Аргументы против смертной казни

Таким образом, нет бесспорных аргументов, обосновывающих пра­вомерность, моральную оправданность смертной казни. Отсутст­вие аргументов за смертную казнь является вполне достаточным аргументом против нее.

Этой констатацией можно было бы завершить рассмотрение про­блемы: доказательства и оправдания требует не общее положение о том, что нельзя убивать (это—этическая аксиома), а частное за­ключение о том, что тем не менее в особых случаях, как, например, в случае смертной казни, такое допустимо. Однако зло смертной казни не ограничивается самой смертной казнью. Оно намного шире зоны ее непосредственного действия. Ведь наиболее сущест­венный момент в определении смертной казни — принятие решения по поводу возможности, допустимости самого этого социального ин­ститута. Смертная казнь заключает в себе целую концепцию чело­века, гражданина, государства, их ценности, характера взаимоотно­шений между собой. Она не имеет предупредительного значения или, по крайней мере, ее предупредительное воздействие на общество сомнительно. Зато она имеет провоцирующее значение. Одним только фактом того, что она есть, задаются такие настроения, мо­тивы, способы действия, образы человека, гражданина, государства, которые подрывают духовные основы современной цивилизован­ной жизни. Смертная казнь, конечно же, не сводится к факту казни, взятому даже во всей полноте его идейно-психологических и про­цедурных проявлений. Она — не просто одно из наказаний, одно из событий социальной жизни. Смертная казнь — есть вызов, вызов идеям морали и права.

1. Смертная казнь оказывает нравственно развращающее воздей­ствие на общество.

Такое воздействие оказывается не только через моральное раз­ложение людей, обслуживающих смертную казнь. Более опасно кос­венное, но благодаря этому более глубокое и долговременное воз­действие, состоящее в том, что фактом наличия смертной казни как легитимного убийства утверждается мысль, будто убийство хотя бы в каких-то случаях может быть справедливым, благим делом. Закон­ный характер убийства — не только торжество закона, принципа, как считал Кант, но это еще и легализация убийства. Какими бы аргу­ментами ни обрамлялась смертная казнь, она несет в себе мысль, будто убийство может быть человечным, разумным делом. Законная форма в данном случае только усугубляет дело. Совершенно прав B.C. Соловьев, когда он говорит: «Смертная казнь есть убийство как таковое, абсолютное убийство, т.е. принципиальное отрицание ко­ренного нравственного отношения к человеку»¹ (¹ Соловьев B.C. О смертной казни // Смертная казнь: за и против. М., 1989. С. 17). Именно принци­пиальное отрицание, а не случайное!

Смертная казнь оказывается дополнительным мотивом для тех, кто пожелал бы выдать зло за добро, в частности, самим выступать стражами справедливости и путем самосуда расправляться с преступ­никами (например, убийцей), в особенности если они придержива­ются мнения, что государственные чиновники недобросовестно ис­полняют свои функции. Если вообще юридические законы влияют на нравы, то совершенно ясно, что жестокие законы ожесточают их.

Доказательством развращающего влияния смертной казни явля­ется то, что она реально воспринимается как страшный порок: она совершается тайно, как нечеловеческое, постыдное дело; палачи скрывают свое лицо и свою профессию; придумываются такие спо­собы смертной казни, чтобы вообще нельзя было узнать, кто высту­пает в роли палача; прокуроры и судьи, выносящие смертный приговор, никогда бы сами не согласились быть его исполнителями, не говоря уже о законодателях, учреждающих эту меру наказания, или теоретиках, доказывающих ее правомерность. Вся прагматика этого деяния обставлена таким образом, чтобы никто не чувствовал ин­дивидуальной ответственности за него и не мог считаться виновным. Л.Н. Толстой называл это вторым обманом (первый общий обман, по его мнению, состоит в стремлении придать насилию законный, нравственно санкционированный характер): «Через государствен­ное устройство, в котором, как в сплетенной из прутьев корзине. все концы так спрятаны, что нельзя найти их, ответственность в совершаемых преступлениях так скрывается от людей, что люди, совершая самые ужасные дела, не видят своей ответственности за них. Одни потребовали, другие решили, третьи подтвердили, чет­вертые предложили, пятые доложили, шестые предписали, седьмые исполнили»¹ (¹ Толстой Л.Н. Царство божие внутри вас // Толстой Л.Н. Полн. собр. соч.: В 90 т. Т. 28. С. 251). Смертная казнь как практическое деяние выведена из зоны нравственно ответственного поведения, что является неявным подтверждением ее безнравственности.

2. Смертная казнь является антиправовым актом.

Право основано на равновесии личной свободы и общего блага. Смертная казнь, уничтожая индивида, уничтожает и само правовое отношение. Она является не правом, а, как писал еще Ч. Бекарриа, «войной нации с гражданином»² (² Бекарриа Ч. О преступлениях и наказаниях. М., 1939. С. 315).

Правовое наказание всегда индивидуализировано, направлено сугубо на виновника. В случае смертной казни фактически нака­зываются также родственники преступника, ибо она оказывает на них столь сильное воздействие, что может доводить до сумасше­ствия или самоубийства, не говоря уже о тяжелых моральных стра­даниях.

Идея правового наказания, как и вообще наказания, состоит в том, что наказывается деяние, а не личность. При этом предпола­гается, что личность больше поступков, лучше них, что она может исправиться, может преодолеть совершенное преступление таким образом, чтобы оно не получило продолжения в последующих дея­ниях. В случае смертной казни наказывается человек, ему отказы­вается в праве быть личностью, выправить свою жизнь.

В праве действует принцип восстановимости наказания, что по­зволяет до некоторой степени делать обратимыми случаи, когда со­вершается судебная ошибка. Применительно к смертной казни этот принцип нарушается: того, кого убили, нельзя вернуть к жизни, как и невозможно компенсировать ему нанесенный юридической ошиб­кой вред А такие ошибки являются не такой уж редкостью Под­считано, что, например, в США было вынесено 349 ошибочных смертных приговоров, 23 из которых были приведены в исполне­ние Известен случай из советской практики, когда, прежде чем нашли настоящего убийцу-маньяка, было поймано свыше десяти лже­убийц, многие из которых «сознались» и последовательно осужда­лись к смертной казни.

Правомерно задуматься над вопросом, может ли вообще смерт­ная казнь считаться наказанием Вот мнение одного из юристов, высказанное более ста лет назад: «Смертная казнь не имеет сущест­венных качеств наказания. Она неделима, неотпустима; ее невоз­можно соразмерить вине, если она применена по ошибке, то ее уже вознаградить нельзя»¹ (¹ Будзинский С. Начала уголовного права. Варшава, 1870. С. 256). К сказанному следует добавить еще одно со­ображение. В любой социальной системе существует некая внутрен­няя соотнесенность между наказаниями и наградами. Это до такой степени верно, что в известном смысле наказания и награды есть лишь два разных способа стимулирования одного и того же — обще­ственно релевантного поведения. Поэтому каждому наказанию можно найти соответствующую параллель в шкале наград. Шлепку по мягкому месту ребенка соответствует поглаживание его по голов­ке, денежному штрафу соответствует денежное поощрение, пожиз­ненному заключению соответствуют гарантированные пожизнен­ные блага и т.д. А что же соответствует смертной казни? Ей нет параллели. В качестве такой параллели можно было бы помыслить ситуацию, когда бы имелась возможность награждать кого-то второй жизнью: имеешь великие заслуги, получай в награду еще 70 лет сверх отмеренных природой. Насколько нелепо данное допущение, на­сколько оно противоречит всем гуманистическим представлениям о самоценности человека, настолько же нелепа и антигуманна смерт­ная казнь, которая, к сожалению, не является просто допущением, игрой ума. Как одно не может считаться наградой, так другое не может считаться наказанием.

3. Смертная казнь нечестива и лжива в том отношении, что она явно нарушает пределы компетенции человека.

Человек не властен над жизнью. Жизнь есть условие человечес­ких деяний и необходимо должна оставаться их пределом. Жизнь И смерть неоднородны, но именно поэтому проблемы жизни не могут решаться с помощью смерти. Человек выбирает форму жизни, способ жизни, но саму жизнь он не выбирает. Появление индивида в мире в качестве живого разумного существа не обусловлено его предварительным согласием. Он не может быть хозяином над жиз­нью и смертью. Разумному обоснованию и нравственному оправда­нию не поддается даже право человека распоряжаться собственной жизнью (право на самоубийство), не говоря уже о жизни других. Право на смертную казнь связано с концепцией всесилия государ­ства, утверждает его неограниченную власть над гражданами.

Эмпирические наблюдения показывают, что смертный приго­вор часто производит в том, кому он предназначен, глубокий ду­ховный переворот, приговоренный начинает смотреть на мир дру­гими, просветленными глазами. По крайней мере, в некоторых слу­чаях казнь, даже если она не является судебной ошибкой, осущест­вляется тогда, когда в этом нет никакой нужды — разве что только из-за принципа.

Замечено, что судьи, зачитывающие смертный приговор, испы­тывают непроизвольное внутреннее содрогание. Данный факт, как и устойчивое отвращение к профессии палача, инстинктивное не­желание общаться с ним, можно считать неявными знаками того, что смертная казнь на самом деле есть нечто нечестивое, лживое. Об этом же свидетельствует нечеловеческий ужас, который связан с убийством.

В заключение следует сказать, что хотя нет этических доводов в пользу смертной казни, которые обладали бы логической принуди­тельностью, тем не менее они для многих людей представляются достаточно убедительными. Общественное мнение во многих стра­нах, в том числе в сегодняшней России (здесь, заметим в скобках, уместно было бы сказать «даже в России», потому что Россия имеет замечательные традиции не только духовного и интеллектуального отвержения смертной казни, но и практических усилий по ее иско­ренению из юридической практики)¹ (¹ См.: Шишов О. Ф. Смертная казнь в истории России; Он же. Смертная казнь в истории советского государства // Смертная казнь: за и против. М., 1989. С. 10-130), в целом склонно поддержи­вать практику смертной казни. Такая установка имеет силу истори­ческой инерции, с той или иной степенью откровенности поддер­живается официальной идеологией, закодирована в различных фор­мах духовной культуры. Она имеет также корни в исторически сло­жившемся эмоциональном строе человека. Дело в том, что убийства, особенно когда они совершаются в изуверских формах, вызывают глубокое негодование, которое автоматически переходит в инстинк­тивную жажду мести. За этим стоит абсолютное неприятие убийства, желание немедленно и решительно покончить с ним. Необычайная сила этой, в основе своей совершенно здоровой эмоциональной ре­акции заглушает взвешенный голос разума.

Конечно, мнение людей, тем более тогда, когда оно отчасти мо­тивировано праведным гневом, есть факт, с которым нельзя не счи­таться. Но не забудем, что некогда люди приносили в жертву людей, и эта, считавшаяся высшим проявлением духовности, освященная религиозными устремлениями практика сопровождалась, надо ду­мать, высоким душевным подъемом, а люди, которые выступали про­тив нее, вызывали искреннее возмущение. Со временем ситуация изменилась. Общество пришло к мнению, что людей нельзя прино­сить в жертву даже богам. Мировые монотеистические религии от­менили этот варварский обычай. Был сформулирован принцип «не убий». Он получил продолжение, был конкретизирован в идеале не­насилия. Но в нем сохранялась и сохраняется брешь: убийство счи­тается нравственно недопустимым, за исключением одного-единственного случая, когда это делается государством и якобы во имя самой нравственности. Ничего не мешает думать, что и в отношении этого заблуждения со временем также наступит интеллектуальное и эмоциональное прозрение общества. Современные дискуссии о смертной казни — шаг к такому прозрению.