XVIII. Заключение

[…]

Однако, хотя эстетика, как наука о выражении, и была рассмотрена нами со всех сторон, остается еще оправдать подзаголовок — обозначение ее как общей лингвистики, который мы присоединили к заголовку нашей книги, а вместе с тем установить и разъяснить то положение, что наука об искусстве и наука о языке, эстетика и лингвистика, будучи взяты в их подлинном научном значении, суть уже не две отдельных науки, а одна и та же научная дисциплина. Не то чтобы существовала еще какая-нибудь специальная лингвистика, но искомая лингвистическая наука — общая лингвистика в том, что в ней сводимо на философию, и есть не что иное, как эстетика. Кто занят разработкой общей лингвистики или же философской лингвистики, работает над эстетическими проблемами, и наоборот. Философия языка и философия искусства суть одно и то же.

И действительно, для того, чтобы быть наукой, отличной от эстетики, лингвистика не должна бы иметь своим предметом выражение, которое представляет собой как раз эстетический факт, значит, должна бы держаться того мнения, что язык не есть выражение. Но ведь испускание звуков, которое ничего не выражает, не является языком: язык есть звук членораздельный, отграниченный, организованный в целях выражения. С другой стороны, для того, чтобы быть по отношению к эстетике специальной наукой, лингвистика должна бы иметь своим предметом специальный класс выражений. Но мы уже показали, что классов выражения не существует.

Проблемы, разрешением которых занимается лингвистика, и заблуждения, с которыми она боролась и борется, те же, какие занимают и проникают собой эстетику.Если и не всегда легко, то во всяком случае всегда возможно свести философские вопросы лингвистики к их эстетической формулировке.

[…]

Язык есть неустанное творчество. То, что получает однажды словесное выражение, повторяется лишь как воспроизведение чего-то уже созданного; все новые и новые впечатления вносят с собой непрерывное изменение звуков и значений или же все новые и новые выражения. Поэтому искать язык-модель — значит искать неподвижность движения. Каждый говорит и должен говорить сообразно тем отзвукам, которые вещи будят в его душе или же сообразно своим впечатлениям. Не без основания наиболее убежденные поборники любого из решений проблемы единства языка (языка ли латинизированного, тречентистского, флорентийского или какого-либо еще другого) обнаруживают нежелание применять свою теорию, когда говорят с целью сообщить свои мысли и дать понять себя, так как чувствуют, что подстановка латинского, тречентистского или флорентийского слова вместо слова хотя бы и иного происхождения, но отвечающего их естественным впечатлениям, было быизвращением первичной формы истины и превратило бы их из говорящих — в бесплодных слушателей себя самих, из серьезных людей — в педантов, из людей искренних — в комедиантов. Писать согласно какой-нибудь теории — это уже не значит писать в подлинном смысле слова, а, самое большее, сочинительствовать.

Вопрос о единстве языка встает снова и снова, так как в той форме, как он поставлен, на основе ложного представления о том, что такое язык, — он неразрешим. Язык не является арсеналом красивого и готового оружия; равным образом не является он и словарем, т.е. собранием абстракций или кладбищем более или менее искусно набальзамированных трупов.

Решив таким несколько резким образом вопрос о языке-модели или о единстве языка, мы совсем не хотим этим высказать хотя бы самомалейшее неуважение к той веренице писателей, которые в течение веков трудились над его разрешением в Италии. Ведь, в сущности, жаркие споры по этому поводу касались самой эстетичности, а не эстетической науки, — самой литературы, а не ее теории, — самой действительной речи и самого действительного писания, а не лингвистической науки. Ошибка этих писателей заключалась в том, что голос потребности превращался ими в научный тезис: например, требование отыскать способ наиболее легкого взаимопонимания между членами какого-либо народа, разделяемого диалектами, превращалось в философское требование какого-нибудь единого или идеального языка. Поиски этого последнего столь же абсурдны, как и поиски универсального языка, т.е. такого языка, который бы имел неподвижность понятия или, вернее, абстракции. Социальная потребность в более легком взаимопонимании удовлетворяется лишь путем универсализации культуры и роста сношений и умственного обмена междулюдьми.

Этих разбросанных замечаний достаточно для того, чтобы показать, что у лингвистики и эстетики одни и те же научные проблемы, и что ошибки и истины одной являются ошибками и истинами другой. Если лингвистика и эстетика кажутся двумя различными науками, то это происходит потому, что под первой понимается обычно грамматика или нечто смешанное из философии и грамматики, т.е. какой-то произвольный мнемонический схематизм или дидактическая смесь, а не рациональная наука и не чистая философия языка. Грамматика или то, что под ней понимается, тоже прививает умам предрассудок, согласно которому реальность языка составляют отдельные и допускающие соединение слова, а не живые высказывании, – выразительные организмы, рациональным образом неразложимые.

Философски одаренные лингвисты и филологи, которым удалось глубже проникнуть в вопросы языка, находятся (если воспользоваться затасканным, но все же уместным и наглядным образом) в условиях рабочих, пробивающих отверстие: в один прекрасный момент они должны услыхать голоса своих товарищей — философов эстетики, которые действуют с другой стороны. На определенной ступени своей научной обработки лингвистика, поскольку она является философией, должна слиться воедино с эстетикой; и она действительно сливается с этой последней без всякого остатка.

 

Примечания

1. Роман А.Манцони “Promessi sposi”

2. «Ни боги, ни люди не простили поэтам позора посредственности» (Гораций, Наука поэзии).

 

Бенедетто Кроче. Эстетика как наука о выражении и как общая лингвистика. М. Intrada, 2000. Перевод с итальянского В.Яковенко.

 

Вопросы

1. Что Кроче понимает под «интуицией» и в каких сферах она проявляет себя наиболее явственно?

2. Каково взаимоотношение интуитивного и логического познания, в чем их различие и каково их соотношение в разных видах деятельности, таких как наука, философия, искусство?

3. Почему интуитивное познание не нуждается в логическом познании, в то время как логическое нуждается в интуитивном?

4. Почему (как вам кажется), однако, логическое познание во все времена считалось первичным?

5. Почему интуиция, с точки зрения Кроче, оказывается тождественной выражению?

6. Какова связь интуиции и действия, в чем проявляется творческий характер интуиции?

7. Почему именно эстетика, по Кроче, занимается исследованием интуиции?

8. Какова связь между интуицией и формой?

9. Почему в искусстве он отрицает наличие какой-либо самостоятельной «содержательной» стороны (и каким образом таковая возможна в науке)?

10. Почему, с точки зрения такого подхода, эстетика оказывается совпадающей с лингвистикой?

11. Почему невозможен «язык-модель» или идеальный язык? При каких условиях возможен универсальный язык?