Христиан и маргарита.
ХРИСТИАН. Смирный старик! Совсем на русских не походит, даром что с бородой. И то сказать: не военный человек, да и двадцать лет прожил в Швеции…
СОЛДАТ (входит поспешно). Эй, господин Христиан! Комендант Вас требует к себе!..
ХРИСТИАН. Что там такое?
СОЛДАТ. Не знаю.
ХРИСТИАН. Иду, иду! Верно, новичка какого-нибудь привели… Оно и кстати — столько теперь пустых комнат, а это ничуть не весело, и то ли дело, как всюду набито, везде видишь народонаселение… Иду, иду! (Уходит с солдатом.)
МАРГАРИТА (одна). А я его подожду – он, верно, не замедлит воротиться, этот добрый старик… Мы с ним опять поговорим о моем Густаве; я послушаю его рассказов о его детях, о жене, о том, что грустить ненадобно, что Бог за то награждает нас радостями...
ИГОЛКИН (возвращается). Нет! Ничего не видать... Туман такой, что в двух шагах разглядеть ничего невозможно... Шумит только море невидимо, как зверь лютый завывает... (Садится.)
МАРГАРИТА. Здравствуйте, господин Иголкин!
ИГОЛКИН. Здравствуй, милая моя Маргаритушка!
МАРГАРИТА. Вот, я опять принесла Вам бутылочку винца, и еще кой-чего…
ИГОЛКИН. Благодарю, благодарю! Ты меня, старика, балуешь, милая...
МАРГАРИТА. Тогда мне мой Густав заказывал угождать Вам; да Вы же такой добрый… Право, я после Густава Вас больше всех, кажется, на свете люблю!
ИГОЛКИН. Ты что-то опять такая печальная!.. Видно о Густаве все еще нет вести?
МАРГАРИТА. Нет!
ИГОЛКИН. Молись Богу, мой друг, и на Него возложи надежду – Он наказует нас горем для того, чтобы мы укреплялись и уповали на Его святую волю...
МАРГАРИТА. Ах! господин Иголкин... ведь два месяца!
ИГОЛКИН. А мне будто легче твоего, что я не вижу Густава. Ведь он был единственною моею отрадою – ведь только через него слыхал я вести о моих милых, моих родных... Бог не оставит его за радости, какими он утешал меня, по Евангельскому слову: «В темнице бех и посетисте мя!»
МАРГАРИТА. Он сам тебе так благодарен...
ИГОЛКИН. За что? За то, что я был дружен с отцом его? Да, стыдно было мне не любить этого доброго старика, с которым мы так честно торговались лет двадцать! Или за то, что я отдал ему сполна долг, когда объявили войну?
МАРГАРИТА. Он разорился бы без того. Он говорит, что ты отдал им все, что только у тебя было, и сам без копейки остался.
ИГОЛКИН. Да, как же было не отдать? Ведь он верил мне на честное слово, и расписки не брал с меня! А после того, сколько раз он помогал мне, и когда меня заключили сюда в тюрьму – твой Густав, не боясь опасности, доставлял мне письма от моих… нарочно познакомился с отцом твоим, и видишь ли, милая, как Бог награждает доброе дело: без этого, он не узнал бы тебя, не полюбил бы тебя, не был бы с тобою счастлив...
МАРГАРИТА. Ах! Где-то он теперь!..
ИГОЛКИН. Не грусти, мой друг! Не из гордости укажу я тебе на себя. Видишь? Унываю ли я?.. А подумай только, что ты еще не родилась, как я уже был в полону – разлучен со всеми, бродил пленником по улицам Стокгольма… И чего не вытерпел я? О Боже, Боже праведный!.. Когда дошло сюда известие о Нарвской битве, когда привезли сюда и генералов, и пленных солдат наших... Когда потом славный Царь наш по-русски расплатился за неудачу... Горе-то мы чувствовали здесь, на чужой земле, в неволе, а не слыхали радостных кликов: не делили и торжества... Но, я виноват: забыл, что говорю со шведкой... Право, я привык считать тебя моею родною – вот и моему внуку Ванюше теперь столько же лет... Ох! Хоть бы на старости, хоть бы перед смертным-то часом взглянуть мне еще раз на моих родных, мою добрую старуху Прасковью, моего Сашу, моего Ванюшу...
МАРГАРИТА. Даст Бог, ты увидишь их – ведь не век будут воевать...
ИГОЛКИН. Да, и мне-то ведь не долго остается жить на белом свете – сокрушает ретивое тоска кручина… Эх! не молодые годы, не так, как прежде... судьба ты моя, судьба горемычная! хоть бы разочек поглядеть мне еще на святую Русь, хоть бы раз еще услышать службу Благую православную, хоть бы во сне-то мне приснились родимые берега Волховские и мать св. София золотоглавая... Господи! Твоя воля!..
Звонят в колокольчик.
МАРГАРИТА. Ах! они опять идут – простите, господин Иголкин, простите! Мне и поговорить с Вами хорошенько не удалось – эти солдаты такие грубияны... (Убегает.)
ИГОЛКИН (задумывается). Много времени протекло! Теперь в седом Иголкине не узнали бы прежнего молодца Иголкина ни друзья, ни родные, не узнали того, кто прежде на стену один хаживал в кулачных боях, и смолоду не отставал за дружеской братиной, и заливался на звончатых гуслях... Молодость, молодость! не такую старость обещала ты мне – подрезали пташке крылья чужая сторона, да неволя! Не ропщи, старик – Божий суд, Божья судьба! Царь Государь воюет за правое дело, за честь и счастие великой русской земли. Не суетная слава заставила его взяться за меч, врученный ему Богом, да покоряет супостатов... Ох! и на него-то батюшку, Царя православного, хоть бы раз еще взглянуть, на орла высоколета, сокола золотокрылого... Помню я, как видел Его, юного, когда был в Москве… Чай теперь и он, родимый, состарился... Велико дело править царством, да каких еще бед не испытал ты, отец наш! И враги, и злодеи, и море, и земля... Да не поддался никому – настоящий русский Царь!.. (Звонят.) Что у них опять такое? Будто дело делают! (Садится в стороне, вынимает маленькую книгу и читает.) Утешительные словеса, святые речи!..