он является просто миром.

В таком случае, где находимся мы? С одной стороны, думаю в этом пункте Рорти понравится то, что я говорю, а именно, наша кар­ тина мира ничем не может быть «оправдана», однако ее успех оцени­ вается интересами и ценностями, которые одновременно развиваются и изменяются во взаимодействии с нашей развивающейся картиной самого мира. Как только устраняется абсолютная дихотомия «согла­ шение/факт», по тем же самым причинам устраняется (как давно до­ казывал Мортон Уайт м ) абсолютная дихотомия «факт/ценность». С другой стороны, частью самой картины является то, что мир не есть ни продукт нашей воли, ни продукт наших склонностей говорить оп­ ределенным способом.

25 Morton W. Towards Reunion in Philosophy. Cambridge, Mass.: Har­ vard University Press, 1956.

Хилари ПАТНЭМ

ПОЧЕМУ СУЩЕСТВУЮТ ФИЛОСОФЫ? !

Великие основатели аналитической философии — Фреге, Карнап, Витгенштейн и Рассел — поставили вопрос: 4Каким образом язык "цеп­ ляется" за мир?» в самый центр философии. Я слышал, как по край­ ней мере один французский философ сказал, что англо-саксонская философия «загипнотизирована» этим вопросом. Недавно известный американский философ 2, подпавший под влияние Деррида, настаивал на том, что не существует внешнего «мира», за который мог бы цеп­ ляться язык, существуют только «тексты». Конечно, вопрос: «Как тек­ сты связаны с другими текстами?» очаровал французскую филосо­ фию, и американскому философу может показаться, что современная французская философия «загипнотизирована» этим вопросом.

В последние годы я не участвовал в дискуссии о том, каким дол­ жен быть этот вопрос, поскольку, как мне представляется, обе сторо­ ны в этом споре находятся в тисках упрощенных идей; идей, которые не работают, хотя это скрыто тем фактом, что на этих шатких основа­ ниях гениальные мыслители были способны развить богатые системы мысли, выражающие потребность человека в метафизике. Более того, мне представляется, что эти идеи внутренне связаны, что огромные различия в стиле между французской (и вообще континентальной) философией и англо-саксонской философией скрывают глубинное сходство.

РЕЛЯТИВИЗМ И ПОЗИТИВИЗМ

Если прибегнуть к широкому, но необходимому упрощению, то ведущим направлением в аналитической философии можно назвать логический позитивизм (не с начала развития аналитической фило­ софии, а с 1930-х гг. приблизительно до 1960-х гг.). Это движение было атаковано «реалистическими» тенденциями (в моем лице и Крипке), «историцисткими» тенденциями (в лице Куна и Фейерабенда) и материалистическими тенденциями. Я не возьму на себя риск опреде­ ления ведущего направления в современной французской философии, но если идеи логического позитивизма долгое время (30 решающих лет) были в центре «англо-саксонской» философии, то в центре

1 Putnam H. Why Is a Philosopher? / / Realism with a Human Face, pp. 105—119. Перевод выполнен О. А. Назаровой. — Прим. ред.

2 См.: Rorty R. Philosophy and the Mirror of Nature. Princeton, N. J.: Princeton University Press, 1979; Rorty R. Consequences of Pragmatism. Minneapolis: University of Minnesota Press, 1982.

496	Хилари Патпнэм

французской философии были (и возможно остаются) релятивист­ ские идеи. Это может показаться удивительным, потому что филосо­ фы во всех странах регулярно отмечают, что позитивисткие и релятивисткие идеи являются само-опровергающимися (и это правильное замечание). Однако факт само-противоречия кажется не остановил или даже не замедлил интеллектуальной моды частью потому, что это мода, а частью по менее легкомысленной причине, а именно, что люди не прекращают работать до тех пор, пока под эгидой каких-то идей вырабатываются интересные результаты. Тем не менее, в своей недав­ ней работе 3 я попытался положить конец этой моде, потому что она стала угрожать самой возможности философских занятий, к чему здра­ вомыслящие мужчины и женщины могут отнестись очень серьезно.

Релятивисты, действительно, не являются во всем последователь­ ными. Пол Фейерабенд стремится быть последовательным, например в той мере, чтобы отказаться допустить какую-либо разницу между высказываниями « Идет дождь» и «Я думаю, что идет дождь» (или что-либо еще). Для Фейерабенда все, что он думает и говорит, явля­ ется лишь выражением его собственной субъективности в данный мо­ мент времени. Однако Мишель Фуко утверждает, что он — не реля­ тивист; мы просто должны ожидать будущую структуралисткую Коперниканскую Революцию (мы еще не можем предсказать ни единой конкретной детали этой революции) для объяснения того, как избе­ жать проблемы реализм/релятивизм в целом 4. Ричард Рорти 5 одно­ временно отрицает то, что вообще существует проблема истины (проб­ лема «представления») и настаивает на том, что некоторые идеи «оправдывают себя», а некоторые нет.

Если существует такая вещь, как оправданность идеи, т. е. ее пра­ вильность, то неизбежно существует вопрос о природе этой «правиль­ ности». Что делает речь чем-то большим, нежели просто выражением нашей моментальной субъективности? — То, что она может быть оцене­ на по наличию или отсутствию этого качества — назовите его «истина», «правильность», «оправданность» или как-либо еще. Даже если оно яв­ ляется культурно относительным качеством (неужели релятивист на самом деле думает, что релятивизм является истинным только для его субкультуры), это не избавляет нас от ответственности за определе­ ние, что это за качество. Если быть истинным (или «оправданным» как идея), значит просто быть успешным согласно, например, стан-

3См.: Putnam H. Reason, Truth, and History. Cambridge: Cambridge University Press, 1982; Putnam H. Realism and Reason. Cambridge: Cam­ bridge University Press, 1983.

4См.: Foucault M. The Order of Things. N.-Y.: Vintage Books, 1970, в частности заключительное обсуждение гуманитарных наук.

5См. работы, отмеченные в сноске 2.

Почему существуют философы?

497

дартам чьих-то культурных современников, то все прошлое становит­ ся своего рода логической конструкцией нашей собственной культуры.

С пониманием этого приходит и осознание того, насколько пози­ тивистским является на самом деле современный релятивист. Сам Ницше (работа которого «Генеалогия морали» является парадигмой для многих современных релятивистско-постструктуралистких сочи­ нений) находится на вершине своего позитивизма, когда пишет о природе истины и ценности. С моей точки зрения, в проблеме пред­ ставления и релятивистов и позитивистов беспокоит то, что представ­ ление — т. е. интенциональность — просто не укладывается в нашу редукционистскую пост-дарвиновскую картину мира. Вместо того чтобы допустить, что эта картина является только частичной истиной, только абстракцией целого, и позитивисты и релятивисты стремятся удовлетворить себя упрощенными, на самом деле абсурдными, отве­ тами на проблему интенциональности 6.

ЛОГИЧЕСКИЙ ЭМПИРИЗМ И РЕАКЦИЯ РЕАЛИЗМА

В США релятивистские и историцистские воззрения фактически игнорировались вплоть до 1960-х годов. Ведущими направлениями в 1940-х и 1950-х годах были эмпиристские направления — прагматизм Джона Дьюи и (в большей степени) логический эмпиризм, перене­ сенный в США Рудольфом Карнапом, Гансом Рейхенбахом и други­ ми. Для этих философов проблема природы истины стояла на втором месте после проблемы подтверждения.

Первичный вид правильности и неправильности предложения рассматривался как величина индуктивной поддержки, получаемой предложением на основании данных, которые говорящий воспринима­ ет и помнит как данность. Для Куайна, имеющего много общего с этими философами, хотя он и должен рассматриваться как постпози­ тивист, истина вообще не является свойством; «сказать, что высказы­ вание истинно, значит просто повторить высказывание». (Куайн так­ же говорил, что единственная признаваемая им истина — это «имма­ нентная истина»: истина в пределах развивающейся доктрины. Отме­ тим, насколько «по-французски» это звучит!) Но если истина и ложь вообще не являются свойствами — если высказывание «истинно» или «ложно» в сущностном смысле только эпистемологически (только в смысле подтверждения или опровержения существующим опытом и памятью говорящего), — то как тогда можем мы избежать солипсиз­ ма? Почему эта картина не является картиной именно солипсизма-

6 Более подробное обсуждение см. в кн.: Putnam H. Reason, Truth, and History, в частности гл. 5; Putnam H. Why Reason Can't Be Naturalized / / Putnam H. Realism and Reason.

498	Хилари	Патнэм
данного-момента?	(Сказать, что это только методологический солип­

сизм, вряд ли будет ясным ответом. Это звучит, как если бы выска­ зывание о том, что существуют прошлые времена, другие говорящие и истины, не подтвержденные в данный момент, было правильным «обыденным высказыванием», но неправильной исходной точкой зре­ ния философского размышления).

Возможно в ответ на эти вопросы в конце 1960-х годов я начал возрождать и развивать своего рода реализм (потом присоединился Крипке, который, как я узнал в 1972 г., работал в том же направле­ нии). Однако наш реализм был не просто возрождением идей про­ шлого, поскольку в большей степени он состоял из критики понятий, находящихся в центре реализма с XVII века.

ТЕОРИЯ НЕПОСРЕДСТВЕННОЙ РЕФЕРЕНЦИИ

XVII век рассуждал о понятиях как о сущностях, непосредствен­ но доступных мышлению, с одной стороны, и способных фиксировать отношения с миром, с другой. В этой картине понятие золото, напри­ мер, находится в мышлении любого говорящего (использует ли он греческое, латинское или персидское слово), который может сослаться на золото; «экстенсионал», или референт, слова «золото» или слова «хрисос» и т. п. определено понятием. Эта картина языка является одновременно индивидуалистической (каждый говорящий обладает механизмом ссылки каждого слова, которое он использует в своем мышлении) (априористичной (существуют «аналитические истины» относительно природных свойств, на которые мы ссылаемся, и они «содержатся в наших понятиях»).

Нетрудно, однако, заметить, что эта картина дает неправильное представление о фактах использования языка и понятийного мышле­ ния. Сегодня лишь небольшое число говорящих может быть уверено в том, что данный объект является золотом, не проконсультировавшись с ювелиром или другим экспертом. Значение наших слов часто опре­ деляется другими членами лингвистического сообщества, которым мы хотим уступить. Существует лингвистическое разделение труда, кото­ рое совершенно игнорирует традиционная картина 7.

Крипке отметил 8, что это лингвистическое разделение труда (или «коммуникация» «стремлений означить» в его терминологии) распро-

7 По этому вопросу см. статьи: Putnam H. «The Meaning of "Meaning"»; «Explanation and Reference» / / Putnam H. Mind, Language, and Reality. Cambridge: Cambridge University Press, 1975.

8 См.: Kripke S. Namimg and Necessity. Cambridge, Mass.: Harvard Uni­ versity Press, 1982. Эта книга представляет собой лекции, прочитанные в 1972 г. в университете Принстона.

Почему существуют философы?

499

страняется на фиксацию значений имен собственных. Многие люди не могут дать, например, определяющее описание пророка Моисея (даже описание «еврейский пророк, известный как 4Моисей» не явля­ ется правильным; на древнееврейском Моисей назывался «Моше», а не Моисей). Это не значит, что эти люди ни на что не ссылаются, ко­ гда говорят о «пророке Моисее»; мы понимаем, что они ссылаются на определенную историческую фигуру (допустим, что Моисей действи­ тельно существовал). Современные эксперты могут сказать, что эта фигура называлась (что-то вроде) «Моше», но это не является опре­ деляющим описанием Моисея. Могли существовать забытые еврей­ ские пророки, которых тоже звали «Моше», а действительный «Моше» мог иметь египетское имя, превратившееся в последующие века в «Моше». Истинным Моше, или Моисеем, может быть кто-то один в конце цепочки, цепочки, уходящей назад во времени. Или, на­ оборот, «истинным» Моисеем — тем, кого мы имеем в виду — являет­ ся кто-то в начале истории, истории, которая причинно подкрепляет наше современное использование имени и которая связывается во­ едино намерениями говорящих ссылаться на личность, на которую ссылались предыдущие говорящие.

Мы можем использовать описания для обозначения того значе­ ния, которое, как мы думаем, имеет слово, но даже когда эти описа­ ния правильны, они не становятся синонимами слова. Слова требуют своего рода «прямой» связи со своими референтами, не будучи при­ крепленными к ним метафизическим клеем, но будучи используемы­ ми для их обозначения, даже когда мы предполагаем, что определяю­ щее описание ложно, или когда мы рассматриваем гипотетические си­ туации, в которых оно может быть ложным. (Мы уже привели при­ мер этого: мы можем ссылаться на Моисея как на «Моисея», даже ко­ гда мы знаем, что это не является его настоящим именем. Я могу объяснить, какого Ричарда Никсона я имею в виду, говоря «тот, кто был президентом США», а затем представить ситуацию, в которой «Ричард Никсон никогда не был бы избран президентом США». Я повторяю, называть такие случаи «случаями непосредственной рефе­ ренции» значит просто отрицать, что имя — «Моисей» или «Ричард Никсон» — являются синонимичными описаниями для «еврейского пророка по имени "Моисей"» или «президента США по имени "Ри­ чард Никсон"». Механизмы, посредством которых установлены эти «непосредственные референции», как раз противоположны, ибо пред­ полагают цепочки лингвистической коммуникации и лингвистическо­ го разделения труда).

Другой способ, которым модель референции XVII века, зафикси­ рованная понятиями индивидуальных сознаний, неправильно описы­ вает факты, является, возможно, более тонким. Значения наших слов

500	Хилари Патпнэм

определяются (в некоторых случаях) как окружающей средой, так и другими говорящими. Когда я говорю о «воде», предполагается, что я говорю о жидкости, которая выпадает в виде дождя в нашей окру­ жающей среде, которая наполняет известные нам реки и озера и т. д. Если где-то во Вселенной существует двойник Земли, на котором все очень похоже на Землю, за исключением того, что жидкостью, выпол­ няющей роль «воды» на двойнике Земли, является не Н20, a XYZ, то это не фальсифицирует наше утверждение, что «вода есть Н20». То, на что мы ссылаемся как на «воду», является какой-то жидкостью, смесью и т. д. наших парадигматических примеров воды. Открытие смесей или законов поведения субстанции может заставить ученых сказать, что некоторая жидкость, которую не-ученый человек воспри­ нимает как воду, в действительности вообще не является водой (и не­ ученый человек поверит этому суждению). Таким образом, значения понятий «вода», «леопард», «золото» и т. д. частично зафиксированы самими веществами и организмами. Прагматист Чарльз Пирс доволь­ но давно сказал, что «значение» этих понятий открыто бесконечному будущему научному исследованию.

После осознания этих двух факторов — лингвистического разде­ ления труда и вклада окружающей среды в фиксирование значений — открывается широкий путь по преодолению индивидуалистического и априористкого философского мировоззрения, долгое время ассоции­ ровавшегося с реализмом. Если то, что означает понятие, зависит от других людей и от способа, которым общество вписывает это значе­ ние в понятие, то естественно взглянуть со скептицизмом на утвер­ ждение, что «концептуальный анализ» кресла может открыть нечто огромной важности о природе вещей. Этот вид «реализма» относится к наиболее ошибочному в философии. Однако традиционные пробле­ мы, связанные с реализмом, предстают на этом фоне значительно резче.

МОЗГИ В КОТЛЕ

Новый реализм отбрасывает идею, что наши ментальные пред­ ставления имеют какую-либо внутреннюю связь с вещами, которые они обозначают. Это видно из примеров с двойником Земли, упомя­ нутом выше: наши «представления» о воде (прежде, чем усвоили, что вода есть Н20/вода есть XYZ) могут быть феноменологически тожде­ ственны с «представлениями» двойников землян, но согласно «теории непосредственной референции» мы постоянно ссылаемся на Н20 (плюс-минус различные примеси), а двойники землян постоянно ссы­ лались бы на XYZ. Различие в значении всегда «находилось» бы в самой субстанции и было бы обнаружено различными научными от­ крытиями, сделанными двумя культурами. Не существует магической