dostoevskiy_i_xx_vek_sbornik_rabot_v_2_tomah / Коллектив авторов - Достоевский и XX век - Том 1 - 2007

490	Jl. И. Сараскина

66Там же. С. 76.

67Там же. С. 75.

68Солженицын Александр. Архипелаг ГУЛАГ. Т. 4. С. 169.

69Солженицын Александр. Дороженька. С. 76.

70Солженицын Александр. Архипелаг ГУЛАГ. Т. 4. С. 257.

71Солженицын Александр. Дороженька. С. 71.

72Там же. С. 70.

73Там же. С. 67.

74Там же. С. 82.

75Там же. С. 85.

76Там же.

77Там же. С. 99.

78Солженицын Александр. Пир победителей // Солженицын Александр. Пьесы. М.:

Центр «Новый мир», 1990. С. 65.

79 Солженицын Александр. Угодило зёрнышко промеж двух жерновов. С. 128.

80 Солженицын Александр. Люби революцию. С. 239.

81 Солженицын Александр. Дороженька // Там же. С. 63.

82 Солженицын Александр. Архипелаг ГУЛАГ. Т. 4. С. 140.

83 Солженицын Александр. Дороженька. С. 116.

84 Там же. С. 115.

85 Там же.

86 Там же.

87 Солженицын Александр. Архипелаг ГУЛАГ. Т. 4. С. 141.

88 Телеинтервью компании «Останкино» (Интервью ведёт Станислав Говорухин). Ка-

вендиш, 28 апреля 1992 // Солженицын Александр. Публицистика: В 3 т. Т. 3. С. 377.

89 Солженицын Александр. Архипелаг ГУЛАГ. Т. 4. С. 140.

90	Солженицын Александр. Угодило зёрнышко промеж двух жерновов. С. 128.
91	Солженицын Александр. Архипелаг ГУЛАГ. Т. 4. С. 141.
92	Солженицын Александр. Бодался телёнок с дубом. Очерки литературной жизни. С. 10.
93	Пресс-конференция в Париже. 10 апреля 1975// Солженицын Александр.		Публици-
стика: В 3 т. Т. 2. С. 259.
94	Телеинтервью в Париже. 11 апреля 1975 // Там же. С. 262-263.
95	Интервью с Дэвидом Эйкманом для журнала «Тайм». Кавендиш, 23 мая 1989// Там
же. Т. 3. С. 337.
96	Интервью с Рудольфом Аугштайном для журнала «Шпигель». Кавендиш, 9 октября
1987//Там же. С. 319.
97	Телеинтервью японской компании NET-TOKYO (Интервью ведёт Госуке Утимура).
Париж, 5 марта 1976 // Там же. Т. 2. С. 375.
98	Интервью с Дэвидом Эйкманом для журнала «Тайм». Кавендиш, 23 мая 1989// Там
же. Т. 3. С. 337.
99	Солженицын Александр. В круге первом. С. 200-204.
100		Солженицын Александр. Дороженька. С. 139.	Солжени-
101		Телеинтервью на литературные темы с Н.А. Струве. Париж, март 1976//
цын Александр. Публицистика: В 3 т. Т. 2. С. 418.
102 Интервью журналу «Ле Пуэн» (Интервью ведёт Жорж Сюфер). Цюрих, декабрь
1975 //Там же. С. 323.
юз Интервью с Бернаром Пиво для французского телевидения. Кавендиш, 31 октября
1983 //Там же. Т. 3. С. 191.
104 Интервью с Рудольфом Аугштайном для журнала «Шпигель». Кавендиш, 9 октября
1987//Там же. С. 288.
105		Пушкин А. С. Элегия (1930).

«Могут наступить великие факты...»

491

106 Солженицын Александр. Архипелаг ГУЛАГ. Т. 4. С. 226.

ю? Там же. С. 221.

108 Там же. Т. 5. 2000. С. 179-180. 109 Там же. С. 607.

по Там же. С. 617. Солженицын пишет о штрафных лагерях, об уголовниках-блатных, о доходягах из 58-й статьи, о северном лесоповале, о карцерном пайке. И восклицает: «Галина Иосифовна Серебрякова! Отчего вы об этом не напишете? Отчего ваши герои в лагере ничего не делают, не горбят, а только разговаривают о Ленине и Сталине?» (Там же. С. 397). Свою долю ответственности несет, считает писатель, не только советская, но и мировая литература. «Да не вся ли мировая литература воспевала блатных? <...> Почитаешь— и ДонКихоты, и патриоты! А встретишься с этим мурлом в камере или в воронке... Эй, довольно лгать, продажные перья! Вы, наблюдавшие блатарей через перила парохода да через стол следователя! Вы, никогда не встречавшиеся с блатными в вашей беззащитности! Урки — не Робины Гуды! Когда нужно воровать у доходяг— они воруют у доходяг. Когда нужно с замерзающего снять последние портянки — они не брезгуют и ими. Их великий лозунг — "умри ты сегодня, а я завтра!"» (Там же. С. 398, 401).

in Там же. Т. 6. 2000. С. 84. 112 Там же. С. 84-85.

из Там же. С. 100. 114 Там же. С. 97.

115 «Я обратил внимание,— говорит герой романа "В круге первом" Глеб Нержин, перечитавший в тюрьме "Графа Монте-Кристо", — что, хотя Дюма старается создать ощущение жути, он рисует в замке Иф совершенно патриархальную тюрьму... В замке Иф по суткам в камеру не входят и не заглядывают. Даже глазков у них в камерах не было — так Иф был не тюрьма, а просто морской курорт! В камере считалось возможным оставить металлическую кастрюлю — и Дантес долбал ею пол. Наконец, умершего доверчиво зашивали в ме-

шок, не прожегши его тело в морге калёным железом и не проколов на вахте штыком» (Сол-

женицын Александр. В круге первом. С. 449).

и6 Там же. С. 799.

117 Солженицын Александр. Архипелаг ГУЛАГ. Т. 4. С. 137.

и» Там же. С. 209.

и9 Там же. С. 215. Сюжет о хлебе и колбасе, которую приносят голодным детям, содержится в романе Ф.М. Достоевского «Идиот» (8, 331).

120Солженицын Александр. Архипелаг ГУЛАГ. Т. 5. С. 185-186.

121Там же. С. 189.

122 Там же. С. 566-567.

123 Пресс-конференция в Мадриде. 20 марта 1976// Солженицын Александр. Публици-

стика: В 3 т. Т. 2. С. 468.

124 Солженицын Александр. Архипелаг ГУЛАГ// Солженицын Александр. Собр. соч.:

В 9 т. Т. 5. С. 192.

125 Там же. С. 202, 207.

126 Там же. Т. 4. С. 291. I2? Там же. С. 209.

12« Там же. Т. 5. С. 572-573.

129 Там же. С. 595, 597. Ср.: «Много вынесет она из каторги? Не ожесточится ли душа, не развратится ли, не озлобится ли навеки? Кого когда исправила каторга?» {Достоевский Ф.М. Дневник писателя. 1876. Декабрь. Глава первая. Раздел I. Опять о простом, но муд-

рёном деле (24: 43)).

130 Солженицын Александр. Архипелаг ГУЛАГ. Т. 5. С. 582.

13! Там же.

132 Там же. С. 582-584.

492	Jl. И. Сараскина
133	Там же. С. 584.
134	Там же. Т. 6. С. 53.

135 Солженицын Александр. Бодался телёнок с дубом. Очерки литературной жизни. С. 418.

136 Интервью с Даниэлом Рондо для парижской газеты «Либерасьон». Кавендиш, 1 но-

ября 1983 // Солженицын Александр. Публицистика: В 3 т. Т. 3. С. 199.

137 Солженицын Александр. «Русский вопрос» к концу XX века// Там же. Т. 1. С. 660661. Ср.: «Одна Россия живет не для себя, а для мысли, и согласись, мой друг, знаменательный факт, что вот уже почти столетие, как Россия живет решительно не для себя, а для одной лишь Европы!» (Достоевский Ф.М. Подросток. Часть третья, глава седьмая, раздел III (13, 377)).

138 Солженицын Александр. Раскаяние и самоограничение как категории национальной жизни // Солженицын Александр. Публицистика: В 3 т. Т. 1. С. 53. Ср.: «При начале всякого народа, всякой национальности идея нравственная всегда предшествовала зарождению национальности, ибо она же и создавала ее. <...> Взгляните на евреев и мусульман: национальность у евреев сложилась только после закона Моисеева, хотя и началась еще из закона Авраамова, а национальности мусульманские явились только после Корана. <...> Как только после времен и веков (потому что тут тоже свой закон, нам неведомый) начинал расшатываться и ослабевать в данной национальности ее идеал духовный, так тотчас же начинала падать и национальность, а вместе падал и весь ее гражданский устав, и померкали все те гражданские идеалы, которые успевали в ней сложиться» (Достоевский Ф.М. Дневник писателя. 1880. Август. Глава третья, раздел III. Две половинки (26, 165-166)).

139Солженицын Александр. Как нам обустроить Россию? Посильные соображения//

Солженицын Александр. Публицистика: В 3 т. Т. 1. С. 553.

140 Там же. С. 574. Ср.: «Разумеется, в таком случае всеобщая подача голосов, столь дорогая французам (впрочем, неизвестно почему, ибо более нелепого изобретения, конечно, никто не может указать даже из всех нелепостей, бывших в нашем веке во Франции), устраняется» (Достоевский Ф.М. Статьи, очерки, корреспонденции из журнала «Гражданин». Иностранные события. 1873 (21, 180-181)).

141 Солженицын Александр. «Русский вопрос» к концу XX века. С. 655. Ср.: «Мы переживаем самую смутную, самую неудобную, самую переходную и самую роковую минуту, может быть, из всей истории русского народа» (Достоевский Ф.М. Дневник писателя. 1873. Глава VII. «Смятенный вид» (21, 58)); ср. также: «Прежний мир, прежний порядок— очень худой, но всё же порядок — отошел безвозвратно. И странное дело: мрачные нравственные стороны прежнего порядка — эгоизм, цинизм, рабство, разъединение, продажничество — не только не отошли с уничтожением крепостного быта, но как бы усилились, развились и умножились; тогда как из хороших нравственных сторон прежнего быта, которые всё же были, почти ничего не осталось» (Там же. Глава XII. По поводу одной драмы (21, 96)).

142 Солженицын Александр. «Русский вопрос» к концу XX века. С. 658. Ср.: «Но я всетаки восклицаю невольно: да, блестящее установление адвокатура, но почему-то и грустное» (Достоевский Ф.М. Дневник писателя. 1876. Февраль. Глава вторая. Раздел VI. Семья и наши святыни (22, 73)).

143 Солженицын Александр. Архипелаг ГУЛАГ. Т. 4. С. 290. Ср.: «И что в том, что могла выйти ошибка: лучше уж ошибка в милосердии, чем в казни, тем более, что тут и проверитьто никак невозможно» (Достоевский Ф.М. Дневник писателя. 1876. Октябрь. Глава первая, Раздел I. Простое, но мудреное дело (23, 136)); ср. также: «Опять повторю, как два месяца назад: "Лучше уж ошибиться в милосердии, чем в казни". Оправдайте несчастную, и авось не погибнет юная душа, у которой, может быть, столь много еще впереди жизни и столь много добрых для нее зачатков. В каторге же наверно всё погибнет, ибо развратится душа...» (Там же. Декабрь. Глава первая. Раздел I. Опять о простом, но мудреном деле (24, 43)).

144 Солженицын Александр. Бодался телёнок с дубом. Очерки литературной жизни. С. 235. Ср.: «А между тем если я вижу где зерно или идею будущего — так это у нас, в Рос-

«Могут наступить великие факты...»

493

сии. Почему так? А потому, что у нас есть и по сих пор уцелел в народе один принцип и именно тот, что земля для него всё, и что он всё выводит из земли и от земли, и это даже в огромном еще большинстве. Но главное в том, что это-то и есть нормальный закон человеческий. В земле, в почве есть нечто сакраментальное. Если хотите переродить человечество к лучшему, почти что из зверей поделать людей, то наделите их землею — и достигнете цели. <...> Если хотите всю мою мысль, то, по-моему, дети, настоящие то есть дети, то есть дети людей, должны родиться на земле, а не на мостовой. Можно жить потом на мостовой, но родиться и всходить нация, в огромном большинстве своем, должна на земле, на почве, на которой хлеб и деревья растут» {Достоевский Ф.М. Дневник писателя. 1876. Июль и август. Глава четвертая. Раздел IV. Земля и дети (23, 98, 96)).

145Солженицын Александр. «Русский вопрос» к концу XX века. С. 659. Ср.: «И вот что главное: народ у нас один, то есть в уединении, весь только на свои лишь силы оставлен, духовно его никто не поддерживает. Есть земство, но оно "начальство". Есть суд, но и то "начальство"; есть община, наконец, мир, но и то как будто бы уж теперь тянет к чему-то похожему на начальство. Газеты полны описаниями, как народ выбирает своих выборных, — в присутствии "начальства" непременного члена какого-нибудь, и что из этого происходит» (Достоевский Ф.М. Дневник писателя. 1881. Январь. Глава первая. Раздел IV. Первый корень (27: 17)).

146Солженицын Александр. «Русский вопрос» к концу XX века. С. 702.

147Солженицын Александр. Образованщина // Солженицын Александр. Публицистика:

В3 т. Т. 1.С. 124.

148Солженицын Александр. Красное Колесо. Узел II. Октябрь Шестнадцатого// Собр.

соч.: В 20 т. Вермонт; Париж, 1978-1991. Т. 13. 1984. С. 450-451. 149 Там же. Т. 14. 1984. С. 470-471.

150 Интервью с Дэвидом Эйкманом для журнала «Тайм». Кавендиш, 23 мая 1989 // Сол-

женицын Александр. Публицистика: В 3 т. Т. 3. С. 331.

151Солженицын Александр. Темплтоновская лекция // Там же. Т. 1. С. 450.

152Телеинтервью с Малколмом Магэриджем для Би-Би-Си. Лондон, 16 мая 1983 // Там

же.Т.З.С. 139.

153Там же. С. 139-140.

154Солженицын Александр. Образованщина. С. 92.

155Солженицын Александр. Красное Колесо. Узел III. Март Семнадцатого // Собр. соч.:

В20 т. Т. 18. 1988. С. 231. Ср.: «Церковь в параличе с Петра Великого» (27: 49).

156 Там же. С. 460—461. Речь идет о девизе французских республиканцев. См. статью Ф.М. Достоевского из журнала «Гражданин» «Иностранные события» (1873) о республиканцах Франции: «Это только республиканцы. "La republique avant tout, la republique avant la France" ("Сначала республика, а потом уж отечество")— вот их всегдашний девиз!» (21, 214).

151 Солженицын Александр. Красное Колесо. Узел IV. Апрель Семнадцатого// Собр. соч.: В 20 т. Т. 20. 1991. С. 409.

158 Телеинтервью японской компании «Нихон». Токио, 5 октября 1982// Солженицын

Александр. Публицистика: В 3 т. Т. 3. С. 49.

159 Интервью с Рудольфом Аугштайном для журнала «Шпигель». Кавендиш, 9 октября 1987//Там же. С. 302.

160 Телеинтервью японской компании «Нихон». Токио, 5 октября 1982 // Там же. С. 49. 161 Круглый стол в газете «Йомиури». Токио, 13 октября 1982 // Там же. С. 83.

162 См. об этом: Солженицын Александр. ...Колеблет твой треножник // Там же. С. 248. 163 Интервью с Рудольфом Аугштайном для журнала «Шпигель». Кавендиш, 9 октября

1987//Там же. С. 300.

164 Солженицын Александр. Красное Колесо. Узел II. Октябрь Шестнадцатого// Собр. соч.: В 20 т. Т. 14. С. 18-19.

494	Л. И. Сараскина

165 См.: Там же. Узел IV. Апрель Семнадцатого // Собр. соч.: В 20 т. Т. 19. 1991. С. 475-

476.

166Там же. Узел II. Октябрь Шестнадцатого // Собр. соч.: В 20 т. Т. 14. С. 76.

167Солженицын Александр. «Русский вопрос» к концу XX века. С. 661.

168 Солженицын Александр. Бодался телёнок с дубом. Очерки литературной жизни. С. 97.

169 Там же. С. 102, 144. ™ Там же. С. 145.

171Солженицын Александр. Архипелаг ГУЛАГ. Т. 6. С. 54.

172Беседа со студентами-славистами в Цюрихском университете. 20 февраля 1975//

Солженицын Александр. Публицистика: В 3 т. Т. 2. С. 212.

173Солженицын Александр. Архипелаг ГУЛАГ. Т. 5. С. 460.

ш Там же. С. 460-461. i7* Там же. С. 461.

176 Круглый стол в газете «Йомиури». Токио, 13 октября 1982 // Солженицын Александр. Публицистика: В 3 т. Т. 3. С. 84.

177См.: Солженицын Александр. ...Колеблет твой треножник // Там же. С. 250.

178Солженицын Александр. Нобелевская лекция// Там же. Т. 1. С. 9. Ср.: «Правда,

князь, что вы раз говорили, что мир спасет "красота"? Господа, — закричал он громко всем, — князь утверждает, что мир спасет красота! А я утверждаю, что у него оттого такие игривые мысли, что он теперь влюблен. Господа, князь влюблен; давеча, только что он вошел, я в этом убедился. Не краснейте, князь, мне вас жалко станет. Какая красота спасет мир?»; «Если вы заговорите о чем-нибудь вроде смертной казни, или об экономическом состоянии России, или о том, что "мир спасет красота", то... я, конечно, порадуюсь и посмеюсь очень, но... предупреждаю вас заранее: не кажитесь мне потом на глаза!» {Достоевский Ф.М. Идиот (8, 317, 436)).

179 Солженицын Александр. ...Колеблет твой треножник Н Солженицын Александр. Пуб-

лицистика: В 3 т. Т. 3. С. 247, 250.

180 Солженицын Александр. Нобелевская лекция // Там же. Т. 1. С. 9-10.

Р.Я. Клейман

ДОСТОЕВСКИЙ В ТВОРЧЕСКОЙ ИНТЕРПРЕТАЦИИ ИОСИФА БРОДСКОГО:

ЭХО ПРЕЕМСТВЕННОСТИ

В 1992 году Бродский выступил на цветаевской конференции в Массачусетсе с докладом о скрытых цветаевских цитатах в пастернаковской «Магдалине»; сопоставляя сходные поэтические тексты Рильке, Цветаевой, Пастернака, он (не без полемической заостренности) заявил:

«Подлинный поэт не бежит влияний и преемственности, но зачастую лелеет их и всячески подчеркивает. Нет ничего физически (физиологически даже) более отрадного, чем повторять про себя или вслух чьи-либо строки. Боязнь влияния, боязнь зависимости — это боязнь — и болезнь — дикаря, но не культуры, которая вся — преемственность, вся — эхо...» (.Бр., 7, 180)1. Эта позиция, как нам представляется, имеет принципиальное значение для рассматриваемой проблематики. Завершают доклад Бродского следующие строки, принципиальный характер которых также не подлежит сомнению:

«Скрытые цитаты? Только в том смысле, что время повторяет форму отчаяния. Влияния? Только в том смысле, что сбывшаяся душа приводит в движение душу оформляющуюся...» (Бр., 7, 197).

Настоящая статья, таким образом, представляет собой попытку услышать эхо Достоевского в творчестве Бродского, проследить более или менее последовательно, как именно «сбывшаяся душа» Достоевского сквозь время, повторяющее «форму отчаяния», «приводит в движение» поэтическую душу Бродского. До настоящего времени, кажется, еще никто не предпринимал подобной целостной попытки2. Между тем она представляется необходимой для адекватного осмысления общей картины присутствия Достоевского в русской и мировой литературе XX века.

Условно можно выделить два основных аспекта указанной проблемы, обозначив их как аспекты публицистики и сравнительной поэтики.

Анализ обширного публицистического наследия Бродского позволяет утверждать, что Достоевский — один из постоянных «персонажей» его многочисленных эссе, докладов и публичных лекций эмигрантского периода. При этом по меньшей мере две статьи специально посвящены Достоевскому, — «Власть стихий» и «Почему Милан Кундера несправедлив к Достоевскому». Опираясь на них, мы попытаемся выявить некоторые ключевые моменты.

В статье 1980 г. «Власть стихий» (примечательно, что в англоязычном оригинале она первоначально называлась «Dostoevsky: A Petit-Bourgeous Writer» («Достоевский: мелкобуржуазный писатель») Бродский приводит известную дневниковую запись Елизаветы Штакеншнейдер о том, что Достоевский, конечно, гениальный

496 Р.Я. Клейман

писатель, но при этом, дескать, все-таки мещанин по своему происхождению и, так сказать, социальному статусу. Поэтому, например, в его произведениях шесть тысяч рублей представляются суммой, обозначающей огромный капитал.

Бродский на это реагирует (столетие спустя!) с полемической остротой; отмечая, что у Достоевского «речь идет о деньгах не столько реальных, сколько метафизических» {Бр., 5, 117), и обнаруживая, кстати, прекрасное знание текстов Достоевского, он темпераментно напоминает читателю:

«...в камин Настасьи Филипповны в "Идиоте" летит сумма несколько большая, чем 6 тыс. руб. С другой стороны, в одной из самых надрывных сцен мировой литературы, неизменно оставляющей мучительный след на читательском сознании, капитан Снегирев втаптывает в снег не более двухсот рублей. <...> и если, чтобы понять это, нужно быть мещанином, то ура мещанину» {Бр, 5, 115-116; курсив наш. —Р. К).

Но особенно важно, что в этом эссе находим ключевую для Бродского интерпретацию Достоевского:

«Достоевского можно рассматривать как явление пророческое <...> Однако великим писателем Достоевский стал не из-за неизбежных сюжетных хитросплетений и даже не из-за уникального дара к психологическому анализу и состраданию, но благодаря <...> русскому языку <...>.

Из беспорядочной русской грамматики Достоевский извлек максимум. В его фразах слышен лихорадочный, истерический, неповторимо индивидуальный ритм,

<...> давящий на психику	сплав беллетристики с разговорным	языком <...>
В этом — весь Достоевский».	(Бр, 5, 115, 1.17-118; курсив наш. —Р.	К)

Эта мысль явственно перекликается с творческим кредо самого Бродского, с его глубоко исповедальным убеждением в том, что поэт, по сути, есть лишь часть речи и одновременно — пророк. И если «в этом весь Достоевский», то в системе координат Бродского это наивысшая оценка. Запомним ее, ибо мы еще с ней встретимся.

Статья «Почему Милан Кундера несправедлив к Достоевскому» также представляется в значительной мере программной для осмысления позиции Бродского в интересующей нас проблематике. Она впервые была опубликована по-английски («Why Milan Cundera is wrong about Dostoevsky») в начале 1985 г.

Это полемический отклик на статью известного чешского писателя, правозащитника и диссидента Милана Кундеры, где тот вспоминал, что, когда в приснопамятном 1968 году ему предложили написать (под псевдонимом) инсценировку «Идиота», он отказался, ибо почувствовал «крайнюю неприязнь к Достоевскому», у которого, по характеристике Кундеры, «необузданные страсти» возведены в ранг высших ценностей, оправдывающих чудовищные преступления. Как признается Кундера, «<...> я перечитал "Идиота" и понял, что, даже если бы мне пришлось голодать, я бы не смог выполнить эту работу. Мир Достоевского с его выходящими из берегов жестами, мутными глубинами и агрессивной сентиментальностью отталкивал меня». Противоположностью этим необузданным страстям является, согласно Кундере, интеллектуальная цивилизация Западной Европы. Вот почему, перечитав Достоевского, он ощутил острый приступ ностальгии по «Жаку-фаталисту».

Нас в данном случае, однако, интересует не столько заблуждение Кундеры как таковое, сколько ответная реакция Бродского. Реакция эта отличается, скажем прямо, жесткой бескомпромиссностью: «Милан Кундера так вспоминает о Достоев-

Достоевский в творческой интерпретации Иосифа Бродского: эхо преемственности 497

ском либо оттого, что его ощущение географии предопределяется его ощущением истории, либо оттого, что наличие этого писателя вызывает в нем чувство неуверенности в себе».

Что касается истории с географией, то, действительно, продолжает Бродский, «танки и войска прибывают в отечество Милана Кундеры с Востока с утомительной регулярностью»; но почему-то палец Кундеры, гневно указующий в этом направлении, натыкается на Достоевского. Что же касается творческого чувства неуверенности и соперничества, то такое чувство по отношению к Достоевскому вполне понятно со стороны профессионального литератора, — достаточно вспомнить хотя бы Набокова, не без сарказма замечает Бродский.

Главная же и наиболее печальная ошибка Кундеры, по Бродскому, «заключается в том, что этот замечательный писатель пал невольной жертвой геополитической детерминированности своей судьбы — концепции деления мира на Восток — Запад».

Безусловно признавая правозащитные заслуги Кундеры («<...> всякий, кто еще в состоянии читать и писать, должен быть признателен Милану Кундере и его друзьям и коллегам в Чехословакии»), Бродский вместе с тем подчеркивает: «Единственное, что может настораживать, — это его представление о европейской цивилизации, каковое несколько ограниченно и кособоко, если уж Достоевский в нее не вмещается и рассматривается как угроза для оной».

Между тем, напоминает Бродский, несостоятельность этого противопоставления применительно к Достоевскому видится хотя бы в том, что «большинство романов Достоевского являются по сути развязками событий, начало которых имело место вне России, на Западе. Именно с Запада возвращается душевнобольной князь Мышкин; именно там поднабрался своих атеистических идей Иван Карамазов; для Верховенского-младшего Запад был и источником его политического радикализма, и укрытием для его конспиративной деятельности» (кстати: это наблюдение, очевидно, было дорого Бродскому, ибо оно встречается и в записях его бесед с С. Волковым, к которым мы еще обратимся).

Не раз и не два, многообразно варьируя свою мысль, Бродский подчеркивает: «Как бы то ни было, взгляд Достоевского на человека отличается куда меньшей близорукостью, чем кажется Кундере. Картина эта куда более сложная».

Завершается статья Бродского впечатляющим финалом: «"Русская ночь", опустившаяся на Чехословакию, не намного темнее той, в 1948 году, когда агенты советской госбезопасности выбросили из окна Яна Масарика. Ту ночь Милану Кундере помогла пережить западная культура, той ночью он полюбил Дени Дидро и Лоуренса Стерна и их смехом смеялся. Смех этот, впрочем, был такой же привилегией человека свободного, как и печали Достоевского» (Бр., 7, 87-96).

Думается, этим эссе Бродский преподнес современности (в том числе и современной западной демократии) урок подлинных высот духа и истинной, неконъюнктурной иерархии в системе ценностей культуры. Русский литератор счел своим личным долгом в достаточно деликатной ситуации вступиться за честь и достоинство другого русского литератора и всей российской словесности, — урок, который, право же, дорогого стоит...

Отсюда, из этих принципиально важных положений, становится очевидной неслучайность множества других, лишь на первый взгляд частных, упоминаний Бродским Достоевского. Например, в Нобелевской речи:

498 Р.Я. Клейман

«<...> человек со вкусом, в частности литературным, менее восприимчив к повторам и ритмическим заклинаниям, свойственным любой форме политической демагогии <...> зло, особенно политическое, всегда плохой стилист. Чем богаче эстетический опыт индивидуума, чем тверже его вкус, тем четче его нравственный выбор, тем он свободнее — хотя, возможно, и не счастливее. Именно в этом, скорее прикладном, чем платоническом, смысле следует понимать замечание Достоевского, что "красота спасет мир"» (Бр., 6, 48).

Итак, известная формула, ныне, к сожалению, затасканная донельзя, которую цитируют везде, даже на конкурсах красоты, включается Бродским в контекст достаточно неожиданный, становясь неким критерием и гарантией внутренней свободы личности, — свободы от дурновкусия, а вследствие этого — и от политической демагогии. Так Достоевский становится единомышленником и в политическом диссидентстве Бродского (здесь, может быть, уместно напомнить, что для Бродского Достоевский, помимо прочего — собрат по тюрьме и политической ссылке, а мы хорошо помним, как высоко ценил это братство Достоевский. Очевидно, и для Бродского это немаловажный аргумент).

Еще одна точка соприкосновения Достоевского и публицистики Бродского — урбанистика; следует сразу оговорить, что сравнительная урбанистика Достоевского и Бродского в целом — отдельная тема, еще ожидающая своего осмысления, включая, в частности, такие аспекты, как хронотоп Петербурга в художественных системах обоих авторов, специфика его образной реализации, фантастика и реальность в его воплощении etc. Показательно, что при наличии ряда исследований, посвященных отдельно городским мотивам в наследии как Достоевского3, так и Бродского4, единой сопоставительной работы подобного рода пока нет.

В рамках настоящей статьи мы попытаемся лишь определить ее контуры в самом общем виде; здесь следует в первую очередь назвать «Путеводитель по переименованному городу». Это эссе, датированное 1979 г.,— страстное ностальгическое объяснение в любви Петербургу. И постоянный спутник Бродского в его путешествии по городу первой и вечной любви — Достоевский, воплощающий некое собирательное литературное alter ego Петербурга, города, многократно отраженного, как зеркалами, не только реками и каналами, но также российской словесностью:

«<...> больше, чем реками и каналами, этот, по слову Достоевского, "самый умышленный город в мире", отражен русской литературой» (Бр., 5, 60). При этом, по Бродскому, именно в творчестве Достоевского «литература сравнялась с действительностью до такой степени, что <...> невозможно отличить выдуманное от доподлинно существовавшего». В результате город впал в зависимость от своего литературного отражения: «Как некоторые герои Достоевского, Ленинград превращает в предмет гордости и почти чувственного удовольствия свою "непризнанность", отверженность» (Бр., 5, 70).

После Достоевского, отмечает Бродский, явь и вымысел переплелись в Петербурге воедино. И потому «современный гид покажет вам здание Третьего отделения, где судили Достоевского, но также и дом, где персонаж из Достоевского — Раскольников — зарубил старуху-процентщицу» (Бр., 5, 61-62).

Назовем также отдельные публицистические работы Бродского, в которых присутствие Достоевского выражено более косвенно, на уровне общих соотнесенностей, идейных и стилистических перекличек. Это, например, такая статья, как «Пре-

Достоевский в творческой интерпретации Иосифа Бродского: эхо преемственности 499

дисловие к антологии русской поэзии XIX века», где, помимо удивительно точных и тонких характеристик русской классической литературы, находим чрезвычайно любопытное сравнение стихотворения с фотографией, соотносимое с известными высказываниями Достоевского о дагерротипировании в искусстве. Бродский пишет:

«Хорошее стихотворение — это своего рода фотография, на которой метафизические свойства сюжета даны резко в фокусе. Соответственно, хороший поэт — это тот, кому такие вещи даются почти как фотоаппарату, вполне бессознательно...» И далее: «Не следует применять здесь нашу современную оптику, поскольку ее высокая разрешающая способность позволяет ясно видеть детали за счет целого, тогда как главным достоинством XIX столетия была способность держать в фокусе и то и другое» {Бр., 7, 100-102).

Отметим также эссе Бродского «Что видит луна» 1992 г. Статья посвящена проблемам европейского объединения и по своим ироническим оценкам единой Европы с ее откровенно прагматическими ценностями соотносима с «Зимними заметками о летних впечатлениях». Характерно уже начало статьи:

«Звукоподражательный джинн бюрократии наконец вырвался наружу и теперь откликается на имя еврократия. Его стихия — воздух, и он летает повсюду, главным образом первым или бизнес-классом, говорит на языках, носит пятисотдолларовые костюмы итальянского покроя, не заботясь ни о кресте, ни о мезузе. У него есть также степень по экономике либо политологии, он, кажется, женат, но это не обязательно <...> ясно одно: вы никогда уже не загоните его обратно в бутылку» {Бр., 7, 203).

А вот финальные строки, убийственная ирония которых опять-таки заставляет вспомнить интонацию «Зимних заметок»:

«Европу традиционно изображали в виде девы, плывущей на быке. Быком был, конечно, Юпитер, принявший этот облик, чтобы похитить деву и где-нибудь ею насладиться. В целом Юпитер был не промах по части принятия личин и довольно беспорядочен в связях, — так сказать, его диапазон был чрезвычайно широк: лебедь, орел, бык, кто угодно. Но он никогда не представал пред девой в форме чистогана. Однажды, правда, он обернулся золотым дождем, и Тициан изобразил его в виде ливня золотых дукатов. Однако то была другая дева: не Европа <...> Лучше тогда забыть про Тициана и обратиться к изображению этого эпизода Рембрандтом. Еще лучше было бы избежать контаминации и не отвлекаться от нашей простодушной девы по имени Европа и ее маленькой истории об этом симпатичном белом быке по кличке Юпитер» {Бр., 7, 206-207).

Для нашей темы несомненный интерес представляют также многочисленные

высказывания о Достоевском, вошедшие в	книгу С. Волкова «Диалоги с Брод-
ским», — книгу достаточно оригинальную,	своеобразный русский эквивалент эк-

кермановских «Разговоров с Гете». Рассмотреть все многочисленные упоминания Достоевского, возникающие в ходе записанных Волковым непринужденных бесед, в рамках одной статьи не представляется возможным. Приведем лишь отдельные примеры.

Так, Волков спрашивает Бродского о его отношении к богемной питерской жизни, в качестве исторического ориентира упомянув знаменитую «Бродячую собаку». Реакция Бродского на первый взгляд неожиданна, но по сути — весьма для него характерна: «<...> та же "Бродячая Собака" представлялась для меня всегда куда