14ekabrya

Соратники П.И.Пестеля: Аркадий Майборода и Нестор Ледоховский

мые в них, указывают на то, что написаны они были в середине декабря 1825 года, уже после ареста Пестеля. Эти же реалии позволяют предположить, что адресат второго письма — Тимофей Майборода (Киянская 2002: 269, 319). Как и Ледоховский, Майборода-младший был в 1825 г. прапорщиком Вятского полка.

В обоих письмах Ледоховский пытается объяснить мотивы своих поступков последнего времени. И прямо признается в том, что имел от полкового командира поручение следить за обоими братьями. Называя себя «шпионом Пестеля и его партии», прапорщик открывает Тимофею Майбороде, что бывал у него и его брата для того, чтобы «испытать» их, узнать их мысли. И об этом его задании догадывался другой офицер Вятского полка — подпоручик Хоменко (Киянская 2002: 468–469). В письме к матери Ледоховский выражается более откровенно. Упоминая о своем «шпионстве», он утверждает: «шпионство сие не делает мне бесчестия, делать что-нибудь для дружбы я не могу считать бесчестием». «Больше о том не скажу, — добавляет прапорщик, — ибо сие могло бы вам, матушка, причинить неприятность относительно правительства» (Киянская 2002: 470).

Как следует из этих писем, Ледоховского — графа и аристократа — очень угнетала роль соглядатая за своими полковыми товарищами. «Хотя я сам шпион, однако же шпионов ненавижу», — сообщает он Майбороде-младшему. А в письме к матери просит прощения за свое «шпионство». Но отказаться от возложенного на него поручения Ледоховский тоже не мог: он был глубоко, по-настоящему предан полковому командиру, искренне считал себя «другом полковника Пестеля» и заявлял, что от этой дружбы не откажется даже под угрозой Сибири (Киянская 2002: 471).

Отношения Ледоховского с полковым командиром не ограничивались, однако, слежкой за проворовавшимся капитаном. На допросе в Следственной комиссии прапорщик показывал: «Полковой командир мне говорил, что нужны в полк недостающие деньги, которые просил меня найти» (ÃÀÐÔ. Ô. 48. Îï. 1. Ä. 207. Ë. 1). Он пытался выполнить и эту просьбу: обратился за деньгами к соседскому помещику Генриху Дульскому. Генрих Дульский был поляком, и Ледоховский очень надеялся,

111

О.И.Киянская

что он не откажет соотечественнику. Дульский был очень богат: в 1820-х годах он осуществлял поставки продовольствия для войск 2-й армии (РГВИА. Ф. 14059. Îï. 3. Ä. 77. Ë. 69). Помещик обещал одолжить нужную сумму.

Но ни одно из поручений полковника Нестор Ледоховский не смог исполнить. Его слежка за Майбородой ни к чему не привела: капитан обманул «шпионов Пестеля», в 20- х числах ноября скрылся из Махновки и тайно перебрался в Житомир, где благополучно передал донос на полкового командира военному начальству. Ледоховский не сумел и достать денег: Генрих Дульский своего обещания не выполнил. По словам прапорщика, Дульский поступил с ним «бесчеловечно» (Киянская 2002: 469).

13 декабря 1825 года Павел Пестель был арестован, о чем через сутки стало известно в Вятском полку. А 15 декабря к своим обязанностям приступил новый, пока еще временный, командир Вятского полка, подполковник Ефим Иванович Толпыго. Эти события привели графа к глубокой личной драме. Узнав об аресте Пестеля, прапорщик решил, что именно он виноват в случившемся.

Вряд ли Ледоховский до конца осознавал, кем на самом деле был его «друг». К концу 1825 г. за плечами у Пестеля были девятилетний стаж лидера антиправительственного заговора, организация тайной армейской полиции и огромные полковые растраты. Полковник задумывал проект убийства всей императорской фамилии, установления в России опирающейся на штыки диктатуры. Современники знали его как безнравственного карьериста, способствовавшего в 1821 г. поражению греческой освободительной революции и полу- чившего за это должность полкового командира. В армии Пестель имел репутацию фрунтовика и палочника, в тайных обществах многие считали его русским Бонапартом. Ради будущего, постреволюционного счастья России он вполне был готов отдать не только свою, но и чужие жизни. Конечно же, деятельность юного прапорщика, будь она даже и успешной, не могла спасти полковника от гибели.

Из документов, однако, следует: с того момента, как Ледоховский узнал об аресте Пестеля, самым горячим его желани-

112

Соратники П.И.Пестеля: Аркадий Майборода и Нестор Ледоховский

ем было желание оправдаться в его глазах — и умереть. Прапорщик вызвал на дуэль «â òðè øàãà» Генриха Дульского, послал «вызывное письмо» Аркадию Майбороде, предложил стреляться и Тимофею Майбороде. При этом Ледоховский никого убивать не собирался, напротив, он мечтал быть убитым. Своей смертью он отчасти отомстил бы за арест полковника: тот, кто согласился бы его застрелить, потом имел бы «за сие неприятности» (Киянская 2002: 469). Но вызовов графа никто принять не пожелал.

Тогда прапорщик избрал иной путь: он решил сдаться властям и разделить участь командира. Очевидно, оба попавшие к следователям и сохранившиеся в архиве письма он написал в момент принятия этого решения. Чтобы отрезать себе все пути к отступлению, Ледоховский составил и отдал тому же помещику Дульскому «свидетельство», подтверждающее, что он друг Пестеля, «враг деспотизма» è «терпеть не может тиранов»

(Киянская 2002: 470). Спустя несколько дней это «свидетельство» Дульский предоставил следствию. 21 декабря Ледоховский добровольно отдал шпагу подполковнику Толпыге. При аресте прапорщик снова (и теперь уже гласно) заявил, что он сторонник Пестеля, вел себя крайне агрессивно, грубил пытавшимся успокоить его офицерам. Толпыго посадил его на офицерскую гауптвахту и отрапортовал о случившемся в штаб армии (Киянская 2002: 467).

Для непосвященных поступки Ледоховского были нелогич- ными, они заставляли сомневаться в его адекватности. 30 декабря прапорщика отправили в Каменец-Подольский военный госпиталь для освидетельствования (Киянская 2002: 468). Одновременно о его поступке было сообщено в Петербург, на- чальнику Главного штаба И.И.Дибичу. 14 января 1826 ã. â Òóëü- ÷èí, â øòàá 2-й армии, пришел приказ о немедленном аресте Ледоховского и доставлении его под конвоем в Петербург (Киянская 2002: 472). 16 января его арестовали прямо в госпитале.

При аресте у Ледоховского отобрали адресованную Пестелю небольшую записку. В центре этой записки — проект надгробного памятника, который, по мысли прапорщика, должен был быть установлен на его могиле. По краям — размышления о чести, бесчестии, дружбе, жизни и смерти.

113

О.И.Киянская

«Я был шалун, повеса, но никогда не делал подлостей», «может быть, я недостоин Пестеля считать другом, но любить его никто не в силах мне запретить», «лишить офицера чина — не есть лишить его чести, но сказать оф[ицеру], что он подлец — есть лишить его чести навсегда», –

пишет Ледоховский (ГАРФ. Ф. 48. Îï. 1. Ä. 207. Ë. 13–13 îá).

18 января из Каменец-Подольского госпиталя в штаб 2-й армии доставили свидетельство о состоянии здоровья прапорщика. Доктора, обследовавшие Ледоховского, опровергли версию о его сумасшествии, они нашли только, что «воображение его ÷åì-òî весьма расстроено» (Киянская 2002: 473). Если бы свидетельство попало в Следственную комиссию, прапорщик вполне мог угодить в Сибирь вместе с другими деятелями тайных обществ. И здесь надо отдать должное главнокомандующему армией П.Х.Витгенштейну и начальнику штаба П.Д.Киселеву: они этот документ в Петербург не отправили. Сохранившийся в делах 2-й армии, он отсутствует в следственном деле Ледоховского.

На следствии граф вел себя сдержанно. Он не раскрыл собственных отношений с полковым командиром, утверждал, что ничего не знал о тайном обществе. А свою добровольную явку с повинной объяснял тем, что «обязан личному спасению полковнику Пестелю» (ÃÀÐÔ. Ô. 48. Îï. 1. Ä. 207. Ë. 1). Ничего иного от Ледоховского следователи так и не добились. Не раскрыл своих отношений с прапорщиком и Пестель. Подробно повествуя о своих политических идеях, планах и программе тайного общества, южный лидер всячески пытался скрыть имена людей, которые помогали ему в подготовке реального революционного выступления. И имя прапорщика в его показаниях не прозвучало ни разу.

Таким образом, никаких уличающих Ледоховского фактов в распоряжении следователей не оказалось. Версия о его сумасшествии устраивала всех, и 6 февраля 1826 г. он был отправлен в Петербургский военно-сухопутный госпиталь. Несмотря даже на то, что и в этом госпитале его сумасшествие снова не подтвердилось (ГАРФ. Ф. 48. Îï. 1. Ä. 207. Ë. 15 об.). Ледоховский не был осужден, 31 ìàÿ 1826 г. его выписали из госпиталя и возвратили на службу. 4 июля его перевели из Вятского в Куринский пехотный полк, еще через 2 месяца —

114

Соратники П.И.Пестеля: Аркадий Майборода и Нестор Ледоховский

â 41-й егерский полк, затем последовал перевод в Мингрельский егерский полк. Капитана Майбороду — в качестве награды за донос — тем же чином перевели в гвардию и наградили деньгами.

В.И.Штейнгейль писал в мемуарах, что после доноса Майборода «исчез в презрении» (Штейнгель 1981: 225). Понятно, декабристам очень хотелось верить в подобный исход событий. На самом же деле доносчик никуда не исчезал, напротив, в 1830 – 1840-х годах он был личностью заметной. Постдекабристская биография Майбороды оказалась весьма богатой. Он храбро воевал: был участником русско-персидской войны, штурмовал Аббас-Абад и Эривань. За штурм Эривани полу- чил орден Святой Анны 2-й степени (25.01.1828), по итогам всей «компании против персиян» — персидский орден Льва и Солнца (24.12.1829). Затем в 1831 г. Майборода, уже подполковник, принимал участие в подавлении восстания в Польше, отличился при штурме Варшавы. В 1832 г. воевал против горцев в Северном Дагестане, за что был снова награжден орденом Святой Анны 2-й степени, на этот раз с императорской короной (14.07.1833). 1 августа 1836 ã. îí «в воздаяние отлично-усердной службы» получил орден Святого Станислава 2-й степени, в 1841 ã. «за отличие по службе» стал полковником. С июля 1841 г. по октябрь 1842 г. был командиром карабинерного полка князя Барклая де Толли, с октября 1842-го по январь 1844 г. — командиром Апшеронского пехотного полка. Николай I не забывал Майбороду: в начале 1840-х годов император был крестным отцом его дочерей Екатерины и Софьи, по поводу рождения каждой из них счастливый отец награждался перстнем с бриллиантами. Очевидно, зная его жадность, Николай постоянно одаривал его деньгами. Полу- чал доносчик и всякого рода «высочайшие благоволения» (РГВИА. Ф. 395. Îï. 278, êàíö., 1842. Ä. 549).

Однако за скупыми данными послужного списка — несладкая жизнь изгоя, отвергнутого сослуживцами, вынужденного по-прежнему скитаться из полка в полк, действительно жившего в презрении и так и не обретшего долгожданного покоя. В 1845 г. полковник Майборода трагически погиб (РГВИА. Оп. 151. Îòä. 3, 1845. Ä. 479. Ë. 34 è äð.).

115

О.И.Киянская

Судьба Майбороды, возможно, сложилась бы как-то ина- че, если бы жизнь не столкнула его с человеком, осуществившим историческое возмездие по отношению к предателю, Иваном Павловичем Шиповым.

Имя Ивана Шипова (в 1825 г. полковника Преображенского полка), как и его старшего брата Сергея (в 1825 г. гене- рал-майора, командира гвардейской бригады и Семеновского полка), хорошо известно историкам-декабристоведам. Оба брата были близкими друзьями Павла Пестеля. Именно Пестель принял их в 1816 г. в Союз спасения (Нечкина 1955 à: 145–146). Прекрасно знали Шиповы и других декабристских лидеров: учредителей первого тайного общества братьев Му- равьевых-Апостолов, Н.М.Муравьева, С.П.Трубецкого. Состояли Шиповы и в Союзе благоденствия. Они являлись членами Коренного совета, руководящего органа тайной организации. Более того, Иван Шипов присутствовал на петербургских совещаниях Коренного совета в начале 1820 г., предоставив для одного из них свою квартиру. Как и большинство участников совещаний, он голосовал за введение республиканского правления и обсуждал возможность цареубийства (Нечкина 1955 à: 289–291). В начале 1821 года Иван Шипов вместе с М.С.Луниным принял в тайное общество Александра Поджио, впоследствии одного из самых решительных заговорщиков. Судя по показаниям Поджио, Шипов сообщил ему о намерении убить императора Александра. На следствии Поджио не мог вспомнить точно, было ли это объявление сделано от имени всего общества или проект цареубийства было личной инициативой Шипова (Поджио 1954: 81–82; Нечкина 1955 à: 289–291). Есть сведения, что Иван Шипов, в отли- чие от старшего брата, отошедшего в начале 1820-х годов от тайных обществ, был членом Северного общества и находился в курсе дел общества Южного. И только после 1823 г. — года подавления революции в Испании и почти всеобщего разоча- рования в революционном способе действий — несколько отошел от активной деятельности в заговоре (Нечкина 1955 á: 10).

Вполне естественно поэтому, что, готовя в декабре 1825 г. военное восстание в Петербурге, диктатор восстания С.П.Трубецкой очень надеялся на помощь обоих братьев Шиповых.

116

Соратники П.И.Пестеля: Аркадий Майборода и Нестор Ледоховский

Я.А. Гордин пишет:

«В обширном следственном деле Трубецкого имя Шипова (Сергея — О.К.) упомянуто лишь дважды — оба раза в связи с ранними декабристскими организациями. А между тем переговоры с командиром Семеновского полка и гвардейской бригады, куда кроме семеновцев входили Лейбгренадеры и Гвардейский экипаж, были одной из главных забот князя Сергея Петровича (Трубецкого — О.К.) в конце ноября — начале декабря. Шипов не только носил генеральские эполеты и уже потому был для гвардейского солдата лицом авторитетным, но и обладал большим влиянием на свой полк. А участие в выступлении “коренного” Семеновского полка могло стать решающим фактором. Сергей Шипов, один из основателей тайных обществ, друг Пестеля, казался подходящей кандидатурой на первую роль в возможном выступлении. Его участие было тем более желательно, что полковником другого “коренного” (Преображенского — Î.Ê.) полка был его брат Иван Шипов, можно сказать, воспитанник Пестеля, Трубецкого и Никиты Муравьева» (Гордин 1989: 141).

Но и Сергей, и Иван Шиповы в помощи князю Трубецкому отказали и свои части в помощь мятежникам не вывели (Ильин 1999: 21). Я.А. Гордин замечает, что инстинкт самосохранения перевесил для братьев все идеологические симпатии (Гордин 1989: 142). Возможно и другое объяснение поведения братьев: зная о личной вражде Пестеля и Трубецкого, они принципиально не хотели помогать действовавшему через голову их друга диктатору. Справедливости ради следует отметить, что и особой активности в деле подавления мятежа братья Шиповы не проявили. Так, из трех полков бригады Сергея Шипова два — Лейб-гренадерский и Гвардейский морской экипаж — восстали почти в полном составе. При этом экипаж выходил на площадь в присутствии своего бригадного генерала, и он практически ничего не сделал для удержания матросов в казармах (Нечкина 1955 á: 306; Гордин 1989: 271–281).

Когда Аркадий Майборода, конкретизируя свой донос на Пестеля, представил начальству список известных ему деятелей тайных организаций, то под ¹ 5 он указал своего полкового командира, а под ¹ 7 — генерал-майора Сергея Шипова с пометой «якобы отклонился» (Пестель 1927: 38). Упоминается

117

О.И.Киянская

в показаниях доносчика и Иван Шипов, но уже в качестве действующего участника заговора (Пестель 1927: 16). И одним из первых вопросов, заданных только что арестованному Пестелю следователями, был вопрос о его взаимоотношениях с Сергеем Шиповым.

Придерживавшийся в начале следствия тактики запирательства, Пестель отвечал пространно и неоткровенно:

«С генерал-майором же Шиповым я очень знаком. Сие знакомство произошло оттого, что отставной генерал-майор Леонтьев был прежде женат на родной моей тетке, а теперь женат на родной сестре г[енерал]- м[айора] Шипова. Когда мы бывали вместе, то всегда очень много разговаривали о службе, ибо большие оба до нее охотники. После выезда моего из Петербурга не получал я однако же писем от него и сам только раз к нему писал чрез майора Реброва, прося об обучении унтер-офице-

ра, из Вятского полка в Петербург посланного» (Пестель 1927: 58).

Вскоре следствию стало известно о значительной роли братьев Шиповых в заговоре. Иван Шипов был привлечен к дознанию, сохранилось его следственное дело (Шипов 2001: 425–430). Сергей Шипов к следствию не привлекался, но Следственная комиссия собирала о нем сведения.

Император Николай I оставил без внимания многочисленные свидетельства о причастности Шиповых к заговору. Конечно же, при этом была учтена их позиция в дни, предшествующие восстанию на Сенатской площади. Правда, за возможность нормально жить и продолжать службу братья заплатили очень высокую цену. Генерал-майор Сергей Шипов прошел жестокую проверку на лояльность, став в определенном смысле слова палачом своих друзей. Он вместе со многими другими гвардейскими начальниками участвовал в церемонии исполнения приговора над государственными преступниками: командовал сопровождавшим осужденных гвардейским конвоем (РГВИА. Ф. 14664. Îï. 1. Ä. 600. Ë. 50). Князь Трубецкой вспоминал:

«После барабанного боя нам прочли вновь сентенцию и профос начал

ломать над моею головою шпагу (мне прежде велено было встать на

118

Соратники П.И.Пестеля: Аркадий Майборода и Нестор Ледоховский

колени). Во весь опор прискакал генерал и кричал: “Что делаете?”. С меня забыли сорвать мундир. Подскакавший был Шипов. Я обратился к нему, и мой вид произвел на него действие медузиной головы. Он

замолчал и стремглав ускакал» (Трубецкой 1983: 281).

Пришлось Сергею Шипову конвоировать на эшафот своего друга Павла Пестеля и близкого приятеля Сергея Муравь- ева-Апостола.

После казни заговорщиков генерал-майор продолжил свою военную карьеру. Во второй половине 1820-х гг. он — исполняющий должность начальника штаба Гвардейского корпуса, в 1832 г. назначен генерал-кригс-комиссаром. Последовательно получил чины генерал-лейтенанта (1833) и генерала от инфантерии (1841), должности варшавского военного губернатора (1838), казанского военного губернатора (1841) и сенатора (1846) (Декабристы 1988: 201).

Служебный путь полковника Ивана Шипова оказался более жестоким. В 1826 г. он был назначен командиром штрафного гвардейского Сводного полка, вскоре по сформировании брошенного в самое пекло кавказской и персидской войн. Полк состоял из гвардейских солдат, московцев и лейб-гре- надеров, участвовавших в восстании на Сенатской площади. Несколько офицеров, как и командир полка, тоже были при- частны к заговору. Полк отправлялся на войну для того, чтобы, как сказано в приказе по Гвардейскому корпусу, «иметь случай изгладить и самое пятно минутного своего заблуждения и запечатлеть верность свою законной власти при первом военном действии» (Вейденбаум 1903: 501). Ивану Шипову и его сослуживцам предстояло кровью искупить свое участие в заговоре. Лишь в декабре 1828 г., после возвращения полка в Россию с победой, его расформировали, а Шипова-младшего простили: он стал генерал-майором и командиром Лейб-гренадер- ского полка нового состава.

Будучи прощенными, Шиповы, однако, не смогли после гибели и ссылки товарищей жить спокойно, делая вид, что ничего не произошло. Их поступки в 1830-х годах свидетельствуют: имея все основания обвинять себя в измене «общему делу», братья старались доказать свое право на самоуважение

119

О.И.Киянская

и уважение окружающих. Сергей Шипов, рискуя карьерой, стал одним из посредников в нелегальной переписке сосланных в Сибирь декабристов с их петербургскими друзьями и родственниками (Невелев 1998: 20). Иван Шипов, рискуя не только карьерой, но и свободой, практически открыто и гласно свел счеты с Аркадием Майбородой.

Биографии Майбороды и Шипова-младшего впервые пересеклись еще в 1826 г., в начале их совместной службы в Сводном полку. И хотя в 1831 г. доносчик заявил, что его командир

«утеснял» åãî «в продолжении шести лет» (РГВИА. Ф. 2575. Îï. 1. Ä. 697. Ë. 3), сведений о конкретных конфликтах между ними в годы службы в этом полку не обнаружено. Более того, Шипов дважды представлял Майбороду к орденам, несколько раз к «высочайшим благодарностям» и денежным поощрениям. Майборода пошел на службу в Сводный полк добровольно, и для него эта служба была не штрафом, а возможностью отличиться на войне. Ясно, что штрафной командир полка не мог открыто противостоять Майбороде, вполне доказавшему в 1825 г. свою верность властям.

 1828 г. Майборода вернулся в Лейб-гренадерский полк, стал командиром батальона и оказался в подчинении уже прощенного Ивана Шипова. Именно тогда офицеры полка, с молчаливого одобрения своего командира, начали систематическую травлю доносчика. Майбороду оскорбляли прямо в лицо, прилюдно и никого не стесняясь. Батальонный командир жаловался на «наглые дерзости» сослуживцев, на то, что младшие офицеры, не имеющие к нему никакого уважения, обижают его «до такой крайности, которая превышает всякое вероятие» (РГВИА. Ф. 2575. Îï. 1. Ä. 697. Ë. 5–7 îá.).

Сослуживцев Майбороды можно понять: он, как и Пестель, был заговорщиком, государственным изменником. Кроме того, он был растратчиком, и прощение за преступления купил ценою предательства. Вне зависимости от того, как каждый из офицеров относился к декабристам вообще и к Пестелю в частности, присутствие Майбороды в полку не могло не восприниматься ими как явление позорное и с понятием о чести несовместимое. Его явно пытались спровоцировать на дуэль и тем самым если не убить, то во всяком случае убрать

120