2. Князья Волконские
1
Н. С. Волконский
- дед Л. Н. Толстого
Князь принадлежал к древнейшему и очень знатному роду, идущему от св. Михаила, князя Черниговского, - потомка Рюрика, замученного татарами в Золотой Орде. Фамилия Волконских, по преданию, происходит от названия реки Волконы, протекающей частью по Калужской, частью по Тульской губернии, где князь Иван Юрьевич (XIII колено от Рюрика), по прозванию Толстая Голова, получил удел. Многие из рода Волконских были воеводами, стольниками, некоторые окольничими.
В Ясной Поляне сохранился портрет прадеда Толстого - князя Сергея Федоровича. Л. Толстой помнил его с детства, как и портрет своего деда Николая Сергеевича Волконского. Еще мальчиком он всматривался в их лица, слушая семейные рассказы, связанные с далекой историей семьи.
О
С. Ф. Волконский
— прадед писателя
Во время Семилетней войны, в которой участвовал князь Сергей Федорович Волконский, его жене приснился сон: какой-то голос повелел ей написать небольшую икону и послать ее мужу. На следующий день она нашла дощечку, приказала написать на ней икону и через фельдмаршала Апраксина доставила князю Сергею. В тот же день курьер привез князю повеление - идти для поиска неприятеля. Сергей Федорович «возложил на себя полученный образ». В кавалерийском походе неприятельская пуля попала ему в грудь, но ударила в самую икону и не причинила вреда. Так, по преданию, любовь жены спасла князя от вражеской пули.
Всем хорошо памятен эпизод из «Войны и мира», в котором княжна Марья благословляет брата, князя Андрея, перед отправлением на войну. Подавая ему образок, она говорит: «Что хочешь - думай, но для меня это сделай. Сделай, пожалуйста! Его еще отец моего отца, наш дедушка, носил во всех войнах...»
Князь Сергей Федорович был женат на Марии Дмитриевне Чаадаевой (ум. 1775 г.) –умной и образованной женщине. Она занималась воспитанием сына Николая (род. 1753 г.), следила за его учением. В русской аристократической среде того времени родители заботились прежде всего о том, чтобы дети знали французский язык, окружали детей гувернерами-иностранцами, нанимали учителей танцев и музыки, но совсем не учили русскому языку. Такое воспитание вело к совершенному незнанию родины, к равнодушию и даже презрению ко всему русскому. Князь Сергей Федорович и Мария Дмитриевна привили сыну любовь к своей стране и родному языку, уважение к народу и его истории. Юный князь был хорошо знаком с произведениями Вольтера, Расина, Корнеля, Буало и другими французскими писателями, в библиотеке отца он читал собрание волюмов «Ключ к знакомству с кабинетами европейских государей», из которого узнал подробную историю России с 1700 года. Это формировало его мировоззрение и будило интерес к более отдаленному прошлому России.
После окончания Семилетней войны и воцарения Петра III князь Сергей Федорович подал в отставку и сразу же стал приводить в порядок свои дела. Он скупил у мелких помещиков Ясной Поляны земли и объединил владения Ясной Поляны. Семья князя Сергея Федоровича жила постоянно в Москве, а сам он летом иногда приезжал в деревню. Быт тех лет был простым, и Ясная Поляна мало изменилась с петровских времен: не было еще большого дома, не было парка и верхних прудов. Князь поселился в доме, предварительно перестроив его: большие передние сени превратил в две комнаты, из которых можно было попасть в залу (она при прежних хозяевах была холодной). Жилой стала комната, переделанная из задних сеней. И в мезонине стало тоже две комнаты. Мебель была простая: покрытые коврами дубовые столы, лавки, старинные стулья и шкафчики, кивоты с образами и лампадами, русская печь, сложенная из узорчатых разноцветных кафелей. Ни соф, ни канапе, ни кресел и комодов, ни ломберных столов в этих местах тогда в обыкновении не было.
П
Е.Д. Волконская
- бабушка Л. Н. Толстого.
Но волею судеб случилось так, что впоследствии Варенька Энгельгардт стала женой князя С. Ф. Голицына - близкого друга Николая Сергеевича Волконского. Сейчас в Ясной Поляне среди многих портретов семьи Голицыных висит и ее портрет.
Как попали эти портреты в дом Толстого? В XVIII - начале XIX столетия дворянские семьи часто в знак близкой дружбы обменивались семейными портретами. Обычно крепостные художники делали копии с оригиналов, и эти копии перевозились в усадьбу друга. Появившись у Николая Сергеевича в начале прошлого века, портреты Голицыных, как и многочисленные портреты Волконских, Толстых, Горчаковых, до сих пор хранятся в доме-музее Толстого.
46 лет от роду, сказавшись больным, князь Николай Сергеевич Волконский вышел в отставку генералом от инфантерии и кавалером (как значится в эпитафии) и переехал жить в Ясную Поляну, где с большим размахом и рвением занялся хозяйством. Много времени уделял он воспитанию единственной дочери – Марии Николаевны. Жена князя Николая Сергеевича (рожденная княжна Екатерина Дмитриевна Трубецкая) умерла рано, когда маленькой княжне Марье не было и двух лет. Детство и юность княжны прошли в усадьбе Ясная Поляна. Она была свидетельницей всех преобразований, усовершенствований, которые осуществлял ее отец - Николай Сергеевич Волконский. Он нам всем хорошо знаком, даже близок и дорог. Это старый князь Болконский из «Войны и мира».
«Умный, гордый и даровитый, - пишет о своем деде Лев Николаевич, - деятельно занялся хозяйством, распланировал усадьбу, яблоневый сад, парк, выкопал пруды, завел оранжереи».
Он строил яснополянскую усадьбу 18 лет. Для этого был выписан архитектор, появился и собственный кирпичный завод, на котором его же крепостные жгли кирпич.
На горе, возвышающейся над нижним прудом и деревней Ясная Поляна, на самом красивом месте с видом на юго-восточные холмистые дали, князь выстроил два кирпичных двухэтажных дома, которые должны были служить флигелями и соединяться галереями с огромным домом, немного выдвинутым вперед по отношению к ним. Затем он построил большое кирпичное здание для многочисленной дворни, а также для ковровой и ткацкой фабрики.
От барского дома вниз через плотину была высажена березовая аллея, выходившая на «большую дорогу», а на самом въезде два знаменитых «столба»-башни, увенчанные шлемовидным покрытием с железными флажками. Эти башни служили одновременно вереями для массивных ворот, которые сторож отворял только для тех, кто ехал в усадьбу; на ночь ворота запирались. А внутреннее помещение башен было убежищем от ненастья для привратников. Рядом с одной из башен находится небольшой кирпичный домик, в котором жил садовник.
Князь, «выезжая кататься на своей парочке, любил выезжать на то место большой дороги, с которой видна была усадьба, и любовался, - пишет в одном из вариантов «Войны и мира» Лев Николаевич. - Он сломал даже конюшню в восемьдесят две сажени длины только для того, чтобы виден был фасад дома с дороги. «Городок!» - говорил он сам себе, глядя на свое строение».
Большую дорогу, Муравский шлях, называли также «посольской», потому что по ней ездили с незапамятных времен русские послы в Турцию и Персию. И Грибоедов, и Пушкин, и Лермонтов могли видеть с этой дороги Ясную Поляну, по ней скакали фельдъегери, неслись ямщицкие шестерки, передававшие с одной станции на другую высокопоставленных чиновников.
Князь Николай Сергеевич Волконский жил в Ясной Поляне один с дочерью Марьей, как он называл ее на русский лад, и француженкой, взятой князем из милости для компании княжны.
Князь был нелюдим, ни с кем из соседей не общался, гостей не принимал, да и сам никуда не выезжал. Он был поглощен делами по усадьбе, день был расписан по часам. «Во всем точный и аккуратный, князь лето и зиму вставал в одно и то же время, в одно и то же время кушал чай, завтракал, и обедал, и ужинал».
«В семь часов утра на одной из липовых аллей, составлявших квадрат и звезду подле дома, стояло человек восемь людей в камзолах, чулках и башмаках и тупеях с скрипками, флейтами и нотами, и слышался осторожный говор и настроивание инструментов. В стороне от аллеи, закрытый липами во внутренности квадрата, стоял, по крайней мере, столетний ясень, аршина два с половиной в диаметре. Вокруг ясеня были сделаны кругом скамейки для восьми человек музыкантов и пюпитры. Кругом было обсажено шиповником и сиренью, круглая площадка была высыпана песком.
- Проснулся, - прокричал мальчик казачок, пробегая через аллею с посудой горячей воды. Музыканты зашевелились, скрылись за аллею и разложили ноты и, слегка построивши, глядя на капельмейстера, ставшего перед ними, начали играть одну из симфоний Гейдена. Музыканты были скорее дурны, чем хороши . Князь не был большой любитель и сам в жизни никогда не певал, даже в молодости, но он считал, что ему надо иметь музыкантов, и музыканты у него были. Ровно в семь часов, еще не добили часы, князь вышел с крыльца в чулках и башмаках, в простом сереньком камзоле с звездой и в круглой шляпе и с костылем в руках. Князь был свеж для своих лет, голова его была напудрена, чистая борода синелась, гладко выбрита. Батистовое белье манжет и манишки было необыкновенной чистоты. Он держался прямо, высоко нес голову, и черные глаза из-под густых, широких, черных бровей смотрели гордо и спокойно над загнутым сухим носом, тонкие губы были сложены твердо».
Князь под музыку совершал свою утреннюю прогулку, отдавая распоряжения следовавшему на почтительном от него расстоянии архитектору, потом выслушивал вызванного им же управляющего, распекал за нерасторопность в делах и требовал к себе поочередно то выборного, то старосту. Они издали снимали шапки, кланялись и говорили: «Здравия желаем, ваше превосходительство!» Князь, если было холодно, позволял им надеть шапку.
Так проходил час. «Князь дохаживал по аллеям свою рассчитанную по шагам четвертую версту, взглянул на огромные золотые часы и направился к дому».
Лев Николаевич рассказывал: «Дед мой считался очень строгим хозяином, но я никогда не слыхал рассказов о его жестокостях и наказаниях, столь обычных в то время. Я думаю, что они были, но восторженное уважение к важности и разумности было так велико в дворовых и крестьянах его времени, которых я часто расспрашивал про него, что, хотя я и слышал осуждения моего отца, я слышал только похвалы уму, хозяйственности и заботе о крестьянах и, в особенности, огромной дворне моего деда».
По отношению к дочери князь не позволял себе никаких нежностей, да и воспитывал ее по-мужски, не признавая так называемого женского воспитания, в соответствии с которым девушкам точных наук не преподавали и практических хозяйственных навыков не прививали.
Когда княжне Марье исполнилось 19 лет, старый князь решил свозить ее в Петербург. Но не для того, чтобы показать ее в свете или у двора, не для развлечений на балах и присмотра женихов, а для того, чтобы расширить ее умственное и духовное развитие.
В Петербурге они осматривают Эрмитаж, посещают Академию и Паноптикум. Княжна аккуратно ведет «дневные записи», в которых мы обнаруживаем и наблюдательность, и остроту ума, и независимость взгляда. Она интересуется искусством и театром, с увлечением посещает вместе с отцом стеклянную, шпалерную, ткацкую фабрики, поднимается на борт прусского корабля, знакомится там с навигационными приборами и наукой вождения парусников.
Жили они в доме Варвары Васильевны Голицыной. вдовы старого друга и сослуживца князя Н. С. Волконского - генерал-аншефа князя Сергея Федоровича Голицына.
Каждый день в дом Варвары Васильевны приходили с визитом к князю Н.С.Волконскому многочисленные его знакомые и родственники - отдать дань уважения екатерининскому вельможе и познакомиться с его затворницей-дочерью. Княжна между тем сама не без интереса наблюдала за великосветскими гостями, внося в свои «дневные записи» их характеристики с присущими ей меткостью и юмором.
Князь С. С. Голицын, например, «разговаривая о масонах, хотя никто его не просит, всячески старается возбудить любопытство и, между тем как он твердит, что тайны сего общества никак нельзя открывать, видно, что ему нетерпеливо хочется все рассказать». А за княгиней Юсуповой замечает ту особенность, что она «говорит мало по некоторой лености или пренебрежению к тем, с которыми она обращается».
Конечно, и для молодой княжны нашлось общество, приятное ей, и она с радостью проводила время со своими сверстниками: ездила в Царское Село, которое привело ее в восхищение, любовалась «соразмерностью улиц» Петербурга, «пространством реки Невы и красотою Невской перспективы», решеткой Летнего сада, домиком Петра, который, по ее словам, «внушает благоговение всякому русскому, любящему свое отечество».
Такие поездки, как эта, в Петербург, или более поздние в Москву, были редки. Вся жизнь проходила в Ясной Поляне в том раз заведенном порядке, который когда-то установил отец. Внешних развлечений было мало, но тем усиленнее шла внутренняя жизнь. Кроме большой библиотеки князя Николая Сергеевича, которой она, конечно, пользовалась, в ведении самой княжны Марьи было около 160 томов на русском, французском, немецком, английском и итальянском языках. Нам известно по «каталогу книгам», составленному княжной, что здесь были и «Басни и сказки» Хемницера, и «Стихотворения» Дмитриева, и Карамзин, и другие русские писатели XVIII столетия, «Собрание путешествий» Кампе, книга «Об обхождении с людьми» Книгге, «Сентиментальное путешествие» Стерна, «Новый Робинзон» Кампе, комедии Гольдони, двуязычные словари, учебники по разным дисциплинам и хрестоматии. Библиотека постоянно пополнялась присылаемыми в Ясную Поляну новинками литературы. |
Княжна Марья Николаевна не только много читала, но и занималась переводом на русский и французский языки, сама писала волшебные сказки и повесть, навеянную ее жизнью в усадьбе, пьесы и водевили для домашней сцены. Сохранились также ее стихотворения, написанные на русском и французском языках.
Когда приезжали гости или отец вывозил ее в свет, вокруг нее царило оживление, многие отказывались принимать участие в общих играх и развлечениях, чтобы послушать ее: она слыла замечательной рассказчицей. «Говорят, - пишет Илья Львович Толстой, - что она была небольшого роста, некрасива, но необычайно добра и талантлива, с большими ясными и лучистыми глазами».
Интересен «Сборник изречений», составленный ею еще до замужества и свидетельствующий о том, что она немало думала о вопросах жизни, ее нравственных началах, то есть о тех самых вопросах, которые всю свою жизнь будет решать ее сын - Лев Николаевич Толстой. Вот одно из изречений: «В ранней молодости ищешь всего вне своего Я. Мы призываем счастье, обращаясь ко всему, что нас окружает. Но. мало-помалу, все обращает нас внутрь самих себя».
3 февраля 1821 года умер Николай Сергеевич Волконский - суровый, но любящий отец княжны Марьи.
Через год после смерти отца Мария Николаевна вышла замуж за графа Николая Ильича Толстого.