1. Jaspers к. Allgemeine Psychopathologie. Wyd. 6. Berlin, 1953. 236

Если мы видим человека, который сжался от страха или трясется от безудержного смеха, и не можем понять причин таких необычных эмоциональных реакций, мы склонны приписывать их каким-то внепсихологическим причинам, например интоксикации, либо, как в старые времена, одержимости духами и т. п. Подобный способ мышления свидетельствует о том, насколько мы привыкаем к детерминированности нашей эмоционально-чувственной жизни, которая на самом деле оказывается не столь определенной. Необъяснимое для нас эмоциональное состояние является чем-то, вызывающим беспокойство, поскольку оно нарушает нормальную структуру эмоционально-чувственной интеракции с окружением.

Парадоксальность такого подхода заключается в том, что в сфере чувственной - следствия к поискам подобных объяснений стремятся с наибольшей силой.

Неадекватность. К характеристике необычности шизофренического эмоционально-чувственного колорита относится не только непонятность. При контакте с больным шизофренией поражает несоответствие его эмоциональных реакций актуальной ситуации. Он испытывает страх, смеется, плачет, раздражается либо сохраняет абсолютно бесстрастное выражение лица вне зависимости от обстоятельств. Мы говорим о неадекватности его эмоциональных реакций. Это можно уподобить тому, как если бы художник написал картину, перепутав цвета: небо изобразил зеленым цветом, траву - голубым.

Эта неадекватность эмоциональных реакций затрудняет контакт с больным, ибо мы никогда не знаем, какова будет его эмоциональная реакция в следующую минуту. Шизофреническая неадекватность эмоциональных реакций указывает на существенную особенность наших эмоционально-чувственных связей с окружением, а именно на их согласование с актуальной ситуацией. Эту особенность мы внутренне часто отрицаем, ощущая собственную недостаточную согласованность с настроением окружения. Нередко приходится принуждать себя улыбаться, быть серьезным, доброжелательным и т.д., надевать маску, чтобы отвечать на эмоциональный вызов окружения.

В этом содержится положительный момент, состоящий в том, что мы нередко втягиваемся в дальнейшую эмоциональную интеракцию с окружением. Первоначальное впечатление искусственности постепенно исчезает, и мы проникаемся атмосферой окружения, навязывая одновременно ему свою собственную. Окружение, правда, довольно строго добивается нашего приспособления к своему эмоциональному колориту (<Почему это вы сегодня такой невеселый?>). С другой стороны, однако, оно проявляет определенную терпимость к несовпадению установок и настроений. Без этого рассогласования не могла бы состояться интеракция; среда требует лишь понимания его причин. Понимание и согласованность являются, таким образом, двумя особенностями эмоционально-чувственной интеракции с окружением.

Основная эмоционально-чувственная ориентация. Преувеличение влияния внешней среды на формы эмоциональных проявлений, что противоречит их необычайному разнообразию и непредсказуемости, может быть более понятным, если эмоционально-чувственную жизнь объяснить как самую раннюю форму ориентации в окружающем мире. Эта ориентация требует моментального принятия определенной установки сближения (установка <к>) либо отдаления (установка <от>). Чтобы принять одну из этих установок, необходимо столь же быстро определить установку окружения также в категориях <к> и <от>. Этот взаимообмен установок - сближения либо отдаления - осуществляется автоматически, без участия нашей воли. Невозможно навязать себе рефлекс симпатии или антипатии; самое большее, что возможно, - это маскировать свои чувства, что является вторичным процессом, налагаемым на первичную, рефлекторную реакцию, процессом, доступным обнаружению внимательным наблюдателем.

Обычно люди не обращают внимания на эту автоматическую эмоциональную интеракцию с окружением; лишь когда кем-то нарушается ее привычный характер, когда на чьем-то лице выражается полное отсутствие, явная маскировка, эмоциональное состояние, не соответствующее актуальной ситуации и т, п., тогда мы моментально реагируем на <необычность> данного человека и начинаем поиски ее причины. <Неадекватные> эмоциональные реакции, не гармонирующие с колоритом интеракции, подвергаются этиологическому анализу. Объяснение чьего-либо или даже собственного <неадекватного> эмоционального состояния действует успокаивающе. Неадекватность, а затем и необъяснимость - два сигнала, возникших вследствие нарушения интеракции с окружением. Когда появляются оба сигнала, возникает чувство необычности, и данный человек воспринимается как странный, чудаковатый, иной. Удивление, вызванное необычностью эмоциональных состояний, требует объяснения их этиологии, и в случае успеха структура эмоционально-чувственной интеракции остается ненарушенной.

Структура эмоционально-чувственной интеракции с окружением. О прочности этой структуры свидетельствует тот факт, что человек распространяет ее не только на людей, но и на животных, по крайней мере на тех, с которыми ему приходится взаимодействовать. Неадекватность эмоциональных реакций животного, например, когда собака рычит на своего хозяина, вызывает удивление, которое сменяется другим чувством под влиянием объяснения такого поведения (собака рычит, потому что ей помешали есть). Если мы не в состоянии объяснить неадекватность эмоциональных реакций животного, например, когда собака съеживается и лает без какого-нибудь повода, мы начинаем искать внешнюю причину - подозреваем, что собака отравлена, что она заболела и т.п. Мы переходим от <понимающей психологии> к <психологии объясняющей>.

Неадекватность эмоциональных реакций можно понять только в целостном контексте с окружением. Известно, что чувства и настроения отличаются разнообразием, изменчивостью и не всегда соответствуют эмоциональному колориту внешнего мира. Почему, ощущая неадекватность собственных эмоциональных состояний, мы столь чувствительны к неадекватности эмоциональных реакций других людей? В том ли только дело, что мы склонны маскировать свои чувства и настроения? По всей видимости, только этим вопрос не исчерпывается. Трудно было бы говорить о маскировке чувств у детей или у животных, их также легко распознать, как и неподлинность чувств вообще. С другой стороны, представим себе человека, настолько поглощенного своими мыслями, что он не замечает того, что происходит вокруг, либо человека, который в сновидении ведет себя как наяву; чувства, которые бы отражались на лице такого человека, и все его поведение не соответствовали бы окружению, не были бы адекватными, и мы были бы не в состоянии их объяснить. Такой человек не принимает участия в эмоциональной интеракции с окружением. Он оказывается оторванным от действительности.

Наши эмоциональные установки являются как бы вступлением, первым включением в то, происходит вокруг нас. После этого вступления следует дальнейшее ангажирование. Это - процесс постоянного обмена со средой. Его невозможно прервать или остановить. Чувство, которое <застыло> на лице, независимо от его качества, будь то радость, отчаяние или ужас, вызывает у окружающих удивление или даже страх. Такой человек выходит за рамки интеракции с окружением и становится странным, чудаковатым или несколько комичным. Эмоционально-чувственный колорит представляет, таким образом, важнейшую <внутреннюю> составляющую интеракции с окружением, связанную с общей установкой и с подготовкой к более конкретной активности. Он динамичен и подвержен колебаниям, ибо изменчивым является процесс обмена со средой. Он зависит как от среды, так и от самого организма. Поэтому на него оказывают влияние как экзогенные факторы (факторы среды), так и эндогенные (внутренние). Эмоционально-чувственный колорит, оторванный от окружающей действительности, оказываясь в <пустоте>, приобретает качество необычности.

Несмотря на разнообразие форм интеракции с окружением, возможно выделить ее общие закономерности, особенно если свести ее к основным установкам в отношении окружения (<к> - <от>), и именно эти установки субъективно выражаются в эмоциональных состояниях. Эти установки можно обнаружить даже на самых нижних уровнях филогенетического развития, и потому определенные основные закономерности эмоциональных реакций можно наблюдать не только у человека, но также и у животных, особенно у наиболее филогенетически близких нам - у млекопитающих. Неадекватность их эмоциональных реакций может так же бросаться в глаза, как и у человека. Таким образом чувства и настроения, будучи наиболее субъективной и наименее коммуникативной стороной психической деятельности и в то же время ее наиболее общей составляющей, подчиняются закономерностям, нарушение которых тотчас привлекает внимание окружающих. Эмоционально-чувственный колорит, следовательно, при всем его индивидуальном многообразии вписывается в общий колорит окружающего мира и следует его законам.

Необычность эмоционально-чувственной жизни при шизофрении, явным выражением которой для окружающих является ее неадекватность и необъяснимость, таким образом, может объясняться нарушением интеракции с окружением (блейеровский аутизм). Это наиболее существенное и наиболее тонкое проявление аутизма, ибо бывает так, что мир больного еще остается реальным миром, тематически и структурно близким миру психически здоровых людей, но с точки зрения колорита, он уже оказывается <иным> внутренним миром, что выражается необычностью эмоциональных реакций. Эта необычность является симптомом, нередко позволяющим сходу поставить диагноз. К подобным проявлениям относятся, например, какое-то странное выражение лица, отсутствие мимического резонанса во время беседы, чрезмерная фиксированность определенной эмоциональной экспрессии (любви, ненависти, страха), либо ее чрезмерная изменчивость, мимическая рассогласованность, выражающаяся в том, что на лице отражаются одновременно противоположные чувства. Все эти проявления, обобщенно обозначаемые как неадекватность и необъяснимость эмоциональных реакций, побуждают предполагать наличие шизофрении еще до того, как мы получим какие-либо дополнительные данные. Случается даже, что первые сведения, полученные от окружения и от самого больного, не согласуются с первым впечатлением, но, однако, дальнейшее наблюдение подтверждает его правильность.

Чтобы понять своеобразие шизофренического колорита, лучше всего объединить оба упоминавшихся ритма, бодрствования и эмоционально-чувственной жизни, в единый ритм. Обычно мы их разделяем и не рассматриваем всерьез чувства и настроения, переживаемые в сновидении, несмотря на то что они могут быть более сильными, нежели переживаемые в реальной действительности. Контакт с действительностью обычно смягчает чувства и настроения одиночества, при котором их ритм становится более спонтанным и независимым от внешних стимулов. Отрыв от действительности увеличивает свободу эмоционально-чувственных колебаний как в положительном, так и в отрицательном направлении. Чтобы убедиться в этом, достаточно вспомнить чувства любви, ненависти, серой пустоты и т.п., переживаемые в изоляции от окружения, и оценить, какой интенсивности они достигают, например в сновидениях.

Интеракция с окружением, вызывая эмоциональные столкновения, создает материал для все новых эмоций и чувств, но, с другой стороны, уменьшает их амплитуду - чувства, неподавляемые действительностью, обычно осциллируют между своими первичными биологическими полюсами - кульминационными точками установки <к> либо <от>. Известно, что реализация наших фантазий, а тем более сновидений, нередко могла бы превратить нас в героев, счастливых влюбленных, но также - в самоубийц и убийц. Подобно тому как боль обычно усиливается ночью, когда она не приглушается другими стимулами, возрастает и амплитуда настроений и чувств, когда прерывается интеракция с окружением. Чувство любви, ненависти или страха обычно разряжается, по крайней мере частично, в непосредственном контакте с лицом или предметом, вызывающим это чувство.

Необычная сила чувств при шизофрении - экстатическая любовь, ненависть к себе или окружающим, страх, ужас и т. д.,- деформирующая действительность в бредово-галлюцинаторную структуру, является в определенной степени следствием изоляции от эмоциональной интеракции с окружением и перехода на эндогенный эмоциональный ритм, более близкий сновидению, нежели ясному сознанию. Из ясного сознания, как говорит Е. Минковский, больной шизофренией переходит в темное пространство, в котором эмоционально-чувственная жизнь претерпевает патологические изменения. Этот мрак, обусловленный разрывом контакта с окружением, ведет к тому, что эмоциональный колорит становится таинственным и даже неестественным или зловещим.

Наиболее частые элементы шизофренического колорита. Страх. Чувством, наиболее часто встречающимся при шизофрении, является страх. Его интенсивность нередко превосходит пределы человеческого воображения. Внешним его проявлением чаще всего бывает заторможенность либо кататоническое возбуждение, а внутренним - нарушение нейроэндокринного равновесия, которое иногда бывает даже причиной смертельного исхода. Определение последовательности процессов: возникает ли сначала страх, который вызывает нейроэндокринные нарушения, или наоборот, представляется невозможным. Эта проблема снимается, если отойти от дуалистической концепции природы человека. Подобные трудности встречаются при попытках установления временной последовательности отдельных составляющих шизофренических переживаний, а именно, определения того, возникает ли страх сам по себе, или же он вызывается разрушением прежней реальности мира и хаотическим образованием психотического мира, в котором сами ужасные образы или мысли могут, подобно кошмарному сновидению, вызывать пароксизмы страха. В этом случае дело касается уже не разделения на <душу> и <тело>, но разделения самой души на отдельные элементы.

При выделении четырех видов страха(1) обращалось внимание на то, что дезинтеграционный страх достигает своей кульминационной интенсивности при шизофрении, ибо при шизофрении структура мира подвергается дезинтеграции. Все становится иным, новым и незнакомым - как сам больной для себя, так и его окружение. Рассматривая чувство страха во временном аспекте, следует подчеркнуть, что оно нарастает одновременно с дезинтеграцией ней (механизм порочного круга).

Принимая разделение чувства страха на виды: биологический, социальный, моральный и дезинтеграционный, можно лучше понять механизм его возникновения. А это не всегда означает, что обусловливающая страх ситуация (биологическая или социальная угроза, моральный конфликт или разрушение структуры метаболизма) опережает чувство страха.