Художественная ценность

Пушкин много занимался переводом классики и писал фантазии на тему популярных произведений, но «Пир во время чумы» является единственным в своём роде образцом переводческого искусства Пушкина.[1] Поэт сумел из небольшого отрывка трёхактной пьесы Вильсона создать отдельное произведение, обладающее художественным единством, законченностью и высоким художественным достоинством. Благодаря мастерству Пушкина «Пир во время чумы» живёт в отдельности от пьесы Вильсона.

- отказ от текущей злободневности и бо’льшая историчность.

- отсутствие любовной интриги.

- действие в течение 7 лет (Б.Г.)

- деление не на акты, а на сцены (23), что позволяет показать русскую жизнь со всех сторон.

- 60 персонажей вместо классицистических 10.

- представлены все слои общества.

- отсутствие главного героя: Борис умирает, а действие продолжается.

- индивидуализация речи действующих лиц.

=> отрыв от классицистических традиций!

28.​ Поэмы а.С. Пушкина «Граф Нулин» и «Домик в Коломне».

Граф Нулин

Содержание поэмы, которое прежде признавалось критиками либо вовсе не поэтическим, либо недостаточно поэтическим: реальный быт, проза жизни. В ней ощущается та «жажда конкретности», которая, по замечанию Д. С. Лихачева, является не вечной основой искусства, а качеством, которое пришло в искусство преимущественно с XIX в. Кажется, сам Пушкин,автор«Графа Нулина», непосредственно испытывает эту «жажду конкретности» и упивается ею. В поэме «Граф Нулин» проза входит в поэзию как нечто законно ей принадлежащее, не с заднего хода, а с парадного подъезда, входит дерзкая и торжествующая, праздничная и очень поэтическая. Проза уПушкинане то что «возвышается» до поэзии, но показывает скрытую в себе собственную поэзию:

• В последних числах сентября

• (Презренной прозой говоря)

• В деревне скучно: грязь, ненастье,

• Осенний ветер, мелкий снег

• Да вой волков...

Здесь не просто полемика, вызов, здесь и прямая демонстрация поэтических возможностей прозы. Пушкин в «Графе Нулине» и переходит в новую художественную веру, и утверждает ее. Поэма Пушкина не могла не привлечь современного читателя живой прелестью литературно-необычного, нетрадиционного. Необычен уже сюжетпоэмы. В его основе - бытовой русский анекдот. Кажется, что это всего-навсего веселая шутка. Но совсем не шутка в поэме не только глубокие исторические аналогии, на которые наводит сюжет, но и сами приемы ведения рассказа, поэтическая правда мелочей быта. В «Графе Нулине» - как и в романтических поэмах Пушкина - ключевое место занимают описания. Но здесь они носят принципиально инойхарактер, чем в поэмах южного периода. Они не музыкальны, а предметны, они строятся на правде частностей, в них все истинно не высокой истиной чувств, но каждой мелочью, каждым отдельным предметом. Самый язык описаний, да и всей поэмы тоже, тут совсем другой» он не похож на то, что у Пушкина было прежде: он передает не общую, а конкретно-бытовую достоверность реального:

• Выходит барин на крыльцо,

• Все, подбочась, обозревает;

• Его довольное лицо

• Приятной важностью сияет.

• Чекмень, затянутый на нем,

• Турецкий нож за кушаком,

• За пазухой во фляжке ром,

• И рог на бронзовой цепочке.

• В ночном чепце, в одном платочке,

• Глазами сонными жена

• Сердито смотрит из окна

• На сбор, на псарную тревогу...

• Вот мужу подвели копя;

• Он холку хвать и в стремя ногу,

• Кричит жене: не жди меня!

• И выезжает на дорогу...

Это картина в чисто фламандском стиле. Она резко и принципиально отличается от описательных картин в южных поэмах. Вспомним, например, как говорилось в «Кавказском пленнике» о конях:

• «Стремится конь во весь опор,

• Исполнен огненной отваги»

•  или:

• «Гроза беспечных казаков,

• Его богатство - конь ретивый,

• Питомец горских табунов,

• Товарищ верный, терпеливый».

В романтической стилистике «Кавказского пленника» просто невозможны, недопустимы были «холка коня», словечки «хвать», «в стремя йогу» - да и «жена» тоже. Введение всего этого в «Графе Нулине» означало переход в иной художественный мир, в иное художественное измерение и требовало немалой смелости, поэтической дерзости. Впрочем, поэтическая дерзость ощущается во всей атмосфере поэмы «Граф Нулин»: в ее легких и неожиданных сюжетных поворотах, в парадоксальной неожиданности ее сравнений, в ее одновременно и легкой и сильной ироничности. Замечательно, что даже жившая в пушкинском сознании знаменательная параллель Нулина с Тарквинием, а Наташи с Лукрецией в самом тексте поэмы обыгрывается неожиданно иронически:

• К Лукреции Тарквиний новый

• Отправился на все готовый.

• Так иногда лукавый кот,

• Жеманный баловень служанки,

• За мышью крадется с лежанки...

Дерзость поэтического решения здесь заключается в том, что художественно решающим в данном контексте оказывается сравнение Нулина не только с Тарквинием, но и еще более - с «лукавым котом». Сравнение играет свою роль не только в тексте, где оно выглядит чрезвычайно забавным, но и в подтексте, где благодаря ему факт исторический и известное историческое имя получают вдруг парадоксальное, бытовое освещение и тем самым глубоко иронически осмысляются: ведь в подтексте сравнение с лукавым котом распространяется, естественно, и на Тарквиния.

Говоря о Пушкине, А. Григорьев отмечал в его «великой натуре» художественную личность, которая ничего не исключала: «ни тревожно-романтического начала, ни юмора здравого рассудка...» 60. В «Графе Нулине» Пушкин открывает перед читателем неожиданный и пленительный в своей свежести «юмор здравого рассудка» - поэзию «здравого рассудка». Это была важная заявка на художественный реализм. Своей поэмой Пушкин показывает поэтические возможности реализма - ив этом заключалось большое значение его поэмы. Значение и для самого Пушкина, и для всей русской литературы.

Поиски новых литературных путей начались в Михайловском с полушуточной поэмы, но ею не ограничились. Больше всего сил, времени и таланта в пору пребывания в Михайловском Пушкин отдал работе над «Борисом Годуновым», который был здесь же начат и здесь закончен. В набросках предисловия к «Борису Годунову» Пушкин писал: «Писанная мною в строгом уединении, вдали охлаждающего света, трагедия сия доставила мне все, чем писателю наслаждаться дозволено: живое вдохновенное занятие, внутреннее убеждение, что мною употреблены были все усилия, наконец, одобрения малого числа людей избранных».

Домик в Коломне

Поэма «Домик в Коломне» при жизни Пушкинабыла напечатана дважды: в альманахе «Новоселье» (1833) и в составе его книги «Поэмы и повести» (1835). Ставшая известной спустя несколько лет после ее создания, она была расценена как очередное и, может быть, самое очевидное свидетельство «оскудения» таланта Пушкина. В 1839 г. критик «Галатеи» определил поэму как «забавный анекдот, удачно вставленный в русские, в подражание итальянским, октавы, для них только написанный».20 Подобная трактовка не преодолена по сию пору. Лукавое предупреждение поэта: «. . .ничего Не выжмешь из рассказа моего», - оказалось поистине пророческим.  Замысел Пушкина несколько проясняется, когда мы рассматриваем поэму в процессе ее создания.

Первые октавы, развившиеся в 1830 г. в Болдине в поэму «Домик в Коломне», написаны Пушкиным несколько ранее. Известен черновой автограф строк, тесно связанных тематически с началом болдинской поэмы (ПД, № 134). Приведем их первоначальный вариант:

• Пока меня словесники бранят

• За цель стихов моих - иль за бесцелье,

• И журналисты строго мне твердят,

• Что ремесло поэта - не безделье,

• Что славы громкой мне добиться вряд,

• Что в желтый дом могу на новоселье

• Как раз попасть -  и что пора давно

• Мне сочинять прилично и умно.

• Пока серьезно требуют журналы,

• Чтоб я воспел победы россиян

• И написал скорее мадригалы

• На бой или на бегство персиян,

• А русские Камиллы, Аннибалы

• Вперед идут

Рукописные источники текста произведения представлены и так называемым «беловым автографом с поправками». Он выполнен на листах большого формата, сложенных вдвое. Первый из этих листов сохранил два стихотворных фрагмента, обладающих самостоятельным значением вне полного текста поэмы. Из двух этих фрагментов только один выделен в большом академическом собрании сочинений Пушкина. Проследим процесс работы поэта над «беловым автографом с поправками».

Антикритика на булгаринский отзыв о главе седьмой «Евгения Онегина». Булгарин в конце марта 1830 г. писал в «Северной пчеле»: «Итак, надежды наши исчезли! Мы думали, что автор«Руслана и Людмилы» устремился па Кавказ, чтобы напитаться высокими чувствами поэзии, обогатиться новыми впечатлениями и в сладких песнях передать потомству великие подвиги русских современных героев. Мы думали, что великие события на Востоке, удивившие мир и стяжавшие России уважение всех просвещенных народов, возбудят гений наших поэтов - и мы ошиблись! Лиры знаменитые остались безмолвными, и в пустыне нашей поэзии появился опятьОнегин, бледный, слабый. Сердцу больно, когда глядишь на эту бесцветную картину!».

Развернутая метафора войны - издевательски переосмысленный совет Булгарина воспеть «великие события на Востоке». Булгарин вспомнил саркастическое надеждинское сравнение Пушкина с Наполеоном, - поэтшутливо обосновывает это уподобление: «А стихотворец, о, с кем равен он? Он Тамерлан или Наполеон». Булгарин отчитывает поэта за то, что тот искажает смысл в угоду рифме,Пушкинвроде бы простодушно соглашается: «Мне рифмы нужны; все готов сберечь я» - и виртуозно играет рифмой (тройной к тому же). Булгарин предваряет свою рецензию эпиграфом из «Евгения Онегина»:

• Как стих без мысли в песне модной,

• Дорога зимняя гладка,

негодует на сниженное описаниеМосквы в романе и подытоживает: «Больно и жалко, но должно сказать правду. Мы видели с радостью подоблачный полет певца «Руслана и Людмилы» и теперь с сожалением видим печальный поход егоОнегина, тихим шагом, по большой дороге нашей словесности». Пушкин откликается на это:

• Со станции на станцию шажком,

• Как говорят о том оригинале,

• Который, не кормя, на рысаке

• Приехал из Москвы к Неве-реке.

• Скажу, рысак!

• Парнасской иноходец

• Его не обогнал бы.

В «Домике в Коломне» Пушкин осваивал качественно иную - повествовательную - октаву. Вместо единой синтаксической конструкции, обнимающей всю строфу, болдинская октава распадается на несколько предложений с обычным переносом их из одной строки в другую, осложненных к тому же попутными (вводными) замечаниями. На одну октаву здесь обычно приходится до четы-рех-пяти отдельных предложений, когда же повествование сменяется диалогом, то число предложений достигает одиннадцати-тринадцати. Излюбленная синтаксическая конструкция - присоединительная с оттенком противопоставления («А в самом деле: я бы совладел. . .»; «И хоть лежу теперь на канапе»; «Что за беда? не всё ж гулять пешком. . .» и т. п.) . В то же время каждая строфа в «Домике в Коломне» едина по теме.  Тема задается обычно в первом двустишии (иногда неполном, реже дополненном частью третьего стиха), далее идет неожиданный поворот ее, чтобы в коде сделать еще один поворот - иногда к заявленному вначале, иногда в сторону:

• Об ней жалели в доме, всех же боле Кот Васька.

• После вдовушка моя

• Подумала, что два, три дня - не доле

• Жить можно без кухарки; что нельзя

• Предать свою трапезу божьей воле.

• Старушка кличет дочь:

• «Параша!» - «Я!»

• «Где взять кухарку? сведай у соседки,

• Не знает ли.

• Дешевые так редки».

 Поэма «Домик в Коломне» вроде бы никаких авторских указаний па использованный в ней пародийный план не имеет. Так всегда казалось. Однако обращение к беловому автографу поэмы помогает такое указание обнаружить. Правда, оно не столь прямое, как в случае с «Графом Нулиным», но - по совокупности с изложенными выше наблюдениями - довольно выразительно.