Источник: Хобсбаум э. Век капитала. Ростов-на-Дону: Изд-во «Феникс», 1999

4. Питер Джонс. Революции 1848 года. // Семинарские занятия по истории. Выдержки из пособия

О месте Французской революции в событиях 1848 г. в европейских государствах (с. 3-4)

Долгое время считалось, что вся остальная Европа лишь последовала французскому примеру – этот взгляд был воплощен в работах историка Жюля Мишле, чей тезис о главенствующей роли французской культуры приводил к заключению о том, что все, что случалось во Франции, можно считать "событием мировой значимости". Дело в том, что события в Европе достигли угрожающих пропорций перед тем, как разразилась революция в Париже. В 1846 и 1847 гг. урожай картофеля был уничтожен болезнью, что вызвало голодные бунты среди бедных слоев в центральной Европе. Одновременно финансовый кризис, поразивший класс инвесторов и вызвавший безработицу, также спровоцировал волнения среди широкого спектра социальных групп. В Милане в январе 1848 г. вспыхнула серия таких бунтов, и они вылились в знаменитые "5 дней" уличных боев в марте, когда миланцам удалось изгнать австрийский гарнизон. Январь также был отмечен восстанием в Палермо на Сицилии. Но только лишь экономические проблемы не в состоянии объяснить такой широкий размах революций, т.к. если бы причина крылась в только в экономике, то революции случились бы в 1847 г., который бил пиком как сельскохозяйственного, так и финансового кризиса.

У революций 1848 г. было две особенности. Во-первых, они имели большой размах – революции произошли даже в Пернамбуко в Латинской Америке и – позже – в Колумбии. Во-вторых, они успешно начинались. Король Пруссии Фридрих Вильгельм IVкакое-то время поддерживал революцию, шествуя по улицам, украшенным немецким национальным флагом. Но наиболее яркой победой революционного года была отставка Меттерниха, не только главного архитектора урегулирования 1815 г., но и для многих символа стабильности и порядка в Европе. …

Итак, великая империя Габсбургов находилась на грани распада, итальянцы Ломбардии и Венецианской области стремились освободиться от гнета Вены, венгры, возглавляемые Кошутом, начали требовать независимости, а Праге послышались первые возгласы чешского национализма. Эта невиданная активность не могла быть вызвана только лишь французским примером, несмотря на то, что заявление Мишле от 1846 г. можно считать пророческим: "Во Франции есть божественный гений общества… она капитан корабля человечества!". Взрыв революций в упомянутых выше районах, а также в Венеции, Риме, Неаполе, Франкфурте и многих малых землях Германии, равно как и беспорядки в Ирландии и Англии, был обусловлен ситуацией, сложившейся за несколько лет до 1848 г.

О процессе "европейской трансформации"(с. 5)

Начиная с XVIIIв. Европа переживала процесс глобальной трансформации. В ней было два основных элемента. Во-первых, это зарождение индустриализации и урбанизации, изначально в Британии, а затем в Бельгии и еще позже – во Франции и Германии. Во-вторых, это был рост населения в сельской местности, который не только формировал готовую армию мигрантов в города, но и существенно ухудшил положение беднейших слоев сельского населения. Эти два социальных и экономических фактора "запустили" те механизмы, которые во многом повлияли на причины революций 1848 г. Конечно, революции также были результатом политических изменений, начатых Великой французской революцией 1789 г., которая ознаменовала конец старого порядка. И тем не менее, полезной отправной точкой для исследования этих событий будет посмотреть, каким образом эти глобальные социальные и экономические трансформации повлияли на положение трех основных социальных прослоек – работающих классов, средних классов и сельской бедноты…

Результаты и последствия революций (с. 98 – 107)

Неудивительно, … что ряд историков характеризуют революции 1848 г. как провальные, и впоследствии фокусируют свое внимание лишь на том, чтобы отыскать объяснения их поражению. Общий вывод сводится к тому, что революционеры были слишком идеалистичны и неопытны. С этим общим заключением смыкается предположение, что революции 1848 г. так или иначе нарушили или замедлили естественный ход истории, …т.к. спустя около двадцати лет многие цели революционеров были достигнуты – Италия и Германия были объединены, а Франция стала республикой. [Также говорится, что] революции не родили уникальных политиков и не произвели гени я, лидерства, разделяемой большинством идеологии или публичного террора. В них не было Кромвелей, Робеспьеров или Лениных.

Все эти дискуссии абсолютно бесполезны. Более продуктивной направляющей исследования может стать рассмотрение географического размаха революций и общественных практик в охваченных ими регионах. Строго говоря, именно те страны, которые располагались на географических "окраинах" Европы, остались незатронутыми (революциями). Это.. Британия, … Россия, … Скандинавские страны… Случай Британии примечателен тем, что она переживала промышленный упадок между 1838 и 1842 гг. Континент же не переживал такого кризиса до 1846 – 1849 гг., причем в последнем случае он совпал с пищевым кризисом… Конечно, подобные экономические сложности сами по себе не являются объяснением революций. Политические проблемы тоже следует учитывать. Интересно, что и Великобритания, и Бельгия вовремя пошли на уступки обладавшим политическим сознаниям слоям общества – в т.ч. среднему классу – в аккурат накануне 1848 г…

В целом наиболее серьезные социальные проблемы, угрожавшие структуре общества, проявились в средних и крупных городах. Это хорошо продемонстрировали события в Париже в июне 1848 г. и в Вене в октябре того же года.

О национализме (с.103-104)

Революционеры 1848 года не были способны изменить баланс сил, и потому их политические стремления оказались скованы смирительной рубашкой, не позволявшей желать большего, чем особые национальные автономии, без рассмотрения способов, которыми эти новые национальные государства были бы связаны. В руках поколения националистов после1848 года, особенно Бисмарка и Кавура, национализм был ничем, если не мог влиять на баланс сил.

Национализм не угас после поражений 1848-го, но он изменил свой стиль. До 1848 года национализм, помимо ксенофобии и патриотизма военного времени, был, как связная система идей, по большей мере присущ городской интеллигенции среднего класса. Они стремились обеспечить новую национальную базу для правительства, созданного на согласии народа или нации, с одной стороны, и верховных правителей, с другой. Находя оправдание своим идеям в истории, литературе и элитной культуре, эти пропагандисты от среднего класса предприняли попытку представить рациональные аргументы в пользу восстановления европейских правительств на основе национальных и либеральных принципов. Однако после 1848 года национализм стал инструментом, который использовали консервативные политики для оправдания продления монархии и поддержки войны. Прежде всего, национализм оказался мощной силой в примирении межклассовых конфликтов в государстве. Наиболее искусным представителем (такого национализма) был Бисмарк, кто, в ходе нескольких патриотических войн, лишил интеллектуалов их академического и рационального национализма, превратив его в народный, шовинистический и агрессивный. Национализм Бисмарка уже не был национализмом Мадзини.

Новый национализм центральной Европы, представленный главным образом германским национализмом и, в меньшей степени, итальянским национализмом, был отчетливо либеральным. Это был национализм, ставший открыто расистским по характеру. Конечно, проявления националистической ксенофобии случались и до 1848 года, как были и псевдонаучные заявления в пользу превосходства определенных расовых групп над другими. Но лишь после 1848 года такие научные аргументы набрали убедительность. В 1855 году Альфред Гобино опубликовал свою работу о естественном неравенстве рас, и его изысканиям было придано преимущество перед обнаруженными выводами дарвиновской биологии. Вследствие чего, пусть и непросто, развился взгляд, что единственно жизнеспособной формой государства является то, что, по крайней мере, лингвистически однородно, если уж не расово «чисто». В конечном счете, на кону стояло выживание многонациональных империй, так как реорганизация государств Европы на национальной основе казалась неизбежной как в научном, так и в моральном плане. В условиях практической политики новый расовый национализм породил германскую ненависть к славянам. Пример такой ненависти мы увидели в политике Бисмарка по отношению к восточнопрусским полякам во время Kulturkampf 1880 годов. Но в долгосрочном плане логика нового национализма обратилась в величайшую опасность для одной группы – европейского еврейства.

В международном плане национализму предстояло перекроить карту Европы. Это не казалось таким очевидным обычному наблюдателю, жившему в 1850. Казалось, что Ольмутцкое соглашение между Австрией и Пруссией эффективно воскресило Соглашение от 1815 года и одновременно восстановило статус Австрии. Но нет. Восстановление Австрии было иллюзорным. Выживание монархии Габсбургов было более заслугой личностей – Радецкий, Виндишгрец, Шварценберг, Франц-Июсиф - нежели следствием возрождения системы правительств. Более того, Габсбургам удалось разгромить Венгрию лишь при поддержке России. Наряду с этим, необходимо помнить, что европейские правительства по большей мере приняли переворот Луи Наполеона во Франции, что означало, что Соглашение от 1815 года неявно отвергалось. В конечном итоге, все это открывало путь для краха империи Габсбургов.

Экономические и социальные последствия революций

Экономические последствия революции 1848 года нелегко свести в одну таблицу. Достаточно легко разглядеть экономический прогресс, так как двадцатилетний период после революций был временем беспрецедентного экономического роста. Ранние признаки роста, проявившиеся в экономиках Британии и Бельгии, теперь обозначились во Франции и в центральноевропейских странах. Даже Британия, показавшая уверенный рост после 1848 года, в годы после 1820 росла более быстрыми темпами. Вместе с тем, существует опасность атрибуции этих успехов напрямую к последствиям революций 1848 года. Очевидно, слом старых институциональных барьеров и старых обычаев содействовал экономическому росту: например, рост венского населения с 440 000 человек в 1850 году до 726 000 человек в 1880 во многом был вызван иммиграцией из других частей империи. Такая иммиграция не была бы возможной без отмены феодальных ограничений в год революции. В Пруссии остатки феодализма были аннулированы верховным декретом от 1850 года и все оставшиеся платежи были транслированы в денежную ренту. Большое количество крестьян (640 000) смогли вовремя купить собственные участки земли. Институциональная реформа, призванная облегчить экономическое развитие, была одним из сильнейших трендов, проявившихся в годы после 1848-го. В Пьемонте уровень экономического развития был высоким и поощрялся новыми либеральными правительствами. В Королевстве Обеих Сицилий, остававшемся автократической монархией, были предприняты шаги по модернизации сельского хозяйства и мелиорации земель. Одна вещь ясна: режимы, пережившие революции 1848 года прямо отдавали себе отчет в необходимости модернизации управления, даже если они и не были готовы к ослаблению своих традиционных форм власти.

Развитие европейской и, в общем-то, мировой экономики, в большой степени было обусловлено технологическими факторами, независимыми от революций. Технические новшества - железная дорога и телеграф - позволили расширить географическую зону индустриализации. Миграция также облегчила этот процесс. Многие европейцы переезжали и до 1848 года в результате земляного голода и краха европейской сельскохозяйственной системы, которые, сами по себе, внесли вклад в революционный подъем. Эмиграция из Европы до 1848 года оценивалась на уровне около 40 000 человек в год, тогда как после 1848 этот показатель подскочил до свыше 200 000 человек в год. Большая часть этих перемещений, впрочем, состояла из ирландской, британской и скандинавской миграций; другими словами, это была миграция из регионов, которые не играли большой политической роли в событиях 1848 года. Вследствие этого очень трудно установить любую точную взаимосвязь между революционным подъемом и последующей схемой европейских миграций. Вполне может быть, что установление сильных и стабильных правительств во Франции и Пруссии содействовало росту промышленности и торговли. Власть Луи Наполеона сопровождалась ростом цен на фондовом рынке, однако была ли она причиной роста, сказать невозможно. После 1852 года Луи Наполеон действительно проводил политику, благоприятствовавшую экономическому росту, и Вторая Империя отмечена появлением новых, динамичных и напористых предпринимателей.

Рост и консолидация промышленности усилили значение средних классов. Последние стали, в более стабильных и действенных режимах периода после 1848 года, наследниками прежнего режима. В Ломбардии слом собственности Церкви и поражение прежних феодальных привилегий укрепило растущий коммерческий средний класс. В конечном счете, интересы жителей Ломбардии и Пьемонта сошлись в пользу союза. В землях Германии средний класс, который не был так развит, как средний класс в Британии и Франции, стал значительно консервативнее в политическом плане. Это, вероятно, было прямым следствием революций 1848. Что произошло с недоразвитым средним классом в Германских землях в 1848 году, так это то, что как только он сделал первые шаги в политике, ему пришлось столкнуться с оппозицией со стороны немецких ремесленников. Почти неизбежно он стал реакционным, так и не получив возможности быть прогрессивным. Это имело серьезные последствия для дальнейшего политического развития Германии. В общем, именно европейские средние классы получили наиболее значительные экономические и политические выгоды в течение 20 лет после 1848 года. Их господство над другими классами было очевидно, и в западной и центральной Европе они смогли, к концу века, примирить свои собственные экономические интересы с обездоленными классами через различные формы национально-либерального государства. Только в России это оказалось невозможным, и неслучайно именно в России интеллектуальные притязания научного социализма Маркса, получившие такой стимул от событий 1848 года, нашли свое первое практическое применение.

Документы (с. 109 – 115):