Бурлака в PDF / Предисловие и введение

Философия в пространстве культуры

тельность к познанию, а познание к науке, превращая фило софию в надстройку над ней. Как душа человека не сводима к рассудку, так и не выводимы из науки эстетическая и этиче ская сферы культурно исторической жизни, а тем более рели гия — место встречи и разделения духовного и душевного.

Шеллинг и Бергсон, Кант и неокантианцы, религиозные фи лософы, представляющие метафизику всеединства (Вл. Соло вьев, С. Франк, Л. Карсавин) или неотомизм, каждый по сво ему, не отказывали философии в статусе мышления, которое мыслит самое себя. При этом они указывали на принципиаль но иные для разума сферы, которые сопрягаются с мышлени ем в философии. Вообще говоря, определение философии как науки по форме разработано Гегелем. Но он расширил поня тие формы настолько, что в нем потонули материальное и ду ховное, нравственность была растворена в государстве, а ре лигия в философии.

Обращенность мышления на самое себя можно назвать не исчерпывающим, но эксклюзивным признаком философского познания, таким элементом, который носит системообразую щий характер для метафизики. Он может присутствовать в фи лософской концепции в ослабленном виде, либо высвечивать ся, но без него философия невозможна. Из него могут быть поняты иные составляющие философского знания. Побужда ющий дух девиз «Познай себя», начертанный на храме Апол лона Дельфийского, был воспринят именно философией.

В своем аутоэротизме мышление осуществляет себя в фи лософии как опыт особого типа. Предрассудок, будто филосо фия не основывается на опыте, весьма распространен, и наи более авторитетным мыслителем, на которого ссылаются для подтверждения, является Кант. Кантианское понятие опыта, выросшее как обобщение новоевропейского эмпиризма, весь ма абстрактно. Уже классическая традиция расширяет поня тие опыта. Гегель, в частности, называет свою феноменологию наукой об опыте сознания. В ХХ м же веке оно расширяется еще больше: говорят об опыте религиозном, экзистенциаль ном, художественном. Да и научный опыт в свете развития наук о структурах и о духе следует понимать более содержа тельно. Кант сблизил научный опыт математика и естествоис

— 45 —

ВВЕДЕНИЕ

пытателя, подводя под него идею чувственного созерцания (интуиции). Платон, напротив, сближал математику с фило софией. Опыт философа конгениален не только математичес кому, но в неменьшей степени исследовательскому опыту, ре ализуемому в сфере наук о духе, как их оценивал В. Дильтей.

Мыслить самою мысль, как это делал Декарт и демонстри ровал нам это, предоставив возможность каждому мысляще му человеку поставить подобный эксперимент на себе самом, безусловно, является делом опыта. Трансцендентальная де дукция чистых рассудочных понятий, осуществленная снача ла Кантом, а впоследствии всеми последующими читателями «Критики чистого разума», которым удалось понять смысл написанного кенигсбержцем, опять таки опытна. Интеллек туальный опыт лежит в основе феноменологии Гуссерля. Бер дяев и Хайдеггер, противоположные в оценках феноменоло гического метода, настаивали при этом на опытной основе метафизики. Экзистенциальный опыт не сводим ни к чув ственному, ни к интеллектуальному. Согласно А. Хомякову или Вл. Лосскому, богословие генетически строится на опыт ной основе, которую можно назвать мистической.

Философ, мыслящий в универсальных категориях, выстра ивает свою мысль не на пустом месте. Даже Декарту, который предлагает начать дело философствования с нуля, было от чего отталкиваться. Философ переживает события духовной истории как элементы собственной судьбы, хотя и делает это избирательно. В этом плане в метафизике присутствует как элемент логический, так и такой, который можно назвать эти ческим или экзистенциальным. Вопрос лишь в акцентах и про порциях. Этическая составляющая, задающая философии личностное измерение, отделяет ее от науки более рельефно, нежели гносеологическая. Эту компоненту философствования можно также назвать аксиологической или экзистенциаль ной. Именно гносеология делает философию целостной нау кой, наукой как таковой. Этическое измерение высвечивает грань научности. Познание мышлением самого себя расширя ет линию познания, в русле которой движется наука, до масш табов плоскости. Аксиология же, открывающая личностную глубину, создает философскому умозрению объем.

— 46 —

Философия в пространстве культуры

ß4 . ‘ЛОУТУЩЛˇ

‚˝ЪЛНУ-‡НТЛУОУ„Л˜ВТНУП НУМЪВНТЪВ

Вл. Соловьев рассматривал онтологию, гносеологию и эти ку в качестве конститутивных элементов философского зна ния. Современные авторы, например А. Иванов и В. Миронов

в«Университетских лекциях по метафизике», предпочитают понятию этики понятие аксиологии, с чем тоже можно согла ситься. Аксиология представляет, пожалуй, самую разрабо танную нравственную философию в ХХ в., тогда как термин «этика» широко применяется сейчас для обозначения узких и специальных сфер в межчеловеческих отношениях. Трие динство аксиологии, онтологии и гносеологии представляет собой внутреннюю форму философского знания, внешняя же конфигурация различных метафизических учений может быть весьма разнообразной. Исследование космоса, истории, общества, человека (и различных аспектов его существования) относится к внешней стороне той или иной философской кон струкции, тогда как аксиологическое, онтологическое и гносео логическое измерения мысли составляют триединое, в кото ром реализует себя метафизика. Предпочтения философов разнятся в выборе определяющего основания в составе на званного смыслового треугольника, но выход из его энергий ного поля вообще означает уход от философствования.

Три названных аспекта так или иначе присутствуют в со ставе любого метафизического учения, пусть и в минималь ной степени или в превращенной форме. В качестве яркого примера онтологической недостаточности на фоне прогресси рующего интереса к Я, реализуемого в теоретическом и практи ческом ракурсах, можно указать на кантианство как философ ское течение с его деонтологическим пафосом. Деонтология

вшироком значении — это учение о должном, в более уз ком — такое направление в философии нравственности, кото рое исходит из того, что долг является системообразующей категорией этики. Иной подход, полагающий в основание мо рали идею или интуицию добра, можно назвать аксиологией

вузком значении термина. Однако в слове «деонтология» мож

—47 —

ВВЕДЕНИЕ

но прочесть и отрицание онтологичности философии. Все на званные аспекты присутствуют в кантианстве. Однако прямые суждения самого основоположника традиции о сущем как та ковом достаточно ясны. Оно в сущности непостижимо. Раз росшаяся гносеология Канта есть не что иное, как превращен ный апофатизм — апофатическая онтология, в которой разум со всеми его априорными структурами представлен как своего рода сущее. Она критична, но онтология присутствует в соста ве трансцендентального идеализма и в положительном виде. Кантовская эстетика является превращенной формой онто логии, тем самым звеном, которое связывает этику и гносео логию, сами по себе не имеющие устойчивого основания. Од нако более глубоко онтологическая сущность прекрасного была оценена за пределами кантианства. Осмысление красо ты как реально бытийствующей силы осуществлено Шеллин гом и Вл. Соловьевым.

Доктрины сциентистского толка тяготеют к редукции эти ческой составляющей. Она слабо выражена уже у Гегеля, ра створившего экзистенцию и группирующуюся вокруг нее сфе ру морального в объективности государственно правовых категорий. Об экзистенциально этической критике Гегеля на писано более чем достаточно. Интереснее марксизм. С одной стороны, в его рамках гегельянская интенция этического ре дукционизма находит свое полное завершение. Согласно чис тосердечному признанию В. Ленина, «в марксизме от начала до конца нет ни грана этики». С другой стороны, поскольку марксизм остается все таки метафизикой, в его составе при сутствуют и гносеология, и онтология, и этика. От призыва философии к общественно полезному труду на ниве теории познания марксизм не отказывал себе ни в юности, ни в зре лости, проявляя в этом свое сходство с позитивизмом. По мере накопления ответов на внешнюю критику отстроилась онтология, причем достаточно натуралистичная и мифоло гичная — всем хорошо известный «диалектический материа лизм». Однако подлинно оригинальной сферой суждений о су щем в марксизме была философия истории, в составе которой роль фундаментальной онтологии исполнялась политической экономией. Марксистская аксиология, которую лучше на

— 48 —

Философия в пространстве культуры

звать не превращенной, а извращенной формой этики, — это научный социализм. В его составе причудливо срослись ути литаризм, прагматизм и ветхозаветный хилиазм.

Этическое измерение дает основание для оценки филосо фии как не науки. Наука исследует то, что есть, т. е. сущее, тогда как этика — это учение о должном. Противоположность между сущим и должным может проявляться в ослабленном виде — как преодолеваемое различие, но может быть и ради кально заостренным. Из акцентирования последнего форми руется позиция, которая утверждает ненаучность философии. К ней с разных сторон примыкали Б. Паскаль и Ф. Ницше, С. Кьеркегор и Н. Бердяев. Однако редукция метафизики к эти ке — явление несравнимо более редкое, нежели постоянно во зобновляемые попытки онаучить ее. Исключения, например в лице стоика Аристона, лишь подчеркивают правило.

Философия остается все таки наукой, отвечая на вопросы: «что есть сущее?», «почему есть нечто, а не ничто?» и «как это познать?» Но она перестает быть наукой, изучающей действи тельное, когда ставит вопросы: «что делать?», «на что наде яться?», «в чем смысл жизни?», переходя этим в область воз можного. Однако вне этого вопрошания философия, судя по всему, просто не нужна. Вся история философии свидетель ствует о дополнительности этического и онтологического из мерений философского дискурса. Спиноза, претендовавший своим проектом на невиданную ранее онтологичность мета физики, назвал свое основное произведение «Этика», что яв ляется в данном случае самым ярким подтверждением указан ной дополнительности, доходящей у него почти до тождества.

В своей нравственной заостренности или, по крайней мере, заинтересованности и вовлеченности, философия сохраняет свое эксклюзивное качество — быть мыслящим себя мышле нием. Все люди в какой то мере естествоиспытатели, посколь ку вынуждены познавать материальный мир. В этом же смыс ле они являются и существами моральными, ведь о животном не скажешь, что оно безнравственно. Можно согласиться с Кантом, что у каждого человека имеется философия в смыс ле субъективной склонности, так как человек не только осу ществляет моральные действия, но и думает о них. Филосо

— 49 —

ВВЕДЕНИЕ

фия по ходу своей трансформации из субъективной склонности

вобъективно существующее формообразование духа, в эле мент культуры, конституирует себя как теорию морали (сухую и описательную у Аристотеля и экзистенциальную у Платона или стоиков) по меньшей мере как нравственную самореф лексию. Именно в последнем смысле произведениям художе ственной литературы обычно прилагается лестный эпитет «философское». В самом деле, был бы странным зрелищем Ф. Достоевский, погруженный в «дедукцию чистых рассудоч ных понятий», но бесспорно то, что «Бесы» или «Братья Ка рамазовы» представляют собой скрытую полемику с основ ными аксиологическими доктринами ХIХ, а в перспективе и ХХ столетия.

Христианские авторы (Августин, Абеляр, Аквинат), уна следовав от древних деление философии на физику, логику и этику, восходящее к Платону и стоикам, полагали источник единства порядков сущего и должного в Боге. Создатель мира мыслился также и его Учителем. Эпоха Возрождения смещает акценты: образ Творца художника вытесняет представление о Великом Педагоге, сотворившем вселенную, дабы просве тить ее в лице человека. В эпоху Просвещения художествен ные аспекты творения, а соответственно бытия и познания, легли под спуд расчетливого рассудка, но обрели новую жизнь

вХIХ—ХХ столетиях. Новизна ситуации была в значительной мере связана с утратой теологичечской перспективы, что по зволило как никогда ранее полно раскрыться связи филосо фии с искусством.

ß5 . ‘ЛОУТУЩЛˇ Л ЛТНЫТТЪ‚У

Вситуации ослабленности теологической вертикали, кото рая в традиционной христианской картине мира интегриро вала тварные порядки сущего и должного, Кант предпринял попытку найти посредствующее звено в области эстетическо го. Сокрытый Бог и невидимый мир вещей в себе, лишь явля ющихся нам, «Критики чистого разума» и видимые нормати вы «Критики практического разума» должны были обрести

—50 —

Философия в пространстве культуры

устойчивость благодаря исследованию сути прекрасного, осу ществленного в «Критике способности суждения». Образовав шийся смысловой треугольник представлялся устойчивым, поскольку лежал сугубо в плоскости тварного, лишь обозна чая грань сверхчеловеческого. Нельзя не согласиться с тем, что прекрасное есть нечто среднее между природой, постигае мой научным разумом, и свободой, являющейся ареной дей ствия нашей нравственной воли, которую Кант именовал «практическим разумом». Прекрасного нет в том значении,

вкотором существуют категории (причина, субстанция), при знаваемые онтологией в качестве реалий (для Канта они суть лишь всеобщие номиналии, объективность которых носит ис ключительно интерсубъективный характер). Прекрасное есть так, как существует свобода, т. е. в нашем усилии. Однако это усилие не является голым волюнтаризмом, прекрасное есть объективно, проявляясь как целесообразность сущего. Реше ния Канта интересны, но еще более привлекательными пред ставляются выводы, сделанные из них Ф. Шеллингом, Вл. Со ловьевым, А. Бергсоном и П. Флоренским.

Согласно Канту, способность суждения проявляется раз личным образом в сфере теоретического познания (чистого разума) и эстетического созерцания. В первой она состоит

вумении подвести частное под общее, во второй, напротив,

вспособности по известному особенному созерцать невиди мое общее. Кант указывал и на бескорыстный, незаинтересо ванный характер проявления эстетической способности суж дения. Признавая действенность интуиции чувственной, сообщающей познанию его материал, и отрицая возможность сверхчувственной, в представлении о которой он смешал по нятия интеллектуального и мистического, Кант притом фак тически не смог избежать интуитивизма сверхчувственного, но не мистического. Фактически способ эстетического позна ния предполагает сверхчувственную интуицию, лежащую в его основе. Эту способность познания можно назвать эстетиче ской. Именно дар такого созерцания роднит философа с ху дожником, а философию сближает с искусством.

Наука реализует способность суждения тем, что подводит частное под общее, которое она застает в готовом виде. В ре

—51 —

ВВЕДЕНИЕ

зультате образуется особенное: наука — это всегда знание спе циальное, а специализация представляет собой стихию науч ного мышления, тропы, по которым оно стремится к своему естественному месту, как сказал бы Аристотель. Философия трансцендирует над наличным уровнем общности, являясь умозрением «целого во фрагменте» (Х. У. Бальтазар). В сво ем интуитивном видении целого философ подобен художни ку, который создает чувственно конкретное произведение на основе никому невидимой сверхчувственной интуиции. Види мость интуиции прекрасного для самого творца также про блематична. Целое может быть дано интуитивно разом, но может открываться создателю в самом процессе созидания. В человеке художнике творец и зритель совпадают. Метафи зика тем отличается от иных типов знания, что рассматривает особенный предмет в свете фундаментальной интуиции, не видимой никому, кроме того, кому она дарована. Создавая те орию, т. е. картину или архитектурное строение из понятий, видимых разуму, философ явно или неявно вводит в про странство разумно очевидного некоторое сверхразумное на чало. Метафизика осуществляет себя как взгляд разума на единичное и особенное сквозь призму всеобщего, всеединого, универсального, которые так или иначе насыщены специфи ческим содержанием. Собственно говоря, форма всеобщности в составе мысли очевидна для рассудка, неочевидным высту пает указанное специфическое ее наполнение, осуществляе мое интуитивно. Поэтому метафизика всегда представляла собой интеллектуальную картину мира или поэзию понятий, как афористически определил ее сущность Шеллинг.

Философия сохраняет и способность суждения, свойствен ную науке, подводя частное даже не под общее, а под всеоб щее или всеединое, осознаваемое именно в таком статусе. Фи лософское ремесло, доступное многим и даже являющееся необходимым элементом культуры научного мышления, соб ственно, и состоит в оперировании всеобщими категориями. Философ ремесленник, технично жонглирующий общими по нятиями, может объяснить все, что угодно. Простая причина этого успеха, снискавшего философии дурную славу «общей

— 52 —

Философия в пространстве культуры

теории всего», состоит в отсутствии особенного между еди ничным, которое осмысливается, и всеобщим, в свете которо го происходит понимание. В конечном счете такая философия сводится к банальным констатациям, что все имеет свою при чину, ведь причина — это категория рассудка, т. е. то, что можно обнаружить везде, к чему обращается рассуждение.

Искусство философствования проявляется в возвышении над наличным уровнем понимания всеобщего и его содержа тельным наполнением. Это предполагает наличие интуиции вечности, которая либо выходит за пределы возможного опыта, либо разрушает представление о границах опытного познания, созданное здравым смыслом, претендующим на обобщение положительных наук. Представления о вечности, находящейся за пределами возможного опыта, есть не что иное, как абстракция рассудка — пустая инаковость. Вечность, мыслимая вне времени, уже не универсальна, а сепаратна. Вечность, взятая вне содержательной полноты, не тожде ственна моменту времени. Как показал бл. Августин, момент времени не был бы осознан в этом качестве, если бы вечность реально не присутствовала в составе мысли. Философу в его специфическом опыте дано не всеединство как таковое, а его интуитивный образ. Интуиция не перескакивает через осо бенное, подобно рассудку, занятому своим ремеслом, а откры вает цельность индивидуального, специфического и универ сального. Мы не создали бы понятия времени без реального соприкосновения с вечностью. Но это причастие вечности не есть тождество, ни даже переход. В таком случае философия совпала бы с бессмертием. Но метафизика лишь подводит к нему, в личном аспекте являясь подготовкой ко встрече со смертью, как это виделось Платону.

Философии можно научиться, как можно научиться рисо вать. Но нельзя стать гениальным художником, не получив интуицию в дар. Отсюда особенная интимная общность меж ду творцом и его созданием, сближающая искусство и филосо фию. Положительные науки можно изучать, по существу, вне истории создания теории. Научное знание строго объективно. Все пользуются системой координат, созданной Декартом, но

— 53 —

ВВЕДЕНИЕ

мало кто знает о ее создателе. Собственно говоря, такое зна ние является излишним для математики. Иная ситуация с картезианским cogito. Оно не столь очевидно, не массово, но только в его свете становится ясным генезис системы коорди нат и ее метафизический смысл. В философии и искусстве история всегда актуальна, прошлое продолжает жить в насто ящем персонифицированно. Афоризм Н. Бердяева «Экзис тенциализм — это Я» при всей его гиперболичности, если и не отражает суть дела, то стоит очень близко к ней. Тесная и до ходящая порой до тождества связанность автора с его идеями и образами характерна все таки для искусства. Философия в этом отношении испытывает влияние и науки, и религии.

Однако и о развитии положительных наук можно сказать нечто сходное. Открытия, которые оцениваются как револю ционные в науке, выходят за рамки наличного уровня обоб щений, достигнутых наукой. Они преодолевают парадигмати ческое (т. е. научно категориальное) устройство разума, в рамках которого осмысливается единичное и частное. Однако в науке даже фундаментальные открытия относятся к своей определенной, локальной сфере. Великий ученый оказывает ся пророком, который признан именно в своем отечестве, но малоизвестен в сопредельных странах. Такие исключения, как Ньютон или Эйнштейн, подтверждают правило, не без осно вания удостаиваясь характеристик философичности. Ньютон, горделиво заявлявший: «Гипотез не измышляю!», создал свою «натуральную философию» на основе богословско эстетиче ской интуиции, которая отнюдь не очевидна. Универсальная сила тяжести, математически оформленная Ньютоном в виде закона, есть не что иное, как универсальная любовь (amor), связующая все вещи между собой и с Богом, о которой писали флорентийские платоники.

Ярче всего гениальность, однако, проявляется в искусстве, поскольку в этой сфере наличным выступает не абстракция, пусть и очень разработанная, а чувственно конкретное произ ведение, несущее в себе сверхчувственный замысел. Творче ством и воплощением художественный гений делает нагляд ной близость человека Творцу. Парадоксально, но кантовская

— 54 —