§ 21. Сочинение с союзом «и» По поводу теории гештальтов

Мы уже говорили, что в кружке Мейнонга впервые в понятийном плане лишенное цельнооформленности (Ungestalt) было отделено от цельнооформленного (Gestaltet), а в качестве примера средства образования нецельнооформленных комплексов было использовано словечко und «и». Именно тогда начался разговор о сочинительных конструкциях с und, сегодня столь широко ведущийся. Идея состояла в том, что при помощи und можно достичь такой композиционной техники сочетаний, когда все, что угодно, объединяется со всем, что угодно, и в результате образуется то, что Лейбниц называл amas, или aggregatum «куча, груда». В отличие от этого все цельнооформленное предстает как «нечто большее, чем простая сумма составляющих». Таким образом, среди языковых композитов нужно найти класс не-А, отличающийся от класса А, то есть указать на такие сочетания, которые не обладают признаком «сверхсуммативность», то есть не удовлетворяют так называемому первому критерию Эренфельса для гештальтов. Совершенно понятно, что теория языка заинтересована в том, чтобы выяснить, насколько удачно выбраны примеры, насколько они действительно иллюстрируют то, что призваны иллюстрировать. Отсюда мы начинаем. Проблемы теории гештальтов отодвинутся пока, по-видимому, на задний план, и мы займемся чрезвычайно важными для теории языка проблемами (подлинного) композита и метафоры. И только под самый конец мы увидим, как полезно строгое учение о языковых композитах для решения общих вопросов теории гештальтов и наоборот.

1. Сочинительная связь в числительных: разбор примера. Сочинительное «и». Итоги: соединение объектов и сочинение предложений

В целом концепция общего понятия сочетаний с und была неплохой. Что касается возможной благожелательной критики, то прежде всего нужно принять для себя решение ограничиться размышлениями о предметно связующем und, которое наиболее ясно просматривается в сложных числительных; сочетание einundzwanzig «двадцать один» соответствует теоретическим построениям Амезедера. В немецком языке для малых чисел до двенадцати (zwölf) используются простые слова, далее композиты без und от dreizehn «тринадцать» до neunzehn «девятнадцать», а потом, начиная весьма последовательно, с einundzwanzig «двадцать один», используется сочетание с und, состоящее из обозначения единиц и десятков. Для удобства после обозначения сотни снова используются композиты-суммы без und (факультативно наряду с композитами,содержащими und), например hunderteins «сто один», tausendvierzig «тысяча сорок»; однако эти колебания, приводящие к различным явлениям в близкородственных языках, дают теоретику языка возможность убедиться в том, насколько вообще неоднороден древний и по идее простой способ образования композитов. Об этом же свидетельствует существование немецкого dreizehn «тринадцать» наряду с dreihundert «триста», а относительно недавние сокращения в речи математиков типа vier hoch drei (4³) букв. «четыре сверху три» еще раз по-своему смело пользуются, вероятно, старым рецептом: не бойся ставить слова рядом и предоставь находить значение, либо исходя из материала, либо в соответствии с определенными соглашениями. То, что наряду с dreizehn «тринадцать» существуют на равных правах dreihundert «триста» и hundertdrei «сто три», это положение, которое, изучая немецкий язык, нужно принимать так же, как и любую лексическую условность.

Как-то само собой у нас вырвалось слово «рецепт»; оно появилось в результате старых размышлений, вызванных многими поразительными явлениями синтаксиса. При устном счете vier hoch drei «четыре в третьей степени» сравнимо с теми иероглифами, которые врачи пишут на карточках, обычно называемых рецептами. Врачебные рецепты представляют собой инструкцию для аптекаря и начинаются с R: Recipe, то есть «возьми со склада!». После этого строчка за строчкой следует наименовние веществ, количеств, и к ним, например, значки типа M.f.p.Ni 100 (misce fiant pillulae numeri centum¹). Некоторые синтаксические явления напоминают рецепты с той разницей, что это не предписания к действиям, а указания по конструированию для слушателя. Если при счете говорится «vier hoch drei», то это указания для записи; соединительное und — рецепт для конструкции. Ребенку в возрасте двух-трех лет, делающему первые успехи на пути овладения счетом, обычное соединительное und становится простым и понятным, когда его употребление сопровождается показом или выстраиванием групп предметов: eins und (noch) eins und (noch) eins «один и (еще) один и (еще) один'.

В процессе овладения языком наши дети, насколько я могу судить об этих вещах по собственным наблюдениям и по некоторым упоминаниям в литературе, иногда рано овладевают важными для практики словечками noch «еще» и auch «тоже». У моих детей это были сначала обращенные ко взрослым команды, которые появлялись эмпрактически в ситуациях, когда ребенок хотел получить «еще больше» чего-то хорошего, или «еще чего-то другого», или «сам тоже», как и другие. На более позднем этапе у ребенка начинались известные разговоры с самим собой во время игры, а в них проявлялась дейктическая и соединительная функция noch, auch, und. Стоило бы заново понаблюдать над этим, расширив и уточнив в теоретическом плане основу исследований. Соединительные слова в индоевропейских языках, к которым ради простоты можно отнести в немецком группу auch, noch, oder, aber «так-же, еще, или, но», а также их эквиваленты в прочих индоевропейских языках, прошли, вероятно, такой же путь становления, если смотреть на вещи только с функциональной точки зрения. Морфологическое родство некоторых из них с предлогами не противоречит этому общему предположению и даже, как мы покажем в дальнейшем, способно подкрепить его: подобно тому как повсеместно существует предметный и синтаксический дейксис, точно так же следует противопоставить только что описанное предметное объединение при помощи und специфически синтаксическому: Er behauptet krank zu sein und das ist wahr «Он утверждает, что болен, и это правда». В учении о суждениях Б.Эрдманна ученому-логику удастся найти подробнейшее обоснование и некоторые, как мне кажется, подходящие психологические указания для четкого выделения и дифференциации синтаксического «und». Дело в том, что Эрдманн сам отказывается от языковых способов выделения вполне определенного и достаточно ограниченного первого класса «составных суждений», замечая, что эти средства сочинения «разнообразны в каждом развитом языке», и такое утверждение едва ли можно оспаривать. Но все же сформулируем вопрос примерно так: какое слово адекватно во всех тех случаях, когда требуется особый символ для создания аддитивной композиции суждений в наиболее чистом виде при помощи связующих слов (у Эрдманна такие композиции называются «объединениями суждений»)? Внимательный взгляд обнаружит синтаксическое «und» и сходные с ним слова.

В остальном же логическое развитие форм объединений суждений — к опулятивной, конъюнктивной и дивизивной — у Эрдманна настолько элементарно, что имея ключ, каждый сам способен проделать эту операцию. Возьмем в качестве примера, с одной стороны, предложение N.s Vater und Mutter sind tot «Отец и мать N умерли», с другой — предложение N.s Vater ist jung ausgewandert und gestorben «Отец N уехал молодым и умер»; в обоих случаях в каждом из предложений логик выделит по два суждения. В первом случае: Отец — мертв, мать — мертва; во втором случае: Отец — уехал, отец — умер. В первом предложении употреблен один и тот же предикат с двумя различными субъектами, а во втором — два различных предиката относятся к одному и тому же (повторно называемому) субъекту. Первый случай Эрдманн называет копулятивным, а второй — конъюнктивным сложением (Addition). Третья форма объединения суждений, как в примере: Das Verbum steuern kann den Dativ und den Akkusativ regieren «Глагол „править» может управлять дательным и винительным падежом» (а именно, то одним, то другим), — называется дивизивной композицией. С точки зрения теории языка, во всем этом построении наиболее достоин внимания основной факт сам по себе: для приведенных примеров необходимым и достаточным объяснением является то, которое предложил Эрдманн. Наряду с этим приведем, чтобы подчеркнуть разницу, пример другого способа функционирования предложения: Senatus populusque romanus decrevit «Сенат и народ римский постановил». Здесь единственное число корректно указывает на то, что коллектив стал единым субъектом. Следовательно, это que «и» является собирательным, т.е. «и», связывающим предметы, а не предложения. Когда владеющий утонченным стилем говорящий избирает форму множественного числа decreverunt «постановили», то тем самым он вновь разделяет издание закона как целостный акт на этапы и воспроизводит, как об этом говорится у Эрдманна, последовательность суждений. Конечно, все это тонкости, которые к тому же в разных видах речи оборачиваются разными сторонами.

В «Очерке логистики» Р.Карнапа¹ перечислено пять и-функций, из которых первые три повторяют описанные Эрдманном, а дивизивное und отсутствует. У Карнапа четвертое und соединительное, а под пятым пунктом собраны некоторые важные факты, выделенные внутри соединительных und. Так, нагромождая при помощи und признаки понятийного определения: «die verlorenen und nicht wiedergefundenen Gegenstände «потерянные и вновь не найденные предметы'«, — я фактически могу наблюдать действие закона обогащения содержания, когда, согласно предположению Карнапа, происходит сужение объема, ведь класс потерянных и найденных предметов меньше класса просто потерянных. Сверх того существует и иное явление — в случае экспликации свойств уже определенного концептуального объекта или известного индивидуума: C.Julius Cäsar, der Feldherr und Staatsmann «К. Юлий Цезарь, полководец и государственный деятель» — речь идет не о сужении класса, а о перечислении и раскрытии свойств. С чисто языковедческой точки зрения словечко und не несет ответственности ни за первый, ни за второй случаи; и там и здесь роль его состоит в перечислении и связывании. Спектакль, начавшийся со сцепления предложений и продолжающийся нагромождением предметов, нашел свое завершение в определениях понятий и вещей. В функции und в пределах группы слов входит также связь атрибутов: der lebhafte und aggressive Blick des Herrn N. «Живой и агрессивный взгляд г-на N». Но об этом более подробно будет сказано ниже. Подведем итог. С точки зрения теории языка в u-объединениях наиболее важно разделить und предметно-собирательное (sachlich kolligierrende) и синтаксически-объединяющее (syntaktisch fügende) по-немецки можно было бы сказать sachbündelnde «связывающее предметы» и satzkettende «сцепляющее предложения» und. Последнее по своей функции относится к союзам; что касается первого, если стремиться поместить его в исторически респектабельный класс слов, следует при знать, что (по функции) оно, пожалуй, ближе всего связано с предлогами. Вспомним, например, выражение «Madonna und Kind «Мадонна и младенец'«, наряду с ним «Madonna mit Kind «Мадонна с младенцем'«. Но на нашем пути гораздо важнее сематологически осознать, что в основе конъюнктивного und лежит анафорический оттенок. Ни в коем случае нельзя считать само собой разумеющимся, что в системе репрезентативных знаков встречаются также такие, которые отсылают либо назад, либо вперед к уже предъявленным или еще предвосхищаемым частям актуальной репрезентации. В языке это обеспечивается дейктическими словами, имеющими модус анафоры, и только им языковая репрезентация обязана своей несравненной подвижностью и частично также экономностью. В самом деле, вместо повторений, требуемых концепцией логической экспликации, в качестве образца которых мы показывали пробы, снятые с учения Эрдманна, мы находим живой текст естественного языка, богато приправленный словечками типа, например, und и подобных ему.

После того как мы отчетливо уяснили двойную функцию самого u-слова, будет легко вновь находить ее у всех его родственников. Обе функции еще и сегодня в полной мере представлены у noch «еще» и oder «или», в то время как для того, чтобы достаточно убедительно иллюстрировать ставшую редкой предметно ориентированную функцию aber «но», необходимо привлекать также и исторические сведения. Aber в этой функции было замещено образованиями типа abermals «опять», и лишь в какой-то степени оно достоверно звучит для нашего уха в устаревшем выражении aber und aber «вновь и вновь». Напротив, двойная функция oder выступает совершенно отчетливо в логически увиденном различии так называемых дивизивных и дизъюнктивных комплексов суждений. Когда я заменяю последовательность es gibt weiße und schwarze Schwane «существуют белые и черные лебеди» предложением die Schwane sind weiß oder schwarz «Лебеди бывают белыми или черными», то имею дело с дивизивным oder. Иначе обстоит дело в случае er lügt oder sein Gegner ist ein Schuft «он лжет, либо его противник мошенник»; здесь дизъюнктивная последовательность.