2. Перевод в XIII–XV веках

Во второй половине XIII – первой половине XIV столетия переводческая деятельность на Руси если и не прекращается целиком, то в значительной степени замирает. Однако благодаря сохранившимся контактам с православными южнославянскими землями на Русь поступает значительное число переводных памятников, созданных в Болгарии, Сербии, а также монастырях Греции, Иерусалима, Синая. Среди них можно назвать «Сказание об Индийском царстве», «Повесть о Макарии Римском», имеющие византийское происхождение, «Слово о двенадцати снах Шаханши», восходящее к буддийским источникам, «Чин православия», дополненный пунктами, отражавшими распространившуюся в этот период доктрину исихазма¹⁴⁰, новые редакции «Александрии» и «Троянской войны», относящиеся к басенно‑сатирическому жанру сказания о Соломоне и Китоврасе, сборник басен «Стефанит и Ихнилат», сюжеты которого заимствованы из индийской «Панчатантры». Заслуживает упоминания также относящийся к XIV столетию перевод произведений Псевдо‑Дионисия Ареопагита с комментариями Максима Исповедника, причем переводчик (инокИсайя), по предположению некоторых исследователей, родом серб, ставший впоследствии игуменом Пантелеймоновского монастыря на святой горе Афон, как и его западные коллеги в IX в. (Иоанн Скотт Эриугена и Анастасий Библиотекарь) отмечал «тяжесть прелагания» греческого текста. И здесь пословный характер перевода часто приводил к затемненности смысла, а порой и полной его непонятности. Интересна попытка Исайи передать предпосланные книгам Псевдо‑Дионисия стихотворные эпиграммы.

В XIV в. на Руси получил распространение еще один перевод – «Диоптра» («Душезрительное зеркало») Филиппа Монотропа (Пустынника). Ее текст представляет собой поэму души и плоти, переведенную прозой, причем перевод почти буквален.

Не останавливаясь на перечислении других памятников, впервые переведенных южными славянами в указанный период (среди которых большое место занимала литература аскетического содержания, что объяснялось отмеченным выше влиянием идей исихазма), напомним об изменении подхода к технике передачи иноязычных произведений, связанных с деятельностью патриарха Евфимия и Константина Констенчского. Этот процесс сопровождался эмиграцией с Балканского полуострова многих церковных и культурных деятелей, спасавшихся от османского нашествия. Названный момент, естественно, отразился и на переводческой деятельности в самой Руси, где она стимулировалась уже начиная с XIV столетия московскими митрополитами, причисленными к лику святых, – Алексием (конец XIII в. – 1378 г.), переводившим с греческого Новый Завет и так называемые «учительские послания» (сочинения раннехристианских богословов, признанных «отцами церкви»), и его преемником Киприаном (ум. в 1406 г.), который, как сообщают источники, «многия святыя книги с греческого языка на русский язык преложи»¹⁴¹. В следующем столетии влияние нового подхода к передаче иноязычных текстов сказалось весьма сильно, способствуя утяжелению и архаизации последних, поскольку проводившаяся южнославянскими книжниками реформа мыслилась прежде всего как возвращение к истокам, т. е. к языковым формам, использовавшимся во времена Кирилла и Мефодия. Отсюда и труднодоступность создававшихся в названную эпоху версий для недостаточно подготовленного читателя. «Переводная литература той поры, – писал один из крупнейших специалистов по истории русского языка Б.А. Ларин, – отличается даже для читателя‑специалиста чрезвычайной сложностью и неясностью языка, особенно переводы из богословских и научных сочинений. Знаменитый дипломатический деятель, дьяк московского князя Дмитрий Герасимов был одним из крупнейших переводчиков XV в. Он впервые перевел на литературный язык Московской Руси латинскую грамматику Доната… Но нельзя сказать, чтобы это был перевод на русский язык. Язык перевода – в основном язык старославянский. Читать эту книгу так трудно, что надо удивляться, как все‑таки могли многие русские люди изучать латинскую грамматику… Не менее трудно изложены переводы богословских сочинений ряда крупных византийских писателей»¹⁴².

Процитированное высказывание Б.А. Ларина привлекает внимание прежде всего благодаря упоминанию имени Дмитрия Герасимова (ок. 1465 – ок. 1530), родившегося в Новгороде и предположительно прожившего несколько лет в Ливонии. Владея латинским и немецким языками (а также, возможно, итальянским и древнегреческим), Герасимов стал «толмачом» на государственной службе. При выполнении различного рода дипломатических поручений ему часто приходилось бывать за границей, в том числе и в центре католицизма Риме. Однако особенно важную роль сыграло его сотрудничество с новгородским архиепископом Геннадием (ум. в 1506 г.), происходившим из дворянского рода Гонзовых. Ведя непримиримую борьбу с так называемой «ересью жидовствующих», сторонников которой обвиняли в тайной приверженности иудаизму, Геннадий поручил Герасимову перевод антииудейских трактатов Николая де Лиры и крещеного еврея Самуила, а также некоторых других произведений религиозно‑богословского характера. В связи с этой борьбой архиепископ организовал и наиболее крупное переводческое предприятие своего времени – создание первого на Руси полного корпуса библейских книг, часть которых отсутствовала в имевшихся церковнославянских переводах. Помимо Дмитрия Герасимова, в реализации замысла Геннадия участвовало несколько других переводчиков – Влас Игнатов, монах‑доминиканец Вемианин (южнославянского происхождения), Николай Булев. Работа над составлением библейского свода была завершена в 1499 г., причем, как неоднократно отмечалось, опирались его создатели не только на уже существующие славянские версии, но и в значительной степени на текст латинской Вульгаты. «Это выразилось и в соответствии ветхозаветного канона латинской традиции, и в переводе недостающих книг по Вульгате, и в упорядочении по ней некоторых старых переводов…»¹⁴³Использовалась также и немецкая Библия по Кельнскому изданию 1478 г.

Подобного рода влияние католической традиции на труд, целью которого являлось торжество православия, объясняют целым рядом причин, важнейшую из которых видят в том, что новгородский епископ в борьбе с еретиками стремился использовать богатый опыт, накопленный в этой области западной церковью. Сыграло свою роль, вероятно, и падение авторитета греческой церкви после истории с Флорентийской унией 1439 г. (попыткой объединить католическую и православную церкви под властью Папы Римского, вызвавшей резкое неприятие в Московской Руси), и гибель Византийской империи, в результате которой константинопольский патриарх оказался под турецким владычеством, – а это, в свою очередь, не могло не отразиться и на престиже греческой духовной литературы. Указывали также на отсутствие надежных греческих списков и квалифицированных переводчиков с греческого; не исключено и влияние личных пристрастий самого архиепископа. Как бы то ни было, на рубеже XV–XVI столетий (который иногда называют новгородским периодом в развитии переводной литературы) наблюдается невиданное ранее интенсивное использование западноевропейской книжности: при почти полном отсутствии переводов с греческого сотрудники Геннадия охотно пользуются латинскими и в определенной степени немецкими источниками. Помимо указанных выше произведений, можно назвать Псалтырь, над которой Дмитрий Герасимов и Влас работали в 1498–1500 гг., трактат о времяисчислении Вильгельма Дурандуса, частично переведенный Булевым, «Прение живота со смертью», проникнутое эсхатологическими¹⁴⁴настроениями (переведено с немецкого в конце XV в.), прение Псевдо‑Афанасия Александрийского с Арием, переведенное с латинского греком Мануилом Дмитриевым, и др. Западное влияние проявлялось в том, что тексты Ветхого Завета дополнялись предисловиями и комментариями, отражавшими традицию средневековой схоластики.

С другой стороны, в рассматриваемый период было сделано и несколько переводов с еврейского («Шестокрыл», «Тайная Тайных», а также «Логика» крупнейшего еврейского средневекового философа Моисея бен Маймонида¹⁴⁵). Традиционно их считали результатом деятельности основных врагов Геннадия – «жидовствующих», вместе с тем указывалось, что само по себе использование названных текстов отнюдь не отвергалось ни самим архиепископом, ни другими солидарными с ним иерархами.

Бурная переводческая деятельность Геннадия и его сподвижников прервалась в 1504 г., когда новгородский архиепископ был лишен сана, а центр переводческой деятельности переместился в Москву, куда перебрались и некоторые бывшие помощники Геннадия.