Судья может достигнуть справедливого результата, только твёрдо придерживаясь воли сторон, как она отражена в самой сделке. Иначе индивидуальные интересы окажутся принесёнными в жертву унификации. Не слишком диспозитивно.

Получаем два правила:

1)Если предположение стороны, послужившее двигательным стимулом к заключению сделки, было внешним образом выражено и принято контрагентом — то неисполнение этого предположения влечёт за собой недействительность сделки.

2)Если предположение таким образом не выражено, оно может быть признано существенным на основании толкования суда, руководствующегося обычными условиями договора, правилами опыта (имеющими только руководящее значение) и особенностями конкретного казуса, отражёнными в конкретном акте. Судья должен установить порядок, который более всего соответствует взаимным интересам сторон.

Ключевое отличие между доктринами — в тенденции. Объективисты идут от закона, а субъективисты — от конкретной сделки. А дальше решать вам.

Глава IV. Юридические последствия отсутствия или недостатков эквивалента при договорных обязательствах.

(Одна из самых бессмысленных глав, я даже не буду адаптировать материал, просто выкину большую часть)

Пока мы говорили только о том, как осуществление или неосуществление предположений влияет на юридические последствия, при этом кауза всегда подразумевалась наличествующей. Теперь разберём случаи, когда кауза либо вовсе отсутствует, либо дефектна. Обратимся к отрицательной функции каузального момента.

“Sine causa” или “nulla causa”

Эти выражения употребляются в совершенно общем смысле, чтобы обозначить отсутствие, как выражается Виндшайд, достаточного основания.

Представим себе, что вещь перешла к другому лицу посредством недозволенного дарения или воровства, или какого-то ещё запрещённого акта. Родственным представляется случай, хоть и не содержащий признаков правонарушения, но не удовлетворяющий требованиям, установленным законом.

Но иногда для этих терминов предусмотрен и несколько иной смысл. Когда сам акт вполне удовлетворяет требованиям закона, но есть справедливые основания парализовать сделку, поскольку не исполнилось решающее предположение, в связи с которым рассматриваемый факт только и обусловливал наступление последствий. Иными словами, если в первом смысле термины относятся к самому переходу, то теперь — к предположению сторон.

Falsa causa

Порой стороны исходят из неверных обозначений относительно того или другого предположения, и тем не менее это обстоятельство не влечёт за собой недействительность

сделки. И этот термин как раз и обозначает неправильное предположение стороны, касающегося мнимо-существующего при самом заключении сделки момента. Отличается от выражения “ob causam” тем, что последнее относится к предположению о будущем (то, чего ещё нет сейчас, но будет потом).

Для того, чтобы в этом случае произошла кондикция, передавшему необходимо не только доказать отсутствие обязательства, но и объяснить, на каком основании произведена уплата, поскольку разумный человек никогда не станет платить деньги по несуществующему обязательству. Иными словами, нужна ошибка, причём ошибка извинительная. Здесь во всей красе расцветает принцип инерции — если деньги уже уплачены, то требуются веские основания, чтобы повернуть вспять, а бремя их доказывания ложится на кондицента.

Указанные особенности позволили Бэру утверждать, что при уплате вопрос идёт не о доказательственном, а о юридически связывающем признании. Один из основных его аргументов — по сделкам, совершённым малолетними, всегда можно истребовать назад, потому что они недееспособны, следовательно не могут распоряжаться своими правами, следовательно не могут совершить юридически связывающего признания долга. Кривцов не считает этот ход мыслей правильным, ведь всё гораздо проще. Есть известная презумпция неразумности малолетних, из-за которой они, так-то, и недееспособны, и поэтому мы их и защищаем подобным образом. В остальном он почти всегда опирается на общие выражения, делать из которых далеко идущие выводы возможным не представляется (много примеров, все примеры опущены). Например, неясно, как примирить со взглядом Бэра тот факт, что в некоторых случаях извинительной ошибкой признается само наличие сомнения в том, что долг существовал — выходит, уплата не носит характера распорядительного акта, что неизбежно следовало бы из признания ее юридически связывающей. Дело же объясняется только соотношением между принципом инерции и справедливостью, во имя последней законодатель может сделать столько исключений из первого, сколько посчитает нужным.

Итак, практическая разница между Кривцовым и Бэром такова: последний приписывает уплате значение диспозитивного акта дарения или погашения имеющегося обязательства во всех случаях, а Кривцов — далеко не всегда. Если признавать за каждой уплатой такое значение, то в итоге окажется, что кондицент, не сумевший доказать извинительность ошибки, как бы совершил дарение. Это нежелательно, поскольку относительно существования обязательства может иметься простое сомнение, а уплата в таком случае носит характер средства доказательства этого существования. Такое признание может быть обессилено обратным доказательством — и зачем же тогда каждый раз видеть в уплате дарение? Также ошибки Бэра в этом месте подрывают фундамент его учения о стимуляции. Мы (наверное, а возможно, что и нет) поговорим о нём далее более подробно.

Следующий вопрос главы — обязательства с безнравственным или незаконным содержанием. Следует ли из этого, что и кауза такой сделки безнравственна или незаконна? Здесь бес в деталях, так что разбираем.

Сделка, как и любой акт человеческой жизни, вызывается определёнными мотивами и преследует определённые цели. Когда мы можем сказать, что отдельный безнравственный мотив или цель столь значим, что из-за него таковой можно признать всю сделку? Здесь

необходимо делать различие между уже наступившим безнравственным событием как основанием сделки и расчётом на наступление такого события в будущем. Внутри, опять же, смотрим, нашла ли безнравственная цель какое-то выражение в сделке (прямое или косвенное)?

Поехали.

А. Сделка поставлена в зависимость от будущего безнравственного события, и это не выражено в сделке. Иными словами, безнравственная цель ясна не из самой сделки, а из сопутствующих обстоятельств. На практике точно констатировать такую цель было бы очень трудно. Кривцов выставляет два правила: необходимо, чтобы такая цель была исключительной (или хотя бы главной) целью сделки; необходимо, чтобы такая цель была замечена и принята контрагентом (хуй докажешь, короче).

В. Сделка поставлена в зависимость от будущего безнравственного события, и это прямо или косвенно выражено в сделке. Две разновидности: безнравственными могут быть обязанности (всё понятно) или эквивалент. Если эквивалент безнравствен, то сделка недействительна, потому что предположение эквивалента всегда оказывает решающее влияние на судьбу сделки. Теперь о косвенном выражении — предъявляя иск, кредитор указывает на каузальный момент при договорном обязательстве: тут-то безнравственность и вылезет. Безнравственность условий влечёт недействительность сделки (тоже всё понятно, не буду расписывать).

С. Договорное обязательство вызвано мыслью уже существующей безнравственной цели. Многие считают, что такие сделки должны быть действительными. Кривцов считает, что всё непросто, потому что заключение сделки может быть, например, благодарностью за совершение в прошлом каких-то безнравственных действий. Весь вопрос в возможности констатации причинной связи между безнравственным событием в прошлом и сделкой. Она может быть признана, если предоставление выступает исключительным эквивалентом за безнравственное действие лица, в пользу которого оно осуществляется. Необходимо выяснить, придавал ли тот, кто предоставил, такое значение своему предоставлению, а также не могло ли у него быть иного разумного мотива для заключения договора. Доказать не так-то просто, но возможно.

Особняком стоит вопрос о безнравственном дарении. В вопросах эквивалента оно таковым, понятно, быть не может. В том же, что касается условий и предположений — почему бы и нет? Отличия дарения от других сделок в этих вопросах незначительны.

Зря вы это читали.

Отдел II. Абстрактные обязательства

Глава I. Стипуляция.

Главным отличием стипуляции была её тесная связь с формой, в которую она облекалась. Это выражалось и в том, что вопрос кредитора и ответ должника должны были быть одного содержания, согласовываться друг с другом. Вместе с тем, можно было придать самостоятельное юридическое значение фиксированному таким путём основанию для

сделки, что не допускалось при обыкновенном, неформальном обещании. Стипуляция же образовывала границу между её содержанием и переговорами, ранее её сопровождавшими. Благодаря этому стипуляция может оказаться самостоятельным предметом рассмотрения в суде. Это позволяет сторонам в случае чего быстро решить вопрос, не вдаваясь в рассмотрение проблемы эквивалента.

Кривцов относит стипуляцию к категории «абстрактных обязательств», хотя сам термин остаётся весьма неопределённым. На деле слово «абстрактный» значит только «отвлечённый» [очевидно, от основания обязательства], не больше. Ни об объёме, ни о способе регулирования правоотношения слово «абстрактный» нам ничего не сообщает. Исследуя вопрос о каузе в абстрактном обязательстве, Кривцов раскладывает его на составные частии подробно разбирает каждую из них.

Некоторые считают, что стипуляция абстрактна именно в смысле полного отвлечения от экономического отношения, которым она была вызвана к жизни, и опирается только на слова, произнесённые сторонами. Это не так. Вернее, когда-то очень давно (в самом начале) это, наверное, было так, но римляне достаточно быстро оставили эту стадию позади. Сначала в стипуляцию разрешили включать условия, что впоследствии стало путём к признанию эквивалента в стипуляции (посредством включения условия о нём). Так постепенно вступило в свои права словосочетание “causa stipulationis”, обозначавшее предположение стороны об эквиваленте в стипуляции. Итак, есть множество случаев, когда стипуляция по самому своему содержанию является каузальной. В этом случае нет препятствий к применению (с известными ограничениями) к таким стипуляциям норм о каузе в обычных обязательствах. Самое сильное отклонение от стандартного использования этих норм — придание такой стипуляции характера договора признания, имеющего специфическую каузу (о ней речь ниже), но тем не менее определённо её имеющего. Этот вопрос будет разобран подробнее в своё время.

Теперь мы знаем, что стипуляция не является абстрактной в смысле невозможности включения каузального момента в её содержание. Возьмём следующий подход к понятию абстрактного обязательства: якобы при стипуляционном процессе отвлекаются от всего, что не охвачено рамками формы. Иными словами, если не сделали каузу условием, то её как бы и нет. Это не так.

Приведём следующий пример. Речь идёт о стипуляции, заключённой для обеспечения кредитору принадлежащего ему права требования по договору займа. Как мы знаем, при займе договор считается заключённым, как только заёмщику были переданы деньги — но, если возвращение долга было гарантировано заимодавцу в порядке стипуляции, то этот реальный момент отходит на второй план, а центр тяжести полагается в стипуляции, реальный же момент приобретает значение основания обязательства. Для целей настоящего исследования предположим, что деньги заёмщику в действительности переданы не были. В такой ситуации иску из стипуляции может быть противопоставлена эксцепция, о чём прямо указано в Дигестах. Таким образом основание обязательства сдерживает стороны, хотя бы о нём и не сказано в стипуляционной форме.

Можно с уверенностью сказать, что с течением времени стипуляция в общем становилась всё более и более условной, хотя и утверждать, что включение оснований в её форму было

обязательным, не приходится. Разберём вопрос необходимости каузы в стипуляции отдельно, разложив его на несколько подвопросов.

Мыслимо ли стипуляционное обязательство без каузы? Вопрос, заметим, чисто фактический: можно ли дать обещание в стипуляционной форме без всякой на то каузы, то есть без предположения о возможном эквиваленте или при сознательном исключении такового? Кривцов считает, что нет, поскольку кауза (исходя из вышеизложенного) является психологической необходимостью. Тем не менее может сложиться такая ситуация, что контрагенты не найдут согласия относительно каузы. В этом случае такую стипуляцию следовало бы рассматривать, будто каузы у неё нет вовсе — а значит признавать её недействительной. Вопрос о том, на кого должно лечь бремя доказывания наличия такого согласия относительно каузы, будет разобран ниже.

Пользуются ли при стипуляции признанием каузы во всём том многообразии, в коем они предстают в обыкновенной экономической жизни? Иными словами, должна ли стипуляция быть вызвана только определённой каузой либо любой возможной? Да, правильный ответ

— последний (конечно, кауза не должна быть безнравственной или незаконной, но других ограничений нет).

Должен ли кредитор, чтобы осуществить принадлежащее ему право требования, ссылаться на наличие каузы, или он может просто привести факт стипуляции? Не является ли стипуляция абстрактной в том смысле, что кредитор в своём заявлении может вообще не упоминать каузу? Кредитору в вопросе указания каузы должна быть предоставлена полная свобода, отвечает Кривцов, иначе зачем вообще тогда стипуляция? *тут урок латинской грамматики, приводить его я конечно же не буду*

Совершенно иным является вопрос об объективной реализации каузы при стипуляции. Должен ли кредитор доказывать существование каузы, или отпираться от её существования — дело должника? Здесь Кривцов придумывает выводит из источников следующее общее правило.

Если кауза относится к событию, которое должно было наступить после самой стипуляции, то этот акт сам по себе не вызывает никакой презумпции в пользу его осуществления (что, по-моему, очевидно).

Если кауза такого характера, что является совершенно неопределённым, наступит её реализация после совершения стипуляции или уже имела место до него, то кредитор должен доказывать осуществление каузального момента.

Если кауза относится к событию, которое должно было произойти до совершения стипуляции, то *очень много рассуждений*, поскольку весьма трудно предположить, что разумный человек решился бы на заключение стипуляции до исполнения такой каузы, кредитор здесь должен быть освобождён от доказывания реализации каузального момента (она предполагается).

Некоторые авторы, называя стипуляцию абстрактной, имеют в виду, что даже при очевидном отсутствии каузального момента стипуляция останется действительной, пока о таком отсутствии не заявит должник. Этот взгляд сильно преувеличивает значение

эксцепции. Вообще Кривцов сомневается, имел ли институт эксцепции какое-либо значение, кроме чисто исторического, обусловленного особенностями развития римского процесса, но этот вопрос очевидно за рамками диссертации, поэтому он ограничивается лишь некоторыми замечаниями по существу вопроса. Обыкновенно смотрят, относится ли эксцепция к содержащемуся непосредственно в стипуляционном акте моменту или касается обстоятельства, лежащего вне его пределов. Во втором случае, как обычно считают, каузальный момент, лежа вне стипуляционного акта, ограничивает его, поэтому необходима эксцепция должника, чтобы обессилить акт. В первом же случае, по расхожему мнению, недействительность наступает в силу закона. На самом деле, как свидетельствуют источники (в частности, Павел), существовали способы формального признания стипуляции недействительной, если осуществление каузального момента не имело места (кондикция и эксцепция). *если честно, по-моему такая стипуляция просто оспоримая, судя по тому, что пишет он там в разборе источников, а значит это уже знакомая нам игра в слова — обнуляется ли сделка вследствие оспаривания в момент оспаривания с обратной силой или она всегда была недействительной, а оспаривание просто оживило (формализовало) это состояние — вы помните, короче*

Теперь нам предстоит рассмотреть более частный случай стипуляционной каузы, а именно когда стипуляция предпринята по поводу уже существующего обязательственного отношения между сторонами. В этом случае часто говорят об абстрактной природе стипуляции в том смысле, что для нового обязательства не имеет значения кауза того, что ему предшествовало. Апологетом этой позиции является уже знакомый нам Бэр — он утверждает, что в этом случае действительность обязательства, на место которого заступила стипуляция, не имеет значения. Стипуляция здесь приобретает значение действия «настоящего признания», она должна рассматриваться в качестве связующего акта воли, так как для того, кто её предпринимает, юридические факты, обусловливающие действительно сть первоначального обязательства, представляются как бы существующими, хотя бы на самом деле оказалось, что их вовсе нет налицо. Отметим, что Бэр здесь делает следующее ограничение — если должник докажет, что находился в извинительном заблуждении, то стипуляция является недействительной. Однако даже с подобным ограничением его теория не выдерживает критики *бой Бэр-Кривцов где-то можно посмотреть?*

Главный аргумент Бэра заключается в том, что стипуляция по своей природе подобна исполнению по договору (или, как они её называют, «уплате»), то есть является «настоящим признанием». Согласиться с этим нельзя.

Прежде всего, непонятно, почему вообще стипуляция должна быть в этом отношении приравнена к уплате. Нет, так конечно может быть, но это далеко не единственный путь развития событий. Стипуляция может быть, например, временным обеспечением обязательства, окончательное выяснение сведений о наличии (или деталях) которого ещё ожидается или отложено. Кроме того, даже если стипуляция не имеет такого значения (а заключается по вполне привычным обстоятельствам), она не может быть приравнена к «настоящему признанию»… потому что и уплата не является таковой (я очень надеюсь, что вы это помнили, я просто адресую вас к прошлой главе, мы там об этом говорили). Также ошибочным представляется утверждение Бэра о том, что для объявления стипуляции недействительной недостаточно ошибки в праве (источники прямо свидетельствуют против этого).