Yaroslavskaya_yuridicheskaya_shkola_Uchebnik

Являясь в основном позитивистом, Л. С. БелогрицКотляревский, тем не менее, проявляет солидарность с крупнейшим представителем социологического направления в правоведении С. А. Муромцевым в вопросе о творческой силе юриспруденции. Он так же, как и последний, считает вполне правомерным и общественно полезным активное участие судьи в процессе правообразования. В случае, когда законоположение не сообразуется с тем или иным особенным отношением, судья обретает право, полагает Л. С. Белогриц-Котляревский, на творческое обращение с законом, на принятие решения по своему усмотрению. «Решитель правовых столкновений – судья, – пишет ученый, – встречаясь с правоотношениями, не объемлемыми законной нормой, путем принадлежащей ему интерпретации видоизменяет последнюю так, чтобы она отвечала природе данного столкновения. Это видоизменение есть большею частью развитие данной законной нормы, но иногда оно равносильно и новому правообразованию. … Творческая деятельность судьи в этих случаях самая широкая: она не ограничивается только неважными модификациями законной нормы или обречением ее на бездействие, она иногда ведет к существенной реформе данных норм, совпадающей лишь с системой родственных норм, с общей волей творца».

Л. С. Белогриц-Котляревский разделяет также мнение С. А. Муромцева, что законодательная функция не может быть вполне отделена от судебной. В отличие от Н. Д. Сергеевского, решительно возражавшего против сближения науки уголовного права с социологией, Л. С. Белогриц-Котляревский выдвигал задачу изучения общих свойств преступлений и наказаний как социальных явлений.

В трудах Л. С. Белогриц-Котляревского глубоко раскрывается созидательная роль обычая в правовой жизни народа. Особенно интересна в этом отношении уже упомянутая его работа «Творческая сила обычая в уголовном праве», в которой, не замыкаясь в рамках уголовного права, ученый последовательно развивает свой взгляд на процесс правообразования.

Источником образования норм обычного права Л. С. Белогриц-Котляревский считает не общественное, а индивидуальное сознание и с этих позиций критикует историческую школу права. «… Нормы обычного права, – утверждает он, – возникают первоначально из убеждений отдельных лиц, а не из

611

народного духа, не из народного сознания непосредственно, как учила историческая школа, возведшая народный дух на степень какого-то самостоятельного объективного творческого фактора, действующего независимо от личного сознания отдельных лиц. По учению Савиньи и Пухты первоисточник права есть сам народ или, иначе, естественное единство народного убеждения». Не в пользу учения этой школы, утверждает Л. С. БелогрицКотляревский, свидетельствует наличие общих черт в обычном праве разных народов. «…Сходство обычаев разных народов, – подчеркивается им, – не находит себе объяснения в теории Пухты, согласно которой право есть чисто национальный продукт, непосредственное выражение духа данной нации; будучи верен себе, Пухта не признавал обычных норм даже в сфере международного права»868.

Отдавая должное законодателю, ярославский ученый не склонен преувеличивать значение творческой инициативы законодателя, он полагает, что никакая самая успешная законодательная деятельность не может свести на нет процесс образования обычного права. Жизнь, потребности общения, преломляясь в индивидуальном сознании, всегда будут порождать необходимые нормы общения, опережая законодателя. «Право, – пишет Л. С. Белогриц-Котляревский, – не есть только продукт отвлеченной мысли; оно создается на почве жизненных потребностей, отношений, интересов. Сии же последние постоянно разнообразятся и меняются, ибо жизнь не стоит, а, подобно большой реке, пребывает в постоянном движении, и как эта последняя постоянно меняет свои берега, так и жизнь меняется и разнообразит потребности, отношения, интересы. Законодатель, как бы он ни был чуток к запросам жизни, не может познать все потребности ее одновременно с отдельными гражданами… Законодателю большею частью приходится лишь закреплять уже возникшее правовое убеждение, уже выраженное правоположение»869.

Автор рассматривает как неверное повторяемое Иерингом господствующее учение, утверждающее, что все реформы права сводятся к одному закону, что обычаю остается лишь регу-

868См.: Белогриц-Котляревский Л. С. Роль обычая в уголовном законодательстве. Ярославль, 1888. С. 34.

869Белогриц-Котляревский Л. С. Роль обычая в уголовном законодательстве. С. 35.

612

лировать движение по существующим путям, способствовать ему, но отнюдь не препятствовать.

По утверждению криминалиста, не только в сфере гражданского, но и в сфере уголовного права обычаю иногда принадлежит реформаторская роль. Образуясь под влиянием перемен в жизненном укладе, а также порождаясь несовершенством самого закона, обычное право в определенных условиях выполняет историческую миссию разрушения старого и установления на его место нового, адекватного духу времени, права.

Л. С. Белогриц-Котляревский приводит многочисленные примеры влияния обычного права на законодательство, главным образом в плане его гуманизации. В числе таких примеров он ссылается на французский полевой закон 1791 г., принятый в интересах обеспечения «права бедных» под влиянием древнего гуманного обычая, предоставлявшего нищим и немощным людям данной местности право сбора в открытых полях хлебных колосьев, сена, винограда, оставшихсяпослесборахозяиномурожая870.

Автором написано также значительное число рецензий. Среди последних наибольший интерес представляют отзывы на учебник по уголовному праву («Русское уголовное право. Часть общая») и монографию «Наказание в русском праве XVII в.» Н. Д. Сергеевского. Обстоятельной критике рецензентом подвергается утверждение автора об оправданности особыми обстоятельствами института групповой уголовной ответственности, а также признания им за преступлением значения «спутника прогресса». Как мы видим, многие из научных положений и выводов ученого актуальны и значимы для развития современной теории уголовного права.

Григорий Самуилович Фельдштейн (1868 – после 1915)

окончил юридический факультет Московского университета со степенью кандидата. В 1902 г. защитил магистерскую диссертацию по монографии «О формах виновности в уголовном праве», а в 1909 г. – докторскую по монографии «Главные течения в истории науки уголовного права в России». С 1906 г. и. д. экстраординарного профессора, с 1910 г. ординарный профессор по кафедре уголовного права и судопроизводства.

870 См.: Белогриц-Котляревский Л. С. Творческая сила обычая в уголовном праве. Ярославль, 1890. С. 31.

613

После окончания университета был оставлен для приготовления к профессорскому званию. Читал курс уголовного права. В 1906 г. перешел в Демидовский юридический лицей на кафедру уголовного права и судопроизводства. Читал наряду с уголовным правом курс истории его науки. В 1912 г. вернулся в Московский университет.

Его главные труды: «О необходимой обороне и ее отношении к так называемому правомерному самоуправству» // Журнал Министерства юстиции. 1889. № 5; «Учение о формах виновности» (М., 1902); «Психологические основы и юридическая конструкция форм виновности в уголовном праве» (М., 1903); «Умышленное и непроизвольное убийство в ранних памятниках канонического права» (СПб., 1905); «Профессор С. И. Баршев» (Ярославль, 1908); «Общественные причины преступности» (М., 1908); «Главные течения в истории науки уголовного права в России» (Ярославль, 1909); «Лекции по уголовному судопроизводству» (М., 1915).

Основная сфера научных интересов ученого – проблемы уголовного права и истории российской уголовно-правовой мысли.

Значение солидного научного труда имеет вышедшая в 1899 г. в Журнале Министерства юстиции статья Г. С. Фельдштейна «Необходимая оборона и ее отношение к так называемому правомерному самоуправству». В этой статье ученым обстоятельно анализируется вся имевшаяся по этому предмету как отечественная, так и зарубежная юридическая литература. Необходимая оборона им рассматривается как институт исторический, находящийся в той или иной зависимости от условий общежития.

Г. С. Фельдштейн выступает как противник формальноограничительной трактовки этого института, ухода при его конструировании от реалий жизни. Им критикуется как совершенно несостоятельное выдвигаемое старой доктриной положение о неоправданности права на применение насилия нападающему в случае существования для обороняющегося возможности «безопасного» или «непозорного» бегства. В понятии необходимой обороны, по мнению ученого, должна наличествовать, наряду с формальной, материальная сторона этого института. Согласно его точке зрения, «необходимая оборона должна быть рассматриваема как правомерное насилие, причиняемое противозаконно

614

нападающему; при этом является несущественным вменяемо ли лицо нападающее, и необходимо только, чтобы нападение неустранимо было никакими другими средствами, не считая, впрочем, бегства, и чтобы насилие причинялось в надлежащий момент». Г. С. Фельдштейн всесторонне рассматривает вопрос о правомерности обороны против незаконных действий органов власти и утвердительно на него отвечает. Ученым подчеркивается, что объектом защиты при необходимой обороне могут быть честь и свобода человека. Применительно к этому обращает на себя внимание крайняя зауженность права на оборону в действующем уголовном кодексе.

Г. С. Фельдштейном дается довольно широкая трактовка правомерности самоуправства, рассматривая последнее по аналогии с необходимой обороной, однако он признает его правомерным и после момента окончания преступления, если самовольное вмешательство являлось единственным средством восстановления правопорядка и не выходило за пределы строго необходимого.

Г. С. Фельдштейну принадлежит единственное в своем роде наследование исторического хода развития российской науки уголовного права. В фундаментальном труде «Главные течения в истории науки уголовного права в России» всесторонне изучены важнейшие направления российской уголовно-правовой мысли, начиная со второй половины XVIII в. и кончая дореформенным периодом XIX столетия, объективно оценен вклад каждого из русских криминалистов этих эпох в становлении науки о преступлении и наказании. Автором внимательно прослеживается весь сложный путь преодоления отдельными представителями этой науки рутинных представлений о сугубо карательном предназначении уголовного права и приближения к осознанию общечеловеческой сути проникающих его истин. Ход развития науки уголовного права в монографии тесно увязывается с политикозаконодательными мерами правительства, оказывавшими на него, особенно в период управления Николая I, тормозящее воздействие. Отдавая должное «Своду законов» как свершению эпохального значения, внесшему упорядоченность в законодательную жизнь империи, ученый рассматривает его и как препятствие на пути прогресса в сфере юридической, поскольку с выходом «Свода» предписывалось вести научные исследования только на основе сформулированных им законоположений. Вся-

615

кое критическое переосмысление установлений законодателя, в том числе совершенно чуждых общественному правосознанию, исключалось. Затруднено было, по выражению Г. С. Фельдштейна, «даже свободное изложение действующего права, монополизированного "Сводом"». Еще более парализующее воздействие на уголовно-правовую мысль, подчеркивается ученым, оказало «Уложение о наказаниях уголовных и исправительных» 1845 г., которое, «выступив как улучшенное издание свода законов уголовных, завершило собой с формальной стороны процесс консолидации нашего уголовного законодательства и в связи с недопущением культивирование идей, предлагавших сколько-нибудь серьезную критику существующей системы,

сыграло роль могильного камня над творческим развитием уго-

ловно-политической мысли. Вся эпоха Николая I представляется временем поразительно бедным на проявление даже самых скромных попыток освещения вопроса об изменении уголовноправовой рутины»871. Г. С. Фельдштейном подробно анализируются эклектические учения этого периода российской истории, проникнутые духом апологетики исторических начал, воплощенных в Уложении 1845 г., стремлением примирить научные выводы с николаевским режимом, оправдать наиболее жестокие стороны этого режима, подвести под них теоретический фундамент. Особенно в этом преуспел, по мнению автора, видный представитель российской криминалистики николаевской эпохи, профессор Московского университета С. И. Баршев, энергично ратовавший за расширение сферы преступного и наказуемого, за искоренение нарушений нравственных и религиозных норм мерами уголовной репрессии, считавший, что все начала уголовного права осуществлены в Уложении 1845 г. и не нуждаются в рассмотрении с рационалистической точки зрения. Единственно за что, замечает Г. С. Фельдштейн, этот криминалист покритиковал «Уложение», так исключительно за излишнюю его мягкость. Пример, достойный подражания, им видится в памятниках законодательства минувшей эпохи, вроде Артикула Воинского и Морского Устава. Г. С. Фельдштейном детально рассматривается взгляд С. И. Баршева на наказуемость покушения на преступление. С точки зрения последнего, добровольно оставленное по-

871 Фельдштейн Г. С. Главные течения в истории науки уголовного права в России. Ярославль, 1909. С. 649.

616

кушение не подлежит освобождению от наказания, оно лишь мягче наказывается по сравнению с воспрепятствованным. Покушение, по утверждению этого криминалиста, существует всегда, как скоро есть намерение совершить преступление, а ведет или не ведет оно к совершению преступного деяния для понятия

инаказания покушения не имеет значения. Достаточно, следовательно, иронизирует Г. С. Фельдштейн, согласно школьному

примеру, помолиться о смерти другого, чтобы провиниться в покушении на его жизнь872.

Кпредставителям исторической школы русских криминалистов ученый относит А. Попова, Н. Д. Иванищева и С. И. Баршева, означивших это направление российской криминалистики своими трудами, вышедшими в 40-е гг. XIX в. Последний из названных Г. С. Фельдштейном, являясь профессором Петербургского университета, выступилспризывомкразработкерусскогоуголовного права в духе учений исторической школы в Германии, последовательно развивая мысль о том, что право проистекает из глубин народной жизни «подобно первоначальному образованию языка», и рассматривая законодательство как точное выражение юридической жизни народа, призванное облекать в букву закона начала правды, присущейнароду.

Важное место отводится российским криминалистам – гегельянцам. Среди них Г. С. Фельдштейн выделяет П. Г. Редкина

иА. И. Палюмбецкого. Высоко оценивая их вклад в науку, особенно первого, автор отмечает почти буквальное их следование Гегелю в вопросах научной трактовки понятий преступления и наказания. С наибольшей подробностью Г. С. Фельдштейном рассматриваются учения представителей историко-философ- ской школы уголовного права, которые достигли своего апогея

втрудах выдающегося русского юриста А. П. ЧебышеваДмитриева, полагавшего, что уголовное право как предмет изучения определяется историческими и философскими началами, которые дают указание для общего направления законодательства, уголовной политики. Подчеркивается проникновение этих трудов идеями гуманизма, стремлением к выявлению факторов, порождающих преступность. Г. С. Фельдштейн отмечает, что в отличие от других представителей школы Г. С. Гордеенко и П. Д. Колосовского А. П. Чебышев-Дмитриев начинает пони-

872 Фельдштейн Г. С. Указ. соч. С. 623.

617

мать историю как проявление определенных факторов, придающих устойчивость уголовному законодательству и изменяющих объем того, что подлежит изучению криминалиста. Отдавая должное высоким стремлениям, благородству научного служения криминалистов этого направления, исследователь констатирует неразрешение ими поставленных научных задач. Успех их творческим исканиям мог быть обеспечен, полагает Г. С. Фельдштейн, только при условии предварительного выполнения ряда исторических работ: «Если не создано положительного фундамента в виде установления неизменной зависимости между рациональными принципами уголовного законодательства и историческим их выражением, то самое направление это не может дать ожидаемых от него плодов»873. Поэтому криминалисты историко-философской школы, далее развивает свою мысль Г. С. Фельдштейн, даже в лице наиболее блестящего из них – А. П. Чебышева-Дмитриева должны были возвратиться к схеме криминалистов-гегельянцев, оперировавших больше с постулатами собственных идеалистических учений, чем с реальными фактами исторической жизни.

Монография содержит много важных сведений по истории юридического образования в России. В ней детально охарактеризована школа законоискусства в лице ее виднейших представителей З. А. Горюшкина и Н. Н. Сандунова. Автором высказывается резко критическое отношение к политике камерализации юридического образования.

Ученый проявил себя и как процессуалист. В 1915 г. в Москве вышли его лекции по уголовному судопроизводству. Г. С. Фельдштейну принадлежит заслуга открытия как выдающегося криминалиста казанского профессора Г. И. Солнцева, который в 20-е гг. XIX в. за читаемый им курс уголовного права был подвергнут «остракизму», отстранен от преподавания в университете. О том, что Г. И. Солнцев успешно занимался догматической разработкой российского уголовного права, не было известно вплоть до исследования в начале XX в. случайно обнаруженной рукописи его труда. Эту рукопись Г. С. Фельдштейн получил от директора Демидовского лицея С. М. Шпилевского, который в бытность профессором в Казани купил ее одновременно с грудой рукописного хлама у торговца старыми

873 Фельдштейн Г. С. Указ. соч. С. 665.

618

книгами. Внимательно изучив рукопись, Г. С. Фельштейн пришел к выводу, что перед ним первый оригинальный научный курс русского уголовного права. В 1907 г. сочинение Г. И. Солнцева, относящееся к 1820 г., было издано в Ярославле со вступительной статьей Г. С. Фельдштейна, в которой раскрывалось большое значение для науки почти сто лет пребывавшего в безвестности самобытного труда опального казанского профессора.

Ширяев Валериан Николаевич (1872–1937) родился в Ярославле, окончил в 1895 г. Демидовский юридический лицей с серебряной медалью, приват-доцент (с 1904 г.) и профессор (с 1910 г.), а также последний директор (с 1917 г.) Демидовского юридического лицея и первый ректор Ярославского госуниверситета (1918–1922 гг.). В 1910 г. защитил магистерскую диссертацию по теме «Религиозные преступления: историкодогматические очерки», а в 1916 г. – докторскую по монографии «Взяточничество и лиходательство в связи с общим учением о должностных преступлениях» (подробнее о его биографии сказано в части 1 данной книги).

Его основные труды: «К вопросу о рецидиве» (СПб., 1903); «Оскорбление чести по русскому праву» (М., 1905); «Уголовноправовая охрана религиозной свободы» (Ярославль, 1907); «Религиозные преступления. Историко-догматические очерки» (Ярославль, 1909); «Особые суды для подростков» (М., 1910); «Взяточничество и лиходательство в связи с общим учением о должностных преступлениях» (Ярославль, 1916); «Ярославский губернский комитет 1858 – 1859 гг. и составленный им проект положения об устройстве быта помещичьих крестьян» (Ярославль, 1912); «Вопросы правотворчества и суда в Советской России» (Ярославль, 1919); «Дисциплинарная ответственность служащих» (М., 1926); «Уголовный кодекс РСФСР в редакции 1926 года» (Минск, 1926); «Основные начала уголовного законодательства СССР» (Минск, 1926); «Таганцев и его значение для науки уголовного права» (Минск, 1928) и др.

Основная сфера научных интересов ученого – проблемы религиозной и должностной преступности.

Как и большинство дореволюционных ученых-юристов, В. Н. Ширяев являлся сторонником исторического изучения права. В одном из самых значительных своих трудов «Религиозные преступления» им в историко-догматическом плане рас-

619

сматривается ход развития законодательства об уголовной ответственности за преступления против религии, анализируются различные научные подходы к оценке правонарушений такого рода. В. Н. Ширяев видит и обосновывает необходимость ограничения уголовно-правового вмешательства государства в сферу отношений гражданина и церкви, расширения религиозной свободы человека, высказывается за отмену различий между гражданами по «вероисповедному» признаку, полемизируя с Н. Д. Сергеевским, полагавшим, что установление такого рода различий правомерно. Выдвигая требование конкретноисторического подхода, В. Н. Ширяев указывает на важность определения исследователем того, что понималось в данном праве в ту или иную эпоху его развития под религиозным преступлением, какое благо или интерес охранял законодатель, относя известную группу деяний к категории религиозных преступлений. В его труде выясняется уголовно-правовая конструкция преступных деяний этого вида в различные периоды и моменты истории.

В. Н. Ширяев критикует российское уголовное законодательство за придание исключительного значения защите государственных интересов в ущерб интересам личности, которые отодвигаются на самый отдаленный план, за абсолютизацию идеи устрашения.

Этому капитальному труду предшествовала опубликованная В. Н. Ширяевым в 1907 г. в «Журнале Министерства юстиции» обширная статья «Уголовно-правовая охрана религиозной свободы», в которой автором связывается с освобождением церкви от стеснительной опеки государства освобождение российских граждан от религиозного гнета.

В. Н. Ширяев считает допустимым и оправданным вмешательство государства в религиозную жизнь граждан только в том исключительном случае, когда распространение того или другого вероучения будет представлять реальную непосредственную опасностьдлягосударстваилиобщественныхинтересов.

Статья эта имела не только научное, но и широкое общественное звучание, вполне отвечала духу времени.

Труд «Взяточничество и лиходательство в связи с общим учением о должностных преступлениях» также является исто- рико-догматическим исследованием.

620