Повесть «До третьих петухов» как пример русской литературной сказки

Итоговой книгой сатирического творчества Шукшина воспринимается необыкновенно глубокая по своей нравственно-философской проблематике сатирическая повесть-сказка «До третьих петухов» (1975). Решительно обновляя фольклорную и литературную традицию, Шукшин создает в высшей степени современную сказку. Его герой отправляется в далекое и трудное путешествие не за богатством и благополучием, а всего лишь за справкой, доказывающей, что он – умный. Путь Ивану преграждают традиционные персонажи волшебного эпоса: Баба-Яга, Змей-Горыныч, черти. Однако у них вполне земные черты. Ивану-дураку – герою русской сказки – в критический момент помогали либо его сметка, жизнелюбие, удачливость, либо вмешательство доброго волшебника. Реальная судьба шукшинского Иванушки многозначнее и сложнее.

Фольклор и высокая литературная традиция слились в этой сказке воедино. С одной стороны, щедринские принципы воплощения образов народного творчества, с другой – опора на булгаковские традиции с их тяготением к фантасмагории, дерзкому, гротескно-фантастическому началу. У него Баба-Яга, извечно довольствовавшаяся избушкой на курьих ножках, мечтает о персональном особняке. И высушенный, как мумия, Мудрец дорожит не столько своим мифическим нимбом непогрешимости, сколько положением, гарантирующим ему теплое местечко. Этот персонаж своеобразен. Он отнюдь не мыслитель, не человек, обладающий высшим знанием, не учитель жизни. Мудрец в сказке Шукшина – жрец бюрократической схемы. Он далеко не бескорыстен: ему важно не просто погреться в лучах славы и всеобщего почитания, но и урвать кусок пожирнее. Лукавая дочка Бабы-Яги разыгрывает из себя сельскую простушку. Змей-Горыныч выступает не угрюмым василиском, а, ломая традиции привычного демонизма, не прочь повеселится за счет своих жертв. В «охальном пламени» чертей встречается, между прочим, и Изящный черт. Словом, сказка заземлена, что делает повествование особенно убедительным.

Шукшинский Иван-дурак только еще учится искусству находить выход из, казалось бы, безнадежных положений. Ему, лишенному хитроумия, неглупому, но простодушному малому, сталкивающемуся в поисках желаемой справки с хитрецами, приходится на своих боках испытать удары судьбы, добывая нелегкий жизненный опыт. Тем не менее у героя сказки «До третьих петухов» есть высокий стимул, есть воля, есть желание послужить народу. Те же, кто ему противостоят, - зауряд-накопители, погрязшие в тине модерной пошлости. Но именно Иван-дурак, при всей своей внешней простоте, оказывается неизмеримо сложнее и глубже тех интеллигентных одномерков, которые с изящным презрением, порой с сожалением и скукой наблюдают за ним.

Образ змея с давних времен – символ зла. По мнению М. Костомарова, в словянской мифологии «злое начало преимущественно является в виде змеи, то, вероятно, змеиный образ был издревле символом злого существа». Аналогичная семантическая нагрузка и образов Бабы-Яги и ее рода, что, в словянской мифологии, трактуется как враг, «существо злое», «мрачное, смертоносное, злобное». У библейских текстах дьявола называют «змеем», за народным представлением, дьявол также представлен в образе змея. К тому же и Мудрец у Шукшина – воплощение разрушения и греха. Несовместимости героя и мира, в какой он попадает, подчеркнута и в их характеристиках, и в манере повествования.

Сказочные персонажи, сочетающие в себе традиционные и нетрадиционные, не сказочные приметы, парадоксальность изображенных ситуаций и действий героев, выразительные характерные детали, акцентируют разрушение не только мира сказки, но и ценностей культуры, духовности личности в реальности.

Иван-дурак Шукшина свою смекалку, свое понимание души человека отдает демонам, научив их, как захватить монастырь (в проекции - разрушить духовные основы жизни); соблазненный дочерью Бабы-Яги, позволяет себя запеленать; танцует и поет, унижаясь перед Горынычем, бесами , Мудрецом. Слова, поступки героев противоречат здравому смыслу, их сказочной первобытности.

Хронотопные рамки чужбины - мифические и реальные, они предметно определены у Шукшина (библиотечные полки, избушка на курьих ножках, канцелярия, монастырь). Бесконечность хронотопа связана с наличием в контексте произведения органично выстроенного космогонического ряда: Дорога - Дом (Земля) - тьма (ночь) - свет (Солнце). Дорога героя к родному Дому проходит через разные круги испытаний как этапы выбора своего места в мире и, наконец, выбора Дома.

Временное указание - "до третьих петухов", "третьи ударили" - в сопоставлении с образом Ивана приобретает социального содержания и является намеком на будущие изменения, но именно намеком. После каждой схватки со злом Иван болезненно переживает унижение собственного достоинства: «И страху натерпелся, и напелся, и наплясался…» Первая реакция – слезы: «плясал и плакал», «плакал и плясал». Чувство собственной вини, что возникает в сцене его встречи с канцелярской бюрократией, углубляется в осознании содеянного им возле монастыря, что потом взрывается трагической нотой в словах «кругом виноватый». Герой убедился в тщетности отстраненного существования, которое отведено ему, Дураку, среди литературных персонажей. Вместо справки о том, что умный, он приносит печать. Никто не знает для чего она нужна, зачем Иван терпел унижения и свое грехопадение. Печать - символический знак справедливости и личности. Иван не нашел справедливости; без справки о том, что умный (которая и должна быть заверена печатью), он не может быть равноправным среди литературных персонажей. А именно из чувства вины должен начаться путь героя В. Шукшина к возрождению. Еще не действие, но уже осознание его необходимости: «Нам бы не сидеть, Илья! – вдруг чего-то вскипел Иван. – Не рассиживаться бы нам!». После этих слов «третьи петухи» провозгласили начало нового дня, и все герои вернулись на страницы книжек о них, а книги венулись на свои места на полках – то есть до установившегося «порядка».