Заключение: нормативные программы этики и моральный выбор личности

В соответствии с поставленной целью — систематизировать объек­тивное, общезначимое содержание философской этики, в учебнике рассмотрены ее исторические вехи, общие понятия, сквозные про­блемы, важнейшие темы. За скобкой остался обзор различных доктринальных толкований рассмотренных вопросов. Между тем сле­дует помнить, что доктрины в философии очень важны. Филосо­фия всегда имеет собственное имя, исторически представлена в форме конкретных систем, определенных школ, традиций. Она су­ществует во множественном числе. Нет философии вообще, есть философии Анаксагора, Платона, Боэция, Декарта, Канта, Маркса, Гуссерля, Флоренского и многих-многих других.

Индивидуализированность философии имеет особое значение в этике, которая является ее практической частью и формулирует нор­мативные программы поведения. Принято считать, что философия учит мыслить. Не только. Она еще претендует на то, чтобы учить достойно жить. Поэтому, между прочим, философия немыслима без этики. Предлагаемые философией моральные программы отлича­ются таким же многообразием, как и ее теоретические конструкции. Отсюда возникает ряд специфических и исключительно трудных вопросов: что означает это многообразие этических программ? как индивиду относиться к ним? не оказывает ли сам факт их многооб­разия дезориентирующее воздействие на практику морального по­ведения? Прежде чем попытаться ответить на них, назовем норма­тивные программы правильной, достойной жизни, которые пред­лагает философская этика.

...Сократ считает добродетель знанием, он заворожен разумом и не видит иных оснований для моральных убеждений, кроме принудительной силы логики. Его ученик Аристипп видит правильный путь к жизни в наслаждении. Другой его ученик Антисфен, напротив, полагает, что лучше сойти с ума, чем наслаждаться. Платон вы­ставляет в качестве идеала духовное совершенствование, любовь к мудрости, жизнь философов. Аристотель понимает высшее благо как счастье, а само счастье связывает прежде всего с добродетелями души и добрыми нравами общества. Эпикур призывает к безмятеж­ности, которая трактуется им как отсутствие душевных тревог и те­лесных страданий. Зенон и его школа обосновывают этическую ав­таркию, идею внутренней стойкости, которая не может быть поко­леблена никакими превратностями судьбы. Христианская этика тре­бует небесного совершенства и видит его в любви, милосердии. Джордано Бруно рисует перспективу единения индивида и рода в порыве героического энтузиазма. Спиноза усматривает истинный путь жизни в созерцательном блаженстве, интеллектуальной любви к Богу. Кант формулирует нравственный закон долга. Маркс про­возглашает этику революционной борьбы. Благополучный Бентам связывает решение жизненных проблем человека с правильным по­ниманием пользы. Пессимистичный Шопенгауэр развивает этику сострадания. Ницше считает, что необходимо освободиться от уни­зительного гнета морали, пробиться к сверхчеловеческим высотам, по ту сторону добра и зла. Рассел, не смея никого никуда призывать, говорит о скептически аргументированной скромности человека. Швейцер единственный и абсолютный принцип этики видит в бла­гоговении перед жизнью. Камю находит смысл жизни в том, чтобы принять жизнь в ее бессмысленности, абсурдности...

Это далеко не все предлагавшиеся в рамках философии норма­тивные программы. А если учесть, что каждая из них имеет еще свои вариации и ответвления, то легко представить, с каким обес­кураживающе противоречивым многообразием этических рекомен­даций мы имеем дело.

Возникает законное сомнение: можно ли доверять интеллекту­альному потенциалу области знания, которая в одном случае направ­ляет людей по пути наслаждения, в другом — по пути аскетизма, в третьем — по пути созерцания, в четвертом — по пути выгоды и т.д.? В русских сказках богатырь оказывается на развилке трех дорог, каждая из которых предвещает разные события. Развилка дорог фи­лософской этики охватывает десятки, а если приглядеться присталь­ней, то и сотни направлений, на каждом из которых словно прибита стрелка с одной и той же надписью, говорящей о том, что именно это направление является путем к праведной и счастливой жизни. Если все предлагаемые пути ведут к одной и той же цели, гаранти­руют исцеление души, то, наверное, не имеет значения, по какому из них пойти. Тогда зачем нужны сложные философско-этические конструкции? Далее, если все они ведут к одной цели, то почему они направлены в разные стороны? Можно было бы подумать, что разные пути предназначены для разных людей. Как в таком случае найти свой путь? И как быть с тем, что каждый из философов го­ворит от имени истины, считает свой путь единственно верным и универсальным?

Обилие наставлений, которые дает философская этика, считая каждое из них самым важным и непререкаемым, порождают сомне­ние в ее праве быть учителем жизни. Такое сомнение может даже считаться вполне естественной позицией современного человека, который многократным историческим и личным опытом приучен не верить тем, кто много обещает. Словом, здесь мы сталкиваемся с исключительно серьезной проблемой: какова нравственно-обязую­щая сила философских этико-нормативных программ? Или, говоря по-другому, каков статус этих программ по отношению к конкретным, живущим своей жизнью моральным индивидам? Размышляя над этим, следует иметь в виду два момента.

1. Метафизика, если понимать под ней упорядочение бесконечно многообразного жизненного опыта с помощью неких изначальных, произвольно заданных принципов, не является изобретением фи­лософов. Помимо философской метафизики существует также ме­тафизика повседневности. Каждый человек, поскольку он действует самостоятельно и осознанно, имеет свой смысловой центр, вокруг которого организуются его впечатления, переживания, мысли, по­ступки, который придает его жизни личностную выраженность и внутреннюю цельность. Человеку присуще сознание жизни, одухо­творяющее его тело и выводящее индивидуальное существование в необозримую бесконечность бытия. Человек в этом смысле есть су­щество метафизическое.

2. Моральные мотивы в человеческом поведении занимают со­вершенно особое место. Они не существуют наряду с заботой о здо­ровье, детях, желанием комфорта, деланием карьеры и всеми про­чими сугубо конкретными, прагматическими мотивами. Мораль как бы возвышается над ними, обозревая их с некой идеальной высоты. Она в этом смысле может быть интерпретирована как вторичная мотивация, своего рода мотив мотивов; мораль можно считать тре­тьей природой человека, имея в виду, что первой является его ес­тественная природа, а второй — социально-культурная. Человечес­кие поступки, как и все в мире, подчинены закону причинности, и хотя совокупность внешних и внутренних воздействий, имеющих своим следствием тот или иной поступок, очень сложна, тем не менее в принципе поступки поддаются такому же строгому объяс­нению, как, например, полет брошенного камня или лунное затме­ние. Но в то же время поступки могут быть рассмотрены еще с особой точки зрения, которая и является моральной — так, как если бы они предназначались для наилучшего устройства мира и были делом свободного выбора, сознательного решения самого действу­ющего индивида. Подобно тому, как человек прикрывает свое тело одеждой, надевает модный галстук, припудривает лицо и т.п., при этом скрывая свои недостатки, оттеняя достоинства, чтобы в итоге и ему самому было приятно взглянуть на себя в зеркало и другие отнеслись бы к нему с уважением, подобно этому он морально при­наряжает свои реальные, вполне прагматичные мотивы, чтобы они свидетельствовали (и перед ним самим и перед другими) о том, что он является хорошим, справедливым и т.д. Мораль не создает новых мотивов, она как бы подводит под существующие мотивы новые до­полнительные основания, дает им свою санкцию. Человек мысленно выносит поступок на суд, одобрение некой идеальной высшей ин­станции (совести, бога, учителя, нравственного закона и т.д.), с ко­торой он себя идентифицирует, и совершает его уже не только как целесообразный (приятный, полезный, общественно одобряемый и т.д.), но одновременно с этим еще и как морально необходимый.

Как существо метафизическое, человек не может не жить осмыс­ленной жизнью, и никто не может придать жизни смысл, кроме само­го действующего индивида. Индивид может переложить часть тя­желой физической ноши на плечи другого, но он не может ни с кем разделить боль в желудке — боль слишком интимна; он может ос­таться живым, лишившись рук и ног, но не сможет жить, лишившись головы. Личность человека, как и его тело, также имеет неотчуж­даемые свойства; мораль несомненно относится к ним. Это верно до такой степени, что сама личность есть не что иное, как инстанция нравственно ответственного суждения и поведения. Индивид может просить друга благоустроить жизнь его детей, но он не может про­сить его любить их. Специфическое качество морального требова­ния, отличающее его от всех других нормативных предписаний, со­стоит в том, что оно характеризуется единством субъекта и объек­та — имеет обязывающую силу только для того, кто его предъявляет. Это как раз означает: моральный выбор, моральные оценки и ре­шения от личности неотчуждаемы; они являются ее высокой при­вилегией и тяжелейшей обязанностью.

Из всего сказанного вытекает, что этико-нормативные програм­мы философии имеют нравственно-обязывающее значение только для тех, кто их принимает. Принять или не принять — суверенное право каждой личности. И вовсе не обязательно, чтобы каждый вы­рабатывал то или иное сознательное отношение к этим программам. Ведь (если вернуться к нашей аналогии) не все же одеваются в са­лонах мод, многие ограничиваются ближайшим универмагом, иные шьют себе одежду сами. Моральные программы, формулируемые в рамках философских учений, никак не освобождают индивида ни от конкретных решений, ни от общей ответственности за свою жизнь, не отменяют и не заменяют тяжелейший труд его души. Как, когда, при каких обстоятельствах живые реальные индивиды обна­руживают потребность или оказываются вынужденными обратиться к философствующим учителям морали — это особый вопрос (кстати заметить, плохо исследованный, как, впрочем, и вопрос о том, каким образом моральные программы философии приобретают действен­ность, проникают в культуру, становятся достоянием отдельных ин­дивидов). Однако несомненно: человек морально автономен, в том числе и по отношению к нормативным программам философской этики.

Таким образом, сам факт многообразия философски санкцио­нированных моральных программ может быть косвенным аргумен­том в пользу ответственного отношения человека к нравственному смыслу собственной жизни. Конечно, принимая моральные реше­ния, задавая ценностную направленность своей жизни, индивид может учитывать накопленный другими практический и интеллек­туальный опыт, в том числе и обобщенные версии этого опыта, пред­лагаемые философской этикой, но тем не менее последнее слово остается за ним самим и на нем же лежит вся ответственность за риск морального выбора.

МОРАЛЬ И НАСИЛИЕ 2

Вводные замечания 2

4.1. Понятие насилия 2

Может ли насилие получить нравственную санкцию? 3

Что придает легитимностъ насилию? 5

Мораль и насилие в истории 7

Насилие во благо: основные аргументы 8

4.2. Философские и моральные оценки войны 9

Концепция «справедливой войны» 10

Понятие метафизической войны 11

Гуманистическая критика войны. Трактаты о вечном мире 12

Пацифизм 12

4.3. Терроризм и мораль 14

4.4. Смертная казнь 20

Исторический обзор практики смертной казни 21

Существуют ли этические аргументы в пользу смертной казни? 22

Аргументы против смертной казни 23

4.5. Эвтаназия 25

Определение эвтаназии 25

«За» и «против» 26

4.6. Императив ненасилия 28

Непротивление злу и заповедь любви 29

Ненасилие как особая нравственная программа 30

Шесть принципов ненасильственного сопротивления 31

Заключение: НОРМАТИВНЫЕ ПРОГРАММЫ ЭТИКИ И МОРАЛЬНЫЙ ВЫБОР ЛИЧНОСТИ 32