Sbornik_Mezhdunarodnogo_mezhdistsiplinarnogo_nauchno-prakticheskogo_kongressa_AKTUAL_NYE_PROBLEMY_MEZhDUNARODNOGO_ChASTNOGO_PRAVA_P

Актуальные проблемы международного права

в) приоритет воли над формой арбитражного соглашения, что приводит к тому, что указание на несуществующий арбитражный институт или неполная арбитражная оговорка (pathological clause), которые бы в других правопорядках были признаны неисполнимыми, во Франции бывают спасены и по ним признается компетенция арбитража1. Данный принцип «effet utile» активно используется французскими судами и сейчас.

Англия. В Англии право, применимое к арбитражному соглашению, традиционно определялось исходя из право основного договора (law of the main contract)2. Данная практика опиралась на концепцию частичной автономии арбитражной оговорки, предполагая, что последняя так или иначе является акцессорной по отношению к договору. Однако никак не был разрешен вопрос: что делать в случае, если стороны прямо не указали право, применимое к договору, а суд самостоятельно его определил? Так, в недавнем деле Enka против Insurance Company Chubb Верховный суд Великобритании пришел к более сложному алгоритму, который суды должны применять в данном вопросе3. Разрешая проблему того, какое право применяется к арбитражной оговорке, если право, применимое к договору, отличается от место арбитража, суд пришел к следующему выводу: а) право основного договора, если стороны прямо или подразумеваемой (implied choice) определили в договоре; б) если стороны не определили право, применимое к оговорке, то суд должен исходить из lex connections, т.е. провести тест наиболее тесной связи, учитывая место арбитража, предмет правоотношения (subject-matter) и др.

Россия. В России основным подходом к определению права, применимого к арбитражному соглашению, является место арбитража. Закон об МКА в ст. 20 указывает, что стороны могут по своему усмотрению договориться о месте арбитража или порядке его определения, но в случае отсутствие место арбитража определяется третейским судом. Однако последний также отсылает к месту арбитража. Данный подход закреплен в позиции Верховного Суда РФ4, что также отражается практикой МКАС при Торго- во-промышленной палате РФ5. Таким образом, в России ключевым фактором выбора права, применимого к арбитражному соглашению, является место арбитража.

Заключение

1. Итак, наиболее очевидным способом решения проблемы, связанной с определением применимого к арбитражному соглашению права, является непосредствен-

1 Eisemann F. La clause d’arbitrage pathologique, in Commercial Arbitration. Essays in Memoriam Eugenio Minoli, Torino, 1974. P. 129.

2Phua M., Chan M. The distinctive status of international arbitration agreements in English private international law? // Arbitration International. 2020. Т. 36. № 3. С. 422.

3Решение Верховного суда Соединенного Королевства (UK Supreme Court) от 20.10.2020

№2020/0091.

4П. 27 постановления пленума Верховного Суда РФ от 10.12.2019 № 53 «О выполнении судами Российской Федерации функций содействия и контроля в отношении третейского разбирательства, международного коммерческого арбитража».

5Решение коллегии арбитров МКАС при ТПП РФ от 13.02.2019 по делу № М-158/2018.

10

Секция 1. Современные проблемы международного частного права

ное указание на него в соглашении. Участники оборота до недавнего времени значительно недооценивали его значимость на этапе преддоговорного регулирования, а правопорядки на данном этапе не хотят отказываться принятых ими подходов.

2.В противном случае стороны должны учитывать применимое к основному договору право и место арбитража (что вновь подчеркивает особую значимость этого элемента), поскольку эти аспекты лежат в основе подходов, определяющих применимое право.

3.Отдельно сто́ит отметить, что данная проблема касается договоров с отличающимися элементами места арбитража, места нахождения арбитражного учреждения и материального права, применимого к основному договору.

Ермолаева Е. А., Ложкина Е. М.,

выпускники Российский государственный университет правосудия (РГУП)

Санкт-Петербург

Каковы последствия выбора Принципов УНИДРУА в качестве применимого права — 3:4 в пользу Конвенции об исковой давности?

С появлением lex mercatoria в практике международных арбитражных судов и исследованиях по международному частному праву неоднократно возникал вопрос о соотношении таких источников неформального регулирования с официальными нормативными актами.

В статье исследуется проблема конкуренции положений Принципов международных коммерческих договоров (далее — Принципов УНИДРУА), которые стороны трансграничного договора выбрали в качестве применимого права, с Конвенцией об исковой давности в международной купле-продаже товаров 1974 г.1 (далее — Конвенция) в части регулирования вопроса исковой давности.

Согласно Принципам УНИДРУА срок исковой давности составляет 3 года, а в соответствии с Конвенцией — 4 года. Поскольку правильное определение срока исковой давности имеет принципиальную важность для участников любого спора, возникает вопрос: если стороны подчинили трансграничный контракт Принципам УНИДРУА, но в момент его заключения коммерческие предприятия обеих сторон находятся в странах — участницах Конвенции, что в такой ситуации имеет приоритет — воля сторон или нормы международного соглашения?

Данную проблему можно рассмотреть с двух сторон. С одной стороны, выбор сторонами в качестве применимого права Принципов УНИДРУА не исключает применения норм Конвенции. В отличие от обязательных международных актов, которые приме-

1 Российская Федерация по настоящее время не ратифицировала Нью-Йоркскую конвенцию об исковой давности в международной купле-продаже товаров 1974 г.

11

Актуальные проблемы международного права

няются к трансграничным договорам купли-продажи, когда такой договор подпадает под сферу их действия и стороны не исключают их применение, Принципы УНИДРУА, будучи инструментом soft law, выступают в качестве не имеющей обязательной силы унификации международного договорного права и подлежат применению в случае, если стороны согласились, что их договор будет регулироваться этими Принципами.

В свою очередь, Конвенция применяется к международным договорам купли-про- дажи товаров в том случае, если в момент заключения такого договора коммерческие предприятия сторон договора находятся в Договаривающихся государствах. Каждое договаривающееся государство должно применять Конвенцию к договорам, заключенным в день вступления Конвенции в силу или после этой даты1.

Совокупный анализ положений Конвенции позволяет сделать вывод об обязательности рассматриваемого международного соглашения для сторон, находящихся в Договаривающихся государствах. В отличие от Венской конвенции 1980 г., нормы Конвенции об исковой давности не являются диспозитивными, поскольку стороны не обладают правом отступить от любого из ее положений или изменить его действие.

Однако пункт 2 статьи 3 Конвенции все же допускает исключение из общего правила об обязательности Конвенции: она не применяется в случае, если стороны исключили ее применение в ясно выраженной форме. При этом выбор сторонами применимого права однозначно не свидетельствует о том, что стороны исключили применение Конвенции.

Так, например, в прецедентной практике текстов ЮНСИТРАЛ несмотря на выбор сторонами в качестве применимого права Кубы, являющейся Договаривающимся государством, суд указал, что в соответствии с системой источников права, установленной статьей 20 Гражданского кодекса Кубы, а также в свете его характера как lex specialis положения международного договора превалируют над положениями, содержащимися в национальном законодательстве. Суд определил, что Конвенция об исковой давности должна применяться к их отношениям, поскольку стороны не отказались от ее применения2.

Комментарий к Конвенции разъясняет, что даже когда стороны выбрали в качестве применимого право недоговаривающегося государства, Конвенция все еще распространяет свое действие на их отношения, поскольку исключение ее применения не было осуществлено «в ясно выраженной форме». Допущение даже подразумеваемого исключения применения Конвенции нанесет ущерб цели статьи 33.

1Конвенция об исковой давности в международной купли-продаже товаров (Нью-Йорк, 1974 г.): записка секретариата (А/СN.9/308) // URL: https://uncitral.un.org/sites/uncitral.un.org/files/ media-documents/uncitral/ru/limit_conv_r_ebook.pdf.

2Case 1052: Limitation Convention 3, 12(2); CISG: 78 ; Cuba: Sala de lo Económico del Tribunal Supremo Popular; Decision n. 3 of 30 April 2009 (revisión); Nelson Servizi S.r.l. v. Empresa RC Comercial // URL: https://documents-dds-ny.un.org/doc/UNDOC/GEN/V11/825/24/PDF/V1182524.pdf?OpenElement.

3Комментарий к конвенции об исковой давности в международной купле-продаже товаров, совершенной в Нью-Йорке 14 июня 1974 г. (а/сonf.63/17) // URL: https://undocs.org/ru/A/ CONF.63/17.

12

Секция 1. Современные проблемы международного частного права

Полагаем, что под «ясно выраженной формой» здесь понимается включение в договор стандартных условий, содержащих клаузулу в прямой форме, исключающую применимость Конвенции. Из этого следует, что указание на Принципы УНИДРУА в таком случае является предполагаемым исключением и не подпадает под условия ясной выраженности.

Поскольку согласно устоявшейся практике международных коммерческих арбитражей1 выбор Принципов УНИДРУА в качестве применимого права не исключает применение Венской конвенции 1980 г., постольку, на первый взгляд, такой же выбор сторон не должен исключать применение и остальных конвенций, в том числе Конвенции об исковой давности.

Таким образом, с одной стороны, мы видим, что Принципы УНИДРУА не являются официально признанным источником права и носят рекомендательный характер для сторон международных коммерческих договорных отношений, а потому содержащиеся в Принципах нормы связывают такие стороны постольку, поскольку их применение не затронет обязательных к применению норм.

Однако поставленный в статье вопрос также может быть рассмотрен и с другой стороны. Если по соглашению сторон трансграничного контракта в качестве применимого материального права будут применяться Принципы УНИДРУА, то содержащиеся в Принципах нормы могут приобрести преимущество перед положениями Конвенции об исковой давности.

Одним из основополагающих институтов международного частного права является институт автономии воли сторон (lex voluntatis). С. В. Третьяков квалифицирует автономию воли как материально-правовое решение коллизионной проблемы2. А. В. Асосков отметил, что стороны трансграничного договора, заключенного при осуществлении предпринимательской деятельности, следует наделить возможностью выбора вненациональных источников в качестве применимого права при условии, что такие вненациональные источники соответствуют основным началам частноправового регулирования, защищены от возможных злоупотреблений путем установления определенных императивных норм, а также представляют собой относительно законченную систему правовых предписаний, способную самостоятельно урегулировать значительную часть спорных вопросов3.

В 2004 г. Принципы УНИДРУА были дополнены новыми положениями, в том числе нормами, регулирующими исковую давность. Считаем, если спор может быть разре-

1См., например, дело МКАС при ТПП РФ № 142/1994 от 25.04.1995 // Практика Международного коммерческого арбитражного суда : научно-практический комментарий / сост. и автор комм. М. Г. Розенберг. М. : Международный центр финансово-экономического развития, 1997. 288 с. ; решение единоличного арбитра МКАС при ТПП РФ от 19.02.2020 по делу № М-170/2019 // СПС «КонсультантПлюс».

2Третьяков С. В. Юридическая природа автономии воли сторон в международном частном праве: дис. … канд. юрид. наук. М., 2003. 204 с.

3Асосков А. В. Коллизионное регулирование договорных обязательств. М. : Инфотропик Медиа, 2012. С. 21–355.

13

Актуальные проблемы международного права

шен на основе положений, содержащихся в Принципах, то у суда нет необходимости обращаться к нормам Конвенции об исковой давности, которая является частью национальной системы государства.

Популярность выбора сторонами Принципов в качестве применимого права связана с тем, что участники оборота стремятся избежать влияния национальной правовой системы какого-либо заинтересованного государства на их внешнеэкономические отношения. Принципы не относятся к официальным международным источникам права, следовательно, не являются частью правовой системы какой-либо страны. В связи с этим, на наш взгляд, наличие оговорки о применении к международному коммерческому контракту Принципов УНИДРУА может рассматриваться как ясно выраженная форма, исключающая применение Конвенции, хотя это и не было выражено сторонами договора expressis verbis.

Подводя итог сказанному, мы приходим к выводу, что включение в договор типовой оговорки о выборе Принципов УНИДРУА в качестве применимого права создает неопределенность в вопросе распространения положений Конвенции об исковой давности на страны — участницы Конвенции. Применять в таком случае положения Принципов УНИДРУА или Конвенции об исковой давности, зависит от решения правоприменительного органа, разрешающего спор.

Однако авторы статьи придерживаются позиции о том, что выбор сторонами в качестве применимого права Принципов УНИДРУА является ясно выраженной формой исключения Конвенции. Во-первых, Принципы УНИДРУА в редакциях 2004, 2010 и 2016 годов содержат положения об исковой давности, а значит, способны урегулировать вопрос исковой давности без обращения к Конвенции. Во-вторых, Принципы УНИДРУА не являются частью национальной системы какого-либо государства, и в силу этого выбор их сторонами становится не подразумеваемым, а прямым исключением положений Конвенции. И в заключение, в ситуации, когда появляется подобная проблема конкуренции норм, суд должен руководствоваться первоначальной воли сторон с целью недопущения злоупотребления одной из сторон спора, в частности выраженной в увеличении срока исковой давности ссылкой на обязательность норм Конвенции.

Карова А. А.,

магистр Университет имени О.Е. Кутафина (МГЮА)

Москва

Проблема реализации принципа конфиденциальности в международном коммерческом арбитраже:

опыт зарубежных стран

Конфиденциальность как явление и принцип всегда считалась одним из важнейших аспектов арбитражного разбирательства и до недавнего времени основополагающим принципом, который ни в коем случае нельзя игнорировать. Однако под

14

Секция 1. Современные проблемы международного частного права

тенью растущего числа арбитражных дел, в которых участвуют государства, в последнее время наблюдается тенденция к переходу в публичность, причем не только в арбитражах по защите инвестиций, но и в коммерческих арбитражах. При этом возникает множество вопросов: в случае конфликта между конфиденциальностью и публичностью, что должно превалировать? Приносит ли конфиденциальность больше пользы, чем вреда? К сожалению, ни доктрина, ни практика не дают нам однозначного ответа на эти вопросы.

Существует устоявшаяся латинская поговорка «aliud est tacere, aliud celare» (скрывать — одно, молчать — другое), которая, хотя и применима к любому аспекту жизни и права, приобретает особую актуальность в международном арбитраже, где конфиденциальность и тайна «коммерческой» жизни с момента его возникновения играют очень важную роль.

Все участники арбитража (будь то арбитры, учреждения или стороны в судебном разбирательстве) единодушны в отношении безусловных плюсов коммерческого арбитража в сравнении с разбирательством в государственном суде.

Международный арбитраж безусловно обладает рядом преимуществ, среди которых можно выделить следующие: скорость и гибкость процесса; более низкая стоимость; большая гарантия урегулирования благодаря специализации арбитров (в отличие от гражданских судей); возможность непрерывности коммерческих отношений между спорящими сторонами; и т.д., но, без сомнения, они выделили бы конфиденциальность как один из наиболее важных преимуществ арбитража.

Хорошо известно, что в подавляющем большинстве судебных систем мира информация и итог разбирательства в виде решения в судах общей юрисдикции, за редчайшими исключениями, являются общественным достоянием.

В наши дни практически невозможно сохранить конфиденциальность судебных дел и судебных вопросов, которые рассматриваются судьями и государственными судами. С другой стороны, арбитражные разбирательства, за исключением арбитража между инвесторами и государством, почти всегда носят конфиденциальный характер, и огласка может иметь место лишь в исключительных случаях.

Принцип конфиденциальности является общей концепцией и неотъемлемым качеством международного коммерческого арбитража.

Представляется интересным, что ряд решений, которые недавно были приняты судами разных стран, содержали в себе весьма значительные расхождения в вопросе существования такой подразумеваемой обязанности соблюдать конфиденциальность. Такое расхождение мнений породило значительную неопределенность относительно того, на какую степень конфиденциальности могут рассчитывать участники якобы «частных» арбитражных разбирательств. Устоявшееся в юридической практике предположение о том, что арбитражное разбирательство является частным и конфиденциальным1, является одним из основных преимуществ арбитража, как способа

1 Jan Paulsson y Nigel Radwing, The Trouble with Confidentiality // Arbitration International. 1995. Vol. 11 No 3.

15

Актуальные проблемы международного права

разрешения коммерческих споров было оспорено в 1990-х гг., когда австралийские и шведские суды отвергли любое «подразумеваемое обязательство» конфиденциальности в арбитраже.

Так, Верховный суд Швеции в деле Bulbank v Al Trade Finance постановил, что в частных арбитражах не существует подразумеваемой обязанности соблюдать конфиденциальность в соответствии с правилами ЕЭК ООН или шведским законодательством. Высокий суд Австралии в деле Esso Australia Resources v Plowman постановил, что частное арбитражное разбирательство не распространяется на раскрытую информацию и документы с соблюдением конфиденциальности, поскольку абсолютная конфиденциальность в Австралии отсутствует.

Решение арбитров о том, что банк был связан этой оговоркой, было опубликовано в журнале Mealey’s International Arbitration Report, который, очевидно, получил его от адвоката финансовой компании. Узнав о публикации, финансовая компания заявила, что решение было аннулировано из-за нарушения банком обязанности соблюдать конфиденциальность как в соответствии с применимым арбитражным регламентом Европейской экономической комиссии ООН (ЕЭК ООН), так и в соответствии со шведским законодательством1.

Верховный суд Швеции постановил, что правила ЕЭК ООН не запрещают раскрывать результаты арбитражного разбирательства, и что шведское законодательство не делает арбитражное разбирательство тайным, если только стороны не заключили договор о тайне (и даже тогда, когда сторона, желающая привести в исполнение арбитражное решение, по закону обязана предоставить его копию). Соответственно,

всоответствии со шведским законодательством существует только два способа обеспечить конфиденциальность арбитражного разбирательства — прямо оговорить это

вдоговоре или принять арбитражный регламент, который прямо предусматривает это. Швеция была не первой страной, которая отрицала какую-либо подразумевае-

мую обязанность соблюдать конфиденциальность любыми участниками процесса. В решении, которое «обрушилось как гигантская волна — настоящее австралийское цунами — на берега юрисдикций всего мира»2 Высокий суд Австралии постановил в деле Esso Australia Res. Ltd. v. Plowman, что конфиденциальность, в отличие от приватности, не является «неотъемлемым атрибутом» коммерческого арбитража. Поэтому суд постановил, что министр энергетики и минеральных ресурсов, который не являлся стороной арбитража, имел право на ознакомление с документами и информацией арбитража. Таким образом, можно прийти к выводу, что в Швеции понятия конфиденциальность и приватность не являются тождественными.

В Соединенных Штатах, где ни один федеральный суд выше уровня окружного суда не выносил решения по этому вопросу, немногочисленные решения окружных судов также отвергают любую «подразумеваемую обязанность» соблюдать конфиденциальность.

1Case No. T 1881-99 (Swedish Sup. Ct. 27 Oct. 2000).

2S.I.Strong., University of Missouri School of Law., Realizing Rationality: An Empirical Assessment of International Commercial Mediation.

16

Секция 1. Современные проблемы международного частного права

В известном деле, US vs. Panhandle E. Corp., федеральное правительство потребовало от американской компании Panhandle предоставить документы арбитражного разбирательства Международной торговой палаты (ICC) по делу между дочерней компанией Panhandle и государственной нефтяной компанией Алжира1. Panhandle пыталась заблокировать раскрытие информации, утверждая, что арбитраж является конфиденциальным по своей природе и что раскрытие информации нарушит ожидания сторон и подорвет авторитетность международных арбитражных учреждений.

Суд проигнорировал доводы представителей компании, и постановил, что не существует «врожденной обязанности» соблюдать конфиденциальность, если только стороны не заключили договор об этом, и что Регламент МТП не содержит обязательств по соблюдению конфиденциальности на стороны арбитража. Поэтому он удовлетворил ходатайство правительства о принудительном предоставлении документов.

Многие арбитражные учреждения регулируют конфиденциальность, но в основном как обязанность арбитров и персонала каждого центра. Некоторые правила более подробны, существуют этические кодексы для арбитров, но они не всегда устанавливают обязанность конфиденциальности для сторон.

Так обстоит дело с Регламентом МТП, статья 6 приложения I и статья 1 приложения II которого налагают обязанности только на арбитров и персонал Международного арбитражного суда, но не на стороны, хотя статья 22.3 уполномочивает Арбитражный суд выносить постановления о конфиденциальности по просьбе любой стороны.

Дискуссия не ограничивается вопросом о том, существует ли обязанность соблюдать конфиденциальность, поскольку даже в тех случаях, когда такая обязанность признается, ее содержание и объем варьируются2. Таким образом, среди лиц, на которых может распространяться обязанность соблюдать конфиденциальность, мы находим арбитров, сотрудников арбитражных учреждений, секретарей, свидетелей, экспертов, судебных репортеров, переводчиков, устных переводчиков или других лиц, участвующих в арбитраже, стороны, их представителей и советников. Практика признания решения конфиденциальным и возложения соответствующих обязанностей на определенные категории лиц кардинально разница от штата к штату от страны к стране.

Конфиденциальность в международном коммерческом арбитраже является одной из областей, которая остро нуждается в корректировке. В свое время большинство участников процесса полагали, что им запрещено разглашать то, что происходит в стенах коммерческого арбитража, однако практика неоднозначно реагирует

1Id. at 349-50; see American Cent. E. Tex. Gas Co. v. Union Pac. Res. Group, 2000 WL 33176064, at *1 (E. D. Tex. July 27, 2000) (denying preliminary injunction to seal an arbitration award in which the movant was found liable for antitrust violations because «the public has a strong countervailing interest in knowing the results of arbitration proceedings that involve allegations of anticompetitive and monopolistic conduct»); Caringal v. Karteria Shipping, Ltd., 2001 WL 874705, at *1 (E. D. La. Jan. 24, 2001) (ordering production of documents from a London arbitration).

2Gary Born, International Commercial Arbitration. 2d Edition. Chapter 20 : Confidentiality in International Arbitration. P. 2781.

17

Актуальные проблемы международного права

на эту уже «устаревшую позицию». Сегодня, когда вопрос о конфиденциальности арбитражных решений «далеко не решен», необходимо выработать механизм разрешения проблемы соблюдения и реализации принципа конфиденциальности в международном коммерческом арбитраже.

Озернов М. Е.,

студент Санкт-Петербургский государственный университет (СПбГУ)

Санкт-Петербург

Границы применения института «депесаж» в международном частном праве

Современные коммерческие отношения невозможно представить без международного сотрудничества. Это влечет за собой огромное число положительных эффектов, будь то получение импортных товаров, обмен опытом, привлечение иностранных специалистов и т.п. Однако при заключении большинства международных договоров неизбежно встает вопрос о выборе применимого права, регулирующего отношения сторон в рамках этого договора. Именно в этот момент материальные законодательства различных государств могут вступать между собой в противоречие и у сторон появляются сложности, как при составлении договора, так и по исполнению договорных обязательств. Сто́ит добавить, что, порой возникают ситуации при которых некоторые элементы единого правоотношения включаются в объем различных коллизионных норм, делая возможным наступление эффекта расщепления применимого права или же «депесаж». Незамедлительно встает вопрос, который параллельно является и главной проблемой данного института, и проблемой данной работы: насколько свободно стороны международного договора субъективно могут использовать механизм расщепления применимого права в одной или нескольких частей договора?

Для начала сто́ит сказать, что даже до 1960 г. мировое сообщество крайне неоднозначно относилось к институту депесажа. Так, если мы обратимся к подготовительным материалам Гаагской конвенции 1955 г. о праве, применимом к международной купле-продаже, то увидим, что там не предполагалась допустимость разновидности соглашений о выборе применимого права1. Авторы подготовительных материалов полагали, что в случае разрешения сторонам договора выбирать применимое право будут нарушены интересы правопорядка — внутреннего единообразия решений. Весьма интересным в данном ключе является дело Hanlan v. Sernesky, в котором суд отступил от коллизионной привязки Lex Loci delicti commissi и применил право провинции (штата), наиболее заинтересованной в справедливом разрешении дела и в

1 См.: Matic Z. The Hague Convention on the Law Applicable to Contracts for the International Sale of Goods — Rules on the Applicable Law // International Contracts and Conflicts of Laws: a Collection of Essays / Ed. P. Sarcevic. 1990. P. 57.

18

Секция 1. Современные проблемы международного частного права

предоставлении правовой защиты потерпевшим1. Тем не менее после этого случая канадские суды практически единогласно выступали против применения расщепления правопорядков. Тем не менее время шло и на сегодняшний день депесаж санкционирован в большинстве современных международных и национальных актов, направленных на коллизионное регулирование.

Однако, прежде чем приступать к границам допустимости применения расщепления применимого права, сто́ит сказать, что в доктрине выделяются следующие виды депесажа2:

1.Вертикальный, который, в свою очередь, может быть как в форме «объектного расщепления», так и в форме смены статутов во времени3. В том случае, если в рамках одного договора, например, поставляется несколько товаров, то здесь мы явно имеем дело с объектным расщеплением, т.е. говоря об объектном расщеплении мы подразумеваем, что оно проявляется тогда, когда обязательство имеет несколько объектов. Смена статутов имеет место, если новый правопорядок, подлежащий применению на основании коллизионной нормы или соглашения сторон о выборе применимого права, не действует с обратной силой (ex tunc) с момента возникновения правоотношения, а регулирует лишь новые права и обязанности, в то время как возникшие ранее права и обязанности продолжают подчиняться первоначальному применимому праву4

2.Горизонтальный, который является формой выражения «материально-правового расщепления». При такой форме расщепления некоторые части договора могут быть подчинены различному применимому праву и в результате применяются лишь отдельные материальные нормы различных правопорядков для регулирования отдельных положений договора.

Теперь, когда мы провели классификацию депесажа, настало время провести границы применения данного правового института. Так, обратившись к трудам ученых германской правовой семьи, мы выясним, что они разделяют следующий подход, суть которого сводится к тому, что возможно подчинение вопросов наличия и действительности договора одному праву, а вопросов исполнения обязательств и последствий их неисполнения — другому праву5. Говоря об отечественной доктрине можно констатировать, что многие правоведы не являются приверженцами такого подхода6. Если же

1Hanlan v Sernesky, 38 OR (3d) 479, 1998 CanLII 5809 (ONCA).

2Windmöller M. Die Vertragsspaltung im Internationalen Privatrecht des EGBGB und des EGVVG / Düsseldorfer Rechtswissenschaftliche Schriften. Bd 11. Baden-Baden, 2000.

3A.a.O. S. 20–24.

4A.a.O. S. 22.

5См.: Vischer Fr., Huber L., Oser D. A.a.O. S. 52–54.

6Комментарий к части третьей Гражданского кодекса Российской Федерации / под ред.

А.Л. Маковского, Е. А. Суханова. С. 416–417 (автор комментария к ст. 1208 ГК РФ М. Г. Розенберг); Комментарий к Гражданскому кодексу Российской Федерации : в 3 т. Т. 3. Комментарий к Гражданскому кодексу Российской Федерации, части третьей / под ред. Т. Е. Абовой, М. М. Богуславского, А. Г. Светланова. С. 388 (автор комментария к ст. 1208 ГК РФ — И. С. Зыкин).

19